Текст книги "Анастас Микоян"

Ходу морем на корабле от Баку до Красноводска по спокойной воде около суток. «Туркмен» пришёл в Красноводск днём 16 сентября. Город контролировало Закаспийское Временное правительство, официально пригласившее к себе, точно так же, как и в Баку, британские военные соединения под командованием генерал-майора Уилфрида Маллесона.

Ночь «Туркмен» простоял на рейде и встал под разгрузку утром 17 сентября.

Все пассажиры «Туркмена» были профильтрованы сразу же, в порту, у всех проверили документы и обыскали личные вещи. Оружие изъяли. Членов Бакинского совнаркома арестовали, вместе с их семьями и сопровождающими. Всего было арестовано 35 или 36 человек, в том числе жена Шаумяна Екатерина, оба его сына (Левон и Сурен), а также жёны комиссаров Варвара Джапаридзе, Ольга Фиолетова, Мария Амирова, Сатеник Матикян и Марго Туманян. Как утверждает сам Микоян, арест производился по указаниям стукачей-провокаторов из числа пассажиров и команды парохода. Те же провокаторы сообщили, что комиссары везут с собой огромную сумму золотом, изъятую в бакинских банках. Но никакого золота в имуществе комиссаров не нашли.

Микояна, как и прочих, также обыскали и отобрали револьвер, а затем предложили отправиться восвояси. Однако он увидел, что Шаумяна, его жену и сыновей отвели в сторону и поместили под охрану, и добровольно к ним присоединился.

Задержанных поместили в так называемый арестный дом, мужчин в одну камеру, женщин в другую. Там они просидели двое суток, с вечера 17 сентября до вечера 19 сентября. 19 сентября в камеру к мужчинам зашли охранники и вызвали по списку 26 человек.

По официальной советской версии, написанный от руки на бумажке список из 26 фамилий был изъят при обыске у комиссара Корганова. По этому списку Корганов, ещё находясь в Баку, в Баиловской тюрьме, и выбранный старостой, распределял среди арестованных продовольствие, передаваемое с воли.

В мужской камере красноводского арестного дома находилось 30 человек. Вывели 26, остались четверо: Анастас Микоян, Левон Шаумян, Степан Шаумян и большевик Самсон Канделаки. Только этих четверых можно назвать полноценными очевидцами и свидетелями произошедшего. Из этих четверых трое оставили свидетельства: Анастас Микоян – в двух своих мемуарных книгах; Лев Шаумян – в лекции под названием «Расстрел 26 бакинских комиссаров английскими интервентами»; Сурен Шаумян – в книге «Бакинская коммуна» и в официальных свидетельских показаниях на суде в Баку в 1926 году.

Элементарные соображения здравого смысла предлагают всякому заинтересованному читателю опираться прежде всего на свидетельства этих троих фигурантов, как непосредственных участников событий. Иными словами, если трое говорят, что было вот так – значит, оно было так.

Сам список не сохранился. Но помимо членов Бакинского совнаркома, из камеры в ту ночь забрали и рядовых большевиков: Ивана Николайшвили, Ираклия Метаксу, Исая Мишне.

Жёны комиссаров находились в другой камере и в событиях никакого участия не принимали.

Куда выводят вызванных по списку – разумеется, охрана умалчивала.

В ту же ночь 26 большевиков отвели к железной дороге и поместили в отдельный вагон поезда, идущего в Ашхабад. В ночь с 19 на 20 сентября поезд остановился на 207 версте дороги, между телеграфными столбами 118 и 119. Бакинских комиссаров вывели из поезда, отвели в сторону и казнили. Согласно официальным документам, комиссаров изрубили на куски, секли шашками, били лопатами, головы разбивали прикладами винтовок. В каждого вдобавок выпустили пули из винтовок и револьверов. Головы отделили от тел и бросили рядом. Некоторые отсечённые головы вдобавок размозжили.

Растерзать 26 здоровых крепких мужчин, способных оказать сопротивление, пусть даже и безоружных, – дело довольно хлопотное. Можно предположить, что в преступлении участвовал большой отряд, не менее 50 человек, рядовых исполнителей и их командиров. То есть это была масштабная бойня, заранее спланированная, просчитанная и организованная. Зачем нужно было отрубать головы и обезображивать тела – остаётся неясным. Зверский, бесчеловечный характер ликвидации остаётся на совести организаторов. Тела убитых присыпали песком. Покончив с делом, отряд палачей вернулся в вагоны, и поезд проследовал далее в Ашхабад.

В 1920 году, после установления советской власти и в Баку, и в Туркестане, было открыто следствие по факту убийства, место казни разыскали, тела эксгумировали и обследовали. Была образована специальная комиссия ВЦИК РСФСР, её возглавил эсер юрист Вадим Чайкин.

Согласно официальной версии, приказ о казни отдали первые лица Закаспийского Временного правительства, эсеры Фёдор Фунтиков и Кун.

Согласно той же версии, казнь осуществилась при одобрении командующего Британским экспедиционным корпусом генерала Уилфрида Маллесона и британского политического представителя, резидента британской разведки Реджинальда Тиг-Джонса.

Впоследствии, уже в совсем другие времена, в середине 60-х годов, Лев Шаумян вступил в переписку с сыном генерала Маллесона, и отрывки из писем опубликовал в журнале «Советский Союз» в 1967 году. Факт участия британских офицеров в расправе над бакинскими комиссарами так и не удалось доказать. Сын Маллесона категоричеки отрицал эту версию. Однако Лев Шаумян процитировал письменные свидетельства самого Маллесона, из которых следует, что британские войска полностью контролировали всю территорию Туркестана к востоку от Каспия. А если полностью контролировали – значит, как минимум санкционировали казнь бакинских комиссаров, а как максимум – соучаствовали.

Далее, если предположить, что трое свидетелей – Микоян, Сурен и Лев Шаумяны – договорились между собой, и представили ситуацию в искажённом виде, то зачем тогда Лев Шаумян впоследствии, спустя почти полвека, упорно искал свидетельства тех же событий, оставленные британским командованием?

Английские военные историки давно могли бы опубликовать два-три архивных документа, приказы или донесения, из которых следовало бы, что британская армия не имеет отношения к зверскому убийству 26 человек – всех самых сильных и влиятельных большевиков города Баку. Но это не было сделано.

Правительство Закаспия возглавлял паровозный машинист Фёдор Фунтиков, по убеждениям эсер. О нём известно мало. Но если паровозный машинист поднялся до главы правительства – он наверняка был очень умный и ловкий малый. Зачем ему было нужно вершить зверскую расправу, уничтожать сразу 26 человек? Фунтиков не имел к ним никаких личных счетов, и вообще не очень хорошо представлял себе ситуацию на противоположной стороне Каспийского моря.

С политической точки зрения гораздо выгоднее было не казнить бакинских комиссаров, а держать их под арестом, как заложников, для будущей торговли с противоборствующим противником, кто бы он ни был. Далее, Фунтиков и другие люди абсолютно точно знали, что Шаумян не просто глава большевиков Закавказья, но и прямой ставленник Ленина. Убийство Шаумяна было ударом по Ленину. Получается, что те, кто казнил Шаумяна, не воспринимали большевиков и Ленина как сильную угрозу. Возможно, Фунтиков был убеждённым социалистом-революционером, и получил из Баку письма или радиограммы, с прямым приказом от руководства своей партии, предать большевиков смертной казни. И подчинился приказу.

Возможно, инициатива казни исходила от англичан, но этому нет никаких доказательств. Британские офицеры относились к революционерам снисходительно и безо всякого страха, – но и без ненависти. С точки зрения военного искусства революционеров лучше было держать живыми – это ценные пленники.

В любом случае ни одна из сторон конфликта не имела прямого мотива для массовой казни. Всем было выгодно оставить комиссаров целыми и невредимыми, чтобы потом обменять на преференции. Но их зверски убили.

При этом из 30 пленников оставили в живых четверых: двоих юношей, сыновей Шаумяна, и ещё двоих молодых людей, Микояна и Канделаки. Зачем? Чтобы соблюсти видимость законной процедуры?

У нас есть воображение, давайте представим. В Красноводске в те времена проживало не более 10 тысяч населения. Это был городок, где почти все друг друга так или иначе знали. Чтобы убить 26 человек, надо собрать большой отряд минимум из 50 человек с оружием, и не простых, а самых надёжных, чтобы потом языками не трепались, и посадить расстрельную команду по вагонам, и руководить ею. Это целая большая операция, её надо подготавливать.

И конечно, про казнь комиссаров быстро прознал весь город.

Эсера Фёдора Фунтикова потом ловили и поймали, по одним сведениям в 1919-м, по другим – в 1925 году. На допросах он прямо признался, что именно британские офицеры склонили его к казни. В 1926 году в Баку состоялся суд над виновниками казни, в том числе и над Фунтиковым. На суде свидетелем выступал Сурен Шаумян. Суд приговорил Фунтикова к расстрелу.

В книге Микояна «Дорогой борьбы» эти события изложены исчерпывающе на десятках страниц, с приложением документов и фотографий; здесь добавить нечего, кроме краткого комментария.

В сентябре 1918 года на юге России большевики, захватившие власть в Баку, воевали в абсолютном меньшинстве. Большевики, по идее, были обречены. Они шли против турок, и против армянских националистов, и против азербайджанских националистов, и против офицеров царской армии. Матросы военных кораблей – эсеры и анархисты – презирали большевиков. Убийство лидеров Бакинской коммуны было, что называется, «ритуальным», и должно было знаменовать полный разгром большевизма в Закавказье, торжественное удаление лишней фигуры с шахматной доски. Огромный регион теперь должны были делить меж собой Англия и Турция. Повсюду следовало насадить марионеточные правительства и покупать лидеров этих правительств. Чтобы эти правительства враждовали меж собой, они должны были быть националистическими.

Большевиков нельзя было купить – и их убрали.

Убийство бакинских большевиков не удалось скрыть. Возможно, никто и не пытался. Уже через полгода, в апреле 1919 года, Сталин, в то время член Реввоенсовета Республики, отреагировал статьёй в «Известиях»: «Приглашая англичан в Баку и предавая большевиков, бакинские меньшевики и эсеры думали “использовать” английских “гостей” как силу, причём предполагалось, что хозяевами в стране останутся меньшевики и эсеры, “гости” же уедут восвояси. На деле получилось обратное: “гости” стали неограниченными хозяевами, эсеры и меньшевики превратились в непременных участников злодейского и низкого убийства 26 большевистских комиссаров, причём эсеры вынуждены были перейти в оппозицию, осторожно разоблачая новоявленных хозяев, а меньшевики в своей бакинской газете “Искра” вынуждены проповедовать блок с большевиками против вчерашних “желанных гостей”. Разве не ясно, что союз эсеров и меньшевиков с агентами империализма есть “союз” рабов и лакеев со своими хозяевами?»

По упоминанию Микояна, Сталин считал эвакуацию бакинской коммуны ошибкой Шаумяна. Но официальная советская версия гласит, что Шаумян был прав.

Судьба Сурена Шаумяна сложилась фантастическим образом. Он воевал в Орловской области против деникинцев и в 17 лет был награждён орденом Боевого Красного знамени. В 1930 году он возглавил первую в стране Орловскую бронетанковую школу им. М.В. Фрунзе. Он осваивал первые советские танки. В 1936 году возглавил бригаду автобронетанковых войск Белорусского и Ленинградского военных округов. В том же 1936 году комбриг Сурен Шаумян скончался от тяжёлого заболевания. Перед смертью выезжал в Австрию на лечение, оно не помогло. Подробности богатой биографии Сурена Шаумяна опубликованы. Ни один их тех, кто работал с Суреном Шаумяном, воевал с ним, служил с ним – не сказал о нём ни одного плохого слова.

Его брат Левон (Лев), как уже было сказано, стал впоследствии заместителем главного редактора Большой советской энциклопедии и пытался проводить своё расследование, искал «британский след» в убийстве своего отца, но твёрдых доказательств не нашёл.

Итак, официальная версия гласит, что бакинских комиссаров казнили активисты красноводской организации эсеров, вооружённые боевики Закаспийского правительства во главе с Фёдором Фунтиковым. Не было ни следствия, ни суда, ни приговора. Документы либо не оформлялись, либо были оформлены и потом уничтожены.

Впоследствии в советской печати были опубликованы цитаты из газеты эсеров «Голос Средней Азии» от 20 сентября 1918 года, вот одна из них: «Судьба нам снова улыбнулась. К нам в руки попали бывшие вершители судеб Баку… Среди них находится один из самых знаменитых героев Шаумян, которого давно окрестили кавказским Лениным. ‹…› Они сеяли ядовитые семена недоверия к нашим союзникам – англичанам, благородно отозвавшимся на зов бакинцев о спасении. Они все твердили, что рядом с английскими империалистами сражаться честным революционерам позор… Они в наших руках… Мы живем в эпоху варварства. Так будем пользоваться его законами. Мы не остановимся даже перед причинением ужасных мук, до голодной смерти и четвертования включительно»[3]3
  Цит. по: Смирнов Н. Дело об убийстве бакинских комиссаров // Неотвратимое возмездие. М., 1979.


[Закрыть].

Если эта статья действительно вышла 20 сентября, то написана она была как минимум днём раньше, то есть тогда, когда комиссары были ещё живы.

Факты говорят о том, что зверская расправа была задумана и подготовлена заблаговременно: возможно, ещё до прихода «Туркмена» в порт Красноводска, а если взглянуть шире – становится понятно, что Шаумяна, Джапаридзе, Корганова, Фиолетова и других комиссаров должны были расстрелять ещё в Баку, по приговору суда и с одобрения эсеров и меньшевиков.

Теперь мы возвращаемся в пустую камеру красноводского арестного дома, в 19 сентября 1918 года.

Ещё вчера в камере сидели 30 арестантов – теперь осталось лишь четверо.

Начинается новая эпопея Анастаса Микояна, тюремная.

По свидетельствам Микояна, он узнал о гибели своих товарищей только через месяц, в октябре. Что происходило в душе Анастаса в те дни – можно только предположить. Смерти он, конечно, не боялся, его характер уже полностью был выкован. Но теперь он взял на себя ответственность за двух юношей, сыновей погибшего учителя. Со Львом он будет близко дружить всю жизнь, и Лев потом сильно поможет Микояну в большом деле развенчания культа личности; это будет уже в другой жизни.

А пока они, едва оправившись от горя, сидят в душной камере весь октябрь и ноябрь. Потом их перевозят из Красноводска в тюрьму в Ашхабаде. Вместе с ними туда же перевели и женщин, жён расстрелянных комиссаров.

В декабре, январе и феврале 1919 года Анастас Микоян и братья Шаумяны сидят сначала в тюрьме города Кизил-Арват (ныне Сердар, 200 км от Ашхабада), затем в тюрьме Ашхабада. Тюремная эпопея Микояна продолжалась полгода и обошлась дорого. Он заболел цингой и валялся в тюремной больнице. Описание его отсидки в трёх тюрьмах занимает в книге «Дорогой борьбы» десятки страниц. Так или иначе, 27 февраля 1919 года узники были освобождены. На волю вышли вдовы расстрелянных комиссаров, двое сыновей расстрелянного Шаумяна, а также Микоян и Канделаки. Освобождения узников удалось добиться путём переговоров армянских активистов с эсеровским правительством Закаспия. Микоян утверждает, что освобождение санкционировали и британские военные власти, получившие рекомендацию от вышестоящего командования, то есть были задействованы и международные каналы.

Сразу после выхода из тюрьмы всех бывших арестантов разобрали по домам, люди смыли с себя тюремную грязь, почистили и обновили одежду. Возможно, так они восстанавливали силы один или два дня, но не больше; той же группой они сели на поезд в Красноводск, решив возвращаться в Баку. Вдову Шаумяна Екатерину Шаумян и обоих сыновей удалось переправить в Москву.

В марте 1919 года Микоян снова в Баку: это было его третье хождение в этот город (потом будет четвёртое, последнее). Теперь это другой Микоян, повзрослевший на целую жизнь. Он чудом избежал неминуемой гибели, потерял старших товарищей, потерял друга и учителя. Он добровольно взял на себя обязательства помогать вдове Шаумяна и участвовать в судьбе его сыновей. Наконец, он избавился от каких бы то ни было иллюзий и относительно революционной работы, и относительно своих политических врагов, начиная от националистов-дашнаков и заканчивая британскими интервентами. Теперь его лучшим другом стал револьвер, а главным оружием – опыт и здравый смысл.

В Баку теперь власть принадлежала националистическому правительству Азербайджана, опиравшемуся на военную силу британской оккупационной армии генерала Уильяма Томсона. Бакинские большевики, объявленные вне закона, тем не менее сохранили свою организацию и даже создали легальное прикрытие: так называемую Бакинскую рабочую конференцию. Но Микоян сразу же перешёл на нелегальное положение, выправил себе паспорт на фамилию Тер-Исраэлян и отпустил бороду. Обрёл он и нового старшего друга: им стал большевик Серго Орджоникидзе, приехавший в Баку в январе того же года.

Отступать было некуда: в России шла Гражданская война. Большевиков, в случае разгрома, ожидала неминуемая физическая ликвидация. Битва за революцию стала для Микояна вопросом жизни и смерти.

Он вместе с товарищами организовал несколько крупных забастовок рабочих-нефтяников. Дважды – в мае и июле – его ловили и сажали в тюрьмы, по обвинению в организации вооружённого восстания. Он посидел в Центральной тюрьме Баку, потом в Баиловской тюрьме. Из Центральной тюрьмы ему удалось сбежать, выдав себя за другого человека.

Наконец он освоил ремесло контрабандиста: занимался нелегальными поставками бензина из Баку в Астрахань. Бочки с бензином под покровом ночи грузили на рыбацкие баркасы и гнали морем в дельту Волги. Подходы к Астрахани с моря контролировало азербайджанское националистическое правительство. Большевистские контрабандисты теряли каждый четвёртый транспорт. Но если удавалось пройти – в Астрахани сгружали по десятке и больше бочек с бензином, и он немедленно попадал в баки легковых машин и грузовиков Красной армии.

В это же лето Анастас съездил домой, навестил семью, впервые за два года. И не только навестил, но и произвёл важные перестановки в семье. Всё изменилось. Отец, Ованес Микоян, год как умер. Семью теперь содержал Ерванд, старший брат Анастаса, отслуживший в царской армии несколько лет и вернувшийся домой в 1917 году. Ерванд устроился на тот же медеплавильный комбинат, на котором работал до войны, и на свой заработок содержал мать, двух сестёр и младшего брата Анушавана. Между тем младший брат, окончивший 4 класса сельской школы, показал очень хорошие успехи, и средний брат, пожив в гостях у старшего в родном селе, когда уезжал в конце лета 1919 года, забрал Ануша с собой. Он привёз его в тот же дом, где и сам получил приют, в семью Лазаря и Вергинии Туманян, и Ануш пошёл учиться.

В октябре 1919 года Кавказский краевой комитет решил направить Микояна в Москву, встретиться с Лениным, отчитаться о ситуации на Кавказе и в Закавказье, получить указания и рекомендации. Одновременно Микоян получил мандат на участие в съезде VII Всероссийского съезда советов. Помимо участия в съезде, Микоян должен был лично встретиться с Лениным, рассказать о работе кавказских большевиков и получить от вождя пожелания, указания и рекомендации.

Около 20 октября Микоян с поддельными документами отплыл из Баку в Астрахань на рыбацкой лодке, по пути попал в сильный шторм и едва не утонул. 26 октября ему удалось сесть на поезд, идущий в Москву. Регулярного сообщения не существовало, поезд ходил едва раз в неделю, а дорога занимала не менее двух недель.

Анастас Микоян впервые оказался в европейской части России.

Прибыв в Москву, Микоян сначала побывал у секретаря ЦК Елены Стасовой, и вечером того же дня отправился в Кремль.

Микоян хорошо запомнил поведение Ленина: тот жадно и внимательно слушал, когда речь шла о фактах – но как только гость от фактов переходил к выводам, Ленин его тут же прерывал: «Не нужно, выводы мы сделаем сами». Никаких указаний и распоряжений Ленин по итогам беседы не сделал: попросил Микояна изложить всю информацию в письменном виде и потом ждать выводов из ЦК.

В воспоминаниях Микояна о личности вождя мировой революции нет ничего сенсационного: всё-таки эти воспоминания создавались в советский период и неизбежно выполнены в стиле официальной ленинианы. Но некоторые детали беседы всё же можно назвать примечательными. Ленин, как известно, никогда не бывал ни на Кавказе, ни в Закавказье, и специфику региона не вполне себе представлял. Он подвёл товарища Микояна к карте и попросил показать местонахождение Чечни, Ингушетии, Кабарды. Микоян, который, в свою очередь, не бывал ни в Чечне, ни в Дагестане, тем не менее ответил на все вопросы. Попутно коснулся и ситуации с армянскими беженцами из Западной Армении, назвал цифру в 300 тысяч человек. Но Ленин не проявил большого интереса к этой истории.

Насколько сейчас известно, в 1919 году Ленин получал информацию по Южному фронту от его командующего Михаила Фрунзе, и далее – от Иосифа Сталина. Последний тогда уже полностью заявил свою позицию знатока национального вопроса. Фрунзе, Сталин, Орджоникидзе – вот люди, которые сформировали отношение Ленина к Закавказью. Сам же он, своим ледяным умом, рассчитал, что нужно обязательно забрать бакинскую нефть и обязательно заключить мир с Турцией. Про армян Ленин совершенно не думал.

Позже руководство партии большевиков во главе с Лениным выработает свою позицию по Закавказью, и эта позиция не будет учитывать интересов армянского народа. В первую очередь правительству большевиков была нужна бакинская нефть. Во вторую – дружественные отношения с Турцией (при условии, что Баку отойдёт под власть Москвы). Наконец Ленин вынашивал планы военного похода в Иран и далее в Индию, и Баку должен был стать плацдармом такого похода. Во всех этих геополитических расчётах армяне оказались лишними. Их принесли в жертву интересам РСФСР. В последующие годы будет создан социалистический Азербайджан, начнётся активное строительство азербайджанской нации при дружественном влиянии соседней мусульманской Турции. Нагорный Карабах достанется Азербайджану, Западная Армения полностью отойдёт к Турции. В обмен на это Москва получит бакинскую нефть. Армянских националистов будут жестоко преследовать. Полевые командиры – дашнаки – либо будут уничтожены, либо эмигрируют, полагая советскую власть своим врагом. Так армяне, едва пережив турецкий геноцид 1915 года, окажутся в положении «бедных родственников» советского Закавказья. В последующие десятилетия из трёх советских закавказских республик – Грузии, Азербайджана и Армении – последняя станет самой бедной и малочисленной.

Забегая вперёд, следует сказать, что Анастас Микоян не принимал практически никакого участия в становлении социалистической Армении. Он вырос в Тифлисе и возмужал в Баку. Армения его юности – бедная высокогорная сельскохозяйственная территория, часть Тифлисской губернии. В Эривани – едва 30 тысяч населения, в Тифлисе – до 200 тысяч, в Баку – до 300 тысяч. У армян нет выхода к морю, нет никакой промышленности: есть только горные крепости-монастыри, где они хранят свои священные книги.

К концу 1919 года в Гражданской войне наметился перелом в пользу красных. Армии Антона Деникина отступали на юг. Зимой нового, 1920 года Белая гвардия уже поспешно уходила в Крым и на Кавказ. Из Крыма бежали в Турцию, из Баку – в Персию.

Красная армия быстро научилась воевать. Зимой 1920 года красные поставили в строй несколько бронепоездов и наступали по всем правилам стратегии, по главным транспортным путям: железным дорогам. Автомобильных дорог в те времена, как мы понимаем, просто не существовало (зато был развит речной транспорт, пассажирские суда ходили по всем крупным рекам между всеми крупными городами). Красноармейцы научились быстро восстанавливать железнодорожные пути там, где они были выведены из строя. Следом за бронепоездами шли составы с пехотой и кавалерией. Продвижение на юг продолжалось всю зиму.

В начале зимы Анастас сел на один из таких вооружённых поездов, под личным командованием Фрунзе, и больше месяца провёл в пути, из Москвы до Самары и оттуда до Ташкента. В Ташкенте он пересел на поезд – военный или гражданский – до Ашхабада. Оттуда – до Красноводска.

Никаких тёплых чувств к Красноводску он, надо полагать, не испытывал. Он пересёк Каспий на баркасе, высадился в Петровске (ныне Махачкала). Оттуда переехал в Дербент и влился в штурмовой отряд, находящийся на борту бронепоезда «III Интернационал», у границы с Азербайджаном.

Тем временем в Баку большевистская организация (ею руководил в том числе Камо) подготовила вооружённое восстание; ждали только сигнала. Кроме того, с правительством буржуазной Азербайджанской республики были начаты негласные переговоры о мирной сдаче города и нефтепромыслов.

В 6 утра 28 апреля 1920 года Микоян в четвёртый раз появился в Баку, теперь – в головном вагоне бронепоезда Красной армии. Вооружённые силы Азербайджана не оказали сопротивления. Бронепоезд без помех дошёл до железнодорожного вокзала. 29 апреля в Азербайджане была установлена советская власть.

На этом точку не поставили: наступление продолжилось на юг. Каспийскую военную флотилию, ещё совсем недавно находившуюся под контролем эсеров, теперь возглавили красные командиры Серго Орджоникидзе и Фёдор Раскольников. Последний известен как заместитель наркомвоенмора Льва Троцкого и муж писательницы Ларисы Рейснер; впоследствии Раскольников стал невозвращенцем.

Раскольников и Орджоникидзе повели флотилию в персидский порт Энзели и там вынудили британское командование вернуть все торговые суда, угнанные белогвардейцами.

Но победившим большевикам уже было мало просто закрепиться в Баку. И забрать бакинскую нефть тоже было мало. Новая власть хотела большего, а именно: установить полный контроль над всем восточным регионом и придать факту такого контроля международное значение.

Идею победоносной мировой революции ещё пока никто не отменил.