Текст книги "Сказка Звездного бульвара. Севастопольские сны"

Люди почувствовали, что всё не исчезнет, вот – дверца выхода из гибельной ситуации. Многие понимали теперь, как мало они в своей жизни сделали для вечности, и как на самом деле мало надо было для этого сделать.

Впрочем, нужно ли этой “Вечности” что-либо человеческое – это ещё вопрос!

Сколько люди помнят себя, всё это время они боролись за жизнь и друг с другом, любили, рожали, мучили и убивали, суетились, зарабатывали какие-то деньги, что-то покупали, продавали, строили дома и разрушали города, печатали и сжигали книги, занимались политикой, наперегонки взрывали атомные бомбы и перебрасывались спутниками, писали и переписывали свою историю… В общем, шли вперёд с задними мыслями, грязными ногами, окровавленными руками и невинными глазами.

Но всё же что-то выкристаллизовывалось, и в руке погибающего человечества, простёртой к небесам, в последний момент засверкал маленький бриллиантик – наша экспедиция, спрессовавшая до предельной твёрдости всё самое светлое и чистое.

Последнее время на улицах городов царил беспорядок в движении. Но сразу после первых запусков, машины с яркой надписью “Марсианская экспедиция” и красным огнём на крыше стали сразу как-то заметнее, им теперь уступали дорогу. При появлении их всё движение замирало за квартал.

Поубавилось забот у милиции и спецподразделений, обеспечивавших функционирование немногочисленных ещё работающих заводов, научно-исследовательских институтов и госучреждений.

Стало легче поддерживать общественный порядок. Ведь люди воочию увидели, что, возможно впервые за долгие годы, государство и чиновники занимаются небесполезной деятельностью.

Многие, как могли, стали помогать. А ведь раньше, порой приходилось буквально отлавливать специалистов и под дулами автоматов приводить на рабочие места. Многие военные сами вынуждены были становиться к станкам, садились за баранки грузовиков, возили и разгружали продовольствие, гасили пожары, убирали мусор. Большая и ясная общая цель мгновенно вдохновила и сплотила людей.

Сан Саныч часто рассуждал над одним фактом. Считанные дни оставались до гибели, а самоценность человеческой жизни не утратилась. Никто не хотел просто так до срока умирать. Милиция и спецотряды, собирая людей на разного рода работы, вытаскивая спецов из тёплых постелей и кабаков, фактически угрожали им оружием. Многие шипели как змеи, но повиновались. Хотя, казалось, какая разница, сейчас умереть или через пару недель? На что указывала это тяга к жизни перед неминуемой смертью? Кончается ли жизнь после смерти? После такой гигантской и всеобъемлющей смерти?

Как учёный-астроном, Сан Саныч знал, что большая часть Вселенной заполнена обнаруживаемой только по косвенным признакам неизвестной ещё субстанцией, так называемой “скрытой массой”. Масса этой части Вселенной во много раз больше, чем масса всей материи и излучения, видимых нами во всех диапазонах волн, доступных человеку с его обширным инструментарием. В этой загадочной скрытой части Вселенной господствуют частицы, практически не взаимодействующие с нашим веществом. Мы можем ощущать её пока только возмущениями гравитационного поля.

Не есть ли этот невидимый и неведомый мир, мир, во много раз обширнее нашего, как раз “тем светом”. Не может быть, чтобы такой гигантский взрыв не отразился в том мире потоком каких-либо неуловимых нами частиц. Не объединяет ли в себе человек двух живых существ из разных миров? Ведь доподлинно известно, что, умирая в абсолютно герметичном сосуде, человек облегчается на несколько граммов! Не есть ли человек, его тело, всего лишь орудием проникновения в наш мир, своего рода скафандром, который “надевает” некая душа, отправляясь в неблагоприятную среду, в которой эта душа в силу слабого взаимодействия двух миров не может без человеческого скафандра ощущать наше вещество и излучение, в полной мере воспринимать наш мир, двигать камни, плескать воду, гонять воздух?

Но вот скафандр сам стал мыслить и уже плохо подчиняется “душе”, а она не в силах жёстко управлять им в силу чрезвычайно слабого взаимодействия миров.

Если разум, не мелкий умишко, а действительно РАЗУМ, на самом деле един во всех мирах, естественно, он не хочет насильственной гибели даже одной из его субстанций, в одном из миров, даже за минуту до неминуемой в этом миру гибели, поскольку всё равно потеряет часть себя. Но может ли он повлиять на этот исход при столь ничтожном взаимодействии?

А может, эта ничтожность взаимовлияния только кажущаяся в силу нашего незнания? Радиоволны человек ведь тоже не сразу “увидел”!

К концу следующего дня с экранов телевизоров и из радиоприёмников вовсю зазвучали песни на марсианскую тему о вечности и добре, о космическом знамени, эстафете и всём таком прочем. Естественно, чаще всех исполняли: “…И на Марсе будут яблони цвести…”

Экипаж экспедиции окрестили космическим детским садом. Командиром была поразительной красоты смугленькая американка с искрящимся взглядом. Её голос, решительный и нежный, звенел как колокольчик. В её речи с чрезвычайной выразительностью участвовало всё её тело. Заместителем была русская девчушка-смехотушка, крепенькая, миленькая, кругленькая и, как ни удивительно, доктор наук и мастер спорта в свои двадцать три года.

Да! Это был цветник! Все сразу влюбились в очаровательных космических звёздочек.

По телевидению часто передавали трогательные приветствия с орбиты и очень мило обставленные сценки. Большинство зрителей в эти минуты плакали. Это было не только результатом мастерства телевизионщиков, которые превзошли сами себя, но и на самом деле, люди ведь по-настоящему провожали своих дочерей и возлюбленных! Их чувства не были сродни чувствам родителей, уступающих место своим детям в спасательной шлюпке. Здесь было нечто иное – чувство человека, выпускавшего голубей в небо.

Родители с гибнущего “Титаника” отправляли детей в такую же жизнь, какою жили сами, а голуби устремлялись далеко ввысь, их жизнь должна была быть лучше, светлее. Пусть гораздо труднее, но не такая суетная, какая у их родителей, а высокая, настоящая…

С успехом экспедиции люди всего мира связывали свои самые светлые надежды. Слёзы радости и удовлетворения были неподдельными.

* * *

На несколько дней прекрасная фея исчезла так же неожиданно, как и появилась. Капитан оставался один. Он предался своим неторопливым мыслям. Куда было теперь спешить? Он купался, жарился на раскалённой палубе, ловил красивых, отливавших изумрудами и перламутром рыбок, совсем не подозревавших о каком-то там конце света, катался по живописным окрестностям на небольшой шлюпке, прогуливался по обезлюдевшему парку… Вся его прошлая жизнь, словно недописанная или недочитанная книга на ветру, листалась перед ним…

А ещё он смотрел телевизор. Оставшаяся связь с реальным миром – это и был тот небольшой светящийся экран с единственной программой о подготовке марсианской экспедиции.

Вновь появилась она. Он заметил её на пирсе. На ней было простенькое голубое платьице, но так оно шло ей. Немногие женщины понимают, что действительно нравится мужчинам. Он тут же прыгнул в шлюпку…

Почти всё время, не занятое их отчаянной страстью, они невольно проводили у экрана.

– Ты хотела бы очутиться среди них? – спросил он её.

– Да! – он даже не успел договорить свой вопрос. Она прильнула к экрану. Он понял, что всеми своими мыслями она уже там, в космосе… на Марсе…

– Я чувствую, я знаю, что именно так начиналась когда-то наша Земля, – с уверенностью в голосе сказала она. – Без мужчин. Все басни про ребро – лишь вымысел древних “…” – и она сказала нехорошее слово.

– Очень может быть. Мне тоже почему-то кажется, что мужчины – совершенно другая космическая цивилизация, – сказал он. – Мы только сблизились, сроднились, поселившись на одной планете. И теперь не можем друг без друга.

– Мы можем, – отрезала она.

– Наверное, ты права. Как ни странно, я всегда считал, что связь лезбиянок чиста и равноправна. А мужчин между собой – грязна и порочна. Секс лезбиянок – стрельба по мишени холостыми патронами. Секс голубых – боевыми по помойке. Женщины – это космическая раса выше нас по уровню развития. Мы, в сущности, ваш обслуживающий персонал – телохранители, разведчики, добытчики, ходячие биолаборатории по адаптации к агрессивной внешней среде.

– Да, я хотела бы быть там, среди них. И могла бы. Но здесь у нас такая глушь… А мне так хотелось стать кем-нибудь, более интересным и значимым, чем уборщица, медсестра, завкорпусом или спортинструктор в санатории.

– Это не столь важно, какую функцию мы выполняем в нашей цивилизации. Главное, что она родилась, существует и борется за выживание. Каждый из нас необходим. Ты можешь сказать, какой камешек в пирамиде Хеопса лишний… или главный?

Она промолчала.

– Мне жаль только, что я оказался вне этой борьбы.

– Ты, наверное, и так много сделал для этой цивилизации.

Теперь промолчал он.

– Мы – камешки, уже отколовшиеся от пирамиды Хеопса, – вздохнула она.

Телевидение показывало работу космонавтов на орбите.

– Не верю я в этот проект, – он откинулся в кресле. – Такие грандиозные программы готовятся годами. За месяцы можно сделать только красивое шоу.

– Ты лжёшь. Мы спасаем самое лучшее, самое светлое на планете, вообще на свете. Это не какая-то там ваша военная программа со звёздными войнами. Это наши жизни. Моя душа тоже полетит вместе с ними…

Он не ответил. На её глазах навёртывались слёзы:

– Они начнут там совершенно другую жизнь. Главное женское начало будет торжествовать. Мужчины не понадобятся им тысячу лет. Новая цивилизация наверняка придумает, как вообще обойтись без них. Где появляются мужчины, там убивают, насилуют, порабощают, там войны, обман, политика, торговля всем на свете: – жизнью, любовью, свободой, – всё самое гнусное в этом мире придумано ими для того, чтобы легче присваивать женщин.

Комментатор рассказывала о первых успехах экспедиции. Цветные кадры сменяли друг друга. Диктор сама изредка смахивала слёзы. Никто из простых людей, попадавших в поле телекамер, не мог оставаться равнодушным. В едином порыве человечество устремлялось в космос.

– У них получается… у них всё получится. Я так этого хочу, ты просто не понимаешь…

Она скрестила руки на груди, глубоко дышала. Он осознал, что в эти мгновения она горячо молилась, молилась по-своему, фокусируя всю свою энергию души туда, где шла эта настойчивая, упорная работа, где в настоящий момент вершилась судьба человечества.

Трансляция всё продолжалась. Космические сцены завораживали своей скурпулёзной медлительной значимостью. Настроение приподнятости, порыва очищения, светлой надежды постепенно захватило и его.

Они уже не могли предаваться безудержной страсти. Они ощутили себя посреди миллиардов лет космической истории, представили её себе сразу всю, в единстве далёких, разнесённых на ужасные расстояния и годы цивилизаций, чужих и непохожих, родных и одинаковых…

Глава 8
Рок

Гигантская комета уже была видна даже днём в виде яркого продолговатого пятна. От него тянулся размытый хвост с утолщением на конце – отметиной от удара астероида. Это – продукты взрыва, унесённые солнечным ветром. В голове пятна виднелось туманное сгущение – собственно сама Анастасия со своей атмосферой.

Ночью зрелище захватывало своей грандиозностью. Куда там Луне и звёздам! Свет от этой небесной люстры был настолько силён, что свободно можно было читать. Вокруг неё различались многочисленные блёстки – крупные осколки. Некоторые из них имели свои маленькие хвостики, что указывало на присутствие в них льда, других летучих веществ.

Вследствие движения осколков хвостики перепутывались. Всё это мерцало и переливалось в солнечных лучах.

Время от времени по небу “проползала” космическая экспедиция несколькими очень близко расположенными яркими звёздочками, окружёнными еле заметными пылинками.

Поражало сопоставление космических масштабов. Огромная на экранах телевизоров, словно летающий небоскрёб махина марсианского корабля-флагмана на небе выглядела всего лишь яркой звёздочкой, терявшейся среди мириад звёзд небосвода. А на гигантском расстоянии расползлось и застыло перед броском необъятное космическое чудище.

В реальности навстречу Земле с удесятирённой скоростью неслось сверкающее облако, превышавшее уже не только видимые, но и реальные размеры Солнца! Яркие звёзды просвечивали сквозь голову и хвост кометы, поэтому казалось, что они находятся гораздо ближе этого чудовища. Картина совершенно не укладывалась в сознании.

Нечто подобное по ощущению Сан Саныч видел в детстве в ночных кошмарах, когда у него поднималась температура.

Сейчас он представлял себе, что находится в большом планетарии и лектор, тыча указкой по небосводу, показывает разные чудеса мирозданья. Вот скоро зажжётся свет, и сеанс окончится, но что-то заело в волшебном фонаре, и он никак не выключается.

В перерывах между репортажами крутили старые комедии. В них вклинивались официальные лица со своими сообщениями. Изредка передавали церковные службы различных конфессий.

Сан Саныч прошёлся по Москве. Какой был разительный контраст между нею и Парижем! Не было того шумного веселья, не бродили праздные парочки, не светились повсюду окна кабачков. Кроме центральных улиц кругом было мутно, пыльно, уныло. Группки людей, оживлённо обсуждавших последние подробности стартов, лишь немного скрашивали общую картину.

Сан Саныч побрёл подальше от проспектов. Здесь жизнь словно остановилась. Бесцельно бродили какие-то оборванные люди, много милиции, непонятно куда и зачем в разных направлениях ездили немытые обшарпанные машины. Бездомные собаки в репьях бросались им под самые колёса и лаяли вослед.

Большинство магазинов не работали. Только в некоторых продовольственных, которые обеспечивали продуктами питания, замечалось некое оживление в виде вновь появившихся очередей.

Светофоры перемигивались, но на них никто не обращал внимания. По полупустым улицам ветер носил пластиковые пакеты и клочки бумаги. Народ сидел по своим щелям.

По главным магистралям и Садовому кольцу ещё ходили редкие троллейбусы. Другого общественного транспорта, кроме милицейского и спецворонков, видно не было. Метро работало. Поезда ходили непривычно редко. Дежурных почти не видно. Турникеты не работали. Да и кому в голову придёт сейчас брать или платить за что-то деньги?

Если б не оборонные предприятия да институты, в большом количестве находившиеся в Москве и работавшие на экспедицию, да не центральное правительство, город казался бы поражённым эпидемией или совсем вымершим. У всех, видимо, всего хватало до самого конца. Общая жизнь ещё поддерживалась телевидением. Поражали широко раскрытые детские глаза, наполненные немым вопросом.

Вечером Сан Саныч встретился со знакомым учёным, принимавшим участие в формировании банка генотипов земных животных. Тот скороговоркой поведал ему, что современная наука не позволяет взять с собой животных, даже мелких мышей, но в надежде на будущее решено послать половые клетки, законсервированные по специальной методике. Возможно, через какое-то время наука сможет вырастить из них живые организмы.

Конечно, сейчас было не до собачек и кошечек. Учёные и конструкторы бились за каждый миллиграмм, пытаясь запихнуть ещё что-нибудь с Земли. Но в последние дни приходилось с зубовным скрежетом постоянно от чего-то отказываться. От земной цивилизации откалывались куски и кусочки, обречённые исчезнуть навсегда.

Вернувшись в гостиницу и завалившись на диван, Сан Саныч остро почувствовал, что он как специалист больше никому не нужен. Все его рекомендации уже даны, зашиты в бортовые программы и реализованы в металле, внесены в графики экспедиции. Так опустошённо и болезненно он не чувствовал себя никогда. Сердце сжалось.

Попытался утешить себя – он ведь сделал всё от него зависящее или почти всё. Его небольшой вклад, пусть на какую-то крупицу, но увеличил шанс цивилизации на выживание. Это успокаивало, а на душе всё равно скребли кошки.

Он позвонил в ЦУП и на обсерваторию. Всё шло своим чередом, работа продолжалась, все, кому положено, были на месте, на Анастасии и вокруг неё всё соответствовало прогнозу. Его поздравили с успешными стартами. Он ответил тем же.

Хотел, было, дать распоряжение о начале свёртывания работ, но подумал, что его сотрудников теперь и насильно не оторвёшь от Анастасии.

От общения со своими стало полегче, а хмарь на душе не рассеивалась. Огромная машина цивилизации барахталась, тянула за спасительную соломинку. Он был угольком, который сгорел в её топке, отдав частицу своего тепла. И то было утешение.

Полегчало. Глаза слипались. Перед взором поплыли неясные видения.

Много раз мысленно Сан Саныч до мелочей представлял себе все действия экспедиции. Он стартовал к Марсу, наблюдал взрыв Земли, томился в пустоте пространства, высаживался на Марс и осваивал его. Вот и сейчас ему причудилось, что он находится под большим куполом. Сверху льётся неясный свет. Дышать ему тяжело. Рядом, в грунте, засыпанный по самую макушку шевелится комбайн, ходят какие-то дети с лопатками. Не то лепят куличи, не то роют червяков. Женщины в скафандрах… тёмные длинные туннели… яркое Солнце… темно-фиолетовый небосвод. За пластиком купола – буря, волны песка… И тут ему чудится, что это уже не волны, а какие-то бугорки, похожие на могилы.

“Фу, какая гадость!” – очнулся он, стряхнув с себя дурное наваждение.

Его слух сразу привлёк изменившийся тон теледикторши. Она быстро тараторила. Сан Саныч только понял, что на одной из станций возникла нештатная ситуация и что-то там происходило. Затем он уловил обрывок фразы: “…неполадки в системе ориентации…” Через несколько мгновений на экране появилось изображение, передаваемое с американского корабля. Около длинной цепочки модулей, совсем рядом, волчком кувыркался транспортный корабль, запутываясь в каких-то шлангах и тросах. Тут Сан Саныч заметил, что на конце одного из тросов висела фигурка человека. Вот трос лопнул, и космонавт стал улетать в пространство. Из раскрытых створок корабля вылетали капсулы, ящики… Вот изображение тряхнуло – ощутились удары от нескольких из них. Поплыли звёзды. Это медленно начала поворачиваться вся связка. Диктор перестала комментировать.

Сан Саныч и сам понимал, что происходит нечто ужасное. Большой ящик ударил по цилиндрическому корпусу соседнего отсека, мгновенно вспыхнул ярко-голубой факел. Это выходил воздух. Разгерметизация.

Заработали двигатели ориентации…

Сан Саныч бегом помчался в ЦУП и через несколько минут уже был там.

Одни суетились у пультов, что-то кричали в микрофоны, барабанили по клавишам. Другие застыли в оцепенении. Многие женщины громко рыдали. На одном из экранов в предсмертных судорогах корчились те, кто ещё только что были прекрасными девчонками.

Растеряв своё содержимое, грузовой корабль замедлил вращение и отплывал от связки. Ещё несколько мгновений на фоне треска и глухих ударов были слышны истошные переговоры космонавтов, сдавленные крики и хрипение.

Картинка прекратилась. Изображение перестало поступать, но телеметрия шла. Здесь за пультами и там в космосе люди продолжали борьбу.

Сан Санычу было ясно, это – конец. Экспедиция не имела запаса прочности. Там было только самое необходимое, без чего практически нельзя было обойтись. Времени на ремонт не было, резервных кораблей – тоже.

Какая нелепая, и в то же время, закономерная случайность!

Нарушения в системах ориентации очень часто случались в космонавтике, но не было такой критической ситуации, спешки, такой скученности кораблей. В большинстве случаев как-то удавалось выйти из аварийной ситуации. А тут всё сплелось в один клубок…

К горлу Сан Саныча подступил ком, и он тихо зарыдал.

Появилось изображение из погибшего отсека. Среди кровавых ошмёток плавали изуродованные безжизненные тела. Сан Саныч не мог больше на это смотреть. Он выбежал из зала.

Уже почти не сдерживая рыданий, он как ребёнок брёл неизвестно куда. Слёзы застилали глаза. Он уже ничего не видел вокруг, да уж больше ничего и не было. Провал. Пропасть. Пустота.

“Какое потрясающе невыразимое горе… Это хуже смерти! – стучало в его мозгу. – Все мы – жалкие карлики, раздавленные призраком собственного величия, черви, подавившиеся дерьмом, крокодилы, сожравшие своих детей!”

Плечи его сотрясались, ноги не чуяли земли… Тут он заметил, что его взяли под руки двое в штатском.

* * *

Она просиживала перед телевизором часами. Капитан часто присоединялся к ней, и тогда они сидели обнявшись. Сейчас он уже спал каюте.

Его разбудил протяжный крик, словно стон смертельно раненой волчицы.

Он выскочил наверх. Она рыдала, то глухо стеная, то отрывисто вскрикивая, то протяжно крича во весь голос. Он не пытался её утешать. Понял всё, оцепенел, застыл, слился с экраном.

Она тихо поднялась, закрывая лицо руками, сгорбленная, сотрясаясь от рыданий, подошла к борту и бросилась вниз… Он не сразу догадался, что случилось, рванулся к релингам, отчаянно всматриваясь в тёмную воду. Она не выныривала.

Капитан схватил подводный фонарь и ринулся в глубину.

Течение относило к берегу. Ему удалось ухватить её за волосы, вытолкнуть на поверхность. Она закашлялась, хватая воздух, колотя руками по воде. До берега было ближе. Бросив фонарь, он грёб что было сил. Вытащил её на камни.

Откашлявшись, она села, потупившись, не замечая никого вокруг. Он взял её за руку, хотел дотронуться до волос. Она неожиданно вскочила и с вырвавшимся плачем начала лихорадочно вскарабкиваться на скалу. Каждый выступ здесь был ей знаком. Её руки и ноги действовали автоматически. Капитан бросился за ней, в темноте ломая ногти, срывая куски кожи со ступней об острые камни. Она всё лезла вверх и вверх. Он звал её, карабкался изо всех сил, не обращал внимание на режущую боль. Расстояние медленно сокращалось… Вот уж метров семь… пять… Она выскочила на вершину и, не снижая скорости, ринулась с обрыва… Далеко внизу накатывались волны. Она летела, распластав руки, запрокинув голову вверх, к звёздам… Душа её уносилась ввысь…