Текст книги "Сибирь 2028. Армагеддон"

– Прекрати избивать ребенка, – икнув, сказала Ольга.

– Неужели, – пробормотал я. – Не боишься, что шапка загорится, шкет?

– Мужик, отпусти… – пищал мальчишка. – Ну, чего ты докопался?

– Тебя не учили, что воровать нехорошо? – Я отпустил его, отвесив небольшой, но унизительный пинок.

– А детей бить хорошо?! – завизжал малолетний оболтус, уносясь в темноту. Там что-то заскрипело, упало, хорошо хоть, бетонные плиты не обрушились.

– Как все запущено… – посетовала Ольга, принимая серьезный вид и садясь на кочку. – У тебя запущено, у этого Гавроша, даже у Молчуна…

– И только ты такая правильная, что даже тошнит, – сказал я, присаживаясь рядом и подтаскивая к себе мешок и автомат. Приволокся Молчун, тоже пристроился, виновато глянув. Я прислушался – вроде тихо, никто не сбегался на звуки воспитания подрастающего поколения.

– Ты перестарался, – сказала Ольга.

– Ну, извини, – развел я руками. – Всё ампутировать мы не можем, что-то приходится лечить.

Несколько минут мы молчали, отдыхали, всматривались в очертания левого берега, окутанные сизой дымкой. Потом за спиной раздался шорох, послышались шаркающие шаги, и что-то закряхтело. Я покосился через левое плечо. Обиженный пацан вернулся, сел на корточки возле удочек и стал с достоинством помалкивать. Заворчал Молчун, но передумал – положил морду на лапы, закрыл глаза.

– Как тебя зовут, малёк? – спросил я.

– Неважно, – проворчал пацан.

– Ты и выглядишь точно так же, – ухмыльнулся я и толкнул Ольгу локтем. – Дорогая, в нашем доме появился ребенок.

– Как назовем? – встрепенулась девушка.

– Как назовем? – повернулся я к малолетке: – Давай, колись, шкет.

– Называй, как хочешь, – огрызнулся заморыш. – Можешь Кузьмой назвать…

– Это твое имя?

– Нет, блин, сценический псевдоним…

Снова хрюкнула Ольга, судорожно сглотнула, чтобы не забиться в припадке хохота.

– Оставь его в покое, Карнаш, ну его к бесу… Только за вещами следи.

– Вот-вот, – кивнул я. – Не будем забивать дурь своими мозгами. И нам плевать, что это чудо когда-нибудь закончит, как Помпеи.

– Может, покормим его? – предложила Ольга.

– Отличная идея, тетенька, – обрадовался шкет. – А то не клюет сегодня что-то. Так, пара поклевок…

– Слушай, не смеши, а? – простонала Ольга. – Карнаш, заткни ему глотку перловкой…

Настало время еще раз облегчить свои запасы. Напрягся Молчун. Я извлек две банки, сел на рюкзак, чтобы пацан не смог приделать ему ноги, стал накрывать на «стол». Выразительно глянул на Ольгу: мол, самое время для твоей морской капусты. Пусть давится полезным йодом. Малолетний обормот рвал этот брикет, как будто прибыл с голодного острова, глотал, не жуя, уничтожил банку консервов, едва не разорвав ее на полоски.

– Кузьма, ты не жри, а ешь, – посоветовала Ольга. – А то отнимем.

Он отмахнулся, стал забрасывать в рот сухари. Хрустел на удивление целыми зубами, жмурился от удовольствия. В эту минуту он напомнил мне нашего «неправильного» кота, подобранного на улице зимой в восьмом классе. Мы думали, он будет благодарен. Но он, скотина, ободрал всю квартиру, сожрал тонну кошачьего корма, ночами не давал спать, топая, как слон, и постоянно был чем-то недоволен! Несколько раз мы порывались отнести его обратно на улицу, но этот гад умел давить на жалость и целых пять минут прикидываться паинькой. Да и красивый был кот, чего уж там. Звали его тоже Кузьма. У него даже полное имя было, по которому мы часто к нему обращались: «Кузька, твою мать!»

Закончив трапезу, пацан некультурно срыгнул.

– Еще дадите?

– Нет, – сказал я. – Можешь уматывать.

Он надулся, как мышь на крупу.

– Расскажи о себе, – попросила Ольга, озираясь по сторонам. Хотелось верить, что мы не очень тут расслабились.

Ох уж эти разговоры о сложных человеческих судьбах! Я больше не мог их слушать. Надоело. Все судьбы изломаны, жизни раздавлены – а всё из-за того, что природе вздумалось соригинальничать. Кузьма рассказывал неохотно, потом разогрелся, стал повествовать энергичнее, эмоционально, помогал себе неприличными жестами. Мама у Кузьмы была актрисой, папа – вором, кто бы сомневался? Выросло и то, и другое в одном флаконе. Мать играла в театре музыкальной комедии, отец тянул пятерик строгача за организацию финансовой пирамиды и присвоение денег клиентов в особо крупном размере. В 16-м году он только сел, Кузьме исполнился год. Те благостные времена он, понятно, не помнил по естественным причинам, но из рассказов матери примерно уяснил, как выглядел мир. Мать была красавица, не пропала в изменившемся мире. С первых же дней ее взял под опеку один из крупных начальников Центрального РУВД, сколотивший банду из бывших подчиненных и прочих «джентльменов удачи», согласных соблюдать железную дисциплину в обмен на теплую и сытую жизнь. В банде пуще прочего ценилась личная преданность. В районе стадиона «Спартак» вырос бастион, сфера влияния которого распространялась на Центральный рынок с его складами, окрестные кварталы и торговые центры. Кузьма неплохо жил, но практически не помнил эти годы.

Потом начались проблемы, когда начальника РУВД застрелили заговорщики, недовольные деспотизмом своего шефа. Мать пошла по рукам. Кузьму однажды чуть не выбросили в мусорный бак – было море слез, мольбы, обещаний лечь под каждого. Мать по-прежнему была красавицей (хотя уже изрядно потускневшей) – выжили. Дальше женщина с дитем кочевали из банды в банду, он помнил спешные «эвакуации», бегство по руинам, нападение каких-то страшных животных. Последнее относительно сносное место проживания – бывший район гостиницы «Обь», где была возведена настоящая крепость. Заправлял отрядом и «обозом» некто Бармалей – огромный, страшный, бородатый, бывший бульдозерист строительной компании «Сибакадемстрой» – предпочитающий извращенный секс и шумные посиделки. Но, в принципе, кормил и держал в тепле своих наложниц.

Кузьма уже был в ясной памяти и здравом уме. Мог и сам позаботиться о добыче хлеба насущного. Он часто просачивался с охраняемой территории, шатался по городу, наматывал на ус. Пацан соображал не по годам, имел критический склад ума и органично сочетал склонность к авантюрам с осмотрительностью. Бывший фокусник научил его паре трюков. Бывший акробат и экстремал – натаскал по основам паркура и прочим ловкостям в условиях руин. Он постоянно из своих «командировок» приносил что-нибудь вкусненькое матери, которая болела и уже с трудом справлялась со своими обязанностями ублажать Бармалея. Как-то ночью, возвращаясь с «работы» с набитым «Кириешками» мешком, он чуть не попал под раздачу. Банда Сильвиуса – сумасшедшего маргинала, держащего автовокзал и прилегающую к нему территорию – напала на гостиницу «Обь»! Работали не с кондачка, среди защитников имелась пятая колонна. Бандиты на джипах и броневиках прорвали заслоны, с улюлюканьем растекались по территории, бросали в окна горящие факелы. Уничтожали всех, кто оказывал сопротивление. Бармалея поймали сетью, изрубили на куски. Вешали в дверных проемах его приближенных. Обливаясь слезами, Кузьма с холма смотрел, как тащат по двору за волосы его мать. Она сопротивлялась, что-то хрипела. Здоровенный бугай со шрамом поперек рожи выстрелил ей в лицо. Интереса в плане секса, в связи с болезнью, женщина уже не представляла… Кузьма потом ревел благим матом на пепелище, отволок бездыханное тело в какую-то канаву, похоронил. Это было полгода назад. С тех пор он Сильвиуса как-то невзлюбил, вел беспризорную жизнь, применяя навыки выживания. Пару раз примыкал к каким-то группам людей. От одних пришлось бежать, когда они прямо на глазах стали превращаться в зараженных. Другие изгнали его за воровство. В принципе, он мог еще побегать по городу в одиночку, но что-то усталость накопилась в последнее время…

– Сильвиус так и держит автовокзал? – полюбопытствовал я.

– Он везде теперь, – шмыгнув носом, поведал Кузьма. – Даже там, где мы сейчас сидим… Весь этот район, влево, вправо, туда, сюда. – Он завертел головой, и я за ним. В дымке обозначились руины гостиницы «Обь», переименованной в годы капитализма в пафосную «Ривер Парк». С обратной стороны Октябрьская пристань, автовокзал на Южной площади, вглубь – «гладильная доска» улицы Восход, упирающаяся в публичную библиотеку. В какую сторону ни пойдешь, везде тебе каюк…

– Я тут погулял недавно, – смахнул очередную соплю с носа Кузьма. – Ну, ненавижу я Сильвиуса и его придурков, фашиков недорезанных… Сначала я с крыши камень скатил на ту бугаину, что мою мамку убила… Он так хорошо подставился, а камешек был весом с меня…

– Ну, и как он себя после этого чувствовал? – живо поинтересовалась Ольга.

– Да сам-то нормально, – отмахнулся Кузьма. – Башка, правда, вдребезги.

Я украдкой покачал головой. О, времена, о, нравы. Бессмысленно объяснять, что воровать и убивать нехорошо – даже в плане благородной мести. Впрочем, как вести себя в подобной ситуации? – невольно задумался я. – Ждать, пока Бог накажет?

– Засветился я, – сокрушенно вздохнул Кузьма. – Рассмотрели они мою вывеску. Орали, гнались, но я утек. А потом вообще весело было. – Чумазая мордашка расцвела от приятных воспоминаний. – Они у «Ауры» кого-то бомбили, в фургон коробки со жратвой затолкали и повезли к себе в логово – они в бывшем «Мегасе» обретаются. А на подходе чем-то там дорогу засыпало, они попрыгали – и давай расчищать. А я горящую паклю в бензобак – и ходу. Мама моя, как рвануло…

– И снова тебя засекли за совершением противоправной партизанской деятельности, – догадался я.

– Мужик, я ни хрена не понял, что ты сказал, – удивился Кузьма. – Но если ты про палево, то да, меня опять спалили. А как не спалить, если я у них между ног пробежал? Теперь если попадусь Сильвиусу, он страшно обрадуется и будет отрезать от меня в день по кусочку.

– Да уж, теперь ты особо разыскиваемая персона, – задумчиво пробормотал я. – И что нам с тобой делать?

– Слушай, дяденька, возьмите меня с собой. – Кузьма выдавил из себя слезу и взял тональность профессионального нищего. – Честное-пречестное, я не буду воровать и делать вам гадости. Я вам пригожусь – ну, пра-авда…

Я с ужасом смотрел на это чертово войско. Чертова баба, чертов шкет, чертова псина… Лебедь, рак и щука, блин. Три танкиста и собака. Не выйдет! Только через мой труп! И никакой жалости к этому так называемому ребенку!

Я был решительно против того, чтобы взять его с собой! И Ольга была против, и даже Молчун. Но он тащился за нами, разрывая наши каменные сердца, гундел, канючил, приводил какие-то фантастические доводы, почему он должен быть с нами, а не где-то еще. Возникало угрюмое предчувствие, что нам от этого шалопая не отделаться. Но мы же не начальная школа и не исправительное учреждение для малолетних преступников!

– Слушай, ты знаешь, как пользовать эту публику? – вопрошал я у Ольги. – Ты же у нас педагог дополнительного образования, блин.

– Да, я педагог дополнительного образования, блин, – саркастично отзывалась Ольга, – а не офицер из детской комнаты милиции, как твоя мифическая любовь до гроба, к которой ты сейчас направляешься. Вот у нее и спроси, как пользовать эту публику, а от меня-то ты что хочешь? Ко мне ходили крохотные детки от двух до шести – да, не спорю, среди них были будущие Чикатило и Брейвики, но обезвреживать их в мою компетенцию не входило…

Эти люди и животные буквально издевались надо мной! Молчун как-то с юмором похмыкивал и служил посыльным между нами и плетущимся на задворках Кузьмой. Я логично рассудил, что обойти территорию Сильвиуса лучше там, где нет постов и ничего такого, что в темное время может заинтересовать банду. То есть по набережной – в сторону Октябрьской пристани и памятника Александру III, который давно уже не памятник и даже не груда цветмета. Здесь не было ни магазинов, ни жилых домов. Кузьма ворчал, что есть пути и получше, но я его не слушал. Мы медленно двигались краем бетонного парапета, вглядываясь в темноту и прислушиваясь. Бетонная набережная напоминала развалины древней крепости, в которой кое-что уцелело от крепостной стены. Раньше здесь было красивое место отдыха: газоны, клумбы, фонарики с лавочками. Теперь по бетонным надолбам гуляли сквозняки и вздымались клубы пыли. Скрипели и раскачивались от ветра «падающие» столбы. Пыльные облака нас неплохо маскировали, но в них мы могли проглядеть что-то опасное. Не менее получаса ушло на преодоление набережной, финальную часть которой венчала жутковатая композиция – завалившийся набок пролет железнодорожного моста. Он был не настоящий – памятник. Вернее, пролет был настоящий, но возведенный много лет назад отнюдь не для того, чтобы поезда с разбега прыгали в реку. Один из символов некогда мощной и богатой Западно-Сибирской железной дороги. То, что осталось от настоящей «железки», располагалось выше на холме и обрывалось у истоков Красного проспекта, где обрастали тленом развалины виадука. Покорение этой возвышенности было сродни сизифову труду.

– А я же говорил, – трындел в арьергарде Кузьма. – Прямо не пройдем, хочешь-не хочешь, придется сворачивать к автовокзалу. А там уже опасно, можно нарваться на пулю. А пули, между прочим, дяденька…

– Малец, помолчи, а? – изнемогал я.

Как объяснить этому заморышу, что он имеет дело с профессионалом? До сей минуты я не нуждался в помощи посторонних. Цель была ясна, и путь к ней я примерно представлял. За разрушенным виадуком начинался Красный проспект – центральная городская артерия, тянущаяся на север почти на десять километров. Вокруг проспекта концентрировалась деловая жизнь, шло бурное строительство, здесь стояли главные городские объекты, и были заоблачные цены на недвижимость. К проспекту примыкали параллельные улицы, и я резонно рассудил, что воспользоваться нужно одной из них, поскольку и в наше время Красный проспект – клоака. Имелась объездная дорога – по улице Ипподромской, но не думаю, что там мы нашли бы свое счастье. Если банда Сильвиуса обосновалась в «Мегасе», то улицу Ипподромскую он точно контролирует. За виадуком мы бы чувствовали себя увереннее – нужно было лишь пересечь «взрыхленную» Южную площадь и пространство перед недостроенным автовокзалом. Мы ползли, как по фронтовой полосе, перебирались через огрызки рассыпавшейся эстакады. Остался за спиной «лежачий» памятник царю Александру. Потянулись косогоры, украшенные обломками колонн, на которых когда-то держалась эстакада. В ходе катаклизма земные пласты вели себя причудливо: где-то разъезжались, где-то сходились. Южная площадь превратилась в гармошку, что со стороны смотрелось довольно странно. Включился прожектор на крыше «Мегаса»! Ослепительный свет порвал ночную дымку. Казалось, он освещает всю площадь! Ошеломленные, мы рухнули там, где шли! Я прижал Молчуна к земле – парень он, конечно, мозговитый, но собачьи мозги… Включился второй прожектор – дополнительно пристроенный к первому. Если первый равномерно озарял всю площадь, то второй работал точечно, освещая сектор за сектором. Он начал с виадука, яркое пятно смещалось влево. Мне казалось, что я слышу крики с крыши «Мегаса» – но вряд ли, слишком далеко…

Где-то на «камчатке» кряхтел Кузьма – он за что-то зацепился. Сопела, переползая к канаве, Ольга. Я тоже не сидел на месте, начал смещаться к симпатичной выбоине в клумбе, таща за собой вечно чем-то недовольного Молчуна. Когда пятно дошло до нас, я уже скорчился в яме и представлял неразрывный элемент ландшафта. Оно не задержалось, отправилось дальше. Облегченно вздохнула и ругнулась в кулак Ольга. Но снова мне померещились крики. Прожектор работал, но уже в стороне. Потом оба осветительных устройства погасли, и я почувствовал, как липкий пот ползет по физиономии. Не дают расслабиться, черти, даже замерзнуть не успеваешь…

– Ольга, вперед, в темпе… – Я принялся выбираться из ямы, двинулся поступательными рывками. Я не оглядывался – надеялся, что вся компания следует за мной. Через пару минут я свалился в глубокую рытвину, чтобы передохнуть. Принял в объятия Молчуна. Ольга свалилась за нами, откинула голову, отдышалась. Закашлялась – в кулак, с хрипотцой.

– Вот черт…

– Масло нужно поменять, – ухмыльнулся я. – Где пацан?

– Я знаю? Где-то сзади матерился… Надеюсь, ты не собираешься выходить на Красный проспект, Карнаш?

– А это мы посмотрим, как сложится чрезвычайная ситуация…

И снова гром среди тусклого неба! Взревел мотор, и уже освоенное пространство осветили мощные фары! Разразились крики! Я похолодел – похоже, наблюдатели что-то выявили, а «дежурная смена» решила проверить. Обнимая автомат, я полез на склон. Ольга сопела рядом, пристраивая арбалет в выемку камня. Но заметили не нас! Со стороны бесформенной махины под названием «Мегас», испуская стрелы электрического света, приближалось проходимое транспортное средство. «Проходимец» ловко вилял между глыбами земли и бетона – часть полос для движения была расчищена. Он уже въехал на кольцо, стремительно приближался, испуская вопли и рев мотора. Люди на крыше ворочали прожектор, что-то выискивая в бетонно-земляной каше. Включился аппарат рассеянного света на крыше торгового центра, и всю площадь окутало желтоватое мерцание.

– Вот он, попался, гад!!! – завизжал фальцетом бандюган, прыгая с подножки увешанного «прибамбасами» пикапа. Этот индивидуум явно поспешил – машина еще не снизила скорость, и торопыга покатился по обломкам под дружный гогот товарищей по оружию. Я похолодел – в пучке направленного света мелькала низкорослая фигурка в лохмотьях! Кузьма! Вот так не повезло! И на старуху бывает проруха – любой мог оказаться на его месте… Он метался то влево, то вправо, но везде его находил всевидящий глаз. Закрытый пикап сменил направление, взгромоздился на бывшую клумбу, запрыгал по бездорожью. Дальше ехать было невозможно: водитель врезал по тормозам. Распахивались дверцы, повалила колоритная толпа. Кузьма помчался к завалившемуся с высоты блоку эстакады – из него, как колючки из ежа, торчали прутья арматуры. Он мог бы взобраться по ним, как по лестнице. И уже полез, демонстрируя обезьяньи навыки, как пролаял пулемет, пули шибанули по бетону над головой мальчишки, он со страху оборвался, пропорол бок о торчащий прут. Он катался по земле, держась за пострадавший участок кожи, визжал, как поросенок. Удрать он уже не мог, на пацана навалилась толпа, его схватили за шиворот, поволокли обратно к машине, осыпая пинками и затрещинами. Он вырывался, как негритенок из лап Мойдодыра, но его держали крепко.

Мы с ужасом смотрели на этот беспредел. Стрелять опасно – зацепим парня. А этих ублюдков было рыл восемь. Они гоготали во все вороньи глотки, сочно матерились, затем выстроились в круг и принялись играть Кузьмой в волейбол! Он летал закрученным мясом от одной рожи к другой, выл, обливаясь слезами. А игроки буквально тащились от того, что происходило.

– Попался, шмакодявка вонючая! Думал, долго от нас будешь бегать?! – хрипло хохотала фигуристая блондинка в облегающих одеждах, назойливо напоминающих костюм аквалангиста. Сплошная синтетика, никакого хлопка. Она смотрелась в компании инородным пятном, была относительно опрятна и явно числилась одной из «боевых амазонок» Сильвиуса. Блондинка приняла пас, но «мяч» для хрупких женских рук оказался тяжел, она перехватила Кузьму за шиворот и пинком отправила коллеге напротив. С остальными все ясно – отборные маргиналы, коих в наше время пруд пруди. Похоже, нетрезвые, одетые добротно, хотя и аляповато. Карнавал, ей-богу. У одного накидка по типу мушкетерской – и свастика с обеих сторон. У другого волосы залиты лаком, физиономия в цветочных разводах – явное подтверждение, что не все, что накрашено – женщина. Третий – в бахроме, четвертый – в перьях, пятый – весь такой фактурный, в камуфляже, увенчанном «закрылками», у шестого медвежий череп на башке – видимо, любитель посещать краеведческие музеи. Не банда, а пьяное сообщество любителей самовыражаться.

– Ладно, хватит с него! – проорал «медведь», когда окончательно погрустневший мальчишка оказался у него в лапах. – В машину, доставим к Сильвиусу! Потеха продолжается, господа!

– Хайль Сильвиус!!! – пьяными голосами взревела толпа, а меня посетила назойливая мысль, что я прибыл на какое-то выездное представление сумасшедшего дома. Чудо в перьях с дочиста выбритой головой запрыгнуло на подножку, проорало что-то птичье. «Медведь» швырнул ему Кузьму. Тот прочертил дугу, болтая ногами, повалился под мощные колеса – «пернатый» не успел схватить, потерял равновесие и тоже рухнул вниз. Отвязанный гогот огласил площадь. Совместными усилиями мальчишку загрузили в закрытый кузов, туда же запрыгнули еще несколько, остальные принялись рассаживаться в салоне.

– Дьявол… – скрипнула зубами Ольга. – Вот скажи, Карнаш, кто нам этот шпендик?

– Никто, – вздохнул я. – То есть абсолютно никто. Час назад мы о нем не знали, он нас чуть не обобрал, а его история… да у каждого выжившего за душой ворох подобных историй. Не вижу никакого резона вытаскивать его из дерьма.

– Вот и я не вижу…

Мы сокрушенно вздохнули, и когда водитель завел простуженный мотор, выкатились из канавы и бесшумно, перепрыгивая через препятствия, устремились к машине. Началась песня. Наблюдатели на крыше не успели среагировать – они решили, что все уже кончилось. Мы бежали, низко пригнувшись, и только у самой подножки встали в полный рост. Я ударил прикладом в стекло по правому борту. Не очень сильно, вроде как постучал. Машина не успела сорваться с места – она и не могла сорваться, выезд только задним ходом. К заднему стеклу прилипла удивленная физиономия, коронованная медведем. Я ударил вторично – со всей дури! Казенник вынес стекло, разбил физиономию, осколки стекол брызнули в глаза. Бандит заорал, распахнулась дверца, он вывалился наружу. Я ударил в третий раз. Нормальный медицинский диагноз: перелом нижней челюсти. Ослепший индивид уже не был бойцом. Я ударил очередью по диагонали в открытый салон, чтобы достать водителя – мало ли что у него на уме. Кажется, достал. А вурдалаки с воем уже лезли из машины! Они беспорядочно палили – в стекла, в потолок. Рычал двигатель, гремели выстрелы. Пропела тетива, хрюкнул пронзенный. Распахнулась передняя дверь, вылез «мушкетер» с вытаращенными глазами. Я пнул по двери, вырастая снизу, ее отбросило еще дальше. «Мушкетер» вцепился в нее, чтобы не упасть. Я ударил носком сапога, оттолкнувшись ладонями от земли (жалко, автомат пришлось оставить) – попал в подмышку, с хрустом выломав сустав. Он с воплем перелетел через меня, брякнулся, и я, почти не глядя, вонзил ему подошву в горло. Обладатель бахромы получил ножом в живот, прохрипев с кавказским акцентом:

– Вах, шайтан…

Его вытолкнул накрашенный, принялся пристраивать автомат. Я куда-то покатился, прихватив по дороге свой «Вал», успел заметить, как Ольга с обратной стороны влепила стрелу в шею «пернатому». Двое выпали из кузова, еще один из салона, но большого численного преимущества у них уже не было. В ближнем бою автомат был не актуален, я бился кулаками, ногами, не давая им возможности применить оружие. Свалился замертво накрашенный с разбитым кадыком. Другой, уловив бесперспективность борьбы, пустился наутек. Третий пристроился за ним. Ольга провела ему подножку, а когда он рухнул, так заехала ногой в промежность, что у бедолаги что-то лопнуло, и новоявленный евнух потерял сознание. В такие мгновения всегда представляешь – а вот если бы тебя…

– Ты прям как курица… – прохрипел я, добивая ногой «медведя», тянувшего ко мне беспокойные руки. – Снесла ему яйцо…

Мы закончили опять же, как в хорошем сексе – одновременно. Но нет, сюрприз! Не успел я распахнуть дверцу кузова, как оттуда мне на шею прыгнула белокурая бестия, визжащая так, будто она приличная, и ее насилуют! Она чуть не впилась мне в горло зубами! Я врезал ей по ливеру, она отвалилась, как кокос от пальмы, но достала меня ногой, которую я, впрочем, перехватил, вывернул. Она стала извиваться, тогда я натужился, стал ее раскручивать за ногу, поволок, оторвал от земли… Впрочем, долго она не летала, треснулась белокурой башкой о бампер. Терпеть не могу убивать женщин. Даже таких. Но не танец же свадебный с ними танцевать?

Я распахнул дверцу кузова. Там никого не было. А где же Кузьма?!

– Бракодел! – взревела Ольга за спиной. – Посмотри, как ты ее убил!

На всякий случай я втянул голову в плечи и подался во фланг. Да, прикончил блондинку я плохо. Она стояла на коленях, уже приподнималась, чтобы броситься. В кулачке поблескивал нож, все лицо было залито кровью, белоснежный оскал превращался в кровавый. Есть еще женщины в русских селениях! Не успел я сделать что-то уместное, как с возмущенным кудахтаньем подскочила Ольга, запрыгнула ей на шею, сдавила горло внутренними частями бедер. Обе повалились, но не распались. Ольга давила, придавая лицу участницы преступного сообщества окончательно непривлекательный цвет. Что-то хрустнуло – видимо, так и нужно: до щелчка…

– Спасибо, моя госпожа… – просипел я, помогая Ольге подняться. – Стесняюсь спросить, а ты чем ее только что убила?

– Неважно, – отрезала она, сверкая глазами. – Тем, что ты никогда не увидишь.

«Да мне и не надо, – подумал я. – Что там такого, чего нет у Маринки?»

Я кинулся к кузову. Ах, да, я там уже смотрел, Кузьмы в кузове не было!

– Снимите меня… – послышался сдавленный стон. Я завертелся, как волчок, метнулся за бампер пикапа… и чуть не лопнул от хохота. Ошалевший Кузьма улизнул из кузова, когда его покинула последняя блондинка. С соображением было туго, он снова метнулся к той самой стене, откуда уже падал, начал карабкаться, сорвался и теперь болтался на штыре арматуры, который крепко схватил его за шиворот!

– Снимите меня… – болтал он ногами и синел, как слива. – Снимите скорее, что тут смешного?

– Улыбайся, тебя снимают… – я схватил его за ноги, подбросил, он отцепился от крюка, поболтал конечностями, но в итоге свалился мне в руки.

– Ну, ни хрена себе… – бормотал он, как заевшая пластинка. – Ну, ни хрена себе попал в переплет… Слушайте, я точно живой?

Решали секунды. Площадь находилась в освещенной зоне, и на крыше ТЦ уже покрикивали люди. Считаные секунды, и начнут стрелять. Но слишком далеко, чтобы это представляло опасность. Разве что подтянут гвардейский реактивный миномет… Рядом с нами стояла относительно неповрежденная машина с распахнутыми дверьми! Боже, как давно я не был за рулем…

– У нас машина, – как бы просто так заметила Ольга, с интересом поглядывая на меня.

– Вижу, – бросил я. – Это приятный бонус. Садись за руль.

– Я? – изумилась Ольга.

– Нет, Господь Всесильный и Всевидящий! – взорвался я. – Ты же умела когда-то ездить, разве нет? – Я схватил за шиворот уходящего штопором в землю Кузьму, поволок его в салон, зашвырнул на заднее сиденье. Кинулся в обход капота – на помощь Ольге, она тащила из машины мертвого водителя с вытатуированным черепом на щеке. Я выдрал его из-за баранки одним рывком, завертелся – а где у нас, кстати, Молчун? Почему помалкивает? Послышалось робкое тявканье: мол, не меня ли ищешь, хозяин? Облезлый ретривер со смиренным видом сидел на бетонной краюхе и как-то стеснительно на нас поглядывал. Ну, конечно, мы не лезем в крутые разборки двуногих! Нам бы хлеба и зрелищ!

– Насмотрелись, ваше величество? – язвительно поинтересовался я. И гаркнул так, что он в страхе свалился с краюхи. – А ну пшел в машину, дармоед!!!

Ночка выдалась на славу. В машине воняло, как в курятнике. Обшивка сидений выдрана с мясом, измазана чем-то жирным, все скрипело, трещало, ходило ходуном. Я не зря посадил Ольгу за руль – чувствовал, что неприятности зреют. Она со священным трепетом манипулировала рулем и рычагами, бормотала, что уже двенадцать лет ни на чем не ездила, что здесь чудовищные люфты, а подержанный карликовый «Витц», что она купила за копейки в 2016-м, и этот танк – это две огромные разницы! Машина рывками сдавала назад, а я полез в открытый люк, где было оборудовано гнездо для станкового пулемета. Я точно определил эту штуку на звук – крупнокалиберный ручной пулемет «КОРД» калибра 12,7 с ленточным питанием. Он стоял на сошках и был прикручен к поворотной турели, что позволяло вести огонь практически на сто восемьдесят градусов. Лента на пятьдесят бронезажигательных патронов была практически полной – отстреляли лишь несколько очередей. Как вовремя, черт возьми! Ольга еще выбиралась задним ходом из нагромождений цемента и бетона, а нам наперерез от торгового центра уже неслось быстроходное средство передвижения! Судя по воплям и вспышкам автоматных очередей, туда загрузился целый взвод.

– Не успеем… – бормотала Ольга, судорожно дергая баранку. – Ох, не успеем…

А я уже разворачивал «эргономичную» конструкцию, припал к прицелу. Не сказать, что я был спокоен, как удав. Атакующие грохотали, как целый полк. Пули стучали по бронированному корпусу. А эти лихачи, которых мы переделали, даже элементарным бронещитком не озаботились! Враги неслись, подпрыгивая на препятствиях, слава Богу, что не стреляли крупным калибром, возможно, хотели сберечь свою машину! Я открыл огонь, и как только начал, адреналин хлынул в кровь, взыграла душа, и боевой азарт пересилил чувство страха. Понятно, почему маргиналы всех мастей сбиваются в банды. Для них это жизнь! Это то, ради чего можно существовать даже в этом поганейшим из миров! Я бил короткими очередями по два, по три патрона, а когда расстояние между машинами стало критическим, надавил на гашетку и удерживал ее, пока не опорожнил две трети ленты. Я, кажется, попал – слетали с подножек подстреленные бандиты, развалилась крышка капота, и оттуда вырвалось пламя! Но транспортное средство оставалось на ходу, водитель яростно вертел баранку. И вот машина – какой-то несуразный фургон с приваренными подножками и перилами для «пехоты» – перед самым носом ушла в сторону, стала прыгать по обломкам бетона. Кататься любите?! Так катитесь отсюда к чертовой матери! Шофер прикладывал старания, чтобы справиться с управлением. Но уже шел юзом, а я развернул пулемет, едва не скрутив себе позвоночник, и продолжал стрелять. Он так идеально подставился! Я пропорол ему весь левый бок, добрался до бензобака. И тот полыхнул, когда я выпустил последний патрон! Пламя охватило виляющую машину, облизывало стенки кузова, с которого продолжала сыпаться живописная публика, прогремел оглушительный взрыв…

Дальше я не смотрел. Рухнул вниз – на выдранную из обивки пружину. Взвыл, едва не пропоров застарелую кисту в районе копчика. «Операция по спасению» проходила на редкость энергично. В салоне царил сумасшедший бедлам. На заднем сиденье лаял ошалевший от грохота Кузьма, пищал Молчун (или наоборот). Ругалась Ольга, размашисто вертя баранку – выражалась она, в принципе, культурно, но отдельные словечки проскакивали.