Текст книги "Большая война Сталина"

В тот же день – 20 июня – нарком РКВМФ адмирал Кузнецов приказал топить «опасно приближающиеся» корабли противника и сбивать его слишком увлекшиеся самолеты. Эта информация особенно интересна в свете якобы душивших советских военных приказов не открывать огня и «не поддаваться на провокации». Аналогичный приказ – «Сбивать всех!» – получили и военные округа.

«Днем 21 июня, – подсказывает уже знакомый нам флотский замполит И. И. Азаров, – начальник разведотдела штаба флота (прим. автора: Черноморского) полковник Д. Б. Намгаладзе сообщил мне и Бондаренко, что английское радио открытым текстом передало сообщение: фашистская Германия в ночь на 22 июня готовит нападение на СССР…» («Осажденная Одесса», с. 14).

В 23 часа 37 минут 21 июня 1941 года по флоту была объявлена оперативная готовность № 1 (при ней корабли, авиация, береговые соединения и части вскрывают «красные пакеты» с инструкциями на случай войны и приводятся в одночасовую готовность к выходу в море).

Интересна и информация на этот счет, которую привел в книге «Барбаросса – воздушная битва: июль – декабрь 1941» историк К. Бергстром (Chirster Bergström):

– 19 июня 1941 года советской зенитной артиллерией были обстреляны немецкие бомбардировщики Ju-88 над полуостровом Рыбачий и северо-западнее Мурманска. В том же районе старший лейтенант Василий Воловиков на истребителе И-153 «Чайка» из 72-го смешанного авиаполка ВВС Северного флота атаковал немецкие бомбардировщики He-111 и Bf-110, но был, в свою очередь, атакован «мессершмиттами» Bf-109 и ушел от них в облака (здесь и далее перевод с английского мой, с. 74);

– 20 июня 1941 года огнем советской зенитной артиллерии над полуостровом Рыбачий обстрелян еще один бомбардировщик Ju-88: убит бортинженер унтер-офицер Йозеф Хаузенблас (Josef Hausenblas), ставший, пожалуй, первым убитым в ходе советско-германского конфликта (там же).

Таким образом, Германия и СССР еще не начали войну, но самолеты обоих государств уже безо всякого стеснения летали над стратегическими объектами друг друга и стран-сателлитов, вели воздушные бои и подвергались полновесному воздействию зенитной артиллерии. О какой же внезапности может идти речь?..

Бомбардировщик Ju-88 – самый массовый двухмоторный самолет Люфтваффе

Это подтверждает и сам командующий Северным флотом – А. Г. Головко: «…война, развязанная немецким фашизмом в Европе, все ближе придвигалась к нашим государственным границам… Ни у кого из нас, кто размышлял над обстановкой и присматривался к поведению гитлеровцев, не было уверенности, что мы доживем до лета без войны» («Вместе с флотом», с. 14). Прославленный адмирал даже главу своей книги так и назвал: «Неожиданность, которую ждали». Если Головко не думал «дожить до лета без войны» еще весной 1941 года, то что же он должен был думать, прислушиваясь к стрельбе своих собственных зениток, паливших по немецким самолетам-нарушителям 19–20 июня? Ведь снаряды советской зенитной артиллерии рвались буквально над его головой! А то и думал: «Они (прим. автора: немцы) сами же в течение нескольких суток, предшествовавших началу войны, дали нам понять, что нападение совершится если не с часу на час, то со дня на день» (там же, с. 19). Или вот еще одна цитата – в отношении «визита» немецкого самолета-разведчика 17 июня: «Моментально все стало ясно – начинается война. Иначе на такое нахальство – пройти над главной базой флота – даже гитлеровцы бы не отважились» (там же, с. 20). Отметим: «ясность» наступила за пять дней до начала войны. В этой связи примечательно и другое откровение флотоводца, касающееся 21 июня: «Просмотрел за чаем вечернюю сводку. Привлекли внимание данные воздушной разведки. В течение дня были обнаружены: на подходах к губе Петсамо тральщики; в самом порту, на рейде, пятнадцать тральщиков; на рейде Варде – транспорт; в Перс-фиорде – транспорт… В общей сложности за сутки из Петсамо вышли восемь транспортов и вошли в гавань три транспорта, два рыболовных траулера, один сторожевой катер» (там же, с. 24).

Немцы имели ничуть не меньше оснований обижаться на наглость соседа: советские самолеты буквально сутками, сменяя друг друга, «висели» в чужом воздушном пространстве и столь же откровенно контролировали обстановку в гаванях противника!

Потрясающий архивный документ за подписью адмирала Кузнецова приводит современный историк Марк Солонин в работе «Три плана товарища Сталина». «Особого внимания, – пишет Солонин на с. 57 сборника «Правда Виктора Суворова. Окончательное решение», опубликовавшего его статью, – заслуживает следующий документ. 4 июня 1941 г. нарком ВМФ Н. Кузнецов направляет заместителю Председателя СНК (т. е. заместителю Сталина) Н. Вознесенскому докладную записку № 1146. Гриф секретности документа: «совершенно секретно, особой важности». И это действительно документ особой важности для историка – в нем впервые рядом со словосочетанием «военное время» появляются абсолютно конкретные даты:

«Представляю при этом ведомость потребности наркомата ВМФ по минно-торпедному вооружению на военное время с 1.07.1941 по 1.01.43. Прошу Ваших указаний об увеличении выделенных количеств минно-торпедного вооружения, учитывая, что потребность в них на 2-е полугодие 1941 в/г составляет 50 % от общей потребности на период до 1.01.43 г.» (ГАРФ ф. Р-8418, оп. 25, д. 481, л. 32–33).

Флот, ПВО морских баз и морская авиация фактически уже вели боевые действия еще до начала Великой Отечественной войны. И об этом написано в мемуарах советских адмиралов, изданных в советское же время.

Говоря об истинных планах советского руководства, с потрясающей ясностью раскрываемых в этой совершенно секретной (и, заметим, вполне рутинной) бумаге, любопытно отметить, что ориентировочная продолжительность загадочной войны – ровно полтора года. И что в первые ее шесть месяцев, приходящихся на второе полугодие 1941 года, планируется израсходовать половину запрошенных мин и торпед. Это – план войны не оборонительной, а «молниеносной». Будет крайне интересно проследить судьбу этого пока избежавшего уничтожения документа, имея в виду объявленную президентом России «оцифровку» и открытие соответствующих архивных фондов. Если же послание уже умершего адмирала расстрелянному после войны Вознесенскому таки переживет это мероприятие, то любопытно, как идеологические подручные нынешнего российского руководства собираются объяснять его суть в свете объявленной борьбы с «переписыванием истории». Из всего, сказанного советскими флотоводцами, становится ясно: для РКВМФ немецкое нападение никак не могло быть «неожиданным» или «внезапным». К морской войне с немцами давно готовились, ее планировали, ее ждали.

Командущий Тихоокеанским флотом флагман 2-го ранга Н. Г. Кузнецов в 1938 году

«Субботний день 21 июня, – пишет Кузнецов, – прошел почти так же, как и предыдущий, полный тревожных сигналов с флотов. Перед выходным днем мы обычно прекращали работу раньше, но в этот вечер на душе было неспокойно, и я позвонил домой: «Меня не жди, задержусь…» («Накануне», с. 297). Жена адмирала, разумеется, «не удивилась»… Итак, нарком ВМФ обеспокоен настолько, что в субботу вечером решает не идти домой, а остается «ждать у моря погоды» в своем кабинете. Между прочим, его подчиненные (включая и Головко) после демонстративных посещений театров и прочих культурно-развлекательных заведений тоже идут не к женам, не в баню и не к любовницам, а сидят в кабинетах и напряженно читают разведсводки. И это все – еще до звонка наркома обороны Тимошенко, раздавшегося лишь в «11 вечера 21 июня»! Просто медиумы какие-то советским флотом командовали! За этим звонком следует визит в расположенный по соседству наркомат обороны и разговор с Тимошенко и Жуковым. Первый извещает о возможном нападении Германии, второй показывает проект знаменитой невнятностью «предупреждающей» директивы – «не поддаваться на провокации!». Без каких-либо признаков удивления, страха или других эмоций Кузнецов приводит флоты в состояние полной боевой готовности и с сознанием честно выполненного долга садится ждать дальнейшего развития событий. Примерно в 03.15 ночи из штаба Черноморского флота, наконец, сообщают: «Началось!». И вот, после всего этого напряженного ожидания «сами-знаете-чего», Кузнецов пишет: «И хотя всем ходом событий я в какой-то степени морально был подготовлен к возможному нападению фашистской Германии на нашу Родину, это известие ошеломило меня» («Курсом к победе», с. 318). Вот те на: еще один «ошеломленный»! А что же вдруг произошло с даром предвидения, хладнокровным ожиданием войны и сверхсекретным требованием Вознесенскому от 4 июня 1941 года – «шлите побольше мин, да торпеды не забудьте»?..

Загадочное сочетание: с одной стороны – полная уверенность в неминуемой, скорой и долгой войне, с другой – «ошеломленное» состояние, последовавшее за ее давно вроде бы предсказанным началом… Воспоминания самых различных советских военачальников и флотоводцев чуть ли не дословно повторяют друг друга. Предлагаю читателю ради интереса посчитать, сколько раз слова «ошеломленный», «пораженный» и «изумленный», употребленные в указанном контексте, встречаются в процитированных мной мемуарах советских военных! Орден «ошеломленных» меченосцев во главе с «потрясенным» магистром-вождем – И. В. Сталиным!

Помня о том, как внимательно читал адмирал Кузнецов зарубежную прессу накануне войны, я решил последовать его примеру. Благо, что архив американской The New York Times доступен каждому желающему в Интернете. Свой поиск я сознательно ограничил периодом с 1 января по 22 июня 1941 года: иначе, подозреваю, пришлось бы писать отдельную книгу. Потратив десять долларов и два часа времени, я убедился в том, что советский флотоводец не зря вчитывался в подготовленные референтами отчеты…

Так, еще 14 января 1941 года американская газета опубликовала материал, озаглавленный «Soviet-Nazi Clash on “Spheres” seen/ Massing of Border Troops by Both Nations Reported After Molotoff’s Berlin Visit». В моем переводе это звучит приблизительно следующим образом: «Советы и нацисты столкнулись в борьбе за сферы влияния / После берлинского визита Молотова появились свидетельства концентрации войск обеих сторон на границе». Ссылаясь на югославские (словенские) источники, издание, в частности, сообщало, что «визит советского премьера М. Молотова в Берлин ознаменовал первое и самое значительное охлаждение в отношениях между Рейхом и Россией… Герр Гитлер и герр фон Риббентроп не только отвергли требования г-на Молотова (прим. автора: касавшиеся, в изложении газеты, дополнительных территориальных претензий в Западной Польше), но даже отказались рассматривать их в качестве темы для переговоров…». Упомянутый берлинский визит Молотова состоялся в ноябре 1940 года. В ходе него Советский Союз выдвинул целый список «хотелок» в качестве условий присоединения к «оси» фашистских и прогермански настроенных государств. Но требования эти (о них мы поговорим в следующей части данной работы) показались Гитлеру столь чрезмерными и наглыми, что он на них так никогда и не отреагировал. «После прохладного прощания, – констатирует американское издание, – господин Молотов отбыл в Москву… В течение десяти дней после визита Молотова, согласно австрийскому генералу, проинформировавшему наш источник в Словении, Рейх начал переброску огромного количества свежих соединений в Западную Польшу. С тех пор дополнительные дивизии были переброшены из оккупированных стран Западной Европы в бывшую Польшу и северо-восточную Румынию… По словам генерала, повторенным нашему корреспонденту сегодня, «на востоке постепенно собирается колоссальная армия»…» Получается, что даже если бы у СССР в Европе не было целой армии шпионов, уже спустя два месяца после берлинского визита Молотова и каких-то три недели после принятия Гитлером плана «Барбаросса», простая инвалютная подписка на The New York Times могла бы помочь советским руководителям узнать о зловещих приготовлениях, начатых Гитлером на западных границах страны Советов.

8 апреля 1941 года The New York Times прокомментировала знаковую передовицу в газете шведской компартии, опубликованную через день после начала немецкого вторжения в Югославию. Напомню, что агрессия последовала за антигерманским путчем, руководители которого поспешили заключить договор о дружбе с СССР. Название материала – «Soviet-Reich Ties Called Disturbed/ Communist Party Paper in Sweden Says Balkan Attack «Complicates Relations»/ It Stresses New Pact/ Stockholm and London Note Added Evidence of Moscow Anger at Nazi Move» – я перевел следующим образом: «Связи между Советами и Рейхом «омрачены» / Газета шведской коммунистической партии говорит о том, что агрессия на Балканах «осложнила отношения» / Недавно заключенный пакт подвергается серьезному испытанию / В Стокгольме и Лондоне отмечают очередное свидетельство гнева Москвы, вызванного действиями нацистов». Справедливо отмечая, что шведская Ny Dag являлась на тот момент единственной оставшейся в континентальной Европе газетой Коминтерна и, соответственно, представляла собой своеобразный заграничный рупор Москвы, американское издание констатировало, что «острая редакционная статья» шведских коммунистов, в которой говорилось, в частности, о «гибнущих женщинах и детях», «миролюбивом правительстве Симовича» и «давней заинтересованности Советского Союза в сохранении мира на Балканах», прямо предупреждала о том, что германская агрессия против Балканских государств «осложнит отношения между двумя странами». «Многие обозреватели, – писала The New York Times, – считают вполне возможным, что заключение советско-югославского пакта стало поворотным пунктом в отношениях Германии и СССР». Таким образом, уже в начале апреля 1941 года всем, включая и советское руководство, заказавшее шведским товарищам соответствующую «предупреждающую» статью, было понятно, что нормальным отношениям с Германией наступил конец.

3 мая 1941 года появляется еще одна заметка за подписью корреспондента в Турции Зульсбергера (C. L. Sulzberger): «German-Soviet Strain Increasing, Diplomatic Circles in Turkey Hear/ Nazis in Romania Are Said to Encourage Territorial Plans/ Officers Scoff at the Russian Army/ Turks Speed Defence». Соответственно, мой перевод заголовка – «Напряжение в советско-германских отношениях усиливается, сообщают дипломатические круги в Турции / Нацисты якобы поощряют территориальные претензии Румынии / Офицеры невысокого мнения о русской армии / Турки усиливают оборонительные приготовления». Корреспондент американской газеты, в частности, сообщал: «Немецкие офицеры часто говорили мне, что они думают пройти через советские боевые порядки как «нож сквозь масло», отрезать западные и южные территории (прим. автора: СССР) и вынудить противника к скорому заключению мира. Русские, всегда знавшие о подобных стремлениях, продолжают концентрировать войска… в Бессарабии, на Буковине и в Польше. Сегодня Турция ускорила оборонительные приготовления, чтобы обезопасить себя от нападения со стороны любого агрессора».

Между прочим, 20 июня 1941 года The New York Times сообщила, чем увенчались эти самые «приготовления»: Турция и Германия заключили пакт о ненападении, а германский представитель заявил, что «реакции со стороны Советской России пока не последовало». О реакции самих немцев говорит заголовок: GREAT VICTORY («Великая победа»), – так называл действительно важное дипломатическое достижение Германии сам Гитлер. Поскольку одной из упоминавшихся выше «хотелок» СССР в ноябре 1940 года было оказание совместного советско-германо-итальянского давления на Турцию с целью принудить ее разрешить советские военные базы в проливах, вышеупомянутый германо-турецкий пакт означал откровенно высказанное «Nein!»

В начале лета материалы газеты становятся все более тревожными. 15 июня 1941 года печатается заметка Д. Бригхэма (Daniel T. Brigham) со следующим красноречивым названием: «Clash Is Expected Soon/ Germans Are Expected to Attack Soviets First in Poland» («Столкновение ожидается в ближайшем времени / Считается, что немцы сначала нападут на Советы в Польше»). Еще 14 июня 1941 года Бригхэм продиктовал по телефону в редакцию из Берна: «Местные дипломатические круги считают, что давнее соперничество между Россией и Германией достигло критической точки, и что политические и военные события возможны в любой момент. Имеющиеся свидетельства указывают на военное столкновение – возможно, вдоль русско-германской разделительной линии в Польше – в течение следующих десяти дней». «В течение следующих десяти дней»! И ведь не обманул же ушлый газетчик!

«…последние немецкие требования, по сообщению дипломатов нейтральных стран, включают отход как минимум половины советских войск к востоку от границы; перебазирование военно-воздушных группировок из Брест-Литовска и Львова; увеличение поставок советского бензина, нефти и зерна, а также допущение немецких контрольных комиссий для наблюдения за отводом русских войск…»

The New York Times, 14 июня 1941 г.

Скажу честно: я никогда ранее не слышал о факте подобных переговоров между СССР и Германией накануне войны. И это не удивительно: судя по дневникам Геббельса, слухи о якобы ведущихся «мирных переговорах» распускало именно его ведомство. С другой стороны, окажись эти слухи правдой, то ничего невероятного в этом не было бы. Если бы Гитлер и Сталин действительно стремились к сохранению мира между двумя странами, то они просто обязаны были в какой-то момент начать подобные – официальные или секретные – консультации. Как известно, «плохой мир лучше хорошей войны». Тем более, что именно таким образом они и должны были поступить (и до недавнего времени поступали) в соответствии с буквой и духом Пакта Молотова – Риббентропа. Если же к миру они более не стремились (а похоже, что именно так и было), то общение с будущим противником на тему концентрации войск обеих сторон у границы могло по крайней мере позволить выиграть время и держать руку «на пульсе» событий.

Оставив за скобками активность ведомства Геббельса, приведенный Бригхэмом «немецкий список» вполне можно рассматривать в качестве переданного, как порой водится, через нейтральную сторону (вспомним написанную под диктовку Москвы статью в шведской газете), германского предупреждения. Мало того, судя по некоторым шагам советского военного командования в самый канун войны – например, по демонстративному снижению уровня боеготовности войск 21 июня в западных округах – Сталин вполне мог подавать «ответные сигналы». Впрочем, сигналы эти могли предназначаться не Гитлеру, а кому-то еще: об этом речь идет в третьей книге данного исследования – «Козырная карта Вождя». «Русский ответ на это, – писал далее корреспондент The New York Times, – …заключался в наращивании войск вдоль линии, начинающейся на границе Восточной Пруссии и Литвы и заканчивающейся в северной Бессарабии, со 105 дивизий до 160. По обратную сторону границы немцы, как говорят, только что закончили сосредоточение 143 дивизий и нескольких воздушных соединений. На севере Прибалтики русские якобы сосредоточили 25 дивизий, оснащенных новейшей техникой… Силы на рубеже Днестра были значительно усилены в течение последних десяти дней…».

Точность указанных американским репортером данных поражает: несколько преуменьшая общие силы первого стратегического эшелона СССР, он, тем не менее, вполне корректно оценивает группировку советских войск в Прибалтике и дает весьма точную цифру общего количества немецких дивизий. Скажем, Гудериан в своих воспоминаниях говорит о 145 германских соединениях, сосредоточенных для нападения на СССР. Легко заметить и то, что приведенные американцем цифры весьма похожи (и даже аналогичны) данным, из которых исходил накануне вторжения германский Генштаб, имевший довольно точную информацию о силах Красной Армии в полосе шириной примерно 300 километров от границы и практически ничего не знавший о ситуации в глубине СССР. Именно о 160 советских дивизиях идет речь и в германской Ноте об объявлении войны, переданной Москве через неделю – 22 июня: еще 10 дивизий первого стратегического эшелона Красной Армии немцы, по всей видимости, проворонили. Это заставляет предположить, что «утечка» информации к «нейтралам» была допущена немцами. И что сделано это было сознательно, по их собственной инициативе. Я не верю в то, что к этому приложил руку Геббельс: во-первых, в его дневниках на этот счет ничего нет (а он бы не удержался и обязательно похвастался!), а во-вторых, какой смысл был ему и его подчиненным болтать о реальной силе германской группировки вторжения? Министру народного просвещения и пропаганды Рейха ставилась совсем иная задача – любым путем заморочить всем головы выбросом самых различных «уток» и слухов и способствовать внезапности германского удара. Интригует и то, что вышеупомянутая заметка корреспондента в Швейцарии появилась на следующий день после публикации той же газетой знаменитого Сообщения ТАСС, предназначенного – по убеждению многочисленных советских мемуаристов – для «внешнего употребления» и призванного усыпить немецкую бдительность.

Вот его полный текст:

«Сообщение ТАСС.

Еще до приезда английского посла в СССР г. Криппса в Лондон, особенно же после его приезда, в английской и вообще иностранной печати стали муссироваться слухи о «близости войны между СССР и Германией». По этим слухам: 1) Германия будто бы предъявила СССР претензии территориального и экономического характера, и теперь идут переговоры между Германией и СССР о заключении нового, более тесного соглашения между ними (прим. автора: отметим, что и Сообщение ТАСС тоже упоминает о загадочных «переговорах»); 2) СССР будто бы отклонил эти претензии, в связи с чем Германия стала сосредотачивать свои войска у границ СССР с целью нападения на СССР; 3) Советский Союз в свою очередь стал будто бы усиленно готовиться к войне с Германией и сосредотачивает войска у границ последней.

Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым, ввиду упорного муссирования этих слухов, уполномочить ТАСС заявить, что эти слухи являются неуклюже состряпанной пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении развязывания войны (прим. автора: подобное выражение – «расширение развязывания», а также использование словосочетания «эти слухи» три раза в одном предложении – по моему мнению, свидетельствуют о непосредственном участии Сталина в написании данного документа: это довольно типичный пример свойственного ему косноязычия).

ТАСС заявляет, что:

1) Германия не предъявляла СССР никаких претензий и не предлагает какого-либо нового, более тесного соглашения, ввиду чего и переговоры на этот предмет не могли иметь места;

2) по данным СССР, Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз, ввиду чего, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы, а происходящая в последнее время переброска германских войск, освободившихся от операций на Балканах, в восточные и северо-восточные районы Германии связана, надо полагать, с другими мотивами, не имеющими касательства к советско-германским отношениям;

3) СССР, как это вытекает из его мирной политики, соблюдал и намерен соблюдать условия советско-германского пакта о ненападении, ввиду чего слухи о том, что СССР готовится к войне с Германией, являются лживыми и провокационными;

4) проводимые сейчас летние сборы запасных Красной Армии и предстоящие маневры имеют своей целью не что иное, как обучение запасных и проверку работы железнодорожного аппарата, осуществляемые, как известно, каждый год, ввиду чего изображать эти мероприятия Красной Армии как враждебные Германии, по меньшей мере, нелепо».

Сообщение ТАСС в советской газете

Сразу отметим, что, согласно советской «Истории второй мировой войны», в тот же день, когда ТАСС (то есть Сталин) поливал на весь мир грязью английского посла в Москве, «…министр иностранных дел Англии А. Иден пригласил к себе 13 июня советского полпреда И. Майского и по поручению премьер-министра заявил, что если в ближайшем будущем начнется война между СССР и Германией, то английское правительство готово оказать полное содействие Советскому Союзу своей авиацией на Ближнем Востоке, отправить в СССР военную миссию и развивать с ним экономическое сотрудничество» (т. 3, с. 352).

Если учесть, что в Германии Сообщение/ Заявление ТАСС, подчеркивавшее, в частности, что «никаких требований Германией не предъявлялось», было распространено вечером 13 июня, то немецкое требование об отводе советских войск от границы, переданное через «дипломатические круги» в Швейцарии на следующий же день, вполне могло являться той самой публично переданной «претензией» советскому правительству, которую оно «не получало».

Как уже упоминалось выше, бывший генерал-лейтенант НКВД П. Судоплатов в своих воспоминаниях пишет следующее: «Окончательное решение о нападении на СССР Гитлер принял 14 июня 1941 года, на следующий день после того, как немцам стало известно заявление ТАСС о несостоятельности слухов о германо-советской войне. Интересно, что заявление ТАСС было распространено в Германии и лишь на второй день опубликовано в «Правде» (с. 197). Вполне возможно, что, прочитав несомненно подготовленное с участием Сталина публичное послание, Гитлер действительно решил, что откладывать нападение больше нельзя и отдал Вермахту приказ выйти на исходные рубежи для атаки. Надо отметить, что сегодняшним аналогом этого странного диалога через мировые печатные издания могло бы послужить общение государственных лидеров на темы войны и мира через… Интернет.

Любопытно, что Виктор Суворов вообще считает 13 июня более важной датой, чем 22-е, полагая, что именно в этот день Советский Союз прошел «точку невозврата» в своих приготовлениях к войне. Об этом, в частности, говорится в статье «Так кто же планировал напасть на кого в июне 1941 года: Гитлер или Сталин?», опубликованной в рамках его докторской программы в британском Journal of the Royal United Services for Defence Studies еще в 1985 году. По мнению Резуна, после 13 июня огромной массе войск, переброшенной и перебрасываемой к западным границам, был лишь один путь – на Запад. Суворов считал, что возвращение во внутренние округа нескольких миллионов человек и целых гор военной техники парализовало бы железнодорожную систему СССР еще на несколько месяцев, а это, в свою очередь, привело бы к экономическому коллапсу. Оставаться же в приграничных лесах десяткам дивизий было тоже не с руки: у них не было условий ни для жизни, ни для хранения десятков тысяч единиц техники, ни для боевой учебы. Если Суворов прав в отношении «точки невозврата», то приходится сделать вывод о том, что Гитлер и Сталин практически одновременно – в период с 12 по 14 июня 1941 года – приняли окончательные решения о нападении друг на друга.

В целом же, Заявление ТАСС было совершенно неискренним. Маршал А. М. Василевский, служивший в ту тревожную пору заместителем начальника оперативного отдела Генштаба Красной Армии, сообщает в своих мемуарах следующее: «27 мая Генштаб дал западным приграничным округам указания о строительстве в срочном порядке полевых командных пунктов, а 19 июня – вывести на них фронтовые управления Прибалтийского, Западного и Киевского особых военных округов. Управление Одесского округа по ходатайству окружного командования добилось (!) такого разрешения ранее. 12–15 июня этим округам было приказано вывести дивизии, расположенные в глубине округа, ближе к государственной границе…» (с. 119). Его слова подтверждает И. Х. Баграмян, являвшийся в ту пору заместителем начальника штаба Киевского Особого военного округа, «15 июня мы получили приказ начать с 17 июня выдвижение всех пяти стрелковых корпусов второго эшелона к границе. У нас уже все было подготовлено к этому. Читатель помнит, что мы еще в начале мая по распоряжению Москвы провели значительную работу: заготовили директивы корпусам, провели рекогносцировку маршрутов движения и районов сосредоточения. Теперь оставалось лишь дать команду исполнителям. Мы не замедлили это сделать. На подготовку к форсированному марш-маневру корпусам давалось от двух до трех суток. Часть дивизий должна была выступить вечером 17 июня, остальные – на сутки позднее. Они забирали с собой все необходимое для боевых действий. В целях скрытности двигаться войска должны были только ночью…» («Так начиналась война», с. 77). В свете этих откровений трудно удивляться, что семьи офицеров и жители украинского городка, провожавшие одну из этих тыловых дивизий (200-ю сд Людникова), считали, что те идут на войну… Воспоминания Василевского и Баграмяна прямо свидетельствуют о том, что до или одновременно с публикацией «успокаивающего» Заявления ТАСС тыловые соединения (второй эшелон) советских приграничных округов получили приказ готовиться к выдвижению непосредственно к границе. О том, что это выдвижение действительно имело место, говорят воспоминания командиров данных дивизий – в частности, того же Людникова.

Теперь поговорим о втором стратегическом эшелоне Красной Армии. Согласно официальной «Истории Краснознаменного Уральского Военного Округа», именно утром пятницы 13 июня – за несколько часов до опубликования Заявления ТАСС в Германии – началась погрузка в эшелоны 22-й уральской армии под командой генерал-лейтенанта Ф. А. Ершакова (с. 104). Конечная точка специально запутанного маршрута – западные границы СССР. В тот же день – 13 июня – отбыл в Украину из Москвы и генерал-лейтенант М. Ф. Лукин, лишь накануне узнавший о конечном пункте назначения своей 16-й армии, перебрасываемой на Запад такими же замысловатыми петлями из Забайкалья начиная с 26 мая. Наконец, как сообщают Москаленко, Лелюшенко и прочие мемуаристы, 15–16 июня командиры механизированных соединений западных округов практически одновременно приступили к рекогносцировке маршрутов дорог в непосредственной близости к границе. Уже 18–19 июня полученные ими сведения пригодились в деле: практически все боеспособные мехкорпуса были подняты по тревоге и, «забрав все необходимое для боя», направились все туда же – к границе с Германией и Румынией.

Но вернемся к анализу сообщений американских газетчиков в то тревожное предвоенное время. Не могу не повторить уже высказанное ранее мнение: даже без имевшейся в распоряжении СССР самой мощной и эффективной в мире шпионской сети советское руководство вполне могло судить о масштабе и срочности германской угрозы по статьям в зарубежных газетах, опубликованным за неделю до немецкого нападения. Если же кто-то в Германии (а это совсем не обязательно был Гитлер) действительно выдвигал конкретные требования, и по этому поводу реально шли секретные, до сих пор никому неизвестные переговоры, то в таком случае советская сторона, что называется, «из первых рук» знала бы: агрессия может начаться в любую минуту. В конце концов, совсем недавно в подобных ситуациях побывали Польша, Финляндия, Румыния и страны Прибалтики.