Текст книги "Анастас Микоян"

Глава 5
Ростов. Юго-восточное бюро ЦК ВКП(Б)

Микояну – представителю центральной партийной власти – в 1922 году было 26 лет.

Его предшественником на важном посту был Виктор Иванович Нанейшвилич, его потом перевели в Пермь, затем в Казахстан, потом вернули в Москву и поставили руководить Торговой академией, репрессировали в 1939-м и расстреляли в 1940-м. Печальная судьба дельного работника.

В Ростов Микоян приехал уже в высоком статусе кандидата в члены ЦК РКП(б). Через год он станет действительным членом ЦК, и на этом посту пробудет более 50 лет, до 1976 года.

Выше статуса члена ЦК было ещё три. Первый, официальный – статус кандидата в члены Политбюро (потом Президиума) ЦК. Второй, также официальный – статус члена Политбюро, вступление на самую вершину власти. И третий, уже неофициальный – принадлежность к так называемому «ближнему кругу Сталина», к очень узкой группе лидеров, облечённых особым доверием вождя.

«Ближний круг» не состоял из друзей Сталина, из его наперсников и единомышленников, количество членов «ближнего круга» менялось, иногда это были пять человек, иногда больше десяти. Принадлежность к «ближнему кругу» не гарантировала от физического уничтожения. Попадание в «ближний круг» означало лишь неформальное общение, знакомство со Сталиным как с частным человеком, физической единицей, с гостеприимным хозяином, готовым выпивать и закусывать наравне с прочими. В середине 1920-х этот «ближний круг» едва начал формироваться.

Ленин ещё жив, вся текущая политика вращается вокруг Ленина. Он болен, но никто не знает, сколько он ещё протянет. Наиболее вероятный преемник – блестящий Троцкий, полностью контролирующий армию. Вопрос здоровья Ленина стоит ребром – но все молчат.

Ленин между тем принимает политически важное решение о старте новой экономической политики, НЭПа, временного отступления от ранее заявленных догматов. В экономику частично возвращаются элементы капитализма. Кризис, вызванный разрушительной Гражданской войной, нужно как-то преодолевать – и Ленин придумал, как это сделать.

* * *

Советские денежные знаки стремительно обесценивались. В январе 1922 года средняя заработная плата заводского рабочего доходила до 3,5 миллионов рублей. В октябре того же года было принято постановление о проведении денежной реформы: со следующего, 1923 года вводился в обращение новый рубль, равный одному миллиону дореформенных знаков. Однако и этот новый рубль стал быстро обесцениваться, и параллельно в обращение ввели и ещё одну расчётную единицу, «золотой червонец». Червонец имел твёрдое золотое наполнение в 1 золотник и 78,24 доли (7,74235 грамма) чистого золота, такое же, как в дореволюционной монете в 10 рублей. Червонец в любой момент можно было сдать в банк.

Микоян пишет, что эта мера позволила покончить с голодом в стране. Внутренние потребности в хлебе были полностью удовлетворены, зерно стали отправлять на экспорт.

Сплошная коллективизация ещё не началась, крестьяне работали в единоличных хозяйствах, часть продукции отдавая в виде продовольственного налога, по твёрдой цене, установленной государством. В 1923 году продналог был заменён единым сельскохозяйственным налогом, который уплачивался только деньгами. Излишки же продукции крестьянин мог свободно продавать, в том числе и за золотые червонцы.

Продовольственный налог, как свидетельствует сам Микоян, собирали с применением силы, обычно привлекая ЧОН (части особого назначения), а иногда и регулярные части РККА. Соответственно, основной задачей нового главы Юго-Восточного бюро ЦК было наведение порядка в сборе продналога. Установили и обязательный к выполнению план в 48 миллионов пудов. План Микоян обеспечил: к счастью, урожай 1922 года был гораздо выше среднего.

Однако закупочные цены на зерно были низкими, и возникла ситуация, которую Троцкий назвал «ножницами цен». Зерно стоило дёшево, а промышленная продукция, наоборот, подорожала. Микоян приводит цифры: в 1913 году на деньги, вырученные от продажи одного пуда зерна, крестьянин мог приобрести 8 аршин ситца, а в 1923 году только два аршина. Это вызвало протесты крестьян и негативное отношение к новой власти. В южных областях страны резко враждебную позицию заняло зажиточное казачество. Казаки воевали то за белых, то за красных, и по итогам завершившейся войны в большинстве заняли позицию вынужденного подчинения новой власти.

Когда Микоян приехал в Ростов-на-Дону по краю ещё гуляли вооружённые банды, нападавшие на станицы и сёла. Коммунистов и комсомольцев казнили, сельские советы поджигали, склады с продовольствием грабили.

Подчинённые Микояну территории были огромны: Ставропольская губерния, Терская губерния, Донская область, Кубано-Черноморская область, Дагестанская автономная республика, Горская автономная республика, Кабардино-Балкарская и Карачаево-Черкесская автономные области.

Чтобы везде успевать, Микоян привлёк к работе авиацию. В те времена в Советской республике уже работала немецкая компания «Люфтганза». Сначала был налажен международный рейс Москва – Берлин, потом компания поставила несколько лёгких самолётов для внутренних рейсов. Можно предположить, что любовь к самолётам соответствовала его бешеному темпераменту. Четверо из пяти его сыновей станут лётчиками, младший брат свяжет с авиацией свою жизнь.

В 1924 году Микоян прилетел на самолёте в Пятигорск. В это время рядом, в Кисловодске, отдыхал Бухарин, и Микоян заехал его проведать. Бухарин тоже хотел попробовать полетать на самолёте, и изъявил желание облететь вокруг Эльбруса. Микоян ответил, что готов организовать дело прямо сейчас. Но Бухарин вдруг засомневался: а вдруг надо запросить разрешение ЦК? Он передумал лететь и, когда вернулся в Москву, решил посоветоваться со Сталиным.

Сталин на самолётах летать боялся, это была одна из нескольких его странных фобий. Он вдруг проявил заботу о жизни своих соратников, и 21 августа 1924 года появилось специальное решение Политбюро ЦК РКП(б) «О Бухарине и Микояне». Решение прямо запрещало обоим лететь на аэроплане в Ростов-на-Дону. Бухарин подчинился, Микоян же продолжал летать – иначе он просто не смог был выполнять свои обязанности.

Несмотря на огромные сложности, в Ростове Микоян, что называется, расцвёл, все его лучшие качества развились до максимума. Он был прирождённым руководителем-универсалом: одинаково хорошо справлялся и с кабинетной работой, и с выездами на места; он овладел познаниями в экономике и финансах, он выступал на митингах, умел и поощрять и наказывать, и наконец, овладел умением мыслить и действовать масштабно.

Одной из главных его задач была механизация крестьянского труда. Микоян добился создания в Ростове механических мастерских, где собирали лобогрейки. Эти мастерские потом выросли в огромный завод «Ростсельмаш».

Весной 1923 года Микоян организовал приобретение десяти американских тракторов «Форд». Сделку курировал молодой предприниматель Арманд Хаммер, получивший от самого Ленина мандат на ведение бизнеса в РСФСР. Он лично привёз трактора на пароходе в Новороссийский порт. Груз встречал Микоян, он познакомился с Хаммером. В книге он отозвался о нём доброжелательно, но потом никаких дел с ним не имел. Есть упоминание о встрече Хаммера с Микояном в 70-е годы, когда Микоян был уже пенсионером, но о чём они говорили – неизвестно.

Чем дальше в горы, тем меньше советской власти.

Образованная в январе 1921 года Горская АССР со столицей во Владикавказе существовала в основном только на бумаге. Объединённые в республику народы – чеченцы, ингуши, осетины, карачаевцы, кабардинцы, балкарцы – говорили на разных языках. Самый большой и воинственный горский народ – чеченский (около 500 тысяч человек) – не имел своей государственности и чётко определённых границ.

В чеченских ущельях до сих пор прятался, со своим хорошо вооружённым отрядом, имам Кавказа Нажмудин Гоцинский, пытавшийся создать независимое исламское государство Северного Кавказа. На всю полумиллионную Чечню в 1922 году насчитывалось едва десяток коммунистов и примерно 400 комсомольцев. Чеченцы почти все были неграмотны. Письменный язык находился в стадии становления. В немногочисленных церковных школах муллы преподавали основы ислама на арабском языке.

Город Грозный изначально был русским военным укреплением, и чеченцы вовсе его не признавали: приезжали из своих сёл только на базар, торговать. Отчаянные чеченские молодые люди учиняли в Грозном вооружённые грабежи. Добычу привозили домой и раздавали родственникам. Такие затеи считались не преступлением, а наоборот, проявлением доблести, из них не делали секрета. Собравшись в большие конные отряды, чеченцы грабили и железнодорожные составы.

Когда закончилась Первая мировая и солдаты Кавказской армии возвращались по домам через территорию Чечни, их активно грабили, забирали оружие и боеприпасы. На руках у чеченцев было несколько десятков тысяч одних только винтовок. В соседнем Дагестане, по данным ОГПУ, число винтовок достигало 100 тысяч.

В Чечне не работали никакие суды, кроме судов шариата.

На нефтепромыслах Грозного чеченцы не работали, в милиции их тоже не было. Подобие порядка удавалось поддерживать силами людей, лично преданных известному полевому командиру, герою Гражданской войны, члену Юго-Восточного бюро Николаю Гикало. Другим авторитетным большевиком считался глава Чеченского ревкома Таштемир Эльдерханов. Но чтобы навести порядок в народе, разделённом по родоплеменному признаку, усилий отдельных активистов было недостаточно.

Приезжая в Москву, Микоян несколько раз встречался с Дзержинским и Сталиным, продвигая идею выделения Чечни из состава Горской республики и создания Чеченской национальной автономии. В октябре 1922 г. ЦК РКП(б) постановил создать во Владикавказе специальную комиссию по вопросу чеченской автономии. В комиссию вошли Ворошилов (тогда командующий Северо-Кавказским военным округом), Киров (тогда 1-й секретарь ЦК Азербайджана), Гикало и Эйдельханов, Идрис Зязиков и председатель Совнаркома Саханджери Мамсуров.

Очень быстро, уже 30 ноября 1922 года, ВЦИК принял решение об образовании Чеченской автономной области со столицей в Грозном. Причём сам Грозный, имеющий большое значение как центр нефтедобычи, не вошёл в состав чеченской автономии и подчинялся ВЦИК.

В сёлах появились школы с преподаванием на чеченском языке, а также фельдшерские пункты.

Эти меры далеко не сразу дали эффект. Повседневной жизнью управляли старейшины. Образованных людей, знавших русский язык, не хватало для ведения делопроизводства. Было решено издавать и распространять учебники чеченского языка, организовать курсы обучения письменности. Но главное – чеченцы по-прежнему не воспринимали Грозный как свой родной город, грабежи не прекращались.

Позже Грозный был всё же включён в состав чеченской автономии. Более того, с каждого пуда добытой в Грозном нефти 3 рубля отчислялись в пользу революционного комитета автономии. Но и этого было мало: теперь ущерб от грабежей официально стали покрывать именно за счёт отчислений от продажи нефти. Эта мера тут же сработала. Члены ревкома выезжали в сёла, собирали старейшин и называли цифры убытков, понесённых в результате вооружённых налётов. Постепенно грабежи пошли на убыль.

Каждый участник грабежей, явившийся в Чеченский ревком с повинной, тут же получал амнистию. Нескольким таким лихим парням предложили возглавить охрану железной дороги, с выплатой зарплаты и предоставлением права бесплатного проезда.

В 1925 году Дзержинский вызвал Микояна в Москву и сообщил, что страны Антанты предполагают начать против РСФСР боевые действия, в том числе и на Кавказе, с тем, чтобы отрезать республику от бакинской нефти. Дзержинский подозревал, что в таком случае многие чеченцы могут обратить оружие против советской власти. Он предложил Микояну организовать операцию по разоружению чеченцев.

Разумеется, отобрать у каждого вайнаха его винтовку было невозможно, ибо оружие является неотъемлемой частью личности горского мужчины, но можно было попытаться изъять излишки. Весной 1925 года в Ростове Микоян в деталях разработал операцию, он работал вместе с командующим Северо-Кавказским военным округом Иеронимом Уборевичем (он сменил на этой должности Клима Ворошилова), полпредом ОГПУ СССР по Северо-Кавказскому краю Ефимом Евдокимовым и секретарём Северо-Кавказского крайкома ВКП(б) Николаем Гикало. Той же весной операцию одобрил Сталин, приехавший на отдых в Сочи.

В Чечню ввели две дивизии Красной армии и несколько отрядов ОГПУ. Местные чекисты задействовали все свои агентурные связи и собрали информацию о количестве винтовок, хранящихся в том или ином селе.

Официально регулярные части вошли в Чечню для проведения учений. Привезли артистов, в сёлах провели концерты, вечера самодеятельности. Одновременно были блокированы дороги между сёлами. В один и тот же день сотрудники ОГПУ в каждом селе явились к председателям местных советов и потребовали в течение суток сдать строго определённое количество винтовок. Сдавать нужно было только огнестрельное оружие. В случае несогласия чекисты пригрозили обстрелять сёла из миномётов и артиллерийских орудий.

Микоян операцией не руководил, и даже не приехал в Грозный: находился рядом, в Пятигорске, «приберегая, – как он сам пишет, – свой авторитет на случай необходимого вмешательства».

Дело обошлось без кровопролития, но всё же однажды пришлось открыть предупредительный огонь. Операция по разоружению Чечни одновременно предполагала арест Нажмудина Гоцинского и нейтрализацию его отряда. Чекисты применили тактику, известную ещё с царских времён. Примерно зная местонахождение отряда Гоцинского, они пригласили к себе старейшин окрестных сёл и объявили их заложниками. Выдвинули требование: либо старейшины сами сдадут Гоцинского, либо их сёла будут разрушены артиллерийским обстрелом. Жители сёл, разумеется, могли беспрепятственно уйти в безопасное место, но дома пригрозили стереть с лица земли.

Старейшины между тем отказались выполнять требования. Их уговаривали сутки, но безрезультатно. Далее, как пишет Микоян, в целях устрашения горцев был вызван военный аэроплан, сбросивший бомбы на окраине одного из сёл. Это произвело нужный эффект, и старейшины выдали местонахождение Гоцинского.

В первые дни сентября 1925 года отряд Гоцинского был разгромлен. Большая советская энциклопедия сообщает, что Гоцинский контактировал с агентами британской разведки и планировал продолжать вооружённую борьбу. Потеряв своих людей и поняв бесперспективность сопротивления, Гоцинский сдался сотрудникам ОГПУ и был расстрелян 28 сентября 1925 года в Ростове-на-Дону.

В новейшие времена появились публикации, утверждающие, что операция по разоружению Чечни всё же сопровождалась жертвами с обеих сторон. ОГПУ и РККА потеряли 6 человек убитыми. 16 аулов подверглись бомбардировке, более ста населённых пунктов обстреляно. Арестовано более 300 человек «бандитского элемента», 12 человек убито. Оружия изъято – более 25 тысяч винтовок и более 4 тысяч револьверов. Микоян называет цифру в 30 тысяч винтовок. Цифры, как видим, более или менее сходятся.

Следом за операцией в Чечне такая же была проведена в Дагестане (с 1 сентября 1925-го).

Операцию по разоружению Чечни Микоян описал в своей книге «Вначале двадцатых…» вышедшей в 1975 году. Изначальный текст был сильно сокращён, отредактирован и проверен цензурой по личному указанию Михаила Суслова. Потом текст книги «В начале двадцатых…» с сокращениями был помещён в итоговый труд Микояна – «Так было».

В настоящей книге, как уже было сказано, предпочтение всегда отдаётся свидетельствам непосредственных участников событий, в данном случае – самого Анастаса Микояна. Изучая его текст, достаточно легко отличить строки, приглаженные редакторами, от его собственных.

Историки, изучающие чеченскую письменность, подтверждают свидетельства Микояна. Чеченский алфавит изначально создавался на базе арабского, но в начале 20-х был переведен на латиницу – по предложению писателя, драматурга и просветителя Халида Ошаева, руководителя отдела народного образования Чечни, тогда – молодого человека 27 лет, фактически ровесника самого Микояна.

Но есть и расхождения с текстом Микояна: так, он называет красного командира Гикало чеченцем, а на самом деле Николай Фёдорович Гикало (1897 года рождения, также почти ровесник Микояна) был украинцем по национальности, хотя и прожил первую часть жизни на Кавказе, воевал за советскую власть, командовал соединениями Красной армии в Грозном, а потом даже возглавлял «Персидскую красную армию». Гикало проработал на Кавказе до 1927 года. В 1937-м он был арестован, в следующем году расстрелян, а в 1956-м реабилитирован. Так или иначе, Микоян пишет о Гикало с большим уважением. Возможно, в те годы самому Гикало было удобнее, чтобы его считали чеченцем.

Упомянутый Микояном Таштемир Эльдарханов, наоборот, принадлежал к первому поколению кавказских социалистов, написал и издал первый чеченский букварь, потом был избран председателем ЦИК Горской республики, далее председателем исполкома Чеченской автономной области. Скончался он в 1934-м, в отличие от Гикало, своей смертью.

Насколько велика была роль Микояна в создании чеченской политической автономии, в превращении крепости Грозный в полноценную столицу Чечни, пусть спорят историки. Точно известно, что после смерти Сталина, когда возник вопрос о возвращении депортированных чеченцев из Казахстана на родину – чеченская интеллигенция составила группу ходатаев, они приехали в Москву и пришли на приём именно к Микояну. Об этом будет рассказано ниже.

А между тем с 1922 года, когда была образована Чеченская автономия, до 1956 года, когда чеченский народ вернулся домой, прошло почти четверть века. Давно исчезли имам Гоцинский, и Эльдарханов, и Гикало, и Уборевич. Канул в прошлое и сам Сталин. В Кремле уцелели лишь двое деятелей, имевших отношение к Чечне: Ворошилов, командующий войсками СКВО в 1921–1924 годах, и Микоян, 1-й секретарь Юго-Восточного (с декабря 1924-го – Северо-Кавказского) крайкома РКП(б). И ещё Иван Серов, заместитель главы МГБ и прямой организатор депортаций. Но чеченцы пошли, разумеется, не к Серову. Не пошли и к Ворошилову. Единственным «экспертом по Чечне» в послесталинском руководстве был Микоян; к нему и обратились.

Этот факт, что именно Микоян оказался «главным специалистом по Чечне» в руководстве страны, – кажется не столь примечательным, если не рассматривать его в ряду других схожих. Микоян также постепенно превратился в «главного специалиста» по Дальнему Востоку, в «главного специалиста» по отношениям с Китаем и Мао Цзэдуном, в «главного специалиста» по отношениям с США, Северной Кореей, Кубой, Вьетнамом, он появлялся везде, где возникало историческое электричество. Он возникал в самой потенциально опасной точке конфликта – и гасил напряжение.

Его личное отношение к чеченцам неизвестно. Возможно, личного отношения и не было, а имел место лишь правильный административный маневр. Предоставить большому и сильному – полмиллиона человек – народу самостоятельность, уделить ему необходимое внимание, разобраться в особенностях бытования и эти особенности учесть.

Сам ведь он тоже был горцем, сам помнил вкус козьего сыра и боль в ступнях, разбитых о камни.

Предполагаемая Дзержинским война на Кавказе так и не состоялась. Бочки с нефтью исправно грузили в Баку и Грозном на железнодорожные платформы и отправляли на север, в Европейскую Россию, а оттуда на Запад. В обратном направлении текли доллары, свободно конвертируемые и остро необходимые Советской республике. С Кубани и из Краснодара шли эшелоны с зерном в том же направлении – всё в Европу, всё за валюту. 27-летний Микоян стал прямым участником и движителем этого процесса.

Всё вроде бы шло удачно.

Первенец у Микояна родился 12 июля 1922 года, сына назвали в честь Шаумяна Степаном. Ребёнок появился на свет в роддоме Тифлиса. Ростов показался Микояну не самым удобным местом для проживания семьи. Ашхен родила сына в Тифлисе. Отец отсутствовал. Помощь оказал его друг Серго Орджоникидзе. Он забрал молодую мать и младенца и отвёз в дом Вергинии Туманян.

Предоставить мать и ребёнка заботе тёщи – святое дело.

Отец между тем в Ростове мыкался на съёмной квартире, пусть и в центре, но с соседями, такими же партийными деятелями.

Только в августе Микоян выхлопотал себе кратковременный отпуск, чтобы съездить в Тифлис и повидать первенца. Тёща, тетя Вергуш, заняла твёрдую позицию: для всех будет лучше, если дочь и внук останутся в Тифлисе, пока младенец не окрепнет. Новоиспечённый отец согласился. В государственных делах он был дока, но в отцовстве пока ничего не понимал.

Реальность повернулась к нему совсем другой стороной. Вдруг он осознал ответственность за продолжение рода, никак не связанную с работой, профессией, партией. Рождение сына не имело никакого отношения к партии и государству. Просто появился маленький человечек, за которого отец нёс всю полноту ответственности. Сработал фактор армянского чадолюбия; отец, большой начальник, оказался в совершенно другой вселенной.

Наконец мать с годовалым ребёнком переехала в Ростов. Отцу выделили отдельную квартиру в четыре комнаты. Но в городе свирепствовала эпидемия холеры. Маленький Степан заболел дизентерией и уже был готов отдать Богу душу. Врач – некий знаменитый профессор Меренес – сказал, что шансов нет и лечить обречённого младенца не имеет смысла. Ребёнок уже агонизировал. К счастью, Микоян сумел найти другого врача, и тот назначил правильное лечение. В кризисный период болезни сына отец уехал в Москву на очередной Пленум ЦК. Он ведь был членом ЦК и уклониться не мог. Что это был за Пленум – не очень ясно, история лишь фиксирует возросшую активность Троцкого в этот период. Нет смысла путать читателя, перечисляя съезды, конференции и пленумы тех лет. Микоян в своих воспоминаниях опирается на официальную канонизированную советскую историю КПСС, из которой были вымараны многие имена – на это следует сделать скидку.

Микоян уехал в Москву на Пленум, оставив своего сына умирающим на руках у жены. Ситуация была кошмарная, но отец сделал выбор в пользу партии. Какое мнение имела Ашхен – нам неизвестно. Дизентерия – это непрерывный понос и связанное с ним сильнейшее обезвоживание. Антибиотиков тогда не существовало. Но врач, найденный отцом, умудрился спасти Степана, и тот выжил. Фамилия врача – Николай Осиновский. Вернувшись домой, отец застал сына выздоравливающим. Ашхен упрекнула мужа, что тот не удосужился прислать из Москвы ни одной телеграммы. Муж как-то оправдался. Годовалый Степан, будущий лётчик-испытатель и Герой Советского Союза, чувствовал себя хорошо.

Эта история осени 1923 года совершенно преобразила Анастаса Микояна. Его сознание преломилось. Семья стала больше значить. Более того, его собственное здоровье, сильно тогда пошатнувшееся, стало тоже много значить. Умереть он сам не боялся ни в малейшей степени, но стал бояться оставить семью без кормильца. Он обследовался в Москве у лучших врачей. Признался, что перенёс малярию в 1915 году, и цингу в тюрьмах Закаспия в 1919 году. Ему поставили диагноз «туберкулёз» и назначили в виде лечения длительный отдых. Этот вариант он отверг. Его вес тогда не превышал 57 килограммов. 1-й секретарь крайкома представлял собой ходячий скелет.

Но не таков был этот парень, спустившийся с гор. В следующем, 1924 году родился у него второй сын, Володя, названный в честь Ленина.

На этом Микоян не останавливается. Укоренившись в Ростове, он перевозит к себе свою мать и своего младшего брата Анушавана.

После смерти отца всю семью содержал на свой грошовый заработок старший брат Ерванд: мать, двух сестёр и младшего брата. Анастас решил, что настало время перемен, и забрал к себе в ростовскую квартиру и мать, и брата. Теперь Ерванд хлопотал только о судьбе двух сестёр.

Мать мирно перебралась в Ростов и стала жить со средним сыном.

Неожиданно младший брат Ануш проявил характер и самолюбие, превосходящие те же качества среднего брата. Анушаван взял себе русское имя Артём и устроился учиться в ФЗУ – фабрично-заводское училище. С этого момента и до конца жизни Артём Микоян будет принципиально и решительно дистанцироваться от своего высокопоставленного брата. В последующие годы он построит свою собственную, самостоятельную судьбу.

Но пока, в Ростове, он живёт в квартире брата и работает токарем. Здесь же живёт и мама: ей нравится быть при сыновьях и наблюдать за их возмужанием. Семья горских карабахских армян уцелела и крепнет. У среднего сына уже двое детей, Степан и Володя. Невестка – Ашхен – держит дом в идеальном порядке. Мужа никогда нет, и так будет и дальше; ничего не поделать. Муж приходит только ночевать.