Текст книги "Сибирь 2028. Армагеддон"

Весь этот гадкий мир сложился в строку и исчез. Его больше не было. Существовала только женщина, с которой мы ругались, обменивались колкостями, бегали по городу уже два дня, а я не знал, что она такая…

– Послушай… – придя в себя, выдохнул я, – я глубоко извиняюсь, нашло что-то, но ты же сама хотела…

– Насколько глубоко ты извиняешься, Карнаш? – тихо смеялась Ольга, теребя мою щетину. – Ну-ка, покажи… Успокойся, мой хороший… – обжигало мне ухо ее горячее дыхание, – все, что было между нами, в этой бойлерной и останется… Возможно, я не права, но и меня какая-то муха укусила. Скоро мы об этом забудем, не волнуйся, мы пойдем искать твою Маринку, и если у вас с ней всё будет хорошо, ты меня больше не увидишь… Кстати, – она сделала большие глаза и разлеглась у меня на груди, – ты недавно хвастался, что пару дней назад у тебя был секс. То есть в ожидании большой любви ты время не терял.

– Не надо, Ольга, – замотал я головой. – Та женщина погибла через полчаса после секса, не надо о ней, это было далеко отсюда и в прошлой жизни…

– Прости…

Мы недоверчиво смотрели друг другу в глаза, и что-то входило в душу – большое, горькое, тягостное. Деваться некуда, это случилось. И еще одной проблемой на свете стало больше…

Мы освободили помещение через полчаса, какие-то пристыженные, толком не отдохнувшие, стараясь не смотреть друг другу в глаза. И только вышли за порог, как встали, пригвожденные к земле. Челюсти отпали от изумления. Они стояли напротив двери – наши «потеряшки» Кузьма и Молчун! Я провопил что-то победное, бросился к Кузьме. Но, подбежав, обнаружил, что происходит что-то странное. Кузьма был явно не от мира сего. Он стоял, пронзенный столбовой болезнью, проницал, как даун, параллельные пространства, чумазый, смешной. Он потерял где-то шапку, и слипшиеся волосы торчали в разные стороны, как у клоуна.

– Эй, ты чего? – Я толкнул пацана в плечо. Он качнулся и вернулся в состояние покоя. Озадаченный, я перевел взгляд на Молчуна. Ну, слава Богу, хоть с собакой все было в порядке. Пес загадочно поглядывал на меня, помахивал хвостом. Ольга оказалась права – умный пес нашел нас по запаху, да еще и умудрился притолкать сюда мальчишку! А теперь снимал с себя ответственность, позевывал, доставил, дескать, сами разбирайтесь. Непонятно, где их носило. Обоих с ног до головы покрывало какое-то ненавязчивое напыление – то ли пыль, то ли зола.

– Ведьмина плесень, – вздохнула Ольга. – Зацепила мальчонку. Ладно, хоть к Господу не отошел, Матрица не поглотила…

– Надежда есть? – ухмыльнулся я.

– Надежда есть всегда, – кивнула Ольга. – Она живет даже после нашей смерти. Гавкни ему что-нибудь в ухо. Вдруг сработает?

Я не придумал ничего умнее, как наклониться к пацану и проорать грозным командирским голосом:

– Рота, подъем!!!

Пацаненок вздрогнул, хлопнул глазами. Чумазая физиономия обрела осмысленное выражение. Он посмотрел на меня, как на последнего кретина, и прочистил грязным пальцем ухо.

– Ты чего орешь, мужик, я же не глухой?

Возбудился Молчун – встал на задние лапы, сложил передние ему на грудь и стал вылизывать грязную мордашку.

– Молчун, кончай, ну, что за телячьи нежности? – ворчал Кузьма, стряхивая с себя собаку. Подозрительно посмотрел на наши вытянутые физиономии. – Эй, вы чего? Белены объелись? Ну и рожи у вас.

– Кузьма, ты ничего не хочешь рассказать? – вкрадчиво осведомился я.

– Например? – Он нахмурился.

– Ну, где вы были с Молчуном битых три часа…

– А где я был? – недоуменно заморгал мальчишка. – Вроде прикорнул на минутку… А вообще не помню. – Он вопросительно уставился на собаку: – Слышь, четвероногий, где мы были?

– Ну, жесткач… – пробормотала Ольга.

– Ладно, Кузьма, проехали, – вздохнул я, – надеюсь, что когда-нибудь ты нам все расскажешь…

Уже смеркалось. Мы протащились вдоль «Богдашки» всего лишь несколько кварталов – при этом практически не общались, со скрипом волочили ноги. А у живописных развалин Ледового дворца спорта «Сибирь» натолкнулись на большую группу людей! Навстречу вышли трое изнуренных мужчин с автоматами. Обнаружив, что мы не питаем к ним агрессивных намерений, опустили оружие. «Люди, вы сошли с ума, – пробормотал один из них. – Не ходите на север, там вы пропадете». Мы не стали вступать в затяжные дискуссии, поинтересовались, можем ли провести ночь в их дружном коллективе. Они с тоской покосились на Молчуна, потом на наши физиономии, утверждающие, что мы собак не едим и другим не позволим, махнули руками – оставайтесь, Бог с вами. Только еды не просите, самим жрать нечего.

Эти люди были мирными «обывателями», не так давно сбившимися в табор. Они пришли из рабочего поселка Пашино, подвергшегося нашествию зараженных. В общине имелся боеспособный отряд из крепких мужчин – они и прикрывали отход женщин и стариков. Больше половины бойцов погибло, боеприпасов остался с гулькин нос, но с хвоста заразу стряхнули. Они целенаправленно шли в этот район. Кто-то посоветовал – дескать, на севере завод химконцентратов, там полная жуть в атмосфере и мутации на каждом шагу. На юге – гиблые аномальные зоны (включающие ту, в которую мы вляпались) – а вот между ними, на улице Богдана Хмельницкого, вполне безопасные кварталы. Тут не лютуют банды, не бегает зараженная публика. До Ледового дворца добралось порядка ста человек. Многие были ранены, другие страдали от болезней. Во дворце, по неизвестным науке причинам, уцелело северное фойе. В нем и обосновались люди. Когда мы вошли в ЛДС, в просторном помещении царили уныние и подавленность. Несколько мужчин укрепляли досками выходящую на улицу галерею. Люди ютились на полу, в ворохе тряпья, старых одеял. Кто-то сооружал помосты, чтобы не холодило от пола. На нас почти не смотрели, царила апатия – верный спутник эпохи. Здесь было довольно тепло – нагрели кострами. В дальней части вестибюля, за импровизированной занавеской, размещался лазарет. Стонали раненые и больные, струился запах гниющей плоти. Возможно, в группе были медики, но не было лекарств. «Отмучился, Петрович, Царство ему небесное, – бормотали монотонно из-за занавески. – Санек, зови мужиков, пусть уносят и хоронят, пока зараза не разбрелась».

Мы уже привыкли спать без удобств. Имелись лишние тряпки, мы не преминули ими воспользоваться. Молчун жалобно поскуливал во сне, я обнимал его, стоически терпел запах псины – как-то не хотелось, чтобы к утру моего приятеля съели. Кузьма уснул без задних ног. Поворочалась, повздыхала Ольга, тоже провалилась в сон, обняв автомат. Ворчали и кряхтели люди, отходя ко сну. Кто-то молился, кто-то жаловался на жизнь. Утробный вой – и тут же забубнила женщина, успокаивая мужчину: все в порядке, дорогой, это просто сон. Двое спорили о правильности выбранного места проживания. Один доказывал, что в этой дыре опасно, район неизученный, земля пропитана тяжелыми металлами и радиацией. А у оппонента был единственный аргумент: никак не понимаю, Викентий Петрович, как человек твоей комплекции может иметь собственное мнение. А первый зудел, как муха – то не так, это не эдак. Хотелось доползти до него, стукнуть по лбу или зачитать гениальные строки Михаила Светлова: «Пока мы жалуемся на жизнь, она проходит».

Но вскоре тип угомонился. Я с тоской смотрел на спящую Ольгу. Весь остаток дня она упорно делала вид, что меня не знает. Зачем же так? Сама ведь начала. А может, не стоит идти в Снегири? – с каким-то содроганием подумал я. Нужно ли гоняться за миражами, когда все, что тебе нужно, находится здесь и сейчас?

Мысль обживалась в голове, уже не казалась вздорной. С ней я уснул.

А проснулся, когда вновь разверзлись врата ада!

Дикие вопли, рычание, брызги крови! Не может быть, да сколько же можно! Лаял взбудораженный Молчун. Я подскочил, передергивая затвор автомата. Происходило что-то ужасное. В зыбком пламени костров, горящих по углам вестибюля, метались раскоряченные тени, набрасывались на людей, впивались в них клыками. Многие не успевали подняться, другие спотыкались о соседей, снова падали, кричали от страха. Паника достигла апогея, никто не понимал, что происходит. В этом районе не было зараженных! Они не могли напасть! К тому же посты, часовые должны были хотя бы выстрелить! Действительность оказалась шокирующей. Нападение было не извне, а изнутри, несчастных рвали в клочья свои же вчерашние товарищи! Ума, конечно, палата у местного руководства. Отступая из Пашино, люди тащили на себе не только раненых и страдающих «традиционными» заболеваниями, но и укушенных зараженными! Вместо того чтобы пристрелить или хотя бы изолировать… Надеялись вылечить? Уступили причитаниям родственников? В вакууме жили последние двенадцать лет?! Этой ночью «преобразились» не меньше двух десятков больных! Вырвались из огороженной зоны, разбежались по периметру, чтобы вырваться смогли немногие – и пошли кромсать своих близких!

– Ко мне… – шипел я, пиная Ольгу и Кузьму. – Вставайте, беда пришла…

Творилось что-то несусветное. К нам уже прорвались двое, я встретил их пулями. Фонаря не было, ориентироваться невозможно. Палить куда попало – положишь простых людей. Отшатнулась Ольга, когда к ней бросилось забинтованное чудище. Но что-то прочирикал Кузьма, метнулся болезному под ноги, а когда тот рухнул, я вдребезги разнес ему череп прикладом. Отдохнули, называется… Мы сбились в кучу, отходили к выходу, и если к нам кто-то кидался, валили его короткими очередями. А вокруг разворачивалось кровавое побоище. Еще вчера безжизненные, анемичные люди – сегодня обретали невиданную силу. Хрустели кости, ломались позвоночники, обрывались сдавленные вопли. Хлопали отрывистые выстрелы – люди с оружием пытались сопротивляться, но это были лишь слабые очаги. Кому-то удалось вырваться – он уносился прочь, крича от ужаса. У большинства просто не было сил куда-то бежать, и они находили свою смерть там, где спали. Пробиться к выходу не удалось, нас оттеснили в угол. С нами были еще какие-то люди. Из-под самого носа «новообращенный» упырь вырвал истошно голосящую женщину. Она умоляла: «Сережа, не надо, Сережа, не делай этого!!!» – и подавилась собственным криком. Я отправил упыря по адресу (тот свет, до востребования), ударом пятки вынес доску, которую недавно приколотили. Мы вываливались на улицу. Я за шкирку выбросил очумевшего Кузьму. Выскочил Молчун, стал метаться кругами. Ольга, хлюпая носом, строчила из автомата. Я схватил ее сзади за талию, выпали оба. За нами выбрались еще двое, но пробежали лишь пару метров – их смела группа зараженных, пустившаяся в погоню. Мы удирали по пустырю в неизвестном направлении. Восставали из мрака белесые руины кинотеатра «Космос». Ольга хрипела, что у нее кончились патроны. Я обернулся. За нами сплоченной кучкой неслись пятеро или шестеро. Просто спринтеры какие-то! Мы удалились от Ледового дворца уже метров на полтораста.

– Уходите, прикрою! – Я приотстал, сел на колено, чтобы руки не дрожали. Автомат выплюнул две пули и заткнулся. Дьявол! Из тесной группы кто-то выпал, покатился, волоча за собой клубы пыли. Остальные летели на меня – озверевшие, безмозглые, обладающие завидным аппетитом. У них в крови – если кто-то убегает, то нужно обязательно догонять. Я уже не успевал сменить магазин. До гранаты тоже не дотянуться…

Огненный цветок расцвел в гуще бегущих! Из «Мухи» саданули, сообразил я. Вурдалаков разбросало! Взметнулись комья глины. Мне в лоб ударил невесть откуда взявшийся огрызок сучковатой доски, и я опять потерял сознание…

Над головой мерцала широкая труба. За трубой – вторая. За второй – третья. За третьей это дело обрывалось, и начинался низкий потолок, на котором висели клочья сырой штукатурки. Такая же бахрома облепила стены, надо мной, дальше, везде… Изгибаясь под прямыми углами, трубы уходили вдаль, терялись за поворотом. Пахло сырой известкой и гнилью.

Буквально рядом проходил коридор, а я лежал в глубокой нише. В голове горела керосиновая лампа (ладно, не свеча) – просто роскошь в наше время. А через коридор – в нише напротив – потрескивал маленький костер. Оттуда неслась приглушенная речь.

Я привстал на локтях, дождался, пока замрет карусель в голове. У костра сидели двое. По бледному челу Ольги метались отблески костра. Какой-то тип, пристроившийся рядом с ней, а ко мне спиной, ворошил угли куском арматуры. Со спины он походил на лешего. Маленький, в лохмотьях, с сосульками на голове, торчащими в разные стороны. Чуть поодаль свернулись калачиками Кузьма и Молчун, спали беспробудным сном.

Разговор носил мирный характер, и я не стал делать резких движений. Негромко кашлянул, чтобы привлечь внимание к своей неброской персоне.

Мой призыв остался без внимания. Немудрено. Мы были не одни в этом подземелье. За стеной раздавался стук, кто-то монотонно хныкал, рассерженный голос грубо и хрипло вещал на командной ноте. Детские голоса перебивали, оправдывались. Детские?

Два извечных вопроса бытия: ГДЕ Я? и КТО ЗДЕСЬ? Я кашлянул громче, с вопросительными интонациями. Ольга вскинула голову. Ее лицо немного прояснилось. Она подобралась на корточках.

– Ну, наконец-то, не прошло и недели. Ты в порядке?

Я потрогал шишку на лбу. Болела, сволочь. Здоровая. В полчерепа.

Я открыл рот, чтобы ответить, что я всегда в порядке, но тут началось!

Уродливые коротышки выскакивали из закутков, окружили, загалдели. Я дар речи потерял от изумления. Появились взрослые. Тоже невысокие, одетые в рубище, страшноватые. Настолько же любопытные, как их чада. Уставились на меня и стали что-то живо обсуждать. Я различал отдельные слова, но в общую направленность беседы не вникал. Это были довольно странные мутанты. С телами у них все обстояло в порядке – проблемными зонами были головы. Они казались треснутыми, состоящими из двух недобитых половинок. Словно каждого из них в далеком детстве тюкнули топором по макушке, дали стечь мозгам, а образовавшийся разрез залили лаком. Разрез доходил до переносицы, дальше все было нормально. Впрочем, относительно: носы у уродцев отсутствовали, щелочки глаз окружала дряблая кожа, а рты, лишенные губ, практически не закрывались, и оттуда торчало все, что угодно, но не зубы. Разводы мелких морщин окончательно коверкали лица. И хотя на головах у аборигенов что-то росло, это не делало их привлекательнее.

– А ну марш отсюда! – воинственно рыкнул трескучий глас.

Толпу будто ветром сдуло. Мне понравилось: дисциплина – как в войсках древности (некоторых). Все знают, кто вожак стаи и чье сало лучше не есть.

Ольга присела на корточки, взяла мою руку.

– Лежи уж, Карнаш, а то вид у тебя какой-то бледный. Сейчас тебя покормят, и все будет хорошо. Можешь познакомиться – Борис Гурьянович, наш добрый ангел. Он из местных. Следил за людьми, оккупировавшими Ледовый дворец, и спас наши жизни. А еще он любезно согласился довести нас почти до места назначения. Представляешь?

Я вздрогнул.

– Надеюсь, мне не надо вставать, собираться?..

Она не заметила болезненной иронии.

– Лежи, лежи. Сейчас принесут покушать…

«Добрый ангел» был страшнее 12-балльного землетрясения. Его физиономия состояла из отдельных сегментов разных оттенков и толщины, была приплюснута и разрезана не до переносицы, как у сородичей, а до самого рта, благодаря чему отверстия, символизирующие ноздри, оказались на разных берегах застывшей реки с крутыми обрывами.

– Здорово, приятель, – проскрипел урод, нависая надо мной зловещим гоблином. Рот оскалился в дружеской улыбке, наружу вылезли два желто-зеленых клыка.

Я сглотнул.

– Здрасьте…

Меня кормили почти съедобным мясом. Пусть со специфичным ароматом, но в меру жующимся и прожаренным.

– Наворачивай, наворачивай, – добродушно пыхтел Борис Гурьянович, поглядывая на меня без всякой неприязни. – И не спрашивай, что это – все равно не скажу. Но дам подсказку – не собака и не человечина.

Я глотал кусок за куском, совершенно не переживая, как они поведут себя в желудке. А Борис Гурьянович скреб трещину на макушке и тихо ворковал:

– Подруга тут твоя спросила – кто мы такие? Можно подумать, по нам не видно. Живем тут уже двенадцать лет, обустроились, злых людей не пускаем, семьями обзавелись. Неподалеку был завод химконцентратов, самый таинственный в Новосибирске – я, кстати, работал на нем начальником участка – в цехе, изготавливающем тепловыделяющие сборки. Это такие штуки, которые загружаются в ядерные реакторы – то самое ядерное топливо. Так что ничего в нем таинственного не вижу. После землетрясения здесь люди гибли тысячами – завод буквально на воздух взлетел. Диоксид урана и промышленные химикаты, как снег, падали. Взрывались ТВС, водородные печи. Какую тут только хрень не производили – топливо для реакторов, литий, те самые химконцентраты, технический водород и технический кислород, химические источники питания и даже хоккейные клюшки… Мутации у тех, кто выжил, начались примерно через месяц. Иммунитет заполучили, но с каждым годом все меньше на людей походили. Бабы, мужики – всех колбасило и калечило. Кости укорачивались, теряли в весе. Головы раздувало, черепа трещали, как арбузы. Многие не выдерживали, умирали… И дети такие же пошли. – Уродец горделиво ухмыльнулся: – Зато нормальные дети, не идиоты какие-нибудь, у людей и таких нет. И мы нормальные, надежно мазу держим в районе. Чужаков не любим. А в «Сибири», кстати, человек пятнадцать выжило – отступили через «Шанхай» на Ипподромскую. В следующий раз умнее будут, дай им Бог спокойствия. Зараженных наши парни всех повыбили, ни один не ушел…

– Слушай, Борис Гурьянович, – решился я, – а в Снегирях точно имеется колония?

– Жили там раньше люди, – кивнул мутант. – Но что с ними нынче – знаешь, друг, я без понятия. В город они не приходят – во всяком случае, через нашу радиоактивную зону не суются. Честное слово, не знаю, парень. Лично мне плевать, живет там кто-то или нет.

– Странно как-то, – пожал я плечами. – Ходят слухи, что там процветает колония. И как это сочетается с соседством твоего завода? Ведь стоит подуть ветру…

– Кстати, сочетается, – подумав, заверил Борис Гурьянович. – В зоне, где мы находимся, ветер дует только северный. Особенность такая у здешних мест. Роза ветров, загадка природы, все такое. За двенадцать лет ни разу не припомню, чтобы дул другой. А северный ветер Снегирям не помеха, они ведь севернее завода.

Мы молчали. Где-то журчала вода, в соседних нишах переругивались члены большого семейства. Пахло плесенью и дымом. Я поймал себя на мысли, что здесь не плохо, можно жить. У мутантов все под контролем, друг за друга стоят горой, глядишь, и расплодятся назло зараженным и прочей нежити.

Далее разговор перескочил на прикладные темы. Перешли к техническим вопросам. Я уяснил – Борис Гурьянович действительно согласен подбросить нас с Ольгой до нужной точки в пространстве, и, что особенно радовало, самым безопасным путем – подземными коммуникациями. Я воспрянул духом. В носу уже першило предчувствие родной канализации, когда выяснилось, что наш новый знакомый пусть и славный парень, но работать даром не обучен. И если мы дадим ему один из автоматов и поделимся боезапасом, то он сочтет это достойным вознаграждением и готов навеки зачислить нас с Ольгой в почетные списки своих друзей. Зачем нам оружие в дружелюбных Снегирях? А он последний разовый гранатомет извел, чтобы вытащить нас из дерьма. Остались несколько охотничьих ружей, но какой с них практический толк?

Целая компания вызвалась нас проводить. Правда, их мужественного порыва хватило от силы на полчаса. Когда подземные коммуникации заметно сузились, уродцы стали отпочковываться, и в итоге остались мы да Борис Гурьянович.

Факелы, обмотанные тряпьем и пропитанные едкой жидкостью, весело горели, освещая дорогу. Подземный тоннель сузился, пришлось протискиваться боком. Тянулись ответвления, ниши, воздухозаборы, а потом тоннель превратился в солидный коллектор, где можно было не только идти, но и подпрыгивать. Мы едва поспевали за проводником. Мутант ориентировался в подземных лабиринтах лучше, чем в собственном доме. Несколько раз пришлось воспользоваться винтовыми лестницами, соединяющими уровни подземелья, а однажды Борис Гурьянович надумал «срезать», и я застрял в узкой трубе, откуда Ольга вытаскивала меня за ноги, кряхтя и иронизируя.

По моим расчетам мы прошли несколько километров, когда мутант оптимистично бросил через плечо:

– Подходим.

И весело шикнул на каких-то тварей в боковом коридоре. Твари брызнули врассыпную. Ольга за спиной испуганно ойкнула, а я невольно задумался: а кого мы ели час назад? Ерунда, конечно. Главное, не что ешь, а как приготовишь…

Последним перевалочным пунктом нашего путешествия стал вертикальный ствол, обложенный обветшалой кладкой. Наверх вела сварная лестница, вмурованная в кирпич. Наверху завывал ветер. Сколько мы ни светили факелами, видели только черноту. Но Борис Гурьянович был уверен в себе.

– Прибыли, это тот район, что вам нужен. Дальше пути нет, завалило канализацию. Здесь улица Столетова, за ней гаражи, потом Курчатова, а там и ваши Снегири. Наверху крышка колодца, ступайте с Богом.

– Спасибо, Борис Гурьянович, – улыбнулась Ольга.

– Да ладно, – отмахнулся мутант. – Не за спасибо работаем. Будете в наших краях, забегайте. Не грусти, парень. – Мутант по-свойски врезал мне по плечу. – Что-то физиономия у тебя кислая. Ну-ка, сделай уши торчком…

Он уходил, шаркая грязными обмотками, уносил с собой чадящий свет. Я угрюмо смотрел, как он уходит. Почти по-человечески вздохнул Молчун. Печально посвистывал Кузьма, давно переставший чему-либо удивляться.

– Проснись, мужик, – раздалось откуда-то сверху.

Я задрал голову.

Ольга висела на лестнице в паре метров от пола и смотрела на меня своим фирменным взглядом. Я бы обозвал его «Ирония в печали». По ее физиономии скользили блики от факела. Она казалась маской внеземного создания.

– Давай поговорим, – сказал я. – Мы можем никуда и не ходить.

– Ну, ты даешь. – Она расстроенно покачала головой: – А как же беззаветная любовь? А ничего, что мы уже почти пришли? – И стала карабкаться вверх.

Я перебросил автомат за спину, перехватил факел и подсадил Кузьму. Взял под мышку покорного Молчуна и полез за ними.

Мы вынесли крышку люка. Она покоилась в пазах кирпичного творила и пока не вросла в опору. Мы выбирались на поверхность этой горем убитой планеты…

Дул сильный северный ветер, тащил на юг клочья сизого дыма, похожего на облака. Мы сбились в кучку, настороженно озирались, готовые в случае опасности нырнуть обратно в колодец. За спиной, над мертвым городом, висела непроницаемая мгла. На севере дымка разглаживалась, поднималась выше, и видимость там была значительно лучше. Северные предместья мегаполиса, похоже, пострадали меньше, нежели весь город. Неисповедимы направления подземных толчков. Если за спиной все было перепахано, если не было НИЧЕГО на месте микрорайона Родники, соседствующего со Снегирями, то там, куда мы направляли свои стопы, пейзаж не отличался унынием. Мы стояли на вершине покатой возвышенности, с которой хорошо просматривались северные окраины. Вершины раньше не было – она набухла, как чирей, разорвав улицу Столетова. Нас окружали остовы неказистых зданий, засыпанные пылью и пеплом. Здесь, видимо, пылали пожары – район был газифицирован. Чуть ниже – гаражный кооператив, далее – иссушенная пустошь, череда оврагов и косогоров, а еще дальше – просматривались остовы высоток. Их было много, понастроили к 2016 году немало, район развивался семимильными шагами, как грибы, росли школы, детские сады, торговые центры. Город в городе, жилой район Снегири… Я всматривался в эти высотки, чувствуя, как першит в горле. Далеко не все из них выглядели поврежденными, хотя и разрушений там, по-видимому, хватало. Неужели дошли? Отчего же в душе такая неразбериха?

– Смотрите, – внезапно встрепенулся Кузьма и выстрелил пальцем. – Там за домами… что это?

Мы напряженно вглядывались. За Снегирями, по идее, обрывался город, начинались поля, перелески. Но сейчас там было что-то другое – сплошная, огромная, мерно вздымающаяся гладь серо-стального цвета. Она заполняла все пространство на севере и востоке, была везде и казалась какой-то странной голой равниной, живущей по законам, отличным от законов природы.

– Это море, Кузьма, – зачарованно пробормотал я. – Самое настоящее море… Только пресное.

– Да, ходили слухи… – тихо сказала Ольга. – Подземные толчки между нами и Кузбассом носили такой характер, что буквально лопались тектонические плиты… Разверзались недра, опустилась равнина, образовался гигантский котлован, куда и хлынули воды… Обское море просто перетекло сюда – именно это и спасло наш город от тотального наводнения… Плюс грунтовые воды, мелкие и относительно крупные реки – теперь они все втекают в эту лужу. Люди говорили, что это море простирается на сотни километров, что оно затопило Кемерово, которое сползло в котлован…

– Послушайте, вы бы не умничали, а? – жалобно протянул Кузьма. – А просто объясните на пальцах – что такое море?

– Это очень много воды, Кузьма, – «на пальцах» объяснил я.

– Больше, чем в нашей Оби?

– Глаза протри, – посоветовал я. – Конечно, больше.

– Похоже, кто-то уже не рвется к своей любимой, – тихо проговорила Ольга, пристально поглядывая в мою сторону. – И почему, интересно?

И почему я разозлился на ровном месте? Ведь я же прекрасно понимал, что творится у нее в душе!

– Неправда, – отрезал я. – Кто-то очень рвется к своей любимой. У него аж зубы сводит от предчувствия долгожданной встречи. Если хотите, оставайтесь, а я пошел.

Я вскинул автомат на плечо и зашагал, посвистывая, с вершины холма навстречу собственному счастью.

Дорога оказалась долгой и тернистой. Овраги, буераки, вывернутые пласты земли. Долгое путешествие вдоль гаражного кооператива – мимо слившихся с природой остовов автомобилей, разбитых бетонных секций, заносимых пылью, выбеленных ветрами человеческих костей. Часть пути мы проделали по пади оврага, едва не пав жертвами саблезубого лающего воинства – несколько диких собак весьма колоритной внешности, худые, с ввалившимися ребрами, выскочили на гребень оврага, но пары пуль хватило, чтобы их отогнать. Эти «гадкие койоты», видимо, неплохо разбирались в огнестрельном оружии. Пришлось наращивать скорость, сбивать их со следа. А Молчун, в котором все чаще проявлялись задатки настоящего мужчины, бдительно охранял наш отход и принимал профилактические меры, скалясь и рыча в пустое пространство. До парковки на улице Курчатова, которую венчал памятник перевернутому «Хаммеру», оставалось метров семьдесят, из дымки вырастали каменные джунгли, когда всё и стряслось! Вспышка, хлопок, и ослепительный яркий свет прожег роговицы глаз. Мне под ноги бросили световую гранату! Я не ослеп, но зрение временно угасло, и мир перевернулся! Зачем?! Мы не желали никому зла! Нас окружали какие-то люди, отрывисто перекликались мужчины – это был один из замаскированных блокпостов местных колонистов. Меня грубо сбили с ног, отправили в нокаут – я рухнул на колени, вытрясал звон из ушей. Послышалось рычание, прогремела автоматная очередь – и как ножом по горлу собачье скуление! Пыхтел Кузьма, вырываясь из цепких объятий. Взвизгнул тоненьким голоском:

– Дяденька, я свой! – произошла короткая заминка, что-то рухнуло, покатилось, истошно завопил мужчина – так визжат, когда прилетает ногой в паховую область. Кузьма умел постоять за себя. Но это лишь добавило ярости местным – с гневными воплями они набросились на мальчонку, и все это, судя по звукам, плохо кончилось.

– Кретины, что вы творите, мы вам не сделали ничего плохого! – голосила Ольга. – Убери свои клешни, вонючка! Мы же к вам пришли, как к порядочным! Карнаш, я тебя прибью, куда ты нас привел?!

Я взревел от охватившего меня негодования, с ревом подпрыгнул. В глазах бесилась цветомузыка, но я чувствовал, что сзади кто-то стоит. Я ударил его локтем – напористо, с душевным подъемом, вложив в удар весь вес своего тела. Это был один из лучших моих ударов! Оппонент переломился, как кирпич, разбитый каратистом, даже охнуть не успел. Я чувствовал каждой клеточкой кожи, что на меня уже летят! И рыбкой подался вбок, покатился по земле, отбивая незащищенные места (у меня в эту минуту ВСЕ места были незащищенные!). Выдалась минутка, чтобы проорать:

– Мужики, прекращайте! Мы пришли к вам через весь город! Мне нужна Марина Черкасова, я ее жених!

Но носок армейского сапога уже летел в висок. Дрогнул мир, словно картинки посыпались со стены. Однако прежде чем унестись по спирали водоворота, я различил повелительный женский окрик:

– Эй, недоумки, не убивайте его!

В последнее время я только и делал, что терял сознание. А приходил в себя и сильно удивлялся. Так и сегодня. Но с каждым разом после этого месива было всё труднее восстанавливать силы и крохи здравого рассудка. Меня мутило и рвало, сознание работало лишь частично. После жесткого насилия над глазными нервами зрение шалило, я видел плохо, картинка перед глазами мутнела и расплывалась. Приходилось напрягаться, чтобы что-то различить. Жестко скрученная веревка сдавливала горло. Я попытался ее ослабить – не получилось, только хуже стало. Кашель продрал горло. Ничего себе движение в сторону гражданского общества! Но я был упрямый, как осел, я не стал лежать без дела. Я поднялся с холодного пола, сделал шаг вперед… и чуть не задохнулся! Я рухнул на колени, схватился за веревку, стянувшую шею, с хрустом повернул голову. Поводок был довольно короткий. Другой конец каната при помощи стальной оплетки крепился к кронштейну, вмурованному в стену. Я был привязан, как собака!

Отдышавшись, частично восстановив мысли и память, я принялся осматриваться, стараясь не потакать эмоциям. Я находился в большом, практически пустом зале. Потолок представлял собой витраж. Давненько я не видел ничего подобного. Впрочем, последствия землетрясения ощущались и здесь – многие стекла в перекрестиях стальных балок отсутствовали, их заделали досками и листами жести. Торговый центр «Голден Парк», – мелькнула подсказка. Единственное приличное место для покупок и развлечений в Снегирях и соседствующих с ними Родниках. Один из залов вместительного комплекса. Похоже, разрушения здесь были минимальные, все лишнее, включая торговое оборудование, убрали. На уровне третьего этажа имелась галерея, связующая зал с другими помещениями. Вниз спускались две лестницы – одна была неподалеку от меня, другая напротив. Здесь присутствовали какие-то люди, я старательно помещал их в фокус. Грудились вооруженные мужчины в мешковатом, но чистом камуфляже – все, как один, коротко стрижены, идеально выбриты. Нормальные человеческие лица – я бы даже сказал, какие-то затравленные. Они негромко переговаривались, не глядя в мою сторону. Я скосил глаза влево, скосил вправо. Три стены (я находился в центре) были украшены аналогичными кронштейнами на уровне пояса, к которым крепились веревки. Похоже, в этом зале частенько держали пленников, не заостряясь на гуманном к ним отношении. В настоящее время были привязаны только трое, включая меня. Я почувствовал, как слезы наворачиваются на глаза. У стены слева валялся Кузьма. Он, кажется, был без сознания, на затылке красовалась здоровая шишка. Справа растрепанная Ольга – она сидела на коленях, обмякшая, вялая, пустым взглядом смотрела в пол.