Текст книги "Анастас Микоян"

В июле в Москве был созван II Всемирный конгресс Коминтерна. На этом съезде Исполком Коминтерна принял решение организовать в Баку I съезд народов Востока. Считается, что идею проведения такого съезда подал Ленин. Выбрать Баку местом съезда предложил Карл Радек. Руководить работой съезда поручили Григорию Зиновьеву. За непосредственную организационную работу отвечала Елена Стасова, срочно выехавшая в Баку.

Съезд готовили весь июль. Делегаты начали съезжаться в августе. Съезд открылся 1 сентября.

Существует документальный фильм об этом съезде: весьма красноречивое историческое свидетельство. Чёрно-белые немые кадры являют огромный наплыв людей. На съезд пригласили почти 2 тысячи гостей, и не только коммунистов. Из Турции, например, прибыл Энвер-паша, с отрядом из десятка охранников. Венгрию представлял Бела Кун, США – Джон Рид, Китай – восемь делегатов. Приехали представители татар, калмыков, курдов, башкир, люди из Персии, Индии, Афганистана, Японии.

Микоян вошёл в Организационное бюро съезда и выполнял, скорее всего, прямые указания Орджоникидзе и Стасовой.

Все важные гости съезда приехали из Москвы ночью 1 сентября на огромном агитпоезде: Зиновьев, Радек, Джон Рид, представители британских и французских коммунистов, отряд газетчиков и фотографов и большая киногруппа, которая и сумела подготовить документальный фильм.

Заседания съезда проходили в Бакинском оперном театре, в зале, забитом до отказа. Была сильная жара и духота, вдобавок кинооператоры в зале установили мощные осветительные прожекторы, накалявшие воздух. На кадрах – сотни дочерна загорелых людей в белых рубахах и светлых гимнастёрках, многие обмахиваются шляпами и газетами.

Микояна нет в этом фильме. Он не выступал на съезде, не произносил речей и не делал докладов. Понимая квалификацию Микояна, можно предположить, что он занимался обеспечением безопасности гостей съезда. Он – уже давно не рядовой активист, он перешёл на другой уровень доверия. 9 сентября съезд закончился.

Анастас Микоян получил приказ ЦК партии: покинуть Баку, выехать в Москву для участия в IX Всероссийской партийной конференции. Одновременно с этим товарищу Микояну было приказано поступить в распоряжение ЦК РКП(б) и продолжить работу в Нижнем Новгороде. Это было, конечно, хладнокровное кадровое решение центрального аппарата ВКП(б). Способного молодого большевика заметили и стали продвигать выше. Скорее всего, идея продвинуть Микояна принадлежала Серго Орджоникидзе. Их отношения разовьются потом в дружбу. Серго был на девять лет старше Микояна, Серго – из отряда «старших», из отряда Камо, Шаумяна, Джапаридзе, Сталина, Шавердяна. Возможно, идею выдвинуть Микояна принадлежала Елене Стасовой. С ней у Микояна сложились товарищеские отношения, продолжавшиеся вплоть до смерти Стасовой в 1966 году. Кто-то из них – либо Орджоникидзе, либо Стасова (оба тогда находившиеся в Баку) – сообщил Анастасу о том, что ему приказано ехать в Нижний Новгород для усиления партийной работы.

Анастас Микоян все свои почти 25 лет прожил в Закавказье, в южном, субтропическом климате. У него была семья в Армении, любимая девушка и родня в Тифлисе, друзья и товарищи в Баку. В Европейской России Анастас был лишь один раз, четыре месяца, включая январь 1920 года. Надо полагать, Анастас совершенно не горел желанием уезжать в Нижний Новгород.

И он даже сгоряча написал заявление, потребовал зачислить его в действующую часть и отправить на войну с Врангелем. Но ему отказали.

В районе 9 сентября он уехал из Баку на том же агитпоезде, вместе с Джоном Ридом, Еленой Стасовой и другими гостями съезда. Тот путь ознаменовался трагедией, Джон Рид заразился тифом и умер в Москве через месяц.

* * *

Так закончилась первая история Анастаса Микояна, первая часть его биографии, важнейшая.

В Баку он больше не вернётся, в родной Армении будет бывать редко, один раз в несколько лет.

24-летний Микоян, уезжающий из Баку в том шумном и надо полагать, весёлом поезде, из сентябрьской жары всё дальше и дальше на север, в прохладную осень, в компании иностранцев и кинооператоров, – тот Микоян уже точно знал, чего он хочет и какую цену готов заплатить.

Он воевал на двух войнах, Империалистической и Гражданской. Он сидел в пяти тюрьмах: в Красноводске, Ашхабаде, Кизил-Арвате в Центральной тюрьме Баку и в Баиловской тюрьме. Он нажил себе врагов. Он несколько раз чудом избежал смерти.

Ему очень везло на друзей. Вокруг Анастаса всегда были люди, которые его любили, поддерживали его. Он никогда не был один. У него был сначала родной родительский дом, потом сердечный приют в доме Туманянов, потом приют в бакинской квартире Шаумянов. Ему помогали старшие товарищи, его уважали ровесники.

При этом интересно отметить, что у Микояна не было тогда лучшего друга, закадычного напарника по всем затеям. Обычно юноши ввязываются в приключения не самостоятельно: сбиваются в компании, на двоих, на троих. Но Микоян такого друга юных лет не имел. Наверное, в те времена общественно-политического кризиса и последовавших войн крепкие дружбы вообще считались редкостью. Людей слишком часто растаскивало в стороны. Однако воспоминания Микояна полны имён, упоминаются многие десятки. Микоян легко упоминает однокашников по училищу, потом по академии в Эчмиадзине, потом товарищей по партийной работе в Баку.

Знакомство со Степаном Шаумяном и работа под его руководством сильно повлияли на Микояна. Шаумян воплощал в себе все лучшие качества и стал образцом для подражания.

И самое главное – тот 24-летний Анастас Микоян очень точно понимал, за что он сражается.

За то, чтобы все люди, независимо от происхождения и национальной принадлежности, имели равный доступ к образованию и охране здоровья.

За прекращение эксплуатации, то есть несправедливого распределения результатов труда.

За то, чтобы все межнациональные конфликты были прекращены, национальные противоречия сняты.

За построение нового, бесклассового, справедливого будущего, социалистического, в котором средства производства будут принадлежать не отдельным гражданам, а всему обществу.

Создать такое новое общество обещали только большевики. Все другие политические партии перешли в стан их врагов. И если три года назад с эсерами, националистами, меньшевиками ещё можно было как-то договориться, то теперь – никаких переговоров, только прямое физическое уничтожение.

Создавать новое социалистическое государство приходилось буквально вслепую, методом проб и ошибок, руководствуясь исключительно теориями, изложенными в книгах. Перенять чужой опыт было нельзя, за отсутствием такового. Вся внутренняя политика большевиков, в том числе и экономическая, рассматривалась как поле для эксперимента. В таких уникальных условиях резко возросла роль лидеров, капитанов революции, способных уверенной рукой держать штурвал и вселять уверенность в окружающих. Таким лидером Микоян признал Ленина и потом следовал его идеям, а когда Сталин объявил себя прямым продолжателем дела Ленина – Микоян пошёл за Сталиным.

Вне партии Микоян себя не мыслил. Партия дала ему главное: возможность самореализации и ощущение принадлежности к великому делу. Никаких привилегий, кроме главной: чувства собственной непобедимости. Материальные привилегии появятся гораздо позже. Пока он – бродяга, ночует где придётся, его имущество – смена белья и револьвер.

И лишь один существенный недостаток имел Анастас Микоян: он слабо представлял, как устроена жизнь в Европейской России, чем она отличается от жизни в тёплом Закавказье.

Но этот недостаток будет вскоре исправлен.

Глава 4
Нижний Новгород

Агитпоезд вышел из Баку 9 сентября 1920 года и прибыл в Москву около 20 сентября. Отработав неделю на съезде народов Востока, Микоян с ходу попал на другое мероприятие: IX Всероссийскую партийную конференцию, начавшуюся 22 сентября. Не только Микоян – многие делегаты и участники бакинского съезда тут же включились в работу конференции.

В эти дни с Микояном произошли сразу два примечательных события.

Во-первых, он оказался свидетелем открытой конфронтации Ленина и Сталина.

С Лениным он уже был знаком, как минимум один раз имел с ним длительную беседу и потом несколько раз слушал его выступления (в том числе и на упомянутой конференции в Свердловском зале Кремля). А вот когда впервые увидел Сталина – вопрос открытый. Возможно, это случилось именно в конце сентября 1920 года.

Про Кобу-Джугашвили он, конечно, знал: от Камо и Орджоникидзе, возможно, от Джапаридзе. Микоян, собственно, шёл по пути, проторенному Сталиным: учёба в семинарии, раннее начало профессиональной революционной деятельности сначала в Тифлисе, потом в Баку. Но в Закавказье Сталин и Микоян никогда не пересекались, хотя и ходили по одним и тем же улицам.

Летом 1907 года весь Тифлис был взбудоражен дерзким и жестоким ограблением казначейской кареты («Тифлисский экс»), но имена участников нападения остались неизвестны широкой публике. Зимой 1909 года, когда Микоян, 12-летний, учился в Нерсесяновской семинарии, Сталин был впервые выслан из Тифлиса в Вологодскую губернию и с тех пор много лет не возвращался в Закавказье.

Первое упоминание о Сталине в мемуарах Микояна относится к январю 1922 года, знакомство произошло в Москве. Не исключено, что вплоть до этого дня имя большевика по кличке Коба мало значило для Микояна. Он ценил дружбу с Щавердяном, Шаумяном, Орджоникидзе, Камо, Джапаридзе – Кобы нет в этом списке. Коба прошёл той же дорогой, но на полтора десятилетия раньше.

Нужно отметить, что в книге Микояна его работа со Сталиным, его отношения со ним и его семьёй изложены подробно – за исключением наиболее интересного раннего периода. Когда наш герой впервые узнал о существовании Кобы? От кого? Почему первое впечатление от Ленина Микоян описал детально, но умолчал о впечатлениях от первых наблюдений за Сталиным?

Возможна и другая версия. На самом деле Микоян вообще ничего не знал про Кобу. Большевики соблюдали конспирацию, больше помалкивали, особенно о делах прошлых. Вполне возможно, ни Шаумян, ни Камо, ни Орджоникидзе своему младшему товарищу Микояну про большевика Кобу не сказали ни одного лишнего слова. Сам же «младший» Анастас Микоян, в свою очередь, не задавал вопросов. Сильно любопытных товарищей подозревали в стукачестве. Полицейские осведомители, провокаторы, двойные агенты работали во всех политических партиях, предателей и двурушников было достаточно, самые бессовестные продавали информацию направо и налево. Люди, имевшие серьёзный опыт нелегальной работы, привыкали молчать.

Так что мы не знаем, что думал Микоян про Сталина, как относился к нему в день, когда впервые его увидел.

Когда мы здесь, впервые в этой книге, начинаем говорить про Сталина – мы понимаем, что его жизнь давно описана на тысячах страниц, а в некоторых периодах его жизнь и деятельность восстановлены буквально поминутно.

На фигуру Сталина мы будем смотреть глазами Микояна, и анализировать увиденное, в соответствии с опытом современной нам историографии 20-х годов нынешнего века.

Ленин множество лет прожил в Европе и строил русскую революцию по европейским чертежам. Масштаб революции Ленина – был масштаб европейский. Закавказье же не имело отношения к Европе, для Ленина это был второй, мало ему знакомый политический театр. В анализе политического устройства Закавказья Ленин целиком полагался на экспертов, имеющихся в его распоряжении, а их были единицы: Сталин и его друг Серго. Был ещё Шаумян, и Ленин выписал ему личный мандат комиссара по делам Кавказа – но Шаумян зверски убит. Кто же советовал Ленину, когда он размышлял о южных границах Республики? Товарищ Коба и товарищ Серго. Товарищ Фрунзе, обеспечивший решительную победу на Южном фронте, сам родился в Киргизии и отлично понимал Восток, но и он, планируя действия в Закавказье, опирался на мнение Орджоникидзе. В ЦК работал ещё один уроженец Тифлиса, Рубен Катанян, между прочим заместитель начальника Политуправления РККА, затем глава Агитационно-пропагандистского отдела; очевидно, и он тоже оказывал влияние на принятие решений, касающихся ситуации в Закавказье.

Нужно учесть, что большевики, сенсационно победив в войне (а должны были проиграть по всем расчётам) теперь столкнулись с необходимостью пожинать плоды победы. Экономика, и так расшатанная, теперь грозила совсем остановиться. Чтобы подтолкнуть страну в новом направлении, требовались исполнители, надёжные люди, и в огромном количестве. Страна очень большая, разная, в Архангельске одна жизнь, в Эривани совсем другая, в Иркутске третья.

Большевики столкнулись с сильнейшим кадровым голодом. Для захвата власти в столицах – Петрограде и Москве – достаточно было усилий нескольких сотен верных бойцов. Для удержания власти на громадных территориях требовались десятки тысяч управленцев, решительных, умных, грамотных людей. Такого ресурса в России тогда просто не существовало. Негде было брать людей. Некому было проводить линию партии в каждом уезде. Ценили любого активиста, способного прочитать газетную статью и пересказать её содержание. В начале 20-х годов в почти 150-миллионном государстве было менее 150 тысяч студентов, обучавшихся высшим наукам. Один гражданин страны на 10 тысяч имел возможность получить высшее образование.

В этих условиях действительно образованные молодые люди, такие как Микоян, вдобавок прошедшие горнило черновой революционной работы, – считались буквально на вес золота. Можно утверждать, что восхождение Микояна по партийной карьерной лестнице было неизбежным. Не имело значения, где он родился и вырос и насколько хорошо говорил по-русски.

В первый день конференции, 22 сентября, Ленин сообщил делегатам об «огромном поражении», а именно разгроме Красной армии в Польше (август 1920 года). Никакого подробного разбора причин поражения Ленин не сделал, иначе пришлось бы обвинять всё командование РККА – Льва Троцкого, Михаила Тухачевского, Александра Егорова. При этом Ленин сделал резкий публичный выговор Сталину. Тот входил в Реввоенсовет Западного фронта. Нет, Ленин никак не оскорбил Сталина – но раскритиковал со свойственной ему энергией.

На страницах этой книги нет смысла анализировать причины катастрофы Красной армии в Польше. Мы пишем про Микояна, а он не воевал с белополяками, и вообще, скорее всего, имел самые смутные представления о польском походе. О степени вины Сталина в военной неудаче историки спорят до сих пор. Применительно к Микояну важно понимать, что он стал очевидцем публичной ссоры Ленина и Сталина.

Самолюбивому Сталину очень не понравилось, что Ленин унизил его в присутствии полутора сотен делегатов конференции, и на второй день Сталин выступил с официальной речью, она записана, в ней есть такой пассаж: «Заявление товарища Ленина о том, что я пристрастен к Западному фронту, что стратегия не подводила ЦК – не соответствует действительности».

Резкий выпад Сталина все отметили, но сенсации не случилось. Сталин входил во второй эшелон большевистских лидеров. Первые роли играли совсем другие люди: Лев Троцкий, Григорий Зиновьев, Лев Каменев, Николай Бухарин, Алексей Рыков, Михаил Томский. Да, Сталин огрызнулся, возразил Ленину, но это сочли за проявление внутрипартийной демократии. Дисциплина в партии большевиков была строжайшей, но ЦК представлял собой своего рода дискуссионный клуб, в котором Ленин имел неоспоримый авторитет, но не имел никакой возможности продавливать единоличные решения.

Между тем поражение в Польше имело далеко идущие последствия. После разгрома Красной армии в плен попали около 150 тысяч солдат, из них домой вернулся только каждый третий. Около 40 тысяч красноармейцев погибли от голода, холода и болезней.

Закавказский революционер Микоян ничего этого не знал и знать не мог. В его картине мира большевики были непобедимы. Ровно три года, с весны 1917 по весну 1920-го, Микоян дрался за установление советской власти в Закавказье, и она триумфально и безоговорочно победила. Новость о том, что большевики потерпели в Польше жестокое поражение, просто не могла вместиться в его сознание.

Потом разгром в Польше большевики постараются забыть. Троцкий, Тухачевский, Егоров исчезнут из политической истории. Возобладает принцип непобедимости Красной армии. И его не пошатнут даже неутешительные итоги Финской кампании 1939 года. Весь путь революционной Красной армии объявят чередой триумфов. Разгромили Деникина, Врангеля, Колчака, белофинов, белоказаков, британских интервентов в Баку и Архангельске, японских интервентов в Приморье и т. д. Голодные, неграмотные рабочие и крестьяне разнесли золотопогонную Белую гвардию, вооружённую на деньги западных империалистов. Польскую катастрофу вырежут из памяти. Через 20 лет в живых останется только один военный руководитель, причастный к поражению в Польше: сам Сталин.

Вторым важным событием на той же конференции стало знакомство Микояна с 30-летним Вячеславом Молотовым. Оказалось, что Молотов только что приехал из Нижнего Новгорода. То есть Микояна направляли на пост, который ранее занимал Молотов (если быть до конца точным – Молотов возглавлял Нижегородский губернский исполнительный комитет, а Микояна направляли на должность председателя губернского комитета партии). Впоследствии Микоян обмолвится, что Молотов, мягко говоря, не преуспел, действуя в Нижнем, – Микояну пришлось разгребать проблемы, созданные его предшественником. Но точной информации нет: Вячеслав Молотов не оставил воспоминаний.

Существует книга поэта и публициста Феликса Чуева «140 бесед с Молотовым» – расшифровка устных бесед Чуева с Молотовым в 1969–1986 годах. Книга впервые вышла в 1991-м и Молотов, скончавшийся в 1986 году, не авторизовал текст. Но профессиональные историки оценивают книгу Чуева весьма высоко.

Микоян и Молотов никогда не были друзьями, хотя позже жили в Кремле на одном этаже в соседних квартирах и общались, что называется, семьями. Отношения Микояна и Молотова – это отношения коллег по работе, не меньше и не больше. Когда Сталин укрепит свою единоличную власть, он приблизит Молотова; Микоян же, наоборот, постарается реже бывать в кабинете отца народов. После ХХ съезда Микоян и Молотов станут политическими противниками. Молотов останется правоверным сталинистом до последнего дня и не простит Микояну критику культа личности. Молотов станет одним из тех, кто приложит руку к искажению исторической памяти о Микояне.

Пока же они только познакомились и присмотрелись друг к другу. Молотов прямодушно сообщил, что в Нижнем будет трудно: местные товарищи чужих не любят, вдобавок злоупотребляют алкоголем.

Предупреждён – значит вооружён. Микоян приехал в Нижний Новгород в первые дни октября 1920 г. готовый ко всему.

Его ждал холодный приём. Руководители нижегородских большевиков сразу же объявили, что должность председателя губкома партии ими упразднена, все решения принимает Бюро комитета, а если должности для нового товарища нет, то и делать ему в Нижнем нечего. Однако Микоян не смутился и ответил, что его направил ЦК, и, соответственно, отозвать может только ЦК. И если товарищи не могут направить его на нужный участок работы, то он, Микоян, сам найдёт такой участок. Надо полагать, нижегородские большевики не были осведомлены о деталях биографии Микояна и не представляли, с кем имеют дело.

Назначенцу предоставили койку в рабочем общежитии, в комнате с несколькими соседями.

Микоян отправился в нижестоящие партийные организации города, для начала – в городской комитет, потом на завод в Сормово, перезнакомился со всеми активистами, предложил любую помощь. В низовых организациях отношение к чужаку было другое: его никто не рассматривал как конкурента. В сохранившемся письме к Екатерине Шаумян от 14 октября 1920 года Микоян описал обстановку тех дней как «очень неприятную».

Сначала руководители губкома сделали вид, что Микояна просто не существует. Потом, когда увидели, что чужак не только не стушевался, но и начал действовать самостоятельно, сменили тактику, и, наоборот, взвалили на новичка большую часть текущей работы. В Бюро губкома его избрали только спустя год, сначала Микоян стал работать в губисполкоме (как до него Молотов) и там фактически вёл отделы народного хозяйства, продовольственный, лесной, земельный, топливный, финансовый, национальный, агитационный, руководил союзом молодёжи и возглавлял губернскую газету «Нижегородская коммуна».

Наконец спустя месяц после приезда, ему выделили комнату в доме бывшего нижегородского губернатора, превращённом в коммунальную квартиру, – там теперь жили члены губкома, у каждого по комнате, кухня – одна на всех.

Обосновавшись, Микоян рассудил, что пора наладить и личную жизнь, и написал в Тифлис Ашхен, предложил ей переехать к нему. Ашхен приехала в конце 1920 года вместе с младшим братом, 19-летним Гаем Туманяном. Микоян помог родственнику устроиться на Сормовский завод. Гай вскоре перебрался в рабочее общежитие, а Анастас и Ашхен зажили своей семьёй. Хотя брак они не регистрировали. Тогда большевики культивировали свободное сожительство: захотели – сошлись, захотели – разошлись. Скажем, Никита Хрущёв и его третья жена Нина Петровна Кухарчук жили вместе с 1924 года, а брак зарегистрировали только в 1965 году, когда оба стали пенсионерами.

К тому же Ашхен опасалась, что её родители не дадут благословения. Ашхен приходилась Анастасу троюродной сестрой. Армянский обычай запрещал такие браки. Втайне от Анастаса Ашхен написала письмо домой, сообщила матери о свершившемся факте, и мать, Вергиния Туманян, отреагировала с возмущением. По крайней мере, так события выглядят в пересказе Микояна: сам он письма тёти Вергуш не читал. К Вергинии он относился всегда с благодарностью и огромным уважением, но о том, чтобы оступиться от своей единственной любви, не могло быть и речи.

Двадцать второго декабря 1920 года в Москве открылся VIII Всероссийский съезд Советов. Микоян присутствовал на нём как делегат от Нижегородской губернии и снова слушал выступления Ленина.

Прошла зима, с 8 марта 1921 года Микоян снова в Москве, на этот раз делегат Х съезда ВКП(б) – на этом съезде Ленин провозгласил переход к новой экономической политике.

В том же году началась беспрецедентная засуха и недород. Сам Микоян называет цифры: от голода в различных губерниях страны пострадало в общей сложности 30 миллионов человек, из них в Приволжских губерниях – 17 миллионов. Погибли 3 миллиона.

Нижегородская губерния никогда не была плодородным краем. Более половины области занимали (и до сих пор занимают) леса. Хлеба, выращиваемого крестьянами, хватало на полгода, потом его приходилось докупать в юго-восточных уездах, в Мордовии. Неурожай сильно ударил по губернии. Туго пришлось заводским и фабричным рабочим – они выживали только за счёт своих огородов.

В июле 1921 года ЦК РКП(б) назначил Микояна уполномоченным ВЦИК по проведению сбора продналога по Нижегородской губернии. Должность, говоря современным языком, «расстрельная». В большинстве крестьянских хозяйств забирать было просто нечего. Крестьяне ели лошадей. Семенное зерно прятали. Если и его пытались отобрать – бунтовали. Спекулянты продавали за золото даже картофель. Продотряды сталкивались с вооружённым сопротивлением, и тогда в сёла и деревни заходили регулярные части РККА. Выдачу продовольственных пайков промышленным рабочим ограничили или вовсе прекратили, часть предприятий временно закрыли.

Положение тогда спасли массированные закупки продовольствия и семян на внешних рынках, а также значительная помощь международных неправительственных организаций, прежде всего АRА[4]4
  Американская администрация помощи (American Relief Administration, ARA) – американская организация, действовавшая в 1919–1923 годах и занимавшаяся поставками продовольствия и медикаментов для пострадавших стран Европы. Во главе ее стоял Герберт Гувер, будущий президент США.


[Закрыть].

Сам Микоян называет цифру в 27 миллионов пудов (около 430 тысяч тонн) продовольствия, поставленного в Советскую Россию неправительственными организациями (ARA, Красный Крест, Международный рабочий комитет и др.) и благодаря активной деятельности верховного комиссара Лиги Наций по делам беженцев Фритьофа Нансена. Но цифры эти, надо предполагать, попали в мемуары Микояна задним числом; сам он не сотрудничал с иностранцами и голод 1921–1922 годов описывает довольно кратко. И тому есть серьёзная причина. Микоян перестал быть революционером, и превращался в управленца-хозяйственника, у него постепенно стали формироваться свои собственные представления о сельском хозяйстве страны, живущей в условиях рискованного земледелия. Эти свои представления он будет отстаивать всю жизнь, он будет полемизировать со Сталиным и едва не поплатится за это жизнью, а после смерти вождя он первым заявит, что вся социалистическая аграрная политика была сплошным провалом.

Ситуация не выправится ни при Хрущёве, несмотря на все его усилия, ни тем более при Брежневе.

Представим себе человека, который сталкивается с голодным бунтом в 1921 году, в первые годы советской власти, в Нижегородской губернии, а потом – с голодным бунтом в 1962 году, в Новочеркасске, через 40 лет после установления советской власти. Что чувствует такой человек? Очевидно, ничего, кроме глубокой горечи.