Текст книги "История Аквариума. Книга флейтиста"

«Ревущие восьмидесятые»

Это как калька напоминало всю нашу предыдущую жизнь, в которой каждая пятилетка, а затем уже и каждый год носили какие-то странные ментальные символы «пятилетка качества» или «год ускорения». Да чем только мы себя в те годы не называли! На самом-то деле Никита Сергеевич был прав, обещав стране коммунизм к 80-му году. Пообещал – сделал! Нечто похожее было – ездить в транспорте можно было бесплатно, т. е. «зайцем», есть можно было бесплатно, достаточно зайти в столовку и попросить положить гарнира, да побольше, и если раздатчица не старая карга, то и подливочки из-под мяса, хлеб взять бесплатно, он и так ничего не стоил. Вот характерная в те годы надпись у кассы на раздаче: «Хлеба в меру к обеду бери, он драгоценность – его береги»! Какие там окна РОСТа Маяковского! За кулисами для артистов коньяк и водка стоили совсем гроши, а сидеть там можно было до посинения. Зарплату платили вовремя, и, учитывая три концерта в день, на счастливую жизнь хватало! И чем, скажите, это не коммунизм для отдельно взятой специальности? Все эти преимущества уже начинали высвечиваться на горизонте, надо было только выбирать.

И вот это-то и оказалось самым интересным.

Для характеристики благосостояния артиста нашего склада ума – благосостояние было скорее необходимо, чем важно, и то только после концерта, а никак не до. Наиболее показательна такая ситуация, которая могла произойти в любом доме, но произошла в Борином.

Я, только что завязав с армией, после ее одностороннего знакомства со мной, зашел со своим еще свежим боевым приятелем Мишей (Моней – не путать с Фаном) к нему в гости. Дело в те времена нехитрое.

Надо сказать, что в той квартире, где он тогда жил, – водились муравьи. Такие прозрачные и очень маленькие. Ползали они по проложенным тропкам и никому особенно жить не мешали. Правда, иногда эти тропки проходили по самым неожиданным местам и не всегда доставляли хозяевам удовольствие. Вот и тут было то же самое. Их дорожка проходила как раз через хлебницу.

Можно было переставлять ее куда угодно по столу – ноль эффекта!

Они опять оказывались среди булок, при этом ничего не делали, только ползли.

За разговором и чашкой чая мы чуть размякли, и естественное внимание переместилось на окружающие предметы. Среди них выделялись муравьи. Нет, они ничем особенным не выделялись – они ползли…

Миша обратил на них внимание и после этого больше ни на что не смотрел. В хлебнице находились две единственные булочки, которые можно было употребить к чаю, и они же одновременно являлись mainstreet для шустроползущих. Зрелище было зачаровывающее.

Желтый чай. Желтая булка. Желтые муравьи.

Ничего подобного никто из нас до этого еще не встречал!

Заметил это и хозяин. Смутившись, он схватил хлебницу и нырнул за дверь, видимо в сторону помойного ведра.

Спустя несколько минут он вернулся вновь к нам с новой порцией булочек в количестве двух штук…

Чаепитие еще долго продолжалось, расстались поздно ночью.

Когда мы с Мишкой Лазовским вышли на улицу, он мне поведал, что стал невольным свидетелем принятия того не простого решения, на которое, оказывается, пришлось пойти хозяину, чтоб не оставить гостей без десерта. А в доме, как выяснилось, ничего кроме этих булочек и в помине не было. И вот он стоял и решал – что делать? А сам тем временем автоматически вытряхивал муравьев в ведро…

Вывод тут делать и ни к чему – в те годы приходилось решать и более серьезные экономические проблемы.

Равенство все-таки удивительно индивидуальная штука!

«Ревущие восьмидесятые» «Аквариум» встречал на Гончарной улице. Там жил Ливерпулец[40]40
  Ливерпулец – Алексей Родимцев, филолог, познакомился с Джонни Роттеном раньше всех в России, правда, все равно группу Sex Pistols слегка недолюбливал. Ныне здравствует в Америке.


[Закрыть].

То было время, когда еще ставили в центре города большие старые дома на капитальный ремонт в плановом порядке, а его жителям бесплатно выдавали квартиры в новых районах в обмен на их комнаты в коммуналках.

Квартиры были огромны, народу в них проживало уйма, и от этого процесс расселения жилищ тянулся годами. Или месяцами. В конце же процедуры порой выходило так – дом уже пустой, а в нем живет еще несколько семей. Во всем доме – несколько семей.

Свет, газ, отопление – есть, и хорошо!

Так было и у Ливерпульца.

Надо сказать, что Алексей был человеком не простым. Когда его послали от Ленинградского университета на четырехмесячное обучение в Англию в Йоркский университет, первое, что он сделал, – «послал» своего курсового «стукача» и вместо общежития поселился у своих приятелей, тем самым получив уникальную возможность полностью окунуться в настоящую языковую среду помимо официальных лекций и занятий.

Его погружение дошло до истинных глубин после посещения концерта Sex Pistols и общения с артистами.

Радость обретения таинства настоящего британского панка он и привез с собой в Россию.

Вот в его-то пустой квартире мы и готовились встретить предстоящее десятилетие.

Даже не так! Не готовились встретить, а просто с утра до вечера прожигали жизнь в пространстве свободных комнат его пустой квартиры, общаясь с домовыми.

Часть концертного аппарата к тому времени перекочевала к нему, это было удобно во всех отношениях.

Простая кассетная стереоприставка «Нота» без своего усилителя и колонок была превращена нами в одночасье в целый дискотечный комплекс. Ах, как громко и мощно звучали David Bowie, Police, Patti Smith, Madness, Grateful Dead, JJ Cale и еще многие и многие…

Дом был пуст – музыка для нас звучала круглые сутки.

Как это было, можно понять по такой истории – окна квартиры Алексея выходили во двор, но это не было спасением для соседей даже из дома через Гончарную улицу, напротив.

Один раз они и вызвали к нам милицию, чтоб мы сделали потише… Это удивило ничего не понимающий наряд – откуда такой громкий магнитофон?

Программа, которую начал готовить «Аквариум», взгромоздившись на четвертый этаж ДК им. Цурюпы, была убойна, как китобойный гарпун, но ни мы, ни кто другой еще не догадывались, чем ей предстоит стать.

Скромная песня про «Летающую тарелку», отрепетированная еще дома у Севы, но без барабанов, в ДК Цурюпы, в комнате с большими окнами, как входишь на высокий третий этаж – направо, прозвучала так обнадеживающе, что сразу захотелось «чего-то еще».

К слову сказать, в это же самое время там репетировали и «Россияне». Это место делало погоду в российском роке на долгие годы вперед.

Не понимал этого и художественный руководитель ДК, кажется, его звали Олег Иванович, но я могу чудовищно ошибаться… На репетициях он не появлялся и даже представить себе не мог, с чем ему предстояло иметь дело.

Олегу Ивановичу было вполне достаточно журнала проведенных репетиций, который исправно вели Борис, оформленный руководителем коллектива «Аквариум», и Фагот, который числился аккомпаниатором. Несколько концертов, что случились за осень и зиму 1979–1980 гг., не имели ничего общего с тем, чему было суждено явиться пред тбилисские очи российских и грузинских зрителей.

Мы каждый раз, в силу банального отсутствия аппарата, играли в то время тихие акустические концерты, которые, если не вдаваться в содержание произведений, вполне подходили по энергетике под любую редактуру. Инстинкт самосохранения деятеля культуры того уровня, коим был худрук Дворца, серьезно его подвел. Скажу по совести, что все было в его руках и он имел возможность получить полное впечатление от тбилисской программы еще задолго до марта 1980 года. Но судьбе было угодно оставить его в неведении до дня тбилисского концерта.

Первый раз мы сыграли эту программу в Москве еще осенью. Артем Троицкий[41]41
  Артемий Кивавич Троицкий – музыкальный писатель и культуролог, устроитель подпольных концертов, продюсер многих московских рок групп, первый летописец российской рок музыки, ответственное лицо в истории российского рок-н-ролла.


[Закрыть], молодой московский музыковед, пригласил нас в Москву на фестиваль в Черноголовку.

Мы собрались официально, от ДК Цурюпы выехать как приглашенный самодеятельный коллектив, и более того, все для этого сделали. Пришли на вокзал и смиренно ждали худрука ДК Цурюпы с билетами на поезд.

Но тогда его пламенная страсть к выпивке сыграла в нашу пользу, хотя внешне это выглядело ужасно – мы в тот вечер никуда не уехали.

Уехали на следующий день, уже за свои, и, соответственно, за все отвечали сами.

Раннее утреннее появление на вокзале в Москве вылилось в бессмысленные, односторонние звонки Артему, который лишь к десяти часам откликнулся, объяснив сразу, что никакой Черноголовки не будет и вообще ничего не будет…

Настроение от этого не так чтоб и поднялось. Но в конце концов он взял инициативу и, будучи хоть и спросонья, но человеком милым и обходительным, пригласил нас всех к себе. А это уже было ни много ни мало Боря, Сева, Фан, Фагот, Женька, Вадик и я. Для Артемовой однокомнатной квартиры и милой длинной, черной собаки этого было много. Он вынес, собака тоже.

Вечером нам чертовски повезло, концерт все же состоялся. Это был 20-й этаж какого-то по-московски высокого здания, в конференц-зале издательства «Молодая гвардия».

Мы еще не успели подъехать к зданию, как стало понятно, что все начнется, как всегда, намного позже намеченного, машина с аппаратом только на наших глазах подкатила к подъезду.

Здесь скажу, что фраза, спетая в песне «Герои», – «Таскаем колонки в смертельную рань…» – имела к этому случаю самое прямое отношение. Артем, приободрившись увиденным, повернулся к нам и мило произнес: «Ну что, ребята, взяли аппарат и потащили…»

Эта фраза имела тот же результат, как имел бы неосторожный «чих» в присутствии выпивающего полный стакан залпом. Человек обычно давится в такой момент. Что-то похожее произошло и с нами.

Двое суток неопределенности, серия абсолютных нестыковок, практическое отсутствие нормального сна в форме перманентной оттяжки да качки в поезде, и после всего этого – быстренько закинуть аппарат на 20-й этаж!

Это было просто и естественно, как у Гиляровского! За эту фразу можно было укусить. Но как только к нам подбежал еще один устроитель концерта, то «уже никто ничего никуда не таскал». Он распорядился на правах хозяина – мы мирно отправились в лифт и занялись тем, что называется «отдых».

С этого мгновения Артем вошел в историю «Аквариума» как абсолютно независимая личность…

Тот концерт принес нам много новых друзей – рижскую группу «Сиполи» («Лук») и московскую – «Последний шанс». С ними нам также предстояло играть в Тбилиси, но это выяснится потом, а сейчас никто о фестивале не говорил. Да и сам Артем еще не понимал, наверно, кого он хочет и может туда пригласить.

Тут надо сказать отдельно, что этот вариант программы никто из нас еще сам ни разу не слышал.

Мы еще не играли его на нормальном аппарате, от этого так громко, а значит, хорошо, себя не слышали, хотя исполняли абсолютно те же ноты. Полученное настроение оказалось диаметрально противоположным, чем было до этого. Звук поднимал и подталкивал к полету…

«Передвигаться» по сцене многие группы стали в те времена более расслабленно, чем это было дозволено их предшественникам, о которых я уже упоминал.

Перетоптывания, пританцовывания, покачивания и тому подобное уже было не в диковинку. Но вот то, что произошло с «Аквариумом» на том концерте, видимо, перешло черту привычного.

Мне сложно судить об этом. Я только что сказал, что песни прямо на сцене стали обретать доселе невиданные очертания, и их захотелось исполнять по-новому и вразрез с привычными стереотипами.

На самом-то деле мы нащупали в тот момент для себя единственно правильный энергетический вектор самовыражения. Это не было слепым порывом, это музыка начала диктовать свои условия, которые нам оставалось лишь выполнять. И сложилась гармония – содержание перешло в качество, а качество родило форму… А уж форма могла или нравиться, или вызывать неприязнь, как это происходит с любой естественной человеческой деятельностью.

В тот вечер эта, только что появившаяся форма, в которую «Аквариум» влез прямо на глазах ничего не подозревающих зрителей, стала основой, с которой и пошли все дальнейшие исследования в области планомерного преодоления пространства и времени, причем на все ближайшие годы.

День за днем, год за годом, невзирая на следовавшие за этим события.

После этого выступления не было уже никакого сомнения, что окончательная судьба «Аквариума» была решена. Артем на нем «запитался» тем количеством энергии, которое было необходимо для получения нами приглашения на фестиваль в Тбилиси.

Гаез Канделаки был повергнут ниц Артемовым красноречием, и мы получили от него приглашение для выступления на фестивале, а Тбилиси получил шанс войти в российскую историю еще с одной стороны…

Начинался второй виток группы или ее фактическое второе рождение. В том же составе и с теми же людьми, но в другом, качественно новом ключе…

Весна 1980 года в Тбилиси выдалась такая, что «мама, не горюй!».

После ленинградской зимы, которая теперь с каждым годом уходит в историю своими морозами, оказаться на трапе самолета в окружающей температуре воздуха +6 градусов после −15 выглядело отнюдь не театральным чудом.

Это сразу придало сил, и дышать стало легче. Тбилисская филармония встретила нас по всем законам кавказского гостеприимства. Администратор, автобус и экскурсия по городу. Правда, причина экскурсии с большим количеством остановок стала ясна почти сразу.

Оказывается, мы приехали в столицу Грузии на целые сутки раньше и, как в таких случаях бывает, наша «бронь» на номера еще не начала действовать. Дальнейшее можно не объяснять…

Но это была гостеприимная Грузия. Поняв, что исключений никто для нас делать не будет, администратор принял самостоятельное решение, и мы отправились в путь вокруг большой горы, что как раз напротив парка имени Сталина и ограничивает город с противоположной его стороны. А может, это было и другое место, только мы скоро оказались на берегу большущего водоема, который называется Тбилисским морем, и притормозили у единственной большой и очень милой постройки.

Это оказалась спортивная гостиница, в которой на тот момент проживал весь «Пахтакор». Так что сразу наметился матч. Интересное это могло бы быть зрелище: «Аквариум» – «Пахтакор»!

Не знаю, как насчет футбола, но вечером Михаил «задушил» не одного мастера спорта, играя в теннис. Это вам не мячик по полю катать!

Ну а пока суть да дело, вновь прибывший «Аквариум» отправился в ближайший местный ресторанчик хорошенько «запитаться» перед началом гастролей.

Грузинская кухня нам всем хоть немного, но была до этого знакома, ну хотя бы по своему основному блюду – шашлыку. Можно и нужно сюда добавить хинкали, сациви, лобио, черчхела, киндза или «Твиши», «Ахашени», «Киндзмараули», «Хванчкара», но все эти слова не идут ни в какое сравнение с ощущением, которое от всего этого возникает.

А возникает одно, но твердое чувство – много!

Да, в Грузии едят много!

К этому никогда психологически нельзя быть готовым. Первая же трапеза превратилась в настоящий гастрономический кошмар. Не есть все это просто нельзя, а съесть все это просто невозможно.

Но у каждой кухни есть свои хитрости, и нам стала в тот же день ясна одна из специальных, грузинских.

Это – боржоми!

Именно эта вода восстанавливала силы и помогала вернуть способность правильного пищеварения в условиях жесткого дефицита места в желудке.

Боржоми возвращало эластичность стенкам желудка для новых и новых блюд. Никакое, даже самое уникальное вино по своему воздействию на вас и ваш аппетит не может идти в сравнение со стаканом холодного боржоми, влитым в горящий от специй рот. Это непередаваемое ощущение.

На следующий день мы уже жили в самом Тбилиси. Каков был город, да еще когда гуляешь по нему без пальто и шапки-ушанки!

На этот раз нас приняла гостиница «Абхазетти». Я поселился вместе с Борей и Севой в двухкомнатном номере с телевизором и холодильником – редкостью по тем временам.

Обнаружив такой подарок судьбы, я использовал его по истинному назначению. Он был немедленно заполнен мной «Кахетинским» до самых краев, и это его состояние поддерживалось вплоть до самого отъезда. А отъезд же, как известно, случился только через десять дней.

Надо сказать, что поддерживать такой порядок было не так и трудно – бутылка 0,7 литра этого чудного молодого вина стоила тогда 1 руб. 07 коп., что снимало всякие ограничения на его перманентное использование.

Фестиваль проходил в самом центре города, в здании Тбилисской филармонии, более известной благодаря своей классической и оперной деятельности. Хотя это не совсем точное мнение. Двумя годами до этого здесь прошел Первый Всероссийский джазовый фестиваль, на котором, кстати, выступал и наш барабанщик Женя Губерман в составе ансамбля Давида Семеновича Голощекина. Говорят, прошел успешно, во всяком случае публика была довольна и принимала, по воспоминаниям Женьки, очень хорошо.

Нечто похожее предстояло и нам.

И мы были готовы ко всему.

Сразу хочу сказать, что во внешнем облике группы было только одно серьезно спланированное начало. Мы все были в костюмах, т. е. в пиджаках. Все остальное было полностью предоставлено случаю.

Пиджаки – это было концептуальное решение. С одной оговоркой – строгость внешнего вида каждого нарушал самодельный значок с каким-нибудь произвольным лозунгом.

На моем лацкане, например, красовался вопрос: «Где я живу?», на Михаиловом: «Кто я?», а на Женькином пиджаке вообще была расхожая фраза: «Пошли все на х…!» К слову сказать – начертано все было на исконно русском языке.

Но что это я все вокруг да около!

Фестиваль открылся на следующий день после нашего приезда. И открыл его White – Алексей Белов. Лучшего начала ожидать было нельзя. И хотя в программе был заявлен «Интеграл» Бари Алибасова, начинать все же пришлось White’у. И поделом! Всем нам!

Jimi Hendrix в его исполнении прозвучал как никогда кстати и сразу задал настроение всему фестивалю.

Фестиваль должен был продолжаться в течение всей недели, и заявлено на нем было 27 участников. Бо́льшая половина состояла из профессиональных групп, а меньшая, но тоже значительная – из самодеятельных. За Ленинград выступали загадочные «Кронверк» и «Земляне» Мясникова.

«Аквариум» присутствовал как почетный гость дирекции филармонии и устроителей самого фестиваля и ни к кому, кроме самого себя, отношения не имел. Первые же два коллектива приехали по комсомольским путевкам, поскольку их пребывание в Тбилиси оплатил Ленинградский горком комсомола.

Мы выступали в третий день, и нам предстояли еще долгих два дня ожиданий, а это, как известно, лучшее время для знакомства со всеми, кто тебе неизвестен. Знакомиться стали во многом, конечно, благодаря Артему и в том числе Саше Липницкому, старому Артемовскому другу, который тогда впервые появился на аквариумовском пути.

Знакомиться друг с другом музыкантам было не так и трудно – в зале был аншлаг, но на местах по билетам сидели почтенные коренные хозяева фестиваля, а участники устраивались в проходах вдоль рядов, прямо на полу.

Очень широкие и невысокие ступеньки позволяли это делать с большой степенью комфорта. И все было сразу понятно – кто на полу, тот участник, и, значит, можно было заговаривать сразу, ну а кто в креслах – значит, местные. С ними также не было проблем в контактах.

Арифметика проста – если в группе хотя бы 4 человека, то 27 помножить на 4 – это уже 108. Если из нее отнять пять человек из «Машины времени» и столько же из «Землян» Мясникова, которых мы знали, то выйдет цифра, равная почти сотне людей… И это самое скромное число предполагаемых знакомств, которое предстояло преодолеть.

А кто в Грузии знакомится без тостов?! Удивительное и невероятное ждало нас на каждом шагу.

Вот история, как никакая другая характеризующая истинное грузинское гостеприимство.

У Севы обнаружился в этом городе хоть и дальний, но все же родственник. Он не замедлил появиться. Было это, похоже, на второй день фестиваля, когда мы немного освоились и могли адекватно реагировать на многие особенности жизни большого грузинского города.

Появился он днем и какое-то время общался с Севой, но потом, как и следовало ожидать, полностью переключился на Севиных друзей, то есть на нас.

Выглядело это вполне пристойно, в форме нескольких тостов, рукопожатий, пожеланий бесконечной жизни нам, нашим родителям, нашим детям. Короче, всему, что могло нас связывать с этой жизнью на земле.

Время неминуемо катилось к шести вечера, и нужно было собираться на концерт. Мы все время поглядывали на дверь и собирались потихоньку выбираться из гостиницы.

– Да что вы, не беспокойтесь, я на машине, я довезу! – был немедленный ответ. – Всех довезу, мы никуда не опоздаем!

– Но мы все не поместимся, нас много!

– Все доедем! – каждый раз был уверенный ответ, после чего скандирование тостов продолжилось.

На самом деле это было очень славным занятием – поддерживать хорошую компанию, но ведь и на концерт хотелось. И все же уверенность в голосе нашего нового знакомого взяла свое, и никто не поехал заранее…

Дальнейшее превзошло все возможные ожидания – мы спустились вниз, где гостеприимный хозяин, мило улыбаясь, ждал нас у своей машины. Удивление было сродни шоку. Его машина была – самый настоящий «Запорожец»…

Но он и слышать не хотел, чтоб кто-нибудь поехал сам!!! Никакие доводы не принимались – мы должны были ехать все вместе и обязательно одним рейсом! Теперь давайте посчитаемся – Боря, Михаил, Сева, Женька, Фагот, Владик Шишов – наш аппаратчик, Олег Иванович, я и собственно сам водитель. Это девять человек! Притом двое из девяти – Олег Иванович и Севин родственник были людьми далеко не школьного телосложения.

И упаковка началась. Интерес к ней проявляли все прохожие, что оказались рядом. Они с искренним недоумением наблюдали за погрузкой. Было предпринято несколько попыток, одна из которых все же привела к желаемому результату…

И мы поехали!

Надо сказать, что дорога от гостиницы «Абхазетти» до Филармонии не занимает много времени, но зато проходит исключительно по главным улицам грузинской столицы. Любой автомобилист поймет, что это значит для забитой доверху людьми машины, учитывая еще и то, что тосты накануне произносились не всухую, а очень даже по-настоящему.

Ждать долго не пришлось. На одном из светофоров нам пришлось все же затормозить, и, конечно же, машина встала прямо напротив милиционера.

Еще когда только мы начинали произносить тосты, я уже тогда обратил внимание на то, что Севин родственник с каждым очередным синхронно багровеет. То же самое синхронно произошло и с появлением инспектора.

Находясь где-то под самой крышей автомобиля, т. е. двое (или трое) впереди, включая шофера, трое сидели сзади (или четверо), трое лежало сверху (одним из них был я), я мог внимательно наблюдать за его действиями в ту часть окна, что была прямо напротив моей физиономии.

Он подошел к остановившемуся автомобилю и внимательно посмотрел на наливавшееся багрянцем лицо Севиного родственника. Тот, в свою очередь, неподвижно смотрел на него. Пауза длилась будто целую вечность, но на самом деле все продолжалось не более одного переключения светофора.

Загорелся желтый свет – милиционер не сдвинулся ни на шаг и не проронил ни слова. Лицо его замерло в мягкой грузинской улыбке, как всегда добродушной, но, казалось, готовой сорваться на крик обладателя черного пояса перед смертельным прыжком…

Загорелся зеленый свет, и милиционер неожиданно для всех наблюдавших повернулся в противоположную сторону и без всякого интереса направился к встречному потоку автомобилей…

«Запорожец» в это мгновение, наверно, сам включил скорость и, не дожидаясь каких-либо действий от оцепеневшего Севиного родственника, помчался вперед…

Мгновение спустя весь салон разом громыхнул от истерического хохота. Невзирая на чудовищную тесноту, сдержать смех не было никаких сил…

Ну а дальше, уже подъехав к Филармонии, мы и сами серьезно рассмешили всех, кто в это время был на стоянке или рядом с ней. Ну, подумайте сами, стоите вы у входа в концертный зал, «стреляете» лишний билетик, а в это время подъезжает «Запорожец» и из него с большим достоинством выходит сначала вперед ногами один человек, за ним так же второй, потом третий… и так до девяти, и все из одной двери. Помню, кто-то из зевак даже специально забежал с другой стороны машины – не обманываем ли мы их и не ходим ли по кругу?..

Эта история имела продолжение, ради которого я ее, собственно, и рассказываю. На следующий день наш хозяин «запорожца» был остановлен. И был остановлен именно этим же инспектором. Разговор, который состоялся между ними, выглядел примерно так:

Инспектор: Бато, как можно таким пьяным ездить по городу?

Севин родственник: …

Инспектор: Да еще везти столько пассажиров?!

Севин родственник:…

Инспектор: Бато, не молчи!

Севин родственник: Гости!

Инспектор: (длинная пауза, во время которой неприятная гримаса угрозы на лице инспектора переходит в по-человечески доброе лицо. Дальше с уважением…) Ну, так бы сразу и сказал! Езжай, дорогой!

Но вот наконец и пришел день нашего выступления.

Тот вечерний концерт состоял всего из двух участников. Первыми играли «Гюнеш», вторыми – мы.

Концерт «Гюнеш» полностью состоял из бесконечного барабанного соло Рафика Шафиева (кажется, так звали этого чудо-барабанщика), и не думаю, что к остальному хоть кто-то прислушивался. Его соло заколдовало тогда весь зал. К началу нашего выступления все зрители были похожи на заговоренных, столь сильна была его магия.

Они были готовы находиться в этом оцепенении любое время, пока кто-то не придет и не расколдует их. Они не могли самостоятельно покинуть этот транс, вызванный фантастической игрой барабанов.

И дело оставалось за немногим – нам нужно было только начать. Нужно было повернуть вспять эту энергию, пришедшую из глубин пустынных колодцев и пространств верблюжьей колючки, необходимо было сделать так, чтоб не пересыхало в горле и не тянуло под левым ребром, чтоб легкие наполнились свежим, прозрачным воздухом и в лицо ударил бы отрезвляющий ветер…

И нас уже несло в эту сторону.

Но не дается все так просто, как хотелось бы.

Ровно за мгновение до выхода на сцену Артем случайно сделал то, что от него меньше всего ждали, – он свернул Борькину гитару на пол. Она шмякнулась о линолеум, и что-то в ней повело. Хоть инструмент был ладно смастерен российскими умельцами под Gibson, хоть до этого он десятки раз падал и бился о сцену, но в этот момент он не выдержал и отказал!

За минуту до выхода – это уже непоправимо. На дворе 1980 год, а не сегодняшние дни, и, значит, раздобыть где-то новый инструмент невозможно.

Но после такого долгого подготовительного пути – концерт не мог бы сорваться, как этого не произошло в свое время в Таллине. И что наиболее парадоксально – Артем должен был выполнить свою «дзэнскую» миссию с гитарой. Все шло по какому-то заранее предписанному свыше плану.

Все рушилось и тут же создавалось вновь.

Гитара взялась ниоткуда.

Это был Iris – «гюнешевский» Telecaster, тут же любезно предоставленный их гитаристом.

В который раз восточное гостеприимство подыграло нам! Вот с этим Telecaster’ом Борюшка и рванул в историю, а мы, как водится, за ним всем скопом!

Пересказывать то, что происходит с артистом на сцене, – занятие неблагодарное. Что тут говорить, и так все видно как на ладони. Но это если вы в зале или, на худой конец, смотрите концерт по телевизору. А вот описывать это в книге?

О чем думает музыкант, когда что-то исполняет?

Плохой – о ноте, которую боится неправильно взять.

Хороший – о той же ноте, которую ему не страшно не взять, но страшно сделать это без настроения.

Гениальный же вообще не думает о нотах – он находится в бесконечном размышлении о сущности бытия. Сцена для него лишь предлог погрузиться очередной раз в размышления и что-то для себя в очередной раз решить. Он копит в себе эти состояния и пускается в них только после определенной предварительной подготовки, времени на которую с годами нужно все меньше и меньше. У высоких профессионалов эта подготовка внешне уже практически незаметна, и от этого он адекватен ситуации практически всегда, независимо от обстоятельств.

В Тбилиси состоятельность группы, которая еще мгновение назад стояла перед полным фиаско, не имея никакого выхода, была доказана всеми последующими событиями. Со словами из «Героев»:

 
Порой мне кажется, что мы герои,
Порой мне кажется, что мы просто дрянь! –
 

«Аквариум» влетел во всероссийскую летопись с натиском и лихостью чапаевской кавалерийской атаки в ответ на «психическую атаку» зала, устроенную той малой частью ответственного зрителя, кого хватила одышка от леденеющего в жилах коньяка.

Высокопоставленный зритель растворился в буфете где-то под «Марину», заявившую ему, что

 
Меня ей мало,
Что она устала, она устала,
И ей пора начать все сначала.
Марина мне сказа-а-а-ла!
 

И был абсолютно прав, поскольку «Минус 30» его доконали бы окончательно.

А вот ничего подобного не видавшая и не слышавшая доселе Грузия сгрудилась у сцены и впервые в истории своей филармонии стояла стоймя по всему залу и аплодировала.

Из каких-то, наверно пожарных, соображений в зале вдруг вспыхнул свет. Но на наступившей за «Минус 30» – «Death of King Artur» свет опять погас – и зал рухнул в средневековую клевость под флейту и аквариумовское многоголосие. Эта песня окончательно расположила к нам тех, кто был к этому готов, – начался сеанс магии!!!

«С той стороны зеркального стекла…» – встала тихой заводью перед выходом в открытое море всех участников действия. Мы отшвартовались и пошли полным ходом. На пути одна за другой мелькали «Блюз простого человека», «Homo Hi-Fi», «Кусок жизни», «Летающая тарелка», «Блюз свиньи в ушах»…

Спустя десяток лет на концерте в московском Дворце молодежи «Аквариум» вместе с Андрюшей Макаревичем и Женей Маргулисом, стоя на одной сцене, споет только что сымпровизированный текст – «Моряки смеются, стоя вдоль скалистых берегов…». Как эти строчки соответствуют тому настроению!..

Все это было смешно и очень задиристо. Но это ни в коем случае не было анекдотично. Это было очень энергично и ново, но это не было излишне серьезно. Это было до разрушительного красиво, но это не было слепым протестом. Это было настолько мило, что нравилось грузинским девушкам. Это не было вульгарно. Это имело право на самостоятельную жизнь и не могло быть закрыто навсегда никем.

Поразительно другое – без этого сейчас не берут на работу даже в эстрадный коллектив.

Но тогда сцена накалялась с каждой нотой. На ней уже нельзя было просто стоять – а никто и не стоял!

Все двигались, все раскручивались по сцене, как пружины каких-то гигантских механизмов. Всех несло вперед вместе с пространством и временем. Даже прикованный к стулу виолончелью и микрофоном Сева в какой-то момент не выдержал и присоединился к этой пляске. Все смешалось – руки, гитары, смычки, фаготы, флейты, рояли… Все пошло кувырком!!! И нас снесло бы, если б намеченная программа вдруг не закончилась.