Текст книги "Анастас Микоян"

Глава 3
Бакинская коммуна

В декабре 1917-го Анастас Микоян – снова в Баку. У него ничего нет, никакого имущества, кроме одежды, смены белья и револьвера «Кольт».

Одевается он в военную форму без знаков отличия, гимнастёрку и штаны, и фуражку. Обувь – сапоги или ботинки.

В те годы, когда грохотала огромная война, мужчины повсеместно носили военную форму, не только на Кавказе, повсюду в стране появились десятки тысяч демобилизованных. К 1917 г. многие военные склады были разграблены, имущество растащено или распродано. Гражданские теперь тоже носили шинели, галифе и гимнастёрки, – это была самая дешёвая доступная одежда, и вдобавок прочная. Военная форма без знаков отличия потом станет фирменным брендом любой диктатуры – начиная со Сталина, основавшего эту моду, видимо, навсегда. В сознании современного человека диктатор – это мужчина в военном френче, застёгнутом под горло.

Истоки этой моды, привычки одеваться в военную форму, лежат как раз в 1917 году, когда армия перестала воевать и начала деградировать. Военная форма считалась одеждой бедняков.

Началась зима, впереди – новый 1918 год.

Анастас – молодой парень, ему всего 22, но он уже много повидал. Окончил семинарию, воевал, учился в духовной академии, вёл революционную работу. Прочитал многие сотни книг на разных языках. Лично знает многих лидеров революционного движения на Кавказе. У него нет дома, нет собственности. Деньги на пропитание он получает из кассы партии. Он всегда голодный. Он не один – вокруг него сотни таких же, как он сам. Его разум воспалён: революция совершилась, мечты сбываются. Что будет дальше – знает только Ленин и руководство партии.

Партия между тем переживает серьёзный раскол: ушли меньшевики, соглашатели; остались радикалы, самые решительные.

Анастас снова ночует где придётся, в основном у товарищей по партии. Теперь ему поставлена другая задача. Власть большевиков, власть Советов нужно защищать. Царской армии более не существует: солдаты массово расходятся по домам. Но государство всегда опирается на штыки. Началось создание новой, Красной армии. Сам Микоян пишет, что основные усилия по созданию боеспособных подразделений большевистской Красной армии в Баку пришлись на февраль–март 1918 года. Приводит и точные данные: в строй поставили около 13 тысяч красноармейцев, объединённых в четыре бригады. Железные дороги контролировали три красных бронепоезда. Красная армия состояла из интернациональных частей, а армянские и азербайджанские националисты формировали собственные боевые подразделения.

На руинах Российской империи разгоралась братоубийственная Гражданская война.

Теперь Анастас Микоян уже не агитатор, не пропагандист, теперь он – боевая единица, у него есть револьвер, и он всегда готов стрелять. У него был шестизарядный американский «Кольт», 45-го калибра.

Восьмого марта он отправил письмо Ашхен, в Тифлис, текст заканчивается фразой: «Очень благодарен, что ты взяла мои туфли у сапожника, я-то думал, что они уже пропали». Это к вопросу о том, насколько велика была в то время ценность одежды и обуви для бедняков.

* * *

Начало весны 1918 года в Баку омрачилось кровавым националистическим мятежом.

Сам Микоян точно указывает дату начала: вечер 19 марта 1918 года, в субботу. Его описание событий достаточно обширное. Он неоднократно настаивает, что бои носили классовый характер. Но современные историки склонны считать, что имел место межнациональный конфликт азербайджанцев и армян, в котором армяне взяли верх.

По всей видимости, истина лежит посередине: 19 марта в Баку произошёл политический мятеж, перешедший в стадию межнациональной резни; мятеж провалился, и большевики на несколько месяцев утвердились во власти.

Работавший в Баку британский вице-консул Рональд Макдонелл в 1938 году в лондонском издательстве Constable & Co Ltd выпустил книгу мемуаров «…And Nothing Long» («…И ничего не довёл до конца»). Биограф Шаумяна Дубинский-Мухадзе приводит обширные отрывки из этой книги, вот один из них: «То, что мы ждали, наконец, пришло. Взорвался бакинский котёл. Резня была невероятная. В течение трёх дней не было известно, кто возьмёт верх. В конечном счёте татар и “дикую дивизию” разбили. Теперь мы были при ортодоксальном большевистском правительстве со Степаном Шаумяном во главе. Дашнаки и Армянский национальный комитет оказались безвольными против популярности большевизма. Без славы вернулась на свою позицию и Каспийская флотилия».

А вот фрагменты описания самого Микояна (опять из письма Ашхен Туманян): «В одной руке держали шашку, в другой винтовку, кричали “вперед!”. Руководил бойцами я. ‹…› Мы просто целились в головы и стреляли, как и наши противники. В результате, до подхода подкрепления нам из нас 4-х двое были убиты выстрелами в лоб. Я был легко ранен в ногу, и еще какая-то шальная пуля попала мне в бок».

Сообщать такое своей возлюбленной – это, конечно, надо иметь характер. Но между Анастасом и Ашхен изначально установились отношения максимально доверительные и откровенные. На многие десятилетия, вплоть до ухода Ашхен Лазаревны из жизни в 1962 году, её супруг будет рассказывать ей всё, ничего не скрывая, не отмалчиваясь.

В теории театральной и кинематографической драматургии есть классическое понятие «конфидент»: ближайший друг главного героя; человек, которому главный герой поверяет все свои сомнения, потаённые мысли. Ашхен стала для Анастаса таким конфидентом.

Итак, мятеж удалось подавить, резню остановить. В том числе потому, что в разгар боёв националистические партии армян и азербайджанцев объявили о своём нейтралитете. Ничего более благоразумного придумать было нельзя. Политические организации создаются не для того, чтобы враждовать, а для того, чтобы договариваться.

Когда дым рассеялся, стало очевидно, что бакинские большевики сильно укрепили свои позиции, и в апреле 1918 года они образовали Бакинский совет народных комиссаров, в котором составили большинство. Председателем выбрали Шаумяна.

Далее Бакинский совнарком приступил к решительным действиям: передаче земли крестьянам, национализации банков и нефтедобывающей промышленности. Был создан Бакинский совет народного хозяйства, под председательством большевика, комиссара Ивана Фиолетова, ранее возглавлявшего Союз нефтепромышленных рабочих. Добыча нефти не прекращалась ни на один день, но теперь вся она направлялась в Советскую Россию, главным образом морем в Астрахань. Там власть Советов была установлена в январе 1918 года после кровопролитных боёв. Морской транспортный маршрут Баку – Астрахань станет для Бакинской коммуны важнейшим, а в некоторые периоды и единственным.

Микоян, по его собственным словам, принимал участие в национализации местного отделения Русского для внешней торговли банка, но (опять же по его признанию) абсолютно ничего не понимая в банковской деятельности, ограничился тем, что наклеил бумажные пломбы на все банковские сейфы, а печать банка изъял и отнёс в помещение Баксовета.

Далее события стали развиваться по наихудшему сценарию. Российская Кавказская армия, три года назад вошедшая в Трапезунд и занявшая обширные территории Турции, прекратила существование и сдала без боя все отвоёванные рубежи. Командование турецких вооружённых сил обнаружило, что противник исчез. Путь на Баку был открыт.

Уже 25 мая 1918 года турецкие войска заняли Елисаветполь (Гянджу) и стали готовиться к наступлению на Баку. По тем временам – это примерно две недели марша, через Шемаху и Геокчай.

Бакинские армяне – а их было до ста тысяч – оказались заложниками ситуации. Турецкий марш к берегам Каспия обещал новую резню, реки крови. Интересы армянских националистов и большевиков снова полностью совпали, но договориться не удалось. Дашнаки создали свои отряды, большевики – свои, Красную армию. Бежать бакинским армянам было некуда – за спиной море, край земли. Законы стратегии велели выдвигаться навстречу неприятелю, навязывая ему бои на дальних подступах. Так в конце весны 1918 года армянские боевые дружины выступили из Баку в сторону Елисаветполя, чтобы сойтись с врагом на горной дороге в районе городка Геокчай.

Микоян настоял на том, чтобы его направили в действующие части, и был назначен комиссаром 3-й бригады (добровольческой дружины) под командованием дашнака Амазаспа Срванцтяна. В другие бригады были направлены большевики Иван Габишев и Авраам Гулоян.

Амазасп, как следует из признаний самого Микояна, не проявил к нему большого уважения. Между большевиками и дашнаками был возможен лишь временный и шаткий союз, и только на платформе совместного противодействия азербайджанским националистам и турецким войскам. Формально отряд Амазаспа, весьма мощный (более 3 тысяч штыков), входил в состав Красной армии, на деле же действовал самостоятельно.

Амазасп, по всей видимости, просто попытался проигнорировать молодого комиссара.

Бригада заняла город Геокчай, где сходились дороги на Елисаветполь (Гянджу), Мингечевир и Кюрдамир, здесь столкнулась с передовыми частями наступающих турецких войск и заняла оборону. Все важные решения Амазасп принимал самостоятельно, либо в узком кругу старших командиров. Комиссар Микоян не был допущен в этот круг, и по собственной инициативе занялся тыловым обеспечением, подвозом хлеба на передовые позиции. В тех условиях – самое разумное решение.

Однако до масштабного боевого столкновения дело не дошло. Турецкие войска многократно превосходили отряд в численности и стали обходить город с флангов. Под угрозой окружения Амазасп решил отступать в Шемаху.

Микоян описал геокчайский эпизод своей военной биографии достаточно подробно. Это была его вторая война, боевой опыт пригодился. Но, к сожалению, комиссар Микоян не имел опыта штабных интриг. О запланированном отступлении ему никто не сообщил. Когда Микоян в очередной раз приехал в расположение отряда, он увидел колонны солдат, уходящие в тыл, на восток. Комиссар Микоян попытался остановить колонну с оружием в руках. Солдаты вернулись, но на следующий день отступление продолжилось. Попытка поговорить с Амазаспом ни к чему не привела – тот отмахнулся от упрёков молодого комиссара. Обдумав происходящее, Микоян решил, что имеет дело с предательством, верхом добрался до ближайшего телеграфа и отправил сообщение Шаумяну, потребовал привлечь Амазаспа к суду.

Далее произошёл неприятный инцидент, дорого обошедшийся Микояну. Его телеграмма попала в руки секретаря Шаумяна Ольги Шатуновской, молодой девушки, и она, по неопытности, передала текст в редакцию газеты «Бакинский рабочий». 22 июля телеграмма была опубликована. Амазаспу доложили, что комиссар Микоян публично обвинил его в измене. Это было тяжкое оскорбление. Охрана Амазаспа попыталась избить Микояна, чудом дело не дошло до стрельбы. Микоян уехал из отряда и больше туда не возвращался. 25 июля он вернулся в Баку.

Ольга Шатуновская впоследствии оставила воспоминания, записанные публицистом и философом Григорием Померанцем, «Следствие ведёт каторжанка». Она утверждает, что дашнак Амазасп несколько раз подсылал к Микояну убийц; в юного комиссара стреляли из-за угла, он чудом остался жив.

Судьба Амазаспа сложилась трагически. После полного установления советской власти в Закавказье он был арестован и в 1921 году умер в тюрьме в Эривани.

Оказавшись в Баку, Микоян увидел, что политическая и военная ситуация развернулась. Бакинский совет рабочих и солдатских депутатов большинством голосов высказался за то, чтобы пригласить в город английские войска. 4 августа 1918 года на пирс Бакинского порта сошли первые подразделения Британского экспедиционного корпуса. Прибыли они из Персии, и это было не вторжение: их пригласила законная на тот момент власть. Формальности были соблюдены.

Ни красноармейские отряды, ни армянские национальные дружины не смогли сдержать натиск превосходящих и хорошо организованных регулярных турецких боевых соединений, наступающих при поддержке артиллерии.

К началу августа турецкий авангард уже занимал посёлок Баладжары, откуда открывался путь на Баку по железной дороге.

Сейчас существуют две версии истории Бакинской коммуны и, если шире – истории установления советской власти в Азербайджане. Первая версия – официальная советская, существовавшая на протяжении 70 лет. Вторая – кардинально отличающаяся современная, созданная историками независимого Азербайджана.

В пользу первой версии, советской, говорит то, что она изложена непосредственными участниками событий.

В распоряжении автора – свидетельство Анастаса Микояна, изложенное в его книге «Дорогой борьбы» (1971), и затем, с незначительными изменениями в более поздней книге «Так было» (1999).

Есть второе свидетельство, многим неизвестное. Оказывается, старший сын Степана Шаумяна, Сурен, в 1927 году опубликовал в Баку свои воспоминания, под названием «Бакинская коммуна». В год выхода книги Сурену Шаумяну было 25 лет. Он, по всей видимости, имел тягу к литературному творчеству и находил для него время. Микоян сообщает, что в 1930 году Сурен Шаумян выпустил ещё одну книгу, под названием «Большевистская контрабанда». То есть воспоминания о событиях в Баку Сурен Шаумян создал самостоятельно и по доброй воле, а не по рекомендации «товарищей по партии».

Далее, следует учитывать, что младший сын комиссара Степана Шаумяна, Лев, на протяжении многих лет (с 1954 по 1971 год) работал заместителем главного редактора Большой советской энциклопедии. Лев Степанович Шаумян сам не написал воспоминаний, но, очевидно, оказывал помощь и консультировал и Анастаса Микояна, и историка Дубинского-Мухадзе, биографа своего отца. Оставил Лев Шаумян и прямое свидетельство: сохранился текст его лекции «Расстрел 26 бакинских комиссаров английскими интервентами» (опубликован в Москве отдельной брошюрой в 1949 году).

Если предположить, что некая «подлинная», «настоящая» история Бакинской коммуны 1918 года искажена – тогда получается, что солгали и Анастас Микоян, и Сурен Шаумян, и Лев Шаумян, и Дубинский-Мухадзе.

Но жизненный опыт подсказывает нам, что ложь невозможно проработать во всех деталях.

Если существуют подробные свидетельства участников событий, образованных, умных людей – безусловно, опираться следует именно на них, а уже потом на теории позднейших комментаторов и интерпретаторов.

Но это не всё. Есть также и альтернативное свидетельство: мемуары английского генерала Лионеля Денстервиля, под названием «Британская интервенция в Закавказье». Денстервиль – между прочим, друг и однокашник поэта и писателя Редьярда Киплинга – не испытывал симпатий ни к большевикам, ни к турецким солдатам, однако своё дело знал хорошо, и его анализ военной и политической ситуации в Закавказье 1918 года нельзя назвать неверным или поверхностным. При этом Денстервиль владел русским языком и признался на страницах своей книги в «известных симпатиях к России».

Сличение текстов Микояна, Сурена Шаумяна и Денстервиля в значительной степени позволит читателю составить объективный взгляд на историю Бакинской катастрофы большевиков.

По свидетельству Сурена Шаумяна, англичан в Баку активно приглашали эмиссары Армянского национального совета, дашнаки, а также представители эсеров, ещё в апреле 1918 года. Первоначально речь шла о мощной силе в 40 тысяч штыков, но на деле численность британского соединения едва достигала 3 тысяч. Сурен Шаумян называет цифру в 300–400 человек. Также известно, что британцы привезли четыре броневика «Остин». Большинство британских солдат были индусами, носили чалмы.

После того как главный орган власти – Бакинский совет – проголосовал за приглашение британцев, Совет народных комиссаров сложил полномочия; это случилось 25 июля. 31 июля власть перешла к новому органу власти, так называемой Диктатуре Центрокаспия, полное наименование – Диктатура Центрокаспия Президиума исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов. В его состав вошли эсеры, меньшевики и дашнаки.

В этих условиях большевики приняли решение об эвакуации в Астрахань всех частей Красной армии, с оружием, артиллерией и бронемашинами.

Об эвакуации Коммуны объявили официально, выпустили воззвание. Шаумян опубликовал в газетах несколько статей. Выход пароходов согласовали с портовыми властями. 31 июля пароходы вышли в море, но далее их догнала канонерская лодка «Ардаган», под дулами её орудий суда были возвращены в порт.

Конечно же, попытка отступления Красной армии была воспринята частью населения Баку как предательство. На англичан, наоборот, смотрели как на спасителей. Для достижения психологического эффекта генерал Денстервиль приказал своим солдатам пройти маршем по центральным улицам города.

Однако впоследствии оказалось, что бакинские комиссары во главе с Шаумяном были правы. Английский отряд продержался против наступающих турок едва три недели, а затем эвакуировался морем, точно так же, как это предполагали сделать большевики. В противном случае англичан, как и красноармейцев, ожидало полное уничтожение.

Уход из Баку большевики полагали временным и вынужденным маневром. В городе решили создать несколько нелегальных групп и типографию. Анастас Микоян вызвался остаться нелегалом, и ему не возразили.

Четырнадцатого августа большевики предприняли вторую попытку отступления. 17 пароходов (по другим источникам – 15) покинули бакинский порт, увозя комиссаров, членов их семей, рядовых красноармейцев (до 3 тысяч штыков), оружие, технику и даже лошадей.

Микоян остался в Баку.

Это обстоятельство требует развёрнутого комментария. Анастас Микоян никогда не входил в Бакинский совет народных комиссаров. Он работал агитатором, писал статьи, распространял газеты, участвовал в боевых действиях, проводил национализацию и аресты, но действовал как рядовой большевик, один из множества. Если бы он был широко известен, как один из большевистских лидеров – он бы покинул город вместе с Шаумяном. Но он остался. Объяснение может быть только одно. Анастас Микоян к тому времени прожил и проработал в Баку ровно год (3 месяца в 1917 году, 9 месяцев в 1918 году), и, несмотря на свою бешеную активность, пребывал в ранге рядового революционера, такого же, как десятки других молодых парней. Попросту говоря, Микояна мало кто знал в Баку. Оставаясь на нелегальной работе, он не рисковал быть узнанным на улице.

По своему авторитету и влиянию он никогда не стоял на одном уровне с Шаумяном, Джапаридзе, Коргановым и другими создателями бакинской коммуны. Такова, возможно, главная причина, по которой 21-летний Микоян уцелел, когда бакинские комиссары были казнены.

Но не будем забегать вперёд.

15 августа пароходы пережидали шторм, 16 августа флотилию настигли военные суда Центрокаспия и обстреляли. Под угрозой гибели людей, после переговоров и длительных маневров, Шаумян, Корганов и другие комиссары приняли решение о возвращении в порт и сдаче. 17 августа все пароходы вернулись в Баку. Матросы Центрокаспия разоружили красноармейцев. Всех комиссаров Бакинского совнаркома арестовали. Далее они были обвинены в измене. Против них открыли следствие в военно-полевом суде. В этот день Бакинская коммуна фактически прекратила существование.

Как утверждает Денстервиль, его солдаты храбро сражались, пытаясь остановить турецкое наступление, но без особого успеха. 12–13 сентября, после трёх недель боёв, британские отряды организованно отступили в порт, погрузились на корабли и ушли в Персию.

Иными словами, и сугубо гражданский большевик Шаумян, и профессиональный офицер Денстервиль приняли одно и то же решение, с разницей в три недели, а именно: уходить, сберегая людей и оружие. Только уход Красной армии из Баку был объявлен предательством, а столь же организованный уход британцев – благоразумным маневром.

Диктаторов Центрокаспия то ли предупредили об уходе британцев, то ли нет. Сам Денстервиль пишет о диктаторах высокомерно и снисходительно. Скорее всего, их никто не информировал. Около 14 сентября диктаторы также бежали. Военные суда Центрокаспия стояли под парами, готовые отчалить в любой момент.

Уход британцев спровоцировал панику. Толпы гражданских бросились в порт, в попытке добыть себе места на отплывающих пароходах.

Теперь дадим слово Сурену Шаумяну. Орфография текста 1927 года сохранена.

«Примерно 12 сентября английские войска, не предупредив диктатуру, погрузились на пароходы и отправились в Энзели. Правительство, проснувшись на следующее утро, увидело себя покинутым “доблестными” союзниками, и ему ничего не оставалось делать, как самому броситься на пароходы.

Что касается наших товарищей, сидевших в тюрьме, то они были забыты правительством. Оставшиеся на свободе товарищи, главным образом тов. Микоян, несколько раз в последние дни обращались к правительству с требованиями эвакуировать арестованных в один из портов Каспийского моря. (Требовать освобождения было бы бессмысленно, поскольку против них подготавливался судебный процесс с явной тенденцией подвести их под смертный приговор). Следовательно, говорить о том, что арестованные действительно были забыты, не приходится. На напоминание тов. Микояном и др. дважды ответили отказом. Стало ясно, что правительство подготовляет фактическое уничтожение большевиков, предполагая выполнить это руками турецко-мусаватистских банд. ‹…› За несколько часов до сдачи города – вечером 14 сентября тов. Микоян отправился в помещение Диктатуры, надеясь в последний раз вырвать приказание об эвакуации арестованных. Одновременно группа товарищей в шесть-семь человек, вооружившись револьверами и ручными гранатами, пошла к тюрьме, дабы в случае неудачи тов. Микояна пытаться силой вывести из тюрьмы арестованных товарищей. Возлагать большие надежды на это предприятие, конечно, не приходилось. Слишком ничтожна была сила в три-четыре револьвера и две-три ручные гранаты. ‹…› Группа поджидала прихода тов. Микояна около тюрьмы. Неожиданно она была задержана матросами, заподозрившими в них турецких шпионов. Пока выяснилась личность этих товарищей (конечно, назвавшихся другими фамилиями), тов. Микоян пришёл к тюрьме. Оказалось, что правительство уже эвакуировалось. Случайно в Исполкоме находился один из диктаторов, эсер Велунц: который и написал распоряжение на имя председателя ЧК Далина об эвакуации арестованных и выдаче их под росписку Микояну. Распоряжение это было неофициальное. Получив его, тов. Микоян оправился к Далину. Последний написал приказание начальнику тюрьмы о выдаче под ответственность тов. Микояна арестованных товарищей. В качестве конвоя в распоряжение Микояна было дано двенадцать человек при оном отдалённом командире. Когда задержанные для выяснения личности вышеупомянутые товарищи были освобождены, все арестованные были уже выведены из тюрьмы тов. Микояном. Проходя по Баилову группа арестованных подверглась ружейно-пулемётному обстрелу со стороны противника. Конвой в панике разбежался, и таким образом наши товарищи фактически, только благодаря трусости своих конвоиров, оказались на свободе. Оставшись единственным «тюремщиком», тов. Микоян, не долго думая о своём долге перед Диктатурой, вместе со всеми товарищами погрузился на единственный пароход, ещё не отошедший от пристани. Это был пароход «Туркмен», предоставленный для эвакуации отряда Амирова. На рассвете 15 сентября этот пароход отошёл в Красноводск. В тот же день город был взят турецко-мусаватистскими бандами».

К свидетельству Сурена Шаумяна следует добавить, что сам он, 16-летний, также участвовал в освобождении своего отца и других комиссаров, входил в группу товарищей из «шести-семи человек, вооружённых револьверами и ручными гранатами».

Выйдя в море, пароход «Туркмен» взял курс на Астрахань. Помимо комиссаров, чудом выбравшихся из тюрьмы, на судне находилось около 600 беженцев. Но команда парохода стала протестовать: семьи матросов находились на других пароходах, шедших в Красноводск и Петровск. Оказавшись в Астрахани, матросы рисковали потерять своих близких на неопределённый срок. Капитан решил поворачивать на Красноводск. По свидетельству Сурена Шаумяна, большевики могли под угрозой оружия заставить команду направить судно в Астрахань, но в этом случае быстроходные канонерские лодки Центрокаспия догнали бы «Туркмена» в открытом море и в лучшем случае арестовали бы, а в худшем – потопили.

В результате «Туркмен» пришёл в Красноводск: город на восточном берегу Каспийского моря. Отсюда шла железная дорога в Туркестан, на Ашхабад.