Текст книги "История Аквариума. Книга флейтиста"

Петербург – Москва – Каретный…

Александр Липницкий появился в большой аквариумовской компании весной 1980 года в Тбилиси. Я об этом писал вам выше. Последующая его деятельность на ниве «русского рока» станет легендой.

Собиратель российской старины, серьезный коллекционер, исследователь и меценат, он станет, да простят меня сами члены этой музыкальной московской группировки восьмидесятых, одним из олицетворений «Рок-лаборатории».

Колоритнейший басист группы «Звуки МУ», сподвижник Петра Мамонова[51]51
  Петр Мамонов – артист литератор. Выходец с Николиной Горы и покоритель Москвы реки. Редкий житель в больших городах. Любим всеми «продвинутыми» слоями населения.


[Закрыть] и Брайна Ино[52]52
  Brian Eno – крупный современный английский деятель культуры. Должен быть известен читателю по группе «Roxy Music» и его персональной выставке в Русском музее. Продюсировал английский альбом «Звуков МУ».


[Закрыть], ему никогда не будет равных в российском рок-мирке по степени продвинутости и понимания творческих процессов.

Его деятельное присутствие и помощь в становлении многих суперзвезд, от чудной Жанны Агузаровой до групп типа «Атас», до сих пор с содроганием и уважением вспоминается современниками.

Его личное участие во всем, что сейчас называется российским рок-н-роллом, трудно оценить, если таковое может вообще быть подвержено оценке. На протяжении всех восьмидесятых его дом являлся своеобразной «святой землей» для всех без исключения российских групп. Тем более питерских! Мало кому не известно, как трудно, оказавшись в Москве, найти уют и понимание. В доме у Александра оно было для всех гостей. Так остается и по сей день.

В двух шагах от Петровки, в доме для признанной Кремлем элиты, в те годы появилась целая крепость со сменным питерским музыкальным гарнизоном. Этот гарнизон держал осаду все восьмидесятые во главе с его генералом, Александром Липницким.

Эта квартира-крепость фактически являлась перевалочной базой или, если хотите, – аэродромом-засадой для всех последующих «бомбежек» московских залов и квартир. Казалось бы, невысокий, всего второй этаж этой квартиры, стал надежным бастионом от случайностей, которыми так обильно была наполнена жизнь питерских рокеров, тем более в Москве.

И как знать, не появись она в свое время, вместе с ее хозяином, – всех ли сегодняшних знаменитостей мы имели бы радость лицезреть и по сей день в здравии и на свободе…

Но в жизни именно «Аквариума» Саша сыграл наиболее заметную роль. Все без исключения участники группы, а их количество могло достигать и десятка человек, обязательно останавливались у него дома на Каретном.

Да что там говорить – это было необходимым правилом каждой гастрольной поездки в Москву. Эти два, иногда три дня в большой Москве проходили незаметно на фоне двух обязательных событий: первое – собственно концерт, и второе – обязательное застолье у Саши с пловом, который великолепно готовил его чудный приятель Валера Лелеко[53]53
  Валера Лелеко – доктор «скорой помощи», без которого не проходило ни одного настоящего застолья в те годы, в прямые обязанности которого входило исполнение самых затейливых блюд. И поныне приятнейший человек! Редкое качество, теряющееся с возрастом у многих.


[Закрыть].

Последнее было настоящим ритуалом, как бы подводящим черту под содеянным только что концертом, и одновременным стартом в новое, будущее развлечение.

Плов поедался огромным количеством народа, который приезжал после концерта и, насколько это было возможно, помещался в достаточно просторной по понятиям социалистической действительности квартире Александра.

Ели стоя, т. к. свободного места в квартире не оставалось, но на это неудобство никто никогда не обращал внимания.

Места не было ни в коридоре, ни на кухне, ни в комнатах, но даже такое отсутствие никогда не мешало всем полностью насытиться и по мере сил насосаться. В общем, все это можно смело назвать предтечей всех теперешних «презентаций», правда, тогда никто никому ничего не презентовал, а просто болтали кто о чем и делали всякое разное другое…

Теперь в этих комнатах играют и занимаются Сашины дети Сергей, Аня и Володя (названный в честь Сашиного брата Владимира[54]54
  Володя Липницкий – младший брат Саши Липницкого – в прошлом теснейший друг Михаила Файнштейна. Известен как ненавистник иностранных дипломатов, о чем не раз им заявлял и лично, в беседе, и прилюдно, при большом скоплении народа, но по природе своей всегда был добрейшим человеком.


[Закрыть] – свидетеля всех тех «ревущих восьмидесятых»).

Его, Володина, история жизни заслуживает отдельной главы в любой книге, где оно упоминается. Пусть не будет исключением и эта книга.

Включаю эти истории из соображений, о которых вы узнаете чуть позже.

Володя был по-московски открытым человеком, и ни в чем у него не могло быть полумер. Жил громко, с большим количеством приятелей и ежедневно шалил в московских ресторанах, но не так, как вам это показывают в кино.

Напитки были основой смыла времяпрепровождения.

Ни в коем случае не сочтите эту милую привычку каким-то злостным нарушением общечеловеческой морали.

Боже упаси!

Он делал это вдохновенно, подолгу, с наслаждением, не прерывая это занятие ни на мгновение, даже во время смены заведений. Все было бы практически в норме, если бы не одна деталь – самому ему от этого с годами становилось все хуже и хуже.

Я имею в виду его здоровье.

Он начал входить в то самое состояние, когда не пить – плохо, а пить – еще хуже.

И вот его старший брат решил помочь. Был найден какой-то гений наркологии, который взялся произвести над Володей экстремальный опыт.

Как утверждают очевидцы, смысл этого действа заключается примерно вот в чем – пациенту делают укол, после чего предлагают выпить. А дальше от первого же стакана он начинает очень болезненно умирать. Умирает, умирает, умирает…

Короче, как у митьков: «Брат Митька помирает – ухи просит!..»

А тут вдруг доктор ему на помощь, раз, и еще укольчик…

Очухивается человек, доктора благодарит за то, что его от смерти спас (это за свои же деньги-то!). Обнимать начинает, целовать.

А доктор ему: «Вот видишь, сейчас я тебя спас от смерти, а если еще стакан выпьешь где-нибудь, так меня там рядом и не будет. Примешь муку лютую и помрешь-таки!»

Вот такой это был, как говорят, метод.

Долго ли, коротко ли, а наступил в доме семейный праздник – день рождения старшего брата Саши.

Дом – полная чаша, гостей – не разойтись, закуски – столы ломятся, а выпивки, да какой вкусной, и на вид, и на цвет красивой, столько, что об этом и говорить неприлично.

Смотрел на это Володя, смотрел, да и…

В общем, взял он со стола бутылку водки, заперся в туалете, открыл, винтом выпил до дна и сел в уголке помирать…

Каково же было его искреннее удивление, когда он обнаружил себя через несколько часов в том же месте, живым и здоровым, с перевесом только что в сторону похмелья.

Вот состояние, доступное просветленности только истинного буддиста…

Я не буду далее распространяться о том, с каким усердием Володя продолжил свою исследовательскую деятельность в этой области…

Частым гостем в доме на Каретном был Сашин друг – Мирок. Тихий житель Москвы и Николиной Горы, он был завсегдатаем Сашиной домашней библиотеки. Подолгу, часами он мог сидеть там и читать книги по древнерусскому искусству не шелохнувшись, и мы с уважением начинали переходить на шепот в его присутствии.

Лишь спустя годы общения с ним я понял истинный смысл этих занятий, скрытый далеко от непосвященных глаз. Удивительная способность Мирка к концентрации была феноменальна, но была она продиктована каждый раз лютым похмельем, которое он с годами просто коллекционировал в себе.

Сначала от отсутствия денег на опохмеление, а затем уже и из настоящего коллекционного азарта он научился выдерживать феноменальные паузы между желанием и его реализацией.

Вот конкретный пример.

Мы зашли как-то раз утром в «Пивные автоматы», что находились напротив, через Садовое кольцо, от дома на Каретном, сами понимаете с какой целью.

Надо сказать, что это изобретение, «Пивные автоматы», начисто разрушало питерский образ ларька, потому что лишало процедуру получения пива двух основных составляющих – очереди и крановщицы-продавца.

Очередь, конечно, была, но не в общепринятом понимании этого слова.

Здесь же нужно было найти кружку, а для этого приходилось пасти уже выпивающих, не сводя с них глаз, и тут же хватать ее прямо из их рук, не расслабляясь ни на секунду. Где-то, видимо, был и продавец, но он находился за желанной стеной автоматов и уже никого не интересовал.

…Среди посетителей в тот момент был и Мирок. Он стоял у стола и внимательно смотрел на наполненную пивом кружку. Смотрел не отводя глаз, не реагируя ни на кого из окружающих, включая и нас.

Концентрация была космически предельной.

За этим занятием мы его и оставили, отправившись на поиски кружек и налива. Спустя длительное время, когда нам удалось наконец запастись всем, что хотели, мы собрались у его стола и начали пить пиво.

Мирок был в той же позе, в которой мы его оставили. Пива в кружке не уменьшилось, только пена спала…

За разговорами и повторами полчаса пролетели незаметно, а может быть, и больше. Пришло время бежать дальше.

Мирок был неколебим в своем состоянии и концентрации. Кружка стояла, готовая буквально лопнуть под его взглядом или прожечь стол под действием высоких астральных температур…

Говорят, что в тот день он выпил пива, но нам это увидеть было не суждено…

На самом деле я привожу эти примеры из жизни наших старых друзей с определенной целью – необходимо понимать, что разница между Петербургом и Москвой – огромна.

Ну посудите сами, кто тогда, в восьмидесятые, в городе на Неве мог так отчаянно рисковать своей жизнью ради истинного наслаждения и удовольствия?

Кто в городе трех революций был способен тогда на столь высокую концентрацию и силу духа во имя постижения тайн смирения и познания прекрасного?

Питерскому жителю вообще не свойственны ни упрямство, ни излишняя активность, тем более в достижении поставленной цели.

Мы на фоне своих «чухонских нимф» так привыкли, что за нас все должно произойти само, что уже не хотим много и от этого не достигаем оного. Мы привыкли к размеренному, поступательному логическому развитию любого процесса, а москвичи же наоборот…

Но вернемся к дому на Каретном.

Попадая туда, не обласканный роскошью в те годы советский рокер оказывался как бы «принятым в приличных домах».

Это является необходимой частью взросления любого рокера, даже такого уровня как The Beatles. Не прими их в свое время Королевский британский дом, не выросли бы из них впоследствии настоящие английские «парубки» с едким налетом светскости.

Я не хочу сказать, что не окажись Сашин дом на пути ленинградско-питерского рока, не было бы такого изобилия общесоюзных звезд, – нет, я не это имею в виду! Но есть шанс, что разбрелись бы все они по «окошкам отдельных квартир», и на этом все бы и кончилось…

Третьяковка и Пушкинский были всегда доступны в выставочные дни благодаря его стараниям и его друзьям, а об Эрмитаже, где многие оказывались, живя рядом, лишь благодаря Сашиным наездам в Ленинград, вообще замечу шепотом….

…Да, об «Эрмитаже»! В Москве есть свой «Эрмитаж». Это большой тихий сад напротив Петровки, летний театр и ресторан. Так было тогда, в восьмидесятых, и раньше…

То, что касается «…и раньше», то Володя Липницкий повторил здесь подвиг Шемякина. Случилось это задолго до концертов там «Аквариума».

Владимир Семенович Высоцкий[55]55
  Владимир Семенович Высоцкий – гений.


[Закрыть] как-то раз выпивал с Шемякиным[56]56
  Михаил Шемякин – крупный русский художник в Нью Йорке, друг Владимира Семеновича Высоцкого.


[Закрыть] в парижском «У Максима»[57]57
  «У Максима» – всемирно известный ресторан в Париже, поражающий воображение закусками и ценами.


[Закрыть] и имел неосторожность петь там по собственной инициативе со сцены. К слову сказать, в этот момент за соседними столиками сидела «таганская» элита под предводительством Любимова[58]58
  «Театр на Таганке» – театр. Юрий Любимов – один из самых противоречивых режиссеров в советско российском театре.


[Закрыть] и культурно принимала гастрономические изыски.

Тут подошло время «Где мои 16 лет на Большом Каретном?». Во-во! Большой Каретный – это как раз и есть адрес ресторана «Эрмитаж».

Шемякин сквозь водочный туман расслышал:

«Где мой черный пистолет…»

«А где мой черный пистолет?» – пролетело в мозгу…

Тут он посмотрел вокруг и заметил, что ресторан пуст. Никого в нем не было. Он обомлел – только что Володя пел, Любимов сидел, официанты бегали, и на́ тебе – никого!

Присмотревшись внимательнее, он заметил людей под столами. Оказывается, за это короткое время, пока в мозгу носились последние слова, он успел достать свой пистолет, да еще пальнуть разок-другой в потолок.

Вот все и легли на пол…

Высоцкий выволок его черным ходом из ресторана.

…Так и Володя Липницкий то же самое проделал в «Эрмитаже», только без песен и стрельбы.

Его, обсчитав и неосторожно оскорбив словом, полупьяного (а я писал, что иного состояния у него и не было никогда, в хорошем понимании этого слова), вытолкали оттуда.

Володя не стал доказывать свою правоту словом, но фразу произнес: «Сейчас вы у меня все ляжете…»

Ему вслед только усмехнулись.

Через полчаса он вернулся, вошел в пальто в зал… Дальше как в кино, он достал из-под него большое ружье и…

Сцена повторилась, как «У Максима», с точностью «до наоборот», с той лишь разницей, что здесь не было Любимова.

Увидев позорное падение своих противников, он с презрением опустил ружье и вышел на улицу…

Его душа была отмщена, а крутой нрав затих перед этой жалкой картиной нечеловеческого позора…

Вот истинный пример человеческого смирения и победы над гордыней!

Но к чему это я? А вот к чему!

«Эрмитаж» вскоре стал местом выдающегося концерта, который можно отнести к финальной части независимой эры российского авангарда и той же части российского рок-н-ролла. Это был концерт «Аквариума» с Владимиром Чекасиным[59]59
  Владимир Чекасин – суперсаксофонист, участник самого знаменитого трио восьмидесятых «Ганелин – Тарасов – Чекасин» (ГТЧ).


[Закрыть] и Валентиной Пономаревой[60]60
  Валентина Пономарева – певица с уникальными вокальными особенностями. Непревзойденная исполнительница любых импровизаций и романсов, особенно на музыку Андрея Павловича Петрова.


[Закрыть].

Плясали все.

Чекасин вылезал на сцену через суфлерскую будку, Валя плясала со мной, Фаготом и Севой, взявшись за руки и разгуливая из одного конца рампы в другой.

Ритм то прерывался, то спонтанно возникал вновь. Соло на саксофонах не останавливались даже в самых интимных, с точки зрения текста, местах.

Публика ошалело на все это взирала и не могла понять, начался концерт или закончился. Этого не мог понять ни один из присутствовавших, поскольку все превратилось в сплошное авангардное соло.

Уровень напряжения в зале был как раз точно такой же, как и при тех событиях, о которых я только что рассказывал выше.

Кто-то стоял над всем этим, а кто-то лежал под столами… Полная идиллия!

Настоящий авангард и рок-н-ролл.

Или наоборот!

Если быть до конца справедливым, то исключительно благодаря Москве и ее жителям «Аквариум» был замечен и обласкан славой.

Насильственно превращенный в город «третьей категории», Ленинград – Петербург продолжает и по сей день представлять только сокровищницу, моду формирует исключительно Москва.

Как ни обидны такие слова мне, но это исторический факт, во всяком случае в том, что касается нашего жанра, о котором в этих строках идет речь.

Не будь московского интереса, многие и остались бы «мелкопоместными князьками» у себя в городе (я имею в виду Питер). Но это материал для другой книги.

Столичный город подарил много знакомств, но самыми замечательными с точки зрения расширения сознания и рамок дозволенного стали конечно же «киношники». Причем в хорошем понимании этого слова.

Время кино

Первыми сделали попытку тогда ВГИКовские студенты Саша Ильховский и Саша Нехорошев[61]61
  Александр Ильховский и Александр Нехорошев – верные сыны российского кинематографа, фактом причастия к которому доказали его состоятельность.


[Закрыть]. Они нашли нас в Ленинграде и пригласили в Москву на съемку кинокартины.

Фильм был, как ветер, прост и незатейлив – сидит молодой главный герой у себя дома, точнее в квартире, которую снимает, и принимает друзей или не совсем друзей.

И как-то от каждого очередного посещения становится ему все более и более тоскливо, силы совсем на исходе, и даже в холодильнике остается один плавленый сырок… Вот, казалось, и все, что осталось от жизни, да не тут-то было, с улицы доносятся знакомые голоса, он радостно машет с балкона в ответ… И вот весь его дом наполнен старыми друзьями, все играют и поют.

Абсолютная идиллия и совершенство.

Эта короткая курсовая работа кинооператора Саши Ильховского и звукорежиссера Саши Нехорошева была для нас входом в новое, доселе неизведанное пространство кино и в конечном итоге стала такой же «курсовой» на будущем интересном поприще «Аквариума» в кино.

Как и любая музыкальная деятельность, что в своем городе, что на выезде за его пределы, – киножизнь полна всяких смешных неожиданностей. Не обошлось без них и при этих первых съемках.

По замыслу авторов, нам нужно было отснять план, как друзья, а их, без всякого сомнения, играли все члены группы, идут и подходят к дому героя. Героя, без какого-либо сомнения, играл Борис. Все просто, да не все…

Квартира, в которой проводились съемки, находилась в доме, что расположен в самом конце небольшой улицы, недалеко от Мосфильма, и единственной достопримечательностью которой, после того факта, что там и по сей день живет Саша Нехорошев, являлось Шведское консульство и строившееся поодаль Германское.

И если за строительством германских апартаментов присмотр был еще не такой шустрый, то за шведским смотрели с особой тщательностью. Причем опять же надо понимать, что смотрели тогда не теми глазами, что сейчас. Опасность в те времена представляли не арабские террористы или курдская армия, а собственные граждане, что могли в любой момент сигануть через забор и попроситься в Швецию на постоянное место жительство, минуя местный ОВИР.

От этого складывалась анекдотическая ситуация – не шведы охраняли свое посольство, а советские спецслужбы. И тут было ясно, что и птица не пролетит незамеченной.

Напоминаю, на дворе стоял 1982 год!

Так вот, эта самая улица, по которой нам неминуемо пришлось ходить, и тянулась вдоль забора этого самого строения. Тротуар, мелкие кустики и забор, причем не такой и высокий.

Но и это еще не все. Никакой видимости, что это может быть съемка, на улице или вокруг дома и в помине не было. Съемки-то происходили из квартиры, а квартира была почти на последнем этаже высоченного современного московского дома, причем даже балкон был углублен внутрь фасада, и вместо перил была модная современная бетонная глухая плита.

Короче, ничего нельзя было заметить из того, что делало бы любые наши последующие действия причастными к съемкам кино.

И вот представьте себе следующее.

Компания молодых людей со всеми возможными признаками свободомыслия как в прическах, так и в одеждах, собирается у забора дипломатического представительства. Достается из карманов совсем диковинная штука – коротковолновая портативная радиостанция (в те времена и у милиции такого не было), и начинается:

– Алло, Саша, ты как?

– Все в порядке?

– Готовы!

– Все на месте?

– Идем!

– Мотор!

После чего вся компания, как по команде, снимается с места и начинает двигаться вдоль консульского забора, весело прыгая и что-то невразумительно крича. Причем двигается до нелогичного медленно, размахивает руками и ногами, вообще ведет себя весьма активно. В таком режиме проходит всю улицу и скрывается в парадной.

Наблюдавший за этой процедурой с балкона своего дома Саша Нехорошев рассказывал, как из, казалось бы, пустых кустов, что подле самого забора, недалеко от нас, а мы его так и не увидели, материализовался человек в неброской рубахе с авоськой в руках и уставился в нашу сторону, а еще несколько прохожих остановили свой небыстрый ход и стали внимательно, без тени праздности, присущей зевакам, наблюдать за происходящим.

Жизнь вокруг злосчастного забора, что текла своим размеренным чередом, в одно мгновение изменилась, и в воздухе возникло какое-то неплановое напряжение, словно пришло «время Х» и что-то могло начаться…

Через короткий промежуток времени все повторяется с точностью до кальки. Те же люди, я имею в виду нас, по тому же сценарию проделывают те же действия.

И так раз пять, а может, и более…

О всем, что происходило вне пределов моего повествования, можно только догадываться. Какой переполох мы произвели своими действиями, сейчас уже не узнает никто, может, его и не было, но выглядело это смешно, как с наших позиций, так и с любой другой стороны.

Определенная известность в некоторых «органах», назовем их «спецорганами», а точнее осведомленность о нас, не всегда имела свою отрицательную сторону. Вот конкретный пример.

Произошла со мной в Ленинграде такая история – я имел «наглость» выйти прямо на Невском проспекте и прямо из дипломатической машины. Напоминаю, на улице «ревущие семидесятые». Это была служебная машина одного моего, да и не только моего, приятеля – американца Дэна Гроссмана. Причина была банальная, я ехал после одной вечеринки за город с Московского вокзала, а он жил рядом на Пушкинской улице. Грех не подвезти приятеля, т. е. меня, с общей вечеринки! Так Дэн и сделал.

Казалось бы, что тут странного, но как я заблуждался… Дальше как в настоящих шпионских фильмах… Меня арестовывают. Прямо посреди Невского, на глазах у прохожих и Дэна в том числе.

Даже не арестовывают, а как-то странно «метут»… Милиционеры, ничего не объясняя, забирают у меня документы и начинают водить за собой. Сначала в «Опорный пункт правопорядка», затем им подворачивается ПМГ, и я катаюсь около часа в ней по разным адресам…

В общем, долго ли, коротко ли, а оказался я в привокзальном отделении милиции вместо последней электрички, которая давно уже ушла, и времени на вокзальных часах было за час ночи.

Еще раз напомню, что мне так и не сказали, за что таскают. Да кто в те времена кому объяснял, за что задержали? Может, именно это и подсказало мне мои следующие поступки.

Оказавшись перед лицом дежурного офицера, которое не очень-то походило на лицо, я еще до того, как меня попробовали поместить в «аквариум», успел крикнуть ему, чтоб он звонил дежурному по КГБ города, и назвал свою фамилию. Свою принадлежность к «Аквариуму», но уже как группе, я поведал ему также в этом потоке информации…

Надо отдать должное его расторопности, если это слово уместно в данной ситуации, поскольку он тут же кивнул своим, чтоб пока меня не трогали и ждали дальнейших распоряжений.

Последующее я наблюдал с любопытством и особым вниманием.

Этот офицер куда-то позвонил, какое-то время что-то произносил сам, а после этого долго молчал, не отрывая трубку от своего уха, потом опять что-то произносил, переспрашивая мою фамилию, потом вновь молчал.

Скорее всего, ему говорили что-то очень важное, да так, что в ответ он мог только помалкивать.

Что бы там ни было, а после окончания такого разговора я был практически вытолкан из отделения, практически взашей, и так же без объяснения причин.

Волшебное слово «Аквариум» помогло, словно панацея, и я опять был на свободе…

Фильм, который впоследствии получился по-настоящему милым и как общий первенец, и с точки зрения произведения искусства вообще, был не единожды показан в Москве, Питере и, наверно, в других городах. Его «прокатная» история известна лишь его авторам – Сашам: Ильховскому и Нехорошеву, что делает факт его (фильма) существования окончательно загадочным.

Сейчас он лежит у кого-то из них дома и ждет своего исторического часа. Пусть ждет, господь с ним!

Следующей многозначительной фигурой в общении «Аквариума» с российским кинематографом был Олег Евгеньевич Осетинский[62]62
  Олег Евгеньевич Осетинский – киносценарист, отец известного ребенка пианистки Полины Осетинской (на момент издания книги – далеко не ребенка).


[Закрыть]. Этому столпу советской киносценаристики принадлежит целый период, хотя и короткий, деятельности отечественного рока.

Его «железным крылом» были на некоторое время накрыты сразу два коллектива этого апокалиптического жанра – рок-музыки: «Аквариум» и «Зоопарк».

Он пришел неизвестно откуда и сразу начал всех учить.

Дело это завсегда полезное, но смотря для кого.

Тут я подразумеваю и учителей, и учеников, поскольку во многих случаях не совсем понятно, кто кого учит.

Получать знания и уроки бесплатно, на халяву, так сказать, это дело хорошее, но во всем необходимо знать меру. В те времена меры не могло быть ни в чем.

Осетинский приезжал в город, селился в «Прибалтийской», в апартаментах, и начинал «жить»!

Выглядело это достаточно прозаично, но для непосвященного зрителя могло казаться фантастическим – концерты в самых дорогих гостиничных номерах города!

Тут ему везло, его гостями оказывались мы с друзьями, и от этого его пребывание в Ленинграде выглядело как сплошной концерт.

Круглые сутки!

Любил он в эти часы устраивать уроки сценречи и сцендвижения. Выглядело это совсем как в театральном институте на подобной кафедре и имело интересный побочный эффект – ни Майк, ни Борис ничего для себя из этих уроков не вынесли, а скорее наоборот.

Во всяком случае, сам Боря в очередной раз отшатнулся от этого не совсем любимого слова (имеется в виду – театр) в его профессиональном понимании. Но Осетинский пыхтел и старался изо всех сил, вкладывая в каждое свое движение и жест столько значимости, что хватило бы на целую съемочную группу.

Не переводились напитки, не переводились песни, ни на секунду не прерывалось время в тех комнатах, окнами на Финский залив с какого-то высокого этажа…

Ну а затем опять была Москва. Были странные концерты, которые он мог позволить себе устраивать как известный в те годы кинематографист.

Выглядело это так.

Он снимал кинотеатр с целью проведения своего авторского вечера, а на него звал гостей, т. е. нас.

Сам же такой вечер назывался «Вечер киносценариста Олега Осетинского». Был он таковым весьма условно. Он выходил к публике и произносил одну только фразу: «Меня вы и так все хорошо знаете, так что я говорить сегодня ничего не буду, а пусть поиграют тут мои друзья…»

И уходил в глубь сцены, где располагался его стол и кресло. Мы же и сами по себе, и вместе с Майком, в интерьере Олега Евгеньевича, отчаянно музицировали, за что он изредка в знак дружеского расположения подносил тому или другому из нас то стакан чая, то чашку кофе, а то и неплохого коньяка, что было не так и уместно, но и не столь отвратительно, как могло показаться на первый взгляд.

Концерты проходили весело и при полном, до откровенной давки, аншлаге. Длились бесконечно долго и, несмотря ни на что, доставляли удовольствие и нам, и публике. Игралось легко, слушатель ликовал.

Говорят, до сих пор этот ярчайший «московский муравей» считает Бориса Гребенщикова своим учеником, а «Аквариум» – продуктом своей фантазии и воплощением своих трудов, о чем не забывает с постоянством фавна напоминать средствам массовой информации.

Пусть говорит!

А нас ждали иные приключения, которые вскоре и пришли на замену концертной деятельности кинематографиста Осетинского, которая так и осталась загадкой и по день сегодняшний. Как для нас, так и еще для множества людей самых разных профессий.

Следующим в очереди за ленинградским рок-н-роллом, а в его лице – «Аквариумом», оказался режиссер Стефанович[63]63
  Александр Стефанович – кинорежиссер. Некоторым известен как муж Аллы Пугачевой.


[Закрыть]. Но с ним оказалось совсем просто – перед своим появлением на аквариумовском горизонте он успел на весь народ честной прославиться фильмом «Душа», где сделал из наших коллег, музыкантов «Машины времени», очень сомнительных киногероев. Но он так старательно стремился привязать их образ к светлым идеалам советской действительности и одноименному художественному направлению в отечественном кино, что любой истинный ценитель группы попросту не узнал бы их, не люби он «Машину времени» столь беззаветно.

То, что он предложил нам, также было ниже всякой критики. Ни сюжетом, ни режиссурой, ни самой идеей предлагаемый фильм не был интересен, напротив, дал нам понять – иметь дело со Стефановичем нельзя!

Так мы и поступили, хотя на самом деле это оказалось не так и просто. Стефанович сумел смутить и практически убедить Бориса в том, что будущая картина станет намного лучше, если не сказать шедевром. Но после ночи рассуждений на этот счет дело было решено не в пользу Стефановича.

После отказа Стефанович еще долго бегал за Борисом по студии «Мосфильм», на которой мы по разным поводам оказывались, отзывал его в сторонку и что-то говорил, говорил…

Может, это он просто так по Борису соскучился?

Кто знает?

Следующая попытка оказалась, на мой взгляд, очень удачной. Сергей Александрович Соловьев оказался, в отличие от его безуспешных предшественников, наделен одним редким, но все же встречающимся в среде кинематографистов качеством – он мог полюбить то, над чем работал. Он мог влюбляться в своего героя и тогда тут же начинал принимать его условности, его мир и порядок ценностей. Он жил не только собой в кино, а исследовал себя в кино. От этого все, что мы видим впоследствии в его работах, – дышит теплотой его переживания.

Он был абсолютно восприимчив ко всему, что ему предлагали обстоятельства его кинокартины с позиций этики и эстетики его героя, его среды обитания.

Он был готов вставить в картину только что услышанную фразу, насладиться совершенно диковинной для его слуха музыкальной темой или неожиданной диссонирующей авангардистской находкой.

Он был всегда готов к эксперименту, если таковой предлагался, а главное – он был очень верным и преданным человеком, способным отстаивать перед другими твою правоту, может, так до конца и не понимая, чего же ты на самом деле хочешь.

Короче, Сергей Александрович Соловьев[64]64
  Сергей Александрович Соловьев – первый крупный советский кинорежиссер, что без тени фиглярства и иронии сумел услышать и увидеть за странностями авангардной и современной культуры живое, полное энергии движение вперед. С чем в том направлении и поехал…


[Закрыть] оказался тем режиссером, который и мог, и хотел снять кино одновременно понятное и в академическом, и в современном понимании этого слова.

Кино – и для той голодной до своего понимания части молодежи, и для всей оставшейся части, которой на эту первую, может, и глубоко наплевать.

Он пытался объединить и теперешних любителей сериалов, и «бунтарей» с серьгой в ухе. Малопонятно, зачем это в конечном итоге было нужно, но тогда иначе и быть не могло, тогда был период не размежевания, а объединения, и кто это чувствовал – был наверху.

В общем, все началось с «АССЫ».

Фильм был уже вчерне смонтирован, и Соловьев нам его показал в просмотровой «Мосфильма». Вообще, способов записать музыку для кино есть множество, но один мне нравится больше всего. Это когда ты как композитор до самого последнего момента не знаешь, что получилось, и идешь на просмотр как можно менее осведомленный – что тебе предстоит увидеть. Вот тогда потом – настоящая, увлекательная работа. Можно импровизировать прямо на месте, подкладывая только что родившуюся тему по «живому» материалу, меняя на ходу все, и не только музыку, но иногда и сам монтаж ей в угоду.

Мы работали так же.

Писались музыкальные фрагменты и темы в определенном настроении и темпе, а Сергей Александрович тут же брал их и нес приклеивать к изображению. На следующий день вносились обоюдные коррективы.

Так кадрик за кадриком, сценка за сценкой, нотка к нотке, фразочка к фразочке – вышел человечек! А на деле – кино!

И кто бы знал, насколько скучно любое экранное действо, если в нем нет музыки. Сколько у нас было тогда возможностей в этом убедиться.

Да простит меня «великое немое» кино! Но даже для него в конечном итоге обязательным был тапер.

Без музыки кино отказалось существовать! А после этого, уже серьезного эксперимента на «Мосфильме» на очень долгое время и мы не могли существовать без кино.

Большая удобная студия звукозаписи «Мосфильма», в отличие от любой другой студии звукозаписи именуемая «тон-студией», оказалась уютным местом для всех этих экспериментов.

Вообще о студиях звукозаписи для кино следует сказать отдельно. Это обычно просторные залы, с местами или амфитеатрами для хоров, это много пространства для размещения симфонического оркестра, это множество стационарных, далеко не переносных музыкальных инструментов типа литавр, арф, tubular bells, ксилофонов, виброфонов, роялей, челест, клавесинов, в общем, всего, что только можно представить и применить в звукозаписи. И весь этот арсенал можно использовать, включая самих исполнителей на этих и любых других музыкальных инструментах…