Текст книги "Анастас Микоян"

Глава 16
1962–1963: Хрущёв, Микоян и советская творческая интеллигенция; Похороны Кеннеди

Отношениям Хрущёва с творческой интеллигенцией посвящены многие научные работы и ещё более многочисленные воспоминания самих творческих деятелей. Большинство из них, как известно, отзывались о Хрущёве мягко сказать, без уважения.

Так называемых «встреч» с деятелями культуры было несколько.

Известен, например, пикник, устроенный на даче Хрущёва в июне 1957 года, куда пригласили около 300 гостей – писателей, актёров, художников. На пикнике был и Микоян. Удивительно, но сценарий этой встречи потом будет повторен много раз: сначала Хрущёв пытается быть спокойным и даже весёлым, потом горячится, потом хамит, потом оскорбляет. В этот раз он обрушился на журнал «Литературная Москва» и на писателя Маргариту Алигер, назвав её «отрыжкой капиталистического запада». Алигер пыталась возражать, напомнила, что она коммунистка, Хрущёв заявил, что не верит «таким коммунистам».

В разгар его яростной филиппики пошёл ливень. Охрана раскрыла над членами Президиума зонты, прочие стояли и слушали, вымокнув до нитки. Хрущёв продолжал шуметь. Микоян его успокаивал. Впечатление у всех осталось ужасное.

Между прочим, в 1962 году художник Дмитрий Налбандян написал большое полотно «Встреча членов партии и правительства с представителями творческой интеллигенции». На картине изображён, возможно, тот самый пикник, но в парадном виде. В некоем солнечном тенистом саду, обставленном плетёной мебелью, Хрущёв ораторствует перед группой гостей, глядящих на него с умилением. Рядом с Хрущёвым изображены Микоян и Ворошилов, за их спинами Брежнев.

Две наиболее известных «встречи» имели место в 1962-м, в год Карибского кризиса.

В том же году опубликованы первые ключевые художественные произведения, разоблачающие сталинские репрессии и систему лагерей. Сначала – стихотворение Евтушенко «Наследники Сталина», напечатанное в «Правде» 21 октября, в самый канун кризиса. Затем, 18 ноября, журнал Твардовского «Новый мир» вышел с повестью никому не известного тогда рязанского учителя Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

Повесть эту Твардовский готовил к публикации 11 месяцев. После многочисленных сомнений, обсуждений и редакционных читок решено было передать рукопись наверх, лично Хрущёву. Дальнейшие события описывает сам Солженицын в автобиографической повести «Бодался телёнок с дубом»: «Лишь в конце сентября [1962 года] и то под большим секретом, ‹…› узнал я, как развивались дела. На даче в Пицунде [помощник Хрущёва Владимир] Лебедев стал читать Хрущёву вслух (сам Никита вообще читать не любил, образование старался черпать из фильмов). Никита хорошо слушал эту забавную повесть, где нужно смеялся, где нужно ахал и крякал, а со средины потребовал позвать Микояна, слушать вместе. Всё было одобрено до конца, и особенно понравилась, конечно, сцена труда, “как Иван Денисович раствор бережёт” (это Хрущёв потом и на кремлевской встрече говорил). Микоян Хрущёву не возразил, судьба повести в этом домашнем чтении и была решена». Оказывается, судьбу повести решили вдвоём Хрущёв и Микоян (если верить Солженицыну, а верить ему можно, к сожалению, не всегда).

Почему Хрущёв именно в декабре того страшного года решил заняться культурой – вопрос открытый. Очевидно, он подумал, что пришло время: Карибский кризис урегулирован, можно заняться менее важными, с его точки зрения, вопросами. 1 декабря он посетил выставку художников-авангардистов в Манеже и устроил там скандал. Микояна на этой выставке не было: он в тот день находился в США. На выставке в Манеже больше всего досталось скульптору Эрнсту Неизвестному – он, гвардейский боевой офицер, служивший в разведке, за словом в карман не полез и возразил лидеру страны в таком же резком тоне. Хрущёв и вовсе рассвирепел, вдобавок запомнил Неизвестного.

На следующей встрече 17 декабря того же года в Доме приёмов ЦК КПСС на Ленинских горах Хрущёва сопровождал Микоян. Пригласили уже не только художников и скульпторов, но и писателей, и кинорежиссёров. Были там и Александр Солженицын, и Евгений Евтушенко, были Александр Твардовский, Михаил Шолохов, Илья Эренбург, Иван Пырьев. Началось всё вроде бы дружелюбно, но затем Хрущёв снова дал волю эмоциям. Припомнив Неизвестного, он во второй раз за две недели обрушился на него с гневной критикой, переходящей все разумные границы.

Наконец он выкрикнул: «За то, что вы делаете, у нас сажают на десять лет!»

По другим источникам, Хрущёв рассказал собравшимся, что две недели назад на выставке в Манеже назвал Неизвестного «педерастом». (Тогда Неизвестный ему ответил: «Приведите мне женщину, я вам покажу, какой я педераст».) Теперь, на Ленинских горах, Хрущёв снова заговорил об этом: «Я спросил их: “Слушайте, вы, товарищи, а вы настоящие ли мужчины? Не педерасты вы, извините? – говорю. – Это же педерастия в искусстве, а не искусство”. Так почему, я говорю, педерастам десять лет дают, а этим орден должен быть? Почему? (Аплодисменты.)».

В перерыве встречи Неизвестный вышел в фойе, с самыми дурными предчувствиями. После таких заявлений лидера партии и страны Неизвестному следовало готовиться как минимум к ссылке, а как максимум к тюремному сроку. Все присутствующие обходили Неизвестного, как чумного. Вокруг него образовалось пустое место. Вдруг кто-то хлопнул скульптора по плечу: это был Микоян.

«Не волнуйтесь, товарищ Неизвестный, – сказал он тихо. – Дураков у нас везде хватает, и в Политбюро тоже».

Неизвестный запомнил этот момент и потом изложил в своих воспоминаниях. Ареста он избежал, хотя все же его вскоре исключили из Союза художников СССР, что лишило его возможности выставлять свои работы. В 1976 году Неизвестный эмигрировал в США. За своё унижение он заплатил Хрущёву самым оглушительным способом. В 1974 году Никита Хрущёв умер, и его родственники попросили именно Эрнста Неизвестного поставить памятник на его могиле, на Новодевичьем кладбище. Причём в тот год скульптор уже подал документы на выезд из СССР, и считался антисоветчиком.

Что касается крупного поэта Евгения Евтушенко – он хотел стать не просто поэтом, но своего рода «национальным героем» от поэзии. Помимо очевидного таланта, он имел феноменальную отвагу и столь же феноменальный нюх на конъюнктуру. Начиная с 1961 года Евтушенко стал ездить на Кубу в составе разных делегаций, познакомился с Фиделем Кастро и написал большой текст под названием «Я – Куба». Этот текст он сначала опубликовал как поэму в прозе, а затем переработал в сценарий для фильма Михаила Калатозова, с тем же названием. Гиперактивный молодой Евтушенко понравился Микояну: он оценил и его рейсы на Кубу, и смелую антисталинскую позицию. Понемногу отношения переросли в дружбу. Когда внук Микояна Анастас всерьёз занялся музыкой, Евтушенко писал тексты и для его песен.

С начала 1960-х годов Микоян стал сближаться со многими прогрессивными представителями богемы, прежде всего музыкальной и театральной. Этот процесс вначале шёл медленно, из-за сильной занятости члена Президиума ЦК. Но чем больше Хрущёв рычал на художников и режиссёров, тем сильнее они тянулись к Микояну, видя в нём наиболее либерального лидера страны: не сравнить ни с Хрущёвым, ни с Сусловым, ни с Козловым.

Настоящим меломаном был Дмитрий Шепилов, страстно влюблённый в оперу, но он лишился и постов, и доверия Хрущёва в 1957 году. После Шепилова вокруг Хрущёва уже не было высокообразованных людей.

В огромной семье Микояна давно появились музыканты: Нами Артемьевна, жена третьего сына Алексея, музыковед по образованию, затем подрос её сын Стас, также проявивший способности к музыке.

Первым учителем Стаса был композитор Арно Бабаджанян.

Между почим, в советской делегации, выехавшей на Кубу зимой 1960 года, был и великий советский и армянский композитор Арам Хачатурян. С ним Микоян также поддерживал дружбу вплоть до последних его дней.

Постепенно Микоян всё плотнее сходился с талантливыми музыкантами, поэтами и режиссёрами. Хрущёв, скажем, кое-как пытался контролировать литературу и кино. Например, лично смотрел рабочий вариант фильма Марлена Хуциева «Мне двадцать лет» и высказывал замечания. Музыки и театра он и вовсе не понимал, и, возможно, к лучшему.

А меж тем его «оттепель» инициировала в людях огромные надежды и творческую энергию.

Нами Микоян, невестка Анастаса (и мать его внука Стаса), работала тогда в журнале «Советская музыка». Однажды весной 1963 году за ужином она рассказала, что пишет статью о спектакле «Добрый человек из Сезуана». То был дипломный спектакль молодого Юрия Любимова, преподавателя курса актёрского мастерства в театральном училище имени Б.В. Щукина при Театре имени Евгения Вахтангова. Спектакль, по её словам, был очень необычный, новаторский. Анастас Микоян вдруг загорелся и предложил сходить всем вместе.

Набился полный зал, люди сидели на полу в проходах. Успех был огромный. К Микояну в антракте подошёл главный режиссёр театра Рубен Симонов. Микоян признался, что он в восторге, и обещал, что окажет Любимову помощь.

На следующий день он позвонил министру культуры СССР Екатерине Фурцевой, посоветовал (или попросил) посмотреть спектакль и подумать о том, чтобы предоставить талантливому Любимову возможность для развития.

Фурцева спектакль тоже посмотрела. Рубен Симонов организовал обращение коллектива Вахтанговского театра о предоставлении Любимову и его труппе отдельной площадки. Фурцева не возражала. Микоян был обеими руками «за». Наконец 8 декабря 1963 года в «Правде» вышла статья Константина Симонова «Вдохновение юности», посвящённая Любимову и его спектаклю. Дело было решено. Любимов получил здание на улице Земляной Вал, и 23 апреля 1964 года спектакль «Добрый человек из Сезуана» был показан на сцене нового Театра драмы и комедии на Таганке.

С тех пор Микоян негласно покровительствовал Театру на Таганке, посещал премьеры. Но пока у него не так много времени: он второй человек в СССР и очень занят.

Джон Кеннеди, как уже говорилось, был убит 22 ноября 1963 года.

На похороны должен был поехать один из членов Президиума ЦК. Кандидатура Микояна была бесспорной: он лично знал Кеннеди, и самого Микояна хорошо знали в Америке. Совершенно невероятным образом Микоян считался одновременно модератором и экспертом в отношениях СССР с Китаем, затем с Кубой и, наконец, с США.

В поездке Микояна сопровождал переводчик Виктор Суходрев, потом написавший подробные воспоминания, «Язык мой – друг мой». Кроме того, существует официальный отчёт Микояна об участии в похоронах Кеннеди, направленный в ЦК КПСС.

Это была четвёртая, и последняя, поездка Микояна в США.

Он вылетел 25 ноября, в день своего рождения. Похороны были назначены на тот же день.

Приезд Микояна не остался незамеченным. Убийство президента вызвало глубокий шок американского общества; у людей буквально выбили почву из-под ног. Идеи неприкосновенности жизни, идеи могущества власти – оказались растоптаны. Некоторые люди впали в истерическое состояние. Газеты, разумеется, сообщили о приезде Микояна, одного из главных советских коммунистов, то есть, в общем, сообщника тех, кто убил американского президента. Воцарилась нервная, тяжёлая атмосфера. Полиция и ЦРУ получили сигналы о вероятных протестах, пикетах и даже нападениях на советского лидера. Все перемещения Микояна сопровождались солидными охранными мероприятиями с участием десятков полицейских и секретных агентов.

Вдобавок 24 ноября и сам убийца президента Ли Харви Освальд был застрелен. Обстановка в Вашингтоне, как пишет Суходрев, была настолько нервозной, что советской делегации рекомендовали уехать как можно скорее.

Между тем глава КГБ Владимир Семичастный доложил Хрущёву, что Освальд, хотя и прожил в СССР три года, никак не контактировал с советскими секретными службами. Хрущёв довёл эту информацию до Микояна.

Микоян получил в советском посольстве требования американцев насчёт дресс-кода: все гости-мужчины должны быть облачены в визитки. Микоян, как представитель единственной на планете социалистической сверхдержавы, мог свободно пренебречь дресс-кодом, прийти в простой пиджачной паре, никто не воспринял бы это как вызов или политический жест. Но оказалось, что у Микояна есть визитка, он сшил её у московского портного, когда ездил в азиатское турне, и в этой визитке участвовал в инаугурации президента Пакистана. Сотрудники посольства принесли одежду, привезённую Микояном. Тут настал черёд Суходрева проявить знание этикета: он увидел, что комплекты подобраны неправильно, в пару к фраку – полосатые брюки, а фрачные брюки, наоборот, к визитке. Микоян Суходреву не поверил. Он попросил помощников раздобыть энциклопедию. К счастью, в советском посольстве имелся полный комплект энциклопедии. Нашли статью на букву «в» и удостоверились, что под визитку следует надевать полосатые брюки.

Вроде бы мелочь, но, как нам уже понятно, в дипломатии не бывает мелочей. Микоян не хотел, чтобы американские газеты с презрением отозвались о его неудачно подобранном костюме – да ещё в такой печальный день.

Гроб выставили для прощания в ротонде Капитолия. На кадрах кинохроники, сделанных здесь, можно разглядеть Микояна: он стоит во втором ряду гостей справа от вдовы, Жаклин Кеннеди, примерно в пяти шагах от неё. В первом ряду стояли только родственники, во втором ряду – вип-персоны. Линдон Джонсон, новый президент, также стоял во втором ряду.

Ротонда была открыта всю ночь, сотни тысяч людей прошли мимо гроба. Наутро в 10:30 церемония возобновилась. Гроб повезли в собор святого Матфея, а оттуда на Арлингтонское кладбище.

Вдова отказалась от проезда в автомобиле и 10 километров шла за гробом пешком. 220 глав государств прибыли лично (в том числе Шарль де Голль) и также шли пешком, под охраной шести тысяч агентов ФБР и полицейских.

Телевизионную трансляцию вели на 26 стран; в самих США аудитория составила 170 миллионов зрителей, не считая тех, кто пришёл лично (около миллиона человек).

В тот же день в Белом доме состоялся поминальный банкет. Довольно трогательную историю рассказывает Суходрев: по католической традиции гостям не предлагали никакого алкоголя. Но к Суходреву подошёл референт и сообщил, что если советские гости – восточные люди – желают промочить горло, в соседнем помещении есть бар. Суходрев не удержался и раздобыл себе стакан виски с содовой, а также предложил принести такой же стакан Микояну, но тот отказался.

Затем тот же референт подошёл снова и передал просьбу вдовы и членов семьи президента: они хотели бы, чтобы господин Микоян покинул поминальный банкет последним. Микоян, разумеется, так и сделал. Когда он наконец подошёл к Жаклин, она взяла его за руку. Слёз сдержать не сумела. В отчёте Микояна сказанная ею фраза звучит так: «Я уверена, что председатель Хрущёв и мой муж могли бы достичь успеха в поисках мира, и они к этому действительно стремились. Теперь вы должны продолжить это дело и довести его до конца».

Что касается точных формулировок отчёта Микояна, с этим связан ещё один момент. Свой отчёт Микоян надиктовал стенографистке в тот же день поздно вечером, в советском посольстве. От переутомления и пережитого волнения у него прорезался сильный армянский акцент. Присутствовавший при диктовке Суходрев заметил, что стенографистка не понимает Микояна и стал помогать, приводя по памяти фразы, сказанные Жаклин и всеми другими, с кем Микоян успел пообщаться (между прочим, он познакомился с де Голлем именно на этих похоронах). Когда Суходрев стал реферировать диктовку Микояна, тот пришёл в ещё большее раздражение, и акцент усилился. Потом они оба перевели это в шутку: Микоян говорил Суходреву, что тот научился переводить не только с английского, но и с армянского.

На следующий день состоялась официальная встреча Микояна с Линдоном Джонсоном. Новый президент к этому времени также сильно устал, и от стресса, и от необходимости провести десятки деловых встреч в течение краткого промежутка времени. Без лишних рассуждений он сходу заговорил о Кубе и подтвердил обещание, данное его предшественником: Соединённые Штаты не будут нападать на Республику Куба и не позволят этого сделать другим.

По протоколу встреча должна была идти полчаса, но затянулась на час. Следующим по очереди руководителям ФРГ бундесканцлеру Людвигу Эрхарду и бундеспрезиденту Генриху Любке пришлось ждать в приёмной.

В мае 1965 года Джонсон и Микоян сойдутся в поединке: правда заочном. Речь пойдёт о войне во Вьетнаме.

Пока же Микоян вернулся домой.

Внутри страны дела шли неважно. Осенью 1963-го случилась очередная засуха. Целинные земли Казахстана не дали урожая. В ту осень в Канаде было закуплено более 6 миллионов тонн пшеницы, в США – 2 миллионов тонн, в Австралии – 1,8 миллионов.

Однако, несмотря на провалы в продовольственной политике (обсуждали даже вопрос введения продуктовых карточек), Хрущёв счёл нужным в мае 1964 года поехать в Египет на открытие Асуанской плотины, пробыл три недели, раздавал подарки и обещания, а немедленно после Египта уехал в турне по странам Скандинавии. В 1963 году Хрущёв провёл в поездках 170 дней, в следующем 1964 году – 150 дней. В этой своей страсти Хрущёв разительно отличался от Сталина: тот если и ездил, то на отдых, раз в год на три недели.

Поэтому Сталин правил страной 29 лет, а Хрущёв – всего 11 лет.

Лидер не должен никуда ездить. Пусть все, ко хочет, сами приезжают.

Вождь народа всегда должен быть вместе со своим народом. Если народ никуда не ездит – то и вождь тоже. Никита Хрущёв этого не понимал.

Часть IV
Смещение Хрущёва. Брежнев. Отставка

Глава 17
Смещение Хрущёва

Одним из главных экспертов в истории смещения Хрущёва – отчасти детективной – историки считают его сына Сергея, непосредственного участника всех событий осени 1964-го.

Сергей Никитич придерживался мнения – впрочем, с большими оговорками, – что Микоян был (или вполне мог быть) участником заговора и сыграл в нём важную роль.

Можно попробовать разобраться, так ли это.

Для начала между Микояном и Сергеем Хрущёвым пролегала пропасть. В 1960-е годы Микоян был самым опытным действующим советским политиком всемирного масштаба. Гораздо более опытным, чем сам Никита Сергеевич. А Сергею Хрущёву – в 1964 году исполнилось 29 лет. Работал он инженером-ракетчиком и по объективным причинам не мог ориентироваться в кремлёвской политической кухне. И ему, и его сестре Раде было строго запрещено влезать в работу отца. Свои книги об отце Сергей Хрущёв начал выпускать в 1990-е годы, после отъезда в США.

Далее. Было ли выгодно Микояну примыкать к заговору, организованному Брежневым, при том что Брежнева Микоян считал некомпетентным и вообще случайным человеком на верхнем этаже власти?

Далее. Было ли выгодно заговорщикам привлекать Микояна, если они отлично помнили, что Микоян отстоял Хрущёва в 1957-м при разгроме «антипартийной группы»?

Было ли выгодно заговорщикам привлекать Микояна, если они собирались свернуть десталинизацию и реабилитировать Сталина? Притом что Микоян и Хрущёв были главными инициаторами антисталинских реформ?

Участники заговора – секретари ЦК КПСС Леонид Брежнев, Александр Шелепин, Николай Подгорный, председатель КГБ Владимир Семичастный – все были ставленниками и протеже самого Хрущёва. Ни с кем из них у Микояна не сложилось продуктивных рабочих отношений.

К заговору примкнул Николай Игнатов, которого не любили ни Хрущёв, ни Микоян.

К заговору примкнул Михаил Суслов, с которым Микоян сначала был в более или менее ровных рабочих отношениях. В ноябре 1962 года Микоян послал из Гаваны Суслову телеграмму, тепло поздравил с 60-летием. Он сблизился с Сусловым в Будапеште осенью 1956 года, а в 1957 году уговорил его поддержать Хрущёва в противостоянии с «антипартийной группой». Суслов начнёт «мочить» Микояна только в 1970-е, по прямому приказу Брежнева, да и то с осторожностью, учитывая сформировавшиеся личные отношения.

Что могли пообещать Микояну сравнительно молодые участники антихрущёвского заговора в случае его успеха? Микоян и так был «второй человек в СССР», а первым быть не хотел, в свои почти 70 лет.

Многие его планы так и не осуществились. Реформировать сельское хозяйство и справиться с недостатком продовольствия не удалось. Оставалась надежда на демократизацию общественной жизни, но здесь «паровозом» выступал Хрущев, и демократизатор из него получился не очень.

В чём мог видеть свои перспективы Микоян? Ни у Брежнева, ни у Игнатова, ни у Шелепина с Семичастным, ни у Подгорного не было никакой серьёзной программы развития страны. Они просто устали от Хрущёва, они хотели спокойствия.

К началу 1964 года в стране мало осталось тех, кто уважал 12-го секретаря ЦК.

Крестьяне, работники сельского хозяйства – были донельзя измучены его провальными прожектами, идеями «догнать и перегнать Америку», увлечением кукурузой, удобрениями, теориями профессора Трофима Лысенко и т. д.

Пролетариат – жители городов – видели перед собой пустые полки магазинов, в газетах же читали, что коммунизм будет создан в ближайшие десятилетия. Людям оставалось не верить либо газетам, либо собственным глазам.

Генералы невзлюбили Хрущёва за то, что он резко сократил численность Вооружённых сил. Чиновники, государственные служащие – за непрерывные реорганизации, противоречивые реформы управления.

Творческая интеллигенция презирала Хрущёва за грубость и необразованность. Писатели и художники всё поймут потом, когда власть получит Брежнев и «оттепель» закончится. Пока же они полагали, что настоящая свобода им была лишь обещана, но не предоставлена.

Может быть, только научно-техническая интеллигенция имела повод уважать Хрущёва и быть ему благодарным за прорыв в космос, но все понимали, что прорыв достигнут ценой ухудшения уровня жизни сотен миллионов людей.

70-летие Хрущёва в стране праздновали 17 апреля 1964 года. Гудели торжественные заседания, гремели славословия, звучали льстивые речи ближайших товарищей по Президиуму ЦК. Главный любимец Хрущёва Брежнев вручил юбиляру Золотую звезду Героя Советского Союза и сочно поцеловал в своём фирменном стиле. Сравнение с поцелуем Иуды напрашивается само собой.

Многие ожидали, что Хрущёв начнёт понемногу запускать процедуру передачи власти. Он сам несколько раз говорил о том, что намерен уйти на покой, а перед уходом – навести порядок, то есть «перетряхнуть» руководство страны.

Такие разговоры заставляли товарищей из Президиума ЦК сильно нервничать.