Текст книги "Золото для любимой"

Глава 41. ВОТ ЭТО Я ПОНИМАЮ!

Спрятавшись за глыбами мраморов ниже того места, где Мишка разбуторивал и ситовал пробы, я осторожно пересыпбл в матерчатый мешочек очередную порцию отсеенного и просушенного на воздухе золотого песка из заветной кружки. Сама кружка, уже пустая, валялась рядом. Мраморные глыбы создавали тут густую тень.

«Эти белые и сероватые глыбищи, подмытые весенними паводками, лишенные корня, накренившиеся или опрокинувшиеся прямо в русло, я бы сравнил с облаками, окаменевшими и рухнувшими от собственной тяжести с неба на землю. Как мои недавние воззрения…» (Запись в моем блокноте)

Думы мои витали вокруг образа Гули. Я грустно улыбался, вспоминая ее лицо – лицо молодой и одновременно немало познавшей женщины, лицо, отражающее в себе нерастраченную женскую нежность и сухую скорбь. Я возвращался мысленно к походу за вишней, вспоминал ее упругое, сильное, отзывчивое тело, и мне подумалось, что обнаженная женщина в обрамлении живой природы – неба, облаков, осенней листвы, овеваемая ароматами леса и сама являющаяся частью этой природы – не менее привлекательна, чем нарядные ухоженные дамы в обстановке зеркал, блистающего паркета, хрустальных люстр. Наверное, очень приятно любить тех изнеженных особ, любоваться ими и восхвалять их, но такую женщину, как Гуля, можно и любить, и любоваться ею, и переживать вместе с ней всевозможные приключения, идти с ней на любой риск, быть уверенным в ней как в надежном друге.

Внезапно мне пришло решение: я отдам Гуле все найденное и добытое мной золото, чтобы она расквиталась со своими кредиторами. Я понятия не имел, сколько она задолжала, сколько набежало по процентам, но полагал, что кружки золотого песка и самородков хватит с избытком. Мне вдруг стало совершенно ясно, что ради этого я и приехал сюда, и гнул спину над лотком, собирая по крупицам желтый металл, лежал по ночам без сна, боясь его потерять, и ради этого судьба подбросила мне эту кружку…

– Вот это я понимаю! – раздался внезапно сверху возглас, и на миг мне почудилось, будто это заговорили обступившие меня каменные истуканы. Инстинктивно я сунул мешочек под себя, а уже после поднял глаза.

Надо мной на крае уступа стоял, дурашливо ухмыляясь, Колотушин.

– Готов поспорить, что ты открыл уникальную россыпь, никак не меньше! – продолжал тот театрально восклицать. – И главное – молчит. Скрывает от коллектива, нехороший человек…

– Да пошел ты, – покривился я.

– Если это все Джониевичу на зубы, – не умолкал коллега, – то он у нас, должно быть, крокодил!

Вечером в кухне, при всех, да еще в присутствии Андреича Колотушин по-новой взялся подтрунивать надо мной и моей добычей.

– Все, Радик, теперь тебе с Федей нечего тягаться. Он второй Клондайк открыл! Станет скоро богатеньким буратиной.

«Идиот», – морщился я от досады.

– …Желтое железо он теперь ковшом черпает, как брагу, – не унимался весельчак. – Ну, не ковшом, так кружкой.

– Не знаю, что он там черпает и чем, – проворчал Сыроватко, – но вижу, что занимается он посторонним, а не геологией.

– Есть конкретные претензии по работе? – огрызнулся я. – Я готов выслушать.

Конкретных претензий не прозвучало: с работой я справлялся.

Возможно, я зря нервничал и злился. Никто, похоже, не воспринял всерьез дурацкие намеки Колотушина. Радик в эти минуты сосредоточенно, скучив на переносице черные сросшиеся брови, набивал пустые гильзы порохом, дробью и пыжами, нарезанными из старого валенка. Тагир был увлечен вишневым вареньем. Андреич почитывал привезенную с собой газету. Бурхан же, как часто бывало, в промежутках между репликами Кириллыча развивал свою тему (на сей раз о самоцветах):

– …Мы ж дураки были, не знали, что тут за камни. Я лошадей тогда пас. Кину в какую камнем… а потом уже вспомню, что камень тот был, как стакан… прозрачный и с головкой. У меня тогда во всех карманах камешки лежали. Краси-и-ивые! Приедут экспедиции эти… из Москвы, из Ленинграда, просят: подари, Бурхан. Я и отдам. А они – сапоги, а то и пачку чая за это. А мы что? Радуемся! Дураки были, да… Сапоги кирзовые подарят! – повторил он, сморщив от смеха бурое лицо. – А мы и рады! Дураки были…

Радик к случаю вспомнил, как он нашел эвклаз – винно-зеленый кристалл с двумя многогранными головками на торцах. Позднее его выпросила у него какая-то молодая геологиня из Москвы (наверное, без женских чар не обошлось). Всего в мире найдено несколько десятков кристаллов этого редчайшего минерала, представляющих ювелирную ценность, и почти половина из их числа – на Кочкарской площади. Один нашли мальчишки из клуба «Юный геолог». Руководитель клуба показал находку Радику – и тот через несколько дней сам нашел на отвалах такой же.

– Покажи мне ваш алмаз, – заверил он Сыроватко, – и я найду.

Карие глаза его при этом так весело и задорно поблескивали, что я готов был поверить: найдет обязательно.

В общем, о золоте никто, кроме Колотушина, не говорил.

Однако через два дня после того вечера…

Глава 42. НАЛЕТ

Садящееся солнце освещало слева верхние края желтоватых мраморных уступов, и они казались позолоченными. Пятна бурых лишайников приобрели пурпурный оттенок.

Перед тем, как искупаться в озере Каменного карьера, я долго сидел в задумчивости на шершавой, чуть наклонной мраморной плите. Я размышлял над тем, куда бы мне спрятать свою ценную находку. То, что ее необходимо спрятать, не подлежало сомнению.

Тут я вспомнил, что прямо под плитой, на которой я сейчас примостился, у самого уреза воды, находится пещера.

Пожалуй, «пещера» – это слишком громко сказано, скорее, здесь подойдет слово «нора».

Так вот, не устроить ли тайник в этой самой норе?

Я спустился к краю озера, улегся на холодных остроугольных обломках и заглянул в узкую темную горловину. Потом просунул туда голову, подождал, пока глаза привыкнут к сумраку, и осмотрелся. Дно этой мини-пещеры покрывала вода, а сверху нависали угловатые глыбы, покрытые серой пылью. Метрах в двух впереди сквозь какую-то брешь проникал лучик света и зажигал изумрудом темную неподвижную воду, и в том месте каждый камешек на дне был виден как на ладони.

(Замечу, что в самом озере вода также зеленоватая, но не такая прозрачная, как изумруд, а мутновато-зеленая, как хризопраз, или, скорее даже, нефрит.)

Впереди нора раздваивалась, и вправо вел сухой узкий ход. Самое то, как сказал бы Радик.

Выбравшись наружу, я сощурился от яркого, режущего глаза света.

Да, нора вполне подходящая. В ней можно упрятать не только кружку, но и целый мешок с золотом (если дотащишь). Пожалуй, она даже больше подходит для этой цели, чем большие полузатопленные пещеры и гроты, что темнеют кое-где в стенах разреза. Купаясь, я на всякий случай осмотрел и их. Трудно сказать, насколько далеко они тянутся. Вероятно, далеко, раз с их помощью велась добыча металла. Когда я проплывал поблизости, вода гулко хлюпала где-то в глубине скалы. Из одного самого крупного грота беспрерывно вылетала и залетала обратно прыткая ласточка и слышался тоненький писк птенцов.

Доплыв до противоположной стенки карьера, я собрался было поднырнуть под нее, рассчитывая попасть во второй водоем (через известную мне подводную арку). Но осуществить этот маневр мне не удалось, поскольку к этому моменту я совсем окоченел.

А на другой день, вернувшись из маршрута, мы застали свой лагерь (то есть жилище башкир) в разоренном состоянии. Во дворе валялись распотрошенные баулы, мешочки с рассыпанными пробами, разорванная одежда. В доме творился еще больший хаос. Нары были разворочены, крышка вьючника начальника сорвана с петель и болталась на замке, документы, канцелярия разбросаны по полу. Рюкзак с моими личными вещами лежал вывернутый наизнанку, спальный мешок был вспорот, и клочья ваты разметаны по всей комнате.

Старик Бурхан сидел в кухне у печи, по-птичьи нахохлившийся, не бритый, с провалившимся животом, обхватив руками костлявые плечи.

– Я вам что, сторож?! – задиристо вскричал он, когда мы, совершенно ничего не понимая, вопросительно застыли перед ним. – Сами стерегите!.. Шпана тут орудовала, – проворчал он, – бандюганы маратовские. Чего искали – не знаю! Алмазы или другое что… Что «Бурхан»? Бурхан вам не сторож! Я все сказал.

Радик был огорчен и подавлен не меньше нашего. Тагир смотрел на меня и моих коллег с нескрываемым ужасом. Даже Андреич во время своего очередного визита сочувственно покачивал круглой головой и причмокивал розовыми губами:

– Надо быть осторожнее. Вы моете под дамбой, рядом с дорогой, у всех на виду… Никто же не знает, что именно вы моете…

– Все из-за желтого металла, – заметил Колотушин, многозначительно поглядывая на меня.

– А я вам что говорил?! – подхватил Сыроватко. – Это вам не игрушки! Выкинуть эту дурь из головы! Чтоб и в мыслях не было.

– А если случайно попадется? – наивно спросил Мишка.

– Лучше сразу выкинь в реку, не связывайся!

Я помалкивал.

«Кто навел? – весь вечер ломал я голову. – Колотушин? Не думаю, чтобы он был способен на такую подлянку. А может, это сделали гости, которых я выдворил – в отместку? Но откуда им знать, что я нашел эту кружку? А из-за пяти-десяти граммов вряд ли устроили бы такой погром…»

Одно радовало – что я успел воспользоваться найденным тайником.

Глава 43. ИДИЛЛИЯ

Через несколько дней приехала Гуля.

Когда все собрались в кухне, мы с ней раза два обменялись взглядами, и мне почудилась в ее глазах тревога. Была она какая-то рассеянная, то ли озабоченная, то ли огорченная чем-то и никак не отвечала на мои старательные подмигивания и дурашливые гримасы. Когда же она опрокинула стакан с чаем и на коричневой крафтовой бумаге, покрывающей стол-топчан, расползлось бурое мокрое пятно, я тоже ощутил беспокойство. Допив чай, я прогулочным шагом вышел за ворота.

Над Березовскими горами догорал кирпичного цвета закат, небо над головой было темно-синим и глубоким, как вода в Каменном карьере. Быстро надвигались сумерки, окрестности чернели, точно обугливались. С торжествующим звуком, оттолкнувшись от моей щеки, ушел безнаказанно комар.

Наконец я услышал за спиной легкие шаги. Хотя я ожидал их, сердце мое забилось торопливее. Теплая ладонь легла мне на плечо. Я резко повернулся. Гуля стояла передо мной, глядела на меня, но не улыбалась. Я покосился в сторону дома (дверь в воротах была на треть приоткрыта) и, качнувшись вперед, обнял женщину.

– Федя, – провела она ладонью по моим волосам. – Федя, послушай, что скажу… Ты должен отдать то золото, что нашел.

Я слегка отстранился и уставился на подругу, точно не совсем ее узнавая.

– Я не могу тебе ничего объяснить, – почти с мольбой проговорила она и побрела через покатые волны ковыля к водоему перед дамбой, смутно поблескивающему за камышами.

Я нагнал ее, взял за руку:

– Постой. Если это нужно для тебя, я отдам. Но скажи мне, в чем дело, кто тебе угрожает?

– Сейчас угрожают не мне, беда грозит тебе, – проговорила Гуля, не поворачиваясь. – Если ты не отдашь то, что нашел, с тобой могут поступить, как… как с тем…

– Кто? Эта шпана?! Ты их переоцениваешь.

– Я как вспомню ту собачонку, как она скулила всю ночь, плакала, – Гуля остановилась и с застывшим страданием в глазах посмотрела на меня, – у меня все внутри трясется. Спать не могу, если какая-нибудь собака затявкает ночью. Ведь он мне ничего не сказал. Сказал только, чтобы я привела… к разрезу, обещал подождать с долгом, списать процент. Я не знала, что так будет… Не знала!!!

– Ты не знала, я верю тебе, – попытался я успокоить ее.

– Он грозит, что посадит меня за решетку, если хоть… если я хоть кому-то… Он…

– Да кто «он»? – рассердился я вдруг. – Он да он. О ком ты говоришь?

– Андреич.

У меня даже в животе что-то удивленно пискнуло. Образ добродушного розовощекого толстячка никак не вязался с тем, что я услышал сейчас от Гули.

– Да я его прибью! – проговорил я глухо.

– Может, тебе лучше уехать? – нетвердо предложила женщина.

– Ты этого хочешь?

– Нет. Но они это так не оставят… Они на все способны. Могут и убить…

– Кто «они»? Говори яснее!

– Марат со своими дружками. Они у Андреича…

– Постой! – встрепенулся я. – А откуда ты знаешь, что я нашел золото? И то, что у меня его хотят отобрать?

Она мучительно долго молчала, глядя под ноги.

– Федя… – подняла наконец глаза. – Я тебе говорила: зря ты со мной связался. Я… Меня Андреич подослал… чтобы я уговорила тебя отдать кружку по-хорошему. Или выведала, где ты ее прячешь. Андреич откуда-то узнал… Он давно ее ищет…

– Это правда? Скажи: у тебя с ним что-то было? Ты спала с ним?

Опять мучительная пауза и тихое:

– Да.

– Вот сволочь! – выругался я. – Да не ты, а этот Андреич твой. Это ему ты должна деньги? Опутал, паук. Понял, что ради ребенка ты на все пойдешь. Хорошо, я отдам им все золото, лишь бы от тебя они отвязались.

– От меня они никогда не отвяжутся. И не пожалуешься никому: у него вся районная милиция в подчинении…

– Дак он мент?!

Для меня это была новость: оказалось, Андреич – майор милиции, и он же держит под контролем всех старателей-одиночек в округе, скупая у них золото по назначенной им самим цене. Я не все пока понимал из того что услышал от Гули, но мне было ясно одно: с этого момента моя судьба зависит не только от меня самого.

– Андреич просил передать, чтобы ты принес золото к разрезу. В субботу в девять вечера. Увидишь там его машину… – разъяснила Гуля.

– Суровая ты женщина. А что если не отдам? Ладно-ладно, не смотри на меня так.

– Федя, – она вдруг опустилась передо мной на землю, обхватив мои ноги.

– Да что ты?… – я попытался поднять ее, но, ничего не добившись, тоже присел рядом. Освободил от волос ее лицо.

– Гуля… Ну что ты, милая…

– Я поганка… Ударь меня. Ты должен меня ударить.

– О, это запросто! – воскликнул я воодушевленно. – Встань-ка! Мне этого давно хотелось, – и я принялся расстегивать на женщине брюки.

– Ты что делаешь? Перестань!

– Ты сама попросила. Я буду тебя шлепать. По твоей виноватой попке.

– Федя…

– Гуля, шлепать тебя я никому другому не позволю. Это моя привилегия.

– Федя… – она нагнулась и дышала мне в лицо, приоткрыв рот. – Федя, не здесь…

«Действительно», – очнулся я, оглядывая голую местность, вал дамбы, камыши, редкие темные силуэты ивовых кустов.

– Пойдем, – потянул я женщину за собой.

Чуть в стороне от хутора Вишняковского возвышались над землей, точно груди женщины-великанши, две копны сена…

Вот она, поколениями поэтов воспетая идиллия: звездная ночь, аромат сена и жаркие любовные объятия. Далеко не каждому выпадает такое – предаться любви в стогу (или хотя бы под стогом). Но нам повезло.

…Исчезли разом Андреич и Марат со своими головорезами, Сыроватко и Колотушин, старик Бурхан и Радик, исчезло все человечество. Остались лишь я и Гуля…

И только холодная степь да усыпанное звездами небо внимали нашим вздохам, горячему шепоту и протяжным звенящим нотам, столь же древним, как сама эта степь и как это глубокое царственное небо.

В тот же вечер, перед тем как уснуть, я обдумывал предстоящую в конце недели встречу с майором милиции.

Нет, так просто я им не дамся. Я готов подарить золото Гуле, мог бы, наверное, при необходимости пожертвовать его Радику, но отдать собственноручно этим отморозкам, этому гладенькому розовощекому Андреичу… Вот уж шиш! Но как поступить, чтобы не навредить своей женщине?

Несмотря на тревогу, я ощутил нечаянный прилив радости, назвав Гулю своей женщиной.

Глава 44. КУРАТОР ЕНДОВКИН

Случилось так, что как раз в эти дни приехал из столицы области на белой тупоносой «Ниве» главный «алмазник» Южного Урала Ефим Петрович Ендовкин. Приехал, чтобы проинспектировать нашу работу.

Сыроватко встретил его у самых ворот и ходил за ним по пятам, вытянув руки по швам, докладывая о результатах поисков, и отстал лишь, когда главный алмазник направился в огород, где кособочилась серая дощатая будка туалета.

Приезд Ендовкина сбил весь ход событий. История с золотом отошла на второй план. Я вынужден был вместе с Сыроватко и Колотушиным сопровождать гостя в его автомобильных маршрутах, а вечерами – вести профессиональные разговоры над разложенными на столе образцами и геологическими картами.

Все стали очень серьезными. Даже хозяева-башкиры, чувствуя в госте большого начальника, вели себя необыкновенно чинно, и что еще более удивительно – перестали пить самогон.

Лишь шофер Ендовкина, молодой и толстый детина, выставив из-за приоткрытой дверцы автомобиля длинные ноги в новых ярких кроссовках, врубив на всю громкость автомобильный магнитофон, беззаботно попивал привезенное с собой баночное пиво.

Первым делом поехали всей гурьбой в «синий карьер», как прозвал Сыроватко место, откуда он притащил рюкзак глины. Ему не терпелось представить челябинскому гостю выходы этих глин, которые он уже твердо считал измененными лампроитами (а те, в свою очередь, заранее считал алмазоносными).

Я уже бывал в этом карьере. Он представляет собой глубокую конусовидную воронку, напоминающую кратер. В его бортах обнажаются глины всех возможных цветов – красного, желтого, оранжевого, белого, черного, бурого… но только не синего. Я излазил ту воронку вдоль и поперек (почти что на пузе, как призывал нас Виктор Джониевич), но самое большее что нашел – пятнышки серой глины среди лиловатой и вишневой. И я ожидал, что Ендовкин посмеется над этим «синим» карьером и над нами – отрядом дальтоников.

Каково же было мое удивление, когда куратор, полазив с молотком по стенкам воронки (мы все напряженно следили за ним) и перепачкавшись глиной всех цветов (кроме синего, опять же), торжественно провозгласил:

– Это он! Тот самый синий разрез! Превосходно! Воистину, это – измененные лампроиты! – Он растер в пальцах кусочек сухой сероватой породы (которая отныне уже окончательно должна была именоваться синей). – Вот – афонитовая структура. Это, без сомнения, внедренная порода.

– К бабке не ходи, – радостно прибавил Виктор Джониевич.

– А откуда в ней галька? – выковырял я из стенки обрыва округлые катыши белых кварцитов. (Галька, замечу, показатель не внедренной, а осадочной породы.)

– Обломки могут быть захвачены из окружающих пород при внедрении.

– Но они же образуют слои…

Ефим Петрович не слушал.

– Вот эти глыбы мраморов… обратите внимание, какие они заглаженные! – восклицал он в запале. – Абразионные поверхности! – тыкал он молотком в изъеденные карстом (как до сих пор считалось) останцы мраморов. – Эти глыбы притащены магмой из глубины. Все это – гигантское магматическое тело! – обвел он широким жестом разноцветные глинистые стенки карьера. – Глыбы мраморов плавают в нем, как рифы.

Ему, похоже, понравился этот образ, и он несколько раз повторил: «плавают, как рифы». Возможно, он имел в виду айсберги…

Да, это еще более крутой самогипнотизер, чем наш Сыроватко, заключил я. При его столь буйном воображении он вполне мог бы сочинять романы (вместо геологии). Один из них назывался бы: «В поисках загадочной глины». Другой, например, – «Тайна синего разреза». Третий – «Рифы в океане синих глин».

Колотушин, слушая речи куратора, выглядел поначалу крайне озадаченным, но под конец дня посветлел лицом и поделился со мной своими соображениями:

– Я придумал, что мы напишем в годовом отчете. Мы напишем так, чтобы и прямо с Ендовкиным не соглашаться, и не опровергать. Напишем, якобы туффизиты предположительно залегают на глубине.

(То есть, мысленно он уже стряпал отчет.)

– Напиши, что на глубине предположительно залегают предположительные туффизиты, – посоветовал я.

– Виктор Джониевич такое не пропустит, – серьезно воспринял Кириллыч.

На обратном пути я все-таки не выдержал и обратился к главному алмазнику с вопросом:

– Если все это – тело лампроитов, превращенных в глину, то зачем его расковыряли старатели, да еще на такую глубину? Лампроиты, как вам известно, не золотоносны.

– Старатели – такие же люди, как и мы, они тоже могут ошибаться, – нашелся Ефим Петрович.

– То есть, вы все же допускаете, что и мы с вами можем ошибаться? – ехидствуя, поймал я чиновника на слове.

Глава 45. ГУЛЯЕМ!

Что же получается? В чем наши подлинные устремления? Сыроватко озабочен сохранением своего «статуса» в институте, изо всех сил старается «не выпасть из обоймы». Ендовкин добивается весомых финансовых вливаний в алмазное направление. Колотушин надеется еще на два-три года спокойной жизни (если алмазная тема не «сдохнет»). У хозяев-башкир и их гостей все помыслы сводятся к самогону. У меня в голове – Гуля и «золотая кружка». Мишке-шлиховщику вообще, похоже, всё «по барабану». А об истинном служении? О своей роли на земле?… О самой нашей земле, о ее сохранении? О том, наконец, как принести максимальную пользу отечеству? Выходит, ни у кого из нас нет настоящей гражданской позиции…

С чего я вдруг ударился в эти высокие материи – «служение», «гражданская позиция»?… Видимо, приезд куратора что-то во мне всколыхнул, точнее – взмутил. И возмутил. Я полагал, что он все расставит на свои места, а он привнес еще больше абсурда…

Вечером перед отъездом куратора Виктор Джониевич организовал ему «отвальную».

В тесной кухоньке пылал огонь в незакрывающейся печке, Бурхан помешивал половником в черном казане крупные куски картошки с кусками утиного мяса. На столе вокруг бутылок с водкой сгрудились чисто вымытые стаканы и кружки.

– Назначим овечкой? – спрашивал у всех Колотушин, нарезая желтоватое сало (из экономии он покупал порой не совсем свежие продукты).

– Как это? – не понял Ефим Петрович (остальные уже привыкли к специфическому юмору начальника и не удивлялись).

– Назначим свинью овечкой, значит, всем можно кушать, даже мусульманам, – весьма довольный собой, пояснил Кириллыч.

– Ну как, будут здесь алмазы? – обратился к главному алмазнику Радик.

– А как же! Мы уже нашли прямые доказательства. Синий разрез нашли!

Я собрался было возмутиться: мол, прямые доказательства – это уже сами алмазы, которых мы пока не видели, все остальное – косвенные признаки. Но остановил себя и даже шутки ради подыгрывал этому фанатику.

– Ефим Петрович нашел гигантское тело лампроитов! – с наигранной восторженностью воскликнул я. – Можно сказать, мы на нем сидим.

– Опять все расковыряют, последние леса сведут, – проворчал Бурхан. – Да и дом не пожалеют…

– Зато Радику работа будет, – вставил Виктор Джониевич.

– Он и так при деле, – неосторожно ляпнул старик.

– Синий разрез – это возле речки Санарки? – отвел разговор от себя Радик.

– Нет, ближе к Каменке, – пояснил Ендовкин.

– А я знаю другой синий разрез, на Санарке, там и вправду стенки из синей глины.

Но куратор сообщение Радика пропустил мимо ушей. Он уже нашел то, что ему было нужно.

– А золото здесь не собираются по-новой добывать? – поинтересовался я у чиновника. – А то я видел какие-то столбики…

– Да, уже столбят участки, – подтвердил Ендовкин. – Деньги большие вкладывают. Привлекают старых специалистов… Схема сейчас такая: знания бывших золотарей плюс деньги братарей. Вот, даже стих получился.

Выходит, бандиты накладывают лапу на здешнее золото. А в масштабах страны – на все недра и леса… Так что мои выпады насчет пользы отечеству и гражданской позиции просто смешны. В конечном счете, мы все работаем на «братков».

– Да, здесь кое-что из желтизны еще осталось, – проговорил Колотушин, издевательски косясь на меня. – Не знаю, как тут с «тараканами» обстоит, но уж муравьев-то хватает…

У меня даже в глазах потемнело от гнева. Я готов уже был схватить этого болтуна за шиворот и хорошенько встряхнуть.

– Слушай ушами! – заорал в эту минуту шеф, и я увидел, что все три бутылки водки уже выпиты. – Слушай меня! Мишка, иди сюда! – Виктор Джониевич притиснул к себе маленького улыбающегося промывальщика. – Вот у нас кто молоток! Он намоет алмазы! Это как выпить дать… Но кое-кто… – шеф уставился на меня холодными оловянными глазами. – Кое-кто у нас в отрыве от коллектива… Вместо работы – личные дела, понимаешь, шуры-муры всякие… Бурхан, ты уж не обессудь, но твоя эта… Гуля… закрутила кое-кому мозги. Ха-ха-ха! А мы – были и останемся мужиками! «Геологи ра-бо-тя-ги, копатели, хо-до-ки!..» – затянул он во все горло. – В поле не о бабах надо думать. Верно я говорю? Настоящий геолог в поле думает о работе и держится коллектива.

– Я не могу за один сезон сменить свою сексуальную ориентацию, – огрызнулся я, после чего выбрался из-за стола и вышел прогуляться в темноте за воротами («в отрыве от коллектива»).

Вот замигала фарами, зафыркала и поехала прочь, ныряя между холмами, «Нива» Ендовкина, донеслись ругательства Бурхана (возможно, грозит проткнуть меня вилами из-за Гули) и выкрики Сыроватко:

– Гуляем, парни! Налейте Бурхану, он у нас главный аксакал!

Еще через какое-то время послышалось потрескивание мотора, и к воротам подъехал Раис. Видимо, он заметил в темноте одиночную фигуру, слез с мопеда и подошел с улыбкой:

– А я тебя издали узнал! – сообщил он радостно. – Как жив-здоров, брат?

– Все нормально.

– Ну-ну… Смотрю я на тебя… – продолжал он задумчиво. – Ты сам по себе, как и я. Я – свободный человек, и мне все побоку! Но вот что я тебе скажу. Послушай бывалого человека, я многое чего на свете перевидал и я тебе скажу: если ты встанешь у Андреича на пути – ты труп. А ты мне по нутру… Ты мне сразу глянулся… Поэтому я тебе это и говорю. Другому бы не стал. А зря трепаться Раис не будет.

Я мрачно молчал.

Значит, уже и Раису известно про мою находку. И теперь через «башкирского шамана» пытаются на меня воздействовать. Все они здесь между собой повязаны…