Текст книги "Анастас Микоян"

Упомянутый выше фильм Марлена Хуциева «Застава Ильича» (другое название «Мне двадцать лет») создавался с 1959 г., сценарий писал Геннадий Шпаликов, съёмки начались в 1961-м, но до экранов картина добралась только в 1965-м. Она обязательна к просмотру для всех, кто хочет больше знать о хрущёвской «оттепели» и о том, как проходила десталинизация. В фильме не упомянуты имена Сталина и Хрущёва, там нет даже сквозного сюжета, но изумительно воссоздана атмосфера невероятного эмоционального подъема, надежды, освобождения, юной энергии. Мир этот очень красив, герои живут в конструктивистских домах конца 1930-х и гуляют под арками сталинских высотных домов, но в квартирах уже есть телевизоры, гремит американский джаз, звучат стихи талантливых поэтов, юноши и девушки крутят свободную любовь. Люди наконец получили то, о чём мечтали после войны: награду, возможность радоваться, дышать полной грудью. Есть программная сцена спора с отцом главной героини, исповедующим суровый казарменный социализм (подразумевается сталинский). Все молоды, красивы и остроумны. Сохранена и всемерно уважается память о недавней войне, унёсшей миллионы жизней. Хуциеву удалось главное: его мир прекрасен, в нём хочется пожить, остаться подольше, он – не без недостатков, но это – почти коммунизм. Духовная сфера молодёжи 1960-х годов прекрасна. Это пик развития Советского Союза, его наивысшая точка; дальше будет хуже.

Глава 12
1956 год. Азиатское турне. Польша и Венгрия

ХХ съезд закончился. Копии доклада Хрущёва разослали в центральные комитеты правящих партий стран социалистической ориентации. Но оказалось, что просто информировать «зарубежных товарищей» совершенно недостаточно. Нужны были подробные разъяснения. Таких послы Советского Союза в братских странах дать не могли. Как минимум на важнейших внешнеполитических направлениях – в Восточной Европе и в Азии – необходимы были контакты на максимально высоком уровне.

Большинство братских партий из «стран народной демократии» послали на ХХ съезд своих представителей, они вернулись домой шокированные, буквально с трясущимися руками. Власть, влияние и авторитет социалистических партий в странах Восточной Европы не шли ни в какое сравнение с авторитетом КПСС в Советском Союзе. И в Польше, и в Венгрии, и в Чехословакии, в Восточной Германии, в Болгарии и Румынии социалистические преобразования начались только в 1945 году и встретили огромное сопротивление и со стороны буржуазии, и со стороны крестьянства, и со стороны национально ориентированной интеллигенции. В СССР такое сопротивление было жестоко подавлено давным-давно, ещё во времена Гражданской войны, а в Восточной Европе смена политических систем произошла совсем по другому сценарию. Появилась Красная армия, вышибла германских фашистов, а затем уже был насаждён новый порядок, ибо победитель получает всё. Власть социалистических правительств и их лидеров во многом держалась на советских штыках и укреплялась присылаемыми из Москвы деньгами. Многие лидеры социалистических правительств вообще годами жили в СССР, вместе с семьями, отлично говорили по-русски, и по окончании войны вернулись в свои страны в качестве классических ставленников. Они досконально изучили марксистко-ленинскую теорию и ещё лучше изучили сталинскую политическую практику: национализация, приоритет в создании тяжёлой промышленности, жёсткий контроль, репрессии для инакомыслящих и вредителей, всесильный бюрократический аппарат, запрет на выезд из страны, идеологическая обработка и так далее. Получив власть в своих странах, прокремлёвские лидеры, приученные к суровой партийной дисциплине, стали строить новые системы в полном соответствии с лекалами Сталина. Но как только он умер, их власть зашаталась.

В СССР система создавалась два десятилетия и была оплачена кровью миллионов. В странах Восточной Европы такое было попросту невозможно. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Польские или венгерские рабочие и крестьяне 1945 года всё-таки сильно отличались от русских рабочих и крестьян 1925 года. Вдобавок в Польше – центре равновесия Европы – были очень сильны исторически сложившиеся антирусские и антироссийские настроения.

Не менее важным было и восточное направление: Кремлю требовалась серьёзная корректировка отношений с авторитарными лидерами Китая, Вьетнама и Северной Кореи. В этих странах критику Сталина восприняли очень болезненно, хотя везде по-разному. Товарищ Мао торжествовал: ему открывалась прямая дорога к уникальному статусу лидера мирового коммунистического движения. Пока он ещё не был готов открыто заявить, что в Кремле засели оппортунисты, он выжидал.

* * *

На март 1956 года была назначена инаугурация президента Пакистана Искандера Мурзы. На церемонию пригласили в том числе и представителей высшего руководства СССР. В Кремле неофициальным «экспертом по Востоку» считался Микоян, его и решили отправить. Но в Президиуме ЦК КПСС здраво рассудили, что ехать с визитом только лишь в Пакистан будет политически неправильно: как минимум это вызовет беспокойство в Дели. Нашли соломоново решение: Микоян поедет не только в Пакистан, но совершит турне по странам региона. Тогда весь мир увидит и поймёт, что Советский Союз одинаково благожелательно расположен ко всем своим добрым партнёрам, независимо от политической ориентации.

Кроме того, ситуация требовала обязательно, и по возможности срочно, выслать надёжного эмиссара в Пекин и Ханой. В первом случае надо было «прощупать» Мао, составить мнение о его реакции на результаты ХХ съезда, во втором случае – попытаться приостановить развёрнутые северо-вьетнамскими коммунистами массовые репрессии (о чём активно сообщал посол в Ханое Михаил Зимянин).

Микоян вылетел в Ташкент 21 марта, менее чем через месяц после оглашения доклада Хрущёва о культе личности. Самолёт летел в Кабул. Вместе с ним поехал председатель Президиума Верховного совета Узбекистана и заместитель председателя. Президиума Верховного совета СССР Шараф Рашидов.

Микоян пробыл в Кабуле один день, встретился с премьер-министром Афганистана Мохаммедом Даудом, подписал соглашение об экономической помощи.

На следующий день его самолёт уже приземлился в Карачи. Три дня торжественных мероприятий, официальных речей, приёмов и банкетов, в том числе встреча с Искандером Мирзой, кулуарные неформальные переговоры и беседы с Анваром Садатом (тогда – государственным министром Египта), турецким премьером Аднаном Мендересом, послом Таиланда Вайтаьяоконом, заместителем премьера Госсовета КНР маршалом Хэ Луном, югославским посланником Зенковичем. Советские дипломаты организовали в своём посольстве приём аж на 800 человек, туда приехал и сам Мирза. Ему Микоян твёрдо гарантировал, что СССР придерживается нейтралитета в вопросе территориального спора Пакистана и Индии за земли Кашмира. И тем более советская сторона устраняется от межрелигиозных и межэтнических разногласий, поскольку самая передовая в мире социалистическая система такие разногласия навсегда снимает.

На политиков центрально-азиатских стран, измученных религиозными и национальными конфликтами, это произвело большое впечатление. Аргументацию Микояна нельзя недооценивать. Социализм предлагал объединение людей любой веры, любой национальности, исключительно под флагом классовой борьбы: угнетённые против угнетателей, капиталистов, империалистов, западных колонизаторов. Микоян – представитель сравнительно небольшого народа армян, добравшийся до вершин власти в атомной сверхдержаве, – был ходячей рекламой социализма. Эта позиция представляла огромный, разительный контраст с маневрами западных дипломатий, британской и американской, пытавшихся играть именно на религиозных и национальных противоречиях, стравливая и ссоря меж собой народы, и без того измученные и ослабленные.

На волне очевидного дипломатического успеха в Карачи 25 марта Микоян полетел в Индию. Но там разговор был совсем другой.

Лидер Индийского национального конгресса (ИНК) Джавахарлал Неру возглавлял не просто страну, а огромную самобытную цивилизацию с тысячелетней историей, с уникальным укладом (в Индии одних только официальных языков – 22). Масштаб, географическое положение, богатство ресурсов, стремление к самостоятельности объединяло Индию и Россию, до сих пор объединяют и в будущем будут объединять, хотя, разумеется, форматы союза и сотрудничества могут быть совершенно разными. Можно много критиковать Хрущёва за всевозможные ошибки, но всё же именно он заложил основы решительного сближения двух огромных суперэтносов.

Следует сказать, что британцы были так напуганы сближением Индии и России, что попытались исправить свою ошибку в 1990-е годы, и в рамках политики мультикультурализма открыли свободную эмиграцию индусов в Альбион. Сейчас индийская община в Англии огромна, многократно превосходит такую же общину в России. Этнические индусы занимают руководящие посты в британском правительстве. Но крепких связей России и Индии это не отменило; скорее, наоборот.

У Микояна состоялось несколько бесед с Неру, но тот очень спокойно отнёсся к теме Пакистана и Кашмира. И СССР, и Индия проводили самостоятельный курс и в рамках глобальной игры могли вступать в какие угодно союзы. Наиболее примечательный диалог между Неру и Микояном касался результатов ХХ съезда и критики Сталина. Жёсткий авторитарный лидер, подобный Сталину, в Индии появиться не мог. Учитель Ганди был антиподом Сталина. Один объединил страну силой принуждения, другой – принципиальным отказом от такового.

В целом Анастас Микоян не был главным человеком в формировании отношений СССР и Индии. Но он и не ставил перед собой таких целей. Приехав из Пакистана, он намеревался заверить Неру, что общий курс Кремля неизменен. Индия в безусловном приоритете, а вечеринки в Карачи нужны только для создания политического баланса в регионе. Таков маневр больших держав.

Но Неру больше интересовала ситуация с докладом Хрущёва. Индийский лидер не был знаком с содержанием доклада, лишь читал о нём в западной прессе. Впервые Микоян рискнул изложить подробности политическому деятелю из хоть и дружественной, но всё же капиталистической страны. Он сильно рисковал: каждая его откровенная фраза могла просочиться в печать и вызвать скандал. Неру, конечно, до такой подставы никогда бы не унизился, но всё же возможность утечки, пусть и гипотетически, но существовала. Тем не менее ни один вопрос Неру Микоян не оставил без подробного ответа.

Из Дели Микоян 30 марта переместился в Бирму, страну с причудливой экономической и политической системой, сочетавшей элементы капитализма и социализма. Ранее в Бирме уже побывали Хрущёв и Булганин. Приезд Микояна должен был закрепить наметившееся сближение. В Рангуне состоялись переговоры с бирманским премьером У Ну. Тот, между прочим, попросил прислать из СССР специалистов, инженеров, и пожаловался, что ранее такие специалисты приезжали из США, но «оставили после себя плохое впечатление». Микоян пообещал оказать помощь, и в итоге было подписано торговое соглашение, согласно которому СССР превращался в крупнейшего покупателя бирманского риса, взамен обязавшись поставить промышленное оборудование. Также в качестве подарка Микоян от лица руководства своей страны обещал построить в Рангуне госпиталь, театр и стадион.

Следующий перелёт – 2 апреля – из Рангуна в Ханой, столицу Демократической Республики Вьетнам. Здесь вовсю гремела аграрная реформа, изъятие земель у помещиков и коллективизация, проводимая классическими сталинскими методами: руководил 1-й секретарь ЦК Партии трудящихся Вьетнама Чыонг Тинь, а общие установки давал председатель ЦК ПТВ Хо Ши Мин, неоднократно бывавший в СССР и лично знакомый со Сталиным.

Рвение коммунистов Северного Вьетнама в деле построения справедливого общества было очень велико и подогревалось присутствием большого количества китайских советников. Аграрная реформа, начатая в 1953 году, вылилась в массовые репрессии в отношении помещиков, зажиточных крестьян и вообще всех, кто пытался возражать, а тем более противодействовать. Десятки тысяч людей были помещены в «лагеря по перевоспитанию». Репрессии коснулись каждого второго члена ПТВ. Результат – такой же, как и в СССР: нехватка продовольствия, голод. Только что назначенный посол Михаил Зимянин увидел, что дело идёт к бунту, и стал посылать в Москву тревожные сообщения. Микоян прибыл в Ханой с чётко определённой целью: разобраться в ситуации и умерить активность реформаторов. Зимянина он сначала посчитал паникёром и резко отчитал уже на аэродроме, но затем выслушал и снял все претензии: Зимянин оказался прав.

Для страховки Микоян попросил поддержки у китайцев, и из Пекина оперативно прибыл член Политбюро КПК и 1-й заместитель премьера Госсовета КНР Чэнь Юнь, курировавший вьетнамское направление. В следующие три дня они вдвоём участвовали в пяти заседаниях Политбюро ПТВ, активно рекомендуя Хо Ши Мину, Во Нгуен Зиапу и другим вождям не форсировать социалистические преобразования, исключить перегибы. Наиболее важным было третье по счёту заседание: Хо Ши Мин прямо высказал претензии. Почему критика Сталина не была согласована с лидерами дружественных партий других стран, в том числе Северного Вьетнама? Почему критика звучит только теперь, если о преступлениях было давно известно? Наконец, почему копию доклада Хрущёва в Ханое получили с большим опозданием? Это был очень серьёзный упрёк. В буржуазном Южном Вьетнаме журналисты узнали о докладе раньше, чем в Ханое, и теперь высмеивали северных соседей, которых Москва не удосужилась вовремя информировать.

Теперь Хо Ши Мин получил копию доклада на русском языке, но не знал, стоит ли переводить текст на вьетнамский и раздать хотя бы членам ЦК ПТВ. Микоян такую рекомендацию дал, за задержку с пересылкой текста доклада извинился, но главное предупредил, что, если вьетнамские коммунисты не откажутся от сталинских методов, Москва их поддерживать не сможет.

Хо Ши Мин действительно, резко смягчил режим, а позднее даже убрал Чыонг Тиня с поста 1-го секретаря (и сам занял его место). При этом публично критиковать Сталина так и не решился. Впрочем, от него этого и не требовали.

На официальных, протокольных фотографиях, запечатлевших эпизоды азиатского турне, Микоян выглядит очень необычно: белый пиджак и галстук-бабочка. Он похож скорее на эстрадного артиста. Безусловно, то был продуманный имидж, призванный показать всему миру, что советские лидеры перестали быть монстрами военного коммунизма в наглухо застёгнутых френчах.

Из Ханоя в Пекин Микоян отправился 6 апреля. В тот же день состоялись переговоры с Мао. Тот был доволен визитом старого знакомого, сходу раскритиковал Сталина, припомнил все обиды, недостаточную помощь со стороны Москвы во второй половине 1930-х, и признался, что визит в Москву в декабре 1949 года и личное общение со Сталиным оставили у него негативное впечатление. Сталин якобы прямо дал понять Мао, что не доверяет ему и опасается превращения Китая во вторую Югославию. Микояну пришлось подыграть, ответить, что Сталин под конец жизни стал настолько мнительным, что не доверял никому, в том числе и ближайшим товарищам.

Микоян лично познакомился с Мао первым из всех членов высшего руководства СССР. Первым побывал в гостях у Мао, зимой 1949 года, когда тот ещё не пришёл к власти. Далее Микоян встречался с Мао чаще, чем все прочие обитатели Кремля: один раз в Москве и пять раз в Китае (последний раз – в 1957 году). Но отношения между ними всегда были сугубо деловыми. Разумеется, Мао очень серьёзно относился к Микояну, прислушивался к нему и считал главным советским экспертом по Китаю. Но всё же Мао не считал Микояна ровней себе. В свою очередь, Микоян старался не уронить авторитет державы, которую он представлял, и с самой первой встречи всегда давал понять, что не намерен смотреть на «великого кормчего» снизу вверх. Китайского лидера, чуткого к подобного рода нюансам, это раздражало. И тот и другой помнили, какую помощь оказывал СССР китайским коммунистам. Но теперь товарищ Мао хотел об этом забыть, а Микоян ничего забывать не собирался. Микоян помнил, как Мао льстил Сталину, называя его «товарищем главным Хозяином» – и Мао видел, что Микоян помнит. Более того, есть сведения, что Мао вообще не любил русских (советских) людей. Переводчик Микояна Юрий Галенович в своей книге[12]12
  Галенович Ю.М. Сталин и Мао. Два вождя. М., 2009.


[Закрыть] пишет: «Для Мао Цзэдуна не существовало и априори не могло существовать симпатичного советского человека, в том числе прежде всего советского руководителя; его антипатия к советским (к русским, кто был из России) была изначально заданной ему, казалось, генетически, она была просто патологической».

При этом антипатия Мао сочеталась с многословными официальными заверениями в дружбе, церемониальными славословиями, показным уважением, что вместе оставляло неприятное впечатление. Впрочем, в своей книге сам Анастас Иванович об этом умолчал, очевидно, из дипломатических соображений.

Однако и преувеличивать заносчивость Мао не следует: он был слишком умён, чтобы переходить известную черту, к тому же понимал, что Микоян от начала и до конца курирует экономическое взаимодействие между двумя странами; от Микояна слишком многое зависело; даже больше, чем от Хрущёва, которого Мао вообще ни в грош ни ставил. В целом же, учитывая свидетельства и мнения разных историков, нужно сделать важный вывод: Мао Цзэдун в разговорах с Микояном был гораздо более откровенен, чем с другими лидерами СССР, более откровенен, чем со Сталиным, и затем с Хрущёвым. То есть всё же между ними возникли особые личные отношения, то, что в официальных документах обычно называют словом «доверительные». Мао мог сказать Микояну то, что другим не говорил.

В следующие два дня Микоян встречался с руководителями экономического блока, обсуждая помощь в строительстве предприятий, но более половины всего времени вынужден был отвечать на вопросы, касающиеся ХХ съезда. Микояну пришлось нелегко. Китайцы формулировали их максимально прямо: если вам уже 10 лет назад было известно о преступлениях в системе НКВД, почему вы заговорили об этом только сейчас? Микоян парировал, напоминая о партийной дисциплине, о большом доверии к Сталину как к лидеру страны и Верховному главнокомандующему; аргументы он, разумеется, давно приготовил и уже озвучивал во Вьетнаме.

Микоян пробыл в Китае два дня и 8 апреля оправился в Улан-Батор.

Монголия прошла долгий процесс отстаивания своего статуса суверенного государства. Монгольская Народная Республика была провозглашена в ноябре 1924 года, но фактически оказалась под контролем РСФСР, затем СССР; наконец, она была признана правительством Чан Кайши в январе 1946 года. Пришедшие к власти китайские коммунисты пытались оспорить независимость Монголии, но в политических расчётах Сталина этот вопрос был принципиальным. Степной скотоводческий народ монголов гордился древним происхождением. По переписи 1956 года монголов насчитывалось всего 845 тысяч человек, кочующих на значительной территории, богатой ресурсами. Тяготеющие к самостоятельности монголы хорошо понимали, что ближайший сильный сосед – Китай – в любой момент способен их поглотить и превратить в бедную северную провинцию; гораздо выгоднее было вступить в союз с северным соседом, который был готов твёрдо признавать их юридическую независимость. Хрущёв и его правительство также приняли благоразумное решение поддерживать независимую Монголию, пусть и в ущерб дружбе с Китаем, тем более что эта дружба дала трещину уже в 1954 году. Разумеется, Монголию приходилось поддерживать, поставлять транспорт и топливо, строить капитальное жильё, но помощь обходилась недорого, а политическая выгода была велика.

Микоян работал в Улан-Баторе 8 и 9 апреля, снова дал разъяснения относительно критики культа личности, а попросту говоря, предупредил председателя Совета министров МНР Юмжагийна Цеденбала, чтобы тот перестал практиковать жёсткие авторитарные методы, как это делал его предшественник маршал Хорлогийн Чойбалсан. Далее Микоян подтвердил, что курс Москвы на независимость монгольского государства остаётся неизменным. Наконец, была обещана хозяйственная и экономическая помощь.

Микоян вернулся в Москву10 апреля.

Азиатское турне длилось 19 дней, Микоян совершил девять длительных авиаперелётов, посетил семь стран. Наиболее важного результата он добился в Ханое: если не остановил, то притормозил каток репрессий. Очень важной была встреча с Мао, учитывая, что Хрущёв готовился к неизбежному конфликту с Пекином; свою задачу Микоян видел в том, чтобы этот конфликт оттягивать. Сложную и деликатную миссию он выполнил в Дели, рассказав Неру о событиях ХХ съезда. Ни до ни после Микоян не был так откровенен в беседах с лидерами государств, не придерживающихся социалистической ориентации. Честный разговор с Неру укрепил доверие между Москвой и Дели. Наконец общий размах азиатского турне произвёл впечатление на западных наблюдателей: они обнаружили, что советская дипломатия перезагрузилась, не потеряв в энергии и настойчивости.