Текст книги "Анастас Микоян"

Переехав в Москву, Микоян несколько недель жил в гостинице, пока наконец ему не выделили квартиру в Кремле: четыре комнаты. В том же здании находилась столовая Совнаркома, оттуда приносили готовые обеды и ужины, это стоило 20 рублей в месяц.

Потом он перевёз из Ростова жену и детей.

В соседней квартире жил Вячеслав Молотов и его жена Полина Жемчужина.

Что чувствовал он в те дни? Старшие товарищи по партии буквально силой затащили его на самый верх и поставили на один из самых трудных участков работы. За считанные годы он превратился из рядового большевика в одного из руководителей огромной страны. 33-летний мужчина, ещё вчера бегавший с «Кольтом» в руке по пыльным улицам Баку, дышавший гнилыми тюремными испарениями, вдруг за неполные восемь лет взмыл в политическое поднебесье. Очевидец и непосредственный участник самых невероятных событий, армянский мальчишка из горной деревни – собеседник Ленина, на «ты» со Сталиным, друг Орджоникидзе, накоротке с Рыковым, Дзержинским, Бухариным. Оглушительный, фантастический взлёт, второго такого история Советской России не знает. Даже вундеркинд Маленков не взлетал так мощно.

Да, Микоян держался осторожно, но и уверенно.

Став наркомом внешней и внутренней торговли, собрал подчинённых на совещание. Из зала кто-то выкрикнул: как мы можем вам подчиняться, вы же совсем молодой человек!

Микоян ответил:

– На Кавказе, где я вырос, младшие молчат в присутствии старших. Пока тебе не исполнилось хотя бы 40 лет – ты вообще не подаёшь голоса. Вы что, предлагаете распространить этот кавказский обычай на деятельность нашего комиссариата?

Собравшиеся расхохотались.

Так он и двигался, шаг за шагом, где шуткой, где компромиссом, а где и резким нажимом. Память о револьвере за поясом его никогда не покидала. Он был очень горячий, никто не рисковал схватиться с ним всерьёз. За спиной – две войны и пять тюрем. Огромный кругозор: и с персами имел дело, и с турками, и с азербайджанцами, и с грузинами, и с нижегородцами, и с казаками, и с чеченцами. Страх был ему неведом. Боялся только за семью, но это началось потом, во второй половине 1930-х.

Первого сентября 1927 года в Москве, в роддоме им. Г.Л. Грауэрмана, на свет появляется четвёртый сын, Вано (Иван), получивший имя в честь бакинского комиссара Ивана Корганова.

ЦК вошёл в положение многодетного отца: в 1927 году наркому Микояну предоставляют, кроме квартиры в Кремле, ещё и большую благоустроенную дачу в ближнем Подмосковье, в бывшем поместье нефтепромышленника Зубалова.

Поместье было огромным, и всё по периметру обнесено высокой кирпичной стеной. Это было удобно с точки зрения безопасности. Там же, внутри периметра, примерно в километре от дачи Микояна, поселился и Сталин – а он занял дом сына Зубалова. Официально дача Сталина именовалась Горки-4, Микоянов – Горки-2. В посёлок вошли три больших двухэтажных кирпичных дома, два жилых и технический корпуса и ещё отдельное здание кухни, где была столовая для обслуги и шофёров.

Микояны жили в своём доме не одни: часть комнат заняли польские коммунисты Юзеф Уншлихт и Адольф Варский. В том же доме жил заместитель наркома обороны Ян Гамарник. На втором этаже комнату занимала вдова Степана Шаумяна Екатерина.

Соседний дом занял нарком обороны СССР Клим Ворошилов, затем он переехал в другое место. С ним жил его приёмный сын Пётр.

В техническом корпусе жила семья Сталина: братья его жены Светланы, Фёдор и Павел Аллилуевы, и Александр Сванидзе, брат первой жены Сталина Като Сванидзе. В этом же доме жили заместитель наркома иностранных дел СССР Лев Карахан и вдова Дзержинского Софья Сигизмундовна. Про Карахана Микоян пишет: «Хороший, компанейский парень».

На свою дачу (Горки-4) сам Сталин только наезжал, но часто. Летом там жили его дети, Василий и Светлана, и сестра жены Анна Сергеевна, а также приёмный сын Артём Сергеев, сын погибшего в железнодорожной катастрофе известного большевика Артёма (Фёдора Сергеева).

После смерти Михаила Фрунзе в 1925-м его дети, Тимур и Татьяна, воспитывались в семье Ворошилова, назначенного их опекуном.

С Ворошиловым Микоян познакомился ещё в Ростове – тот командовал Северо-Кавказским военным округом. Друзьями они не стали, но отношения были товарищеские; в своей книге Микоян отзывается о нём положительно.

Именно Ворошилов (а вовсе не Микоян) станет главным политическим долгожителем Советского Союза: член Политбюро (позже – Президиума ЦК) с 1926 по 1960-й – более 34 лет, и член ЦК с 1921 вплоть до смерти в 1969 году – 48 лет. Хрущёв, правда, изгнал его из ЦК в 1961 году, но Брежнев вернул в 1966-м. В отличие от Микояна, политическая карьера Ворошилова состояла из взлётов и падений, но всё же судьбы их имеют сходство: оба работали со Сталиным, входили в «ближний круг», а после смерти оба превратились в «равновесные» фигуры, олицетворяющие незыблемость генерального курса партии.

Практически во всех семьях обитателей поместья Зубалова были дети, примерно одного возраста: они постепенно составили одну большую компанию: Вася Сталин, Артём Сергеев, Тимур Фрунзе, двое старших Микоянов – Степан и Володя. Позже к этой дружной банде присоединись другие дети и подростки.

Постепенно Микояны сблизились и с Молотовыми. Даже отдыхали в одно и то же время в одном и том же крымском санатории Мухалатка (сейчас это посёлок Оливы).

Никогда не забывал Микоян и сыновей Шаумяна, Льва и Сурена. Сурен, правда, жил в Орле и там руководил бронетанковой школой. Лев же выбрал науку и остался в Москве.

Переехав в Кремль, Микоян немедленно предложил одну из комнат своему брату Артёму, но тот наотрез отказался, объявив, что ему дали койку в рабочем общежитии завода «Динамо». На самом деле Артём обманул старшего брата, он снимал угол за свои деньги. Артём мало походил на своего энергичного брата, он был интровертом, погружённым в себя, упорно строил собственную судьбу.

Главной опорой Микояна в первые годы жизни в Москве стал Серго Орджоникидзе, всеобщий любимец, обаятельный, «гений общения», доверенный человек Сталина, а потом и его правая рука, нарком тяжёлого машиностроения.

Так постепенно Микоян обжился на Олимпе. Ашхен держалась очень скромно, но была в близких отношениях с Надеждой Аллилуевой и Полиной Жемчужиной. Общалась она и со Сталиным, уважала его и доверяла.

В Москве поселился и ещё один герой нашей истории, возможно, самый загадочный: брат Ашхен – Гай (Гайк) Туманян, будущий разведчик-нелегал. Дела у него сначала шли неважно: в письме к своей жене от 7 сентября 1926 года Микоян сообщает: «Гайка не приняли в Военную академию, из-за слабой груди, и не допустили в экзаменам». Впрочем, Гай Туманян, как и Артём Микоян, жил самостоятельной жизнью.

Понятно, что все перечисленные здесь мужчины – и сам Сталин, и Микоян, и Ворошилов, и Молотов, – приезжали в свои семьи только ночевать, и то не каждый день. Все работали с утра до ночи.

К 1930 году грандиозные реформы дали свои первые плоды. Правда, они были горьки на вкус.

Сотни огромных строек закипели по всей стране.

Деревня стремительно нищала. Но до деревни Сталину было мало дела. Миллионные массы – в основном, конечно, молодёжь – устремились в города. Спрос на рабочую силу вырос в сотни раз. На всех вокзалах во всех крупных городах дежурили специальные агенты: они высматривали в толпе приехавших молодых людей, тут же предлагали им работу, койку в общежитии и талоны на питание. Тех, кто соглашался, сразу же вели в общежитие и устраивали. За питание вычитали из зарплаты. Всё равно деньги некуда было тратить, если только на алкоголь.

Сухой закон в России был введён ещё царским правительством после начала Первой мировой войны в июле 1914-го, но в Советской России его начали постепенно отменять с 1921-го и закончили в августе 1925-го, когда были возобновлены производство и торговля водкой. Цель была известна: надо пополнять бюджет, зарабатывать деньги на пьянстве.

Нужны были кардинальные изменения в распределении продовольствия. Сталин понял, что Микояна нужно, во-первых, немного разгрузить, а во-вторых, поставить на более важный участок работы. Разделив 22 ноября 1930 года микояновский наркомат пополам, Сталин взял в основном на себя внешнюю торговлю. Новый наркомвнешторг Розенгольц был очень дельным специалистом, но никаких инициатив (в отличие от Микояна) не проявлял, а сосредоточился на том, чтобы аккуратно выполнять приказы Политбюро. Розенгольца Сталин потом на всякий случай расстрелял, в 1938 году.

Микоян же, наоборот, всё время выдвигал новые идеи.

Одна из таких идей, внешне простая, заключалась в следующем. Увеличить количество продовольствия невозможно: деревня с каждым годом производит его всё меньше и переломить эту тенденцию не получается. Но зато можно оптимизировать распределение продовольствия в городах, там, где сосредоточены промышленные и строительные рабочие, а также чиновники и администраторы. Наведение порядка в этом вопросе могло дать экономию продовольствия, а сэкономить – значит заработать. Согласно этой идее, продовольствие, произведённое сельским хозяйством, в первую очередь следовало направлять не в магазины и лавки, для продажи в розницу, а на предприятия общественного питания, то есть в столовые.

Реформа продовольственного снабжения обещала быть очень сложной и трудоёмкой, более того – рискованной.

Параллельно Микоян изыскивал новые источники получения продовольствия, и в 1928 году нашёл один, зато практически неисчерпаемый: дальневосточная промысловая рыба. Сам он пишет, что «это было идеей Сталина». Об участии Микояна в развитии рыбного промысла на Камчатке и в целом на Дальнем Востоке будет рассказано ниже; пока мы зафиксируем эту необычную инициативу, а также то, что именно Сталин дал добро на интенсификацию рыбного промысла Дальнего Востока.

Пятого июня 1929 года Ашхен родила пятого, и последнего ребёнка, снова мальчика. Он получил имя Серго, в честь Орджоникидзе.

Теперь Микоян – мало того, что самый молодой нарком, так ещё и самый многодетный, отец пятерых сыновей. Второй по многодетности – сам товарищ Сталин, отец троих родных детей (от двух жён), да еще воспитывает одного приёмного сына.

Продолжалась, и весьма активно, внутрипартийная борьба, детально описанная биографами Сталина, историками Олегом Хлевнюком, Святославом Рыбасом и Николаем Капченко, – здесь нет смысла пересказывать солидные их труды; скажем только, что под видом борьбы товарищ Сталин фактически осуществлял избиение.

Микоян свидетельствует, что в 1928 году, когда уже был сформирован первый вариант «ближнего круга», вечером Сталин пригласил Микояна, Кирова и Орджоникидзе на ужин на свою дачу, а после ужина все четверо на машине с открытым верхом поехали в Москву. Сталин сидел рядом с шофёром, Микоян, Киров и Серго – на заднем сиденье. Сталин повернулся и сказал: «Вы высоко цените Рыкова, Томского, Бухарина ‹…› вскоре вместо них мы поставим вас, и вы будете лучше работать».

Фраза эта примечательна. Сталин был прирождённым манипулятором и умел программировать своих соратников. «Вы будете лучше работать» – это значило, что удаление старой ленинской гвардии и замена ветеранов на молодых – это не месть лидера, не прихоть его и, конечно, не стремление к единоличной власти, а суровая необходимость, практическая мера. Тех, кто работает хуже, мы убираем и оставляем тех, кто работает лучше. Ничего личного.

Потом эти трое жарко обсуждали сказанное Сталиным. Они уважали ветеранов-ленинцев и были готовы с ними сотрудничать. Но лидер намекнул, что никакого сотрудничества не будет. Ветераны будут вышвырнуты, и позже физически ликвидированы.

Система управления была усложнена, ветераны держались независимо, а хуже того – у каждого были свои сторонники в руководящих органах партии. Наибольшую проблему представлял Троцкий – но ему и досталось больше других.

Сталин первым понял, что для всех будет проще иметь одного непререкаемого лидера, Ленина, исключительного и пребывающего вне критики. Дискуссии вокруг ленинских идей расшатывали едва возведённое здание первого на планете социалистического государства. С точки зрения Сталина, гораздо проще было объявить недавно усопшего Ленина живым богом, его наследие – канонизировать, ленинскую теорию – законсервировать, все споры – прекратить на корню. Ничего лучше для страны придумать было нельзя; по крайней мере, Сталин так решил. Ленин написал десятки томов теоретических работ, там содержались ответы на все вопросы.

Старая гвардия – Троцкий, Бухарин, Рыков, Каменев, Зиновьев, Томский – помнили Ленина неуверенным, слабым, ошибающимся, сомневающимся, но такой Ленин не устраивал Сталина; ему был нужен носитель абсолютной истины. Языческий идол. Оспаривать Ленина – значило смущать неподготовленные умы. Массам, как полагал Сталин, нужен был сверкающий бог, каждое слово которого есть закон.

Сталин первым понял, что ветер переменился. Громогласная внутрипартийная дискуссия должна была быть прекращена, ибо Бог – неоспорим, необсуждаем, он вне критики.

Языческий Бог живёт не сам по себе, его величие и всесилие должны хранить жрецы, и Сталин назначил себя на роль верховного жреца.

В этой простой схеме прочие лидеры партии, воспринимавшие Ленина как равного, как участника дискуссии, как человека, однажды приехавшего из Швейцарии в кургузом пиджачке, подлежали изъятию из политического поля. Должен был существовать только один Бог, и только один великий жрец, толкующий божественные пророчества.

Все дальнейшие действия Сталина, включая репрессии середины и конца 30-х годов, – действия жреца, приносящего кровавую жертву непререкаемому идолу нового Бога.

Каждый расстрелянный был казнён не просто так, но во имя заветов Ленина.

Сталину казалось, что живой Бог, восставая из царства мёртвых, диктует необходимость казней.

Но пока ещё кровавая жатва не начата.

Николай Иванович Ежов – между прочим, ровесник Микояна, 1895 года рождения – пока работает всего лишь инструктором Орграспредотдела ЦК партии, ведающем кадровыми назначениями; потом это станет епархией Маленкова. Ежов познакомится со Сталиным только в ноябре 1930 года.

Тем более пока не знаком с Ежовым и Микоян. Он инстинктивно держится в стороне от ОГПУ. Его работа никак не связана с государственной безопасностью. Микояна всецело поглощают идеи перераспределения продовольствия на научной технологической основе, и Сталин его в этом поддерживает.

Глава 7
Пищевая промышленность

В 1932 году в России случилась национальная катастрофа.

Страну накрыл великий голод: второй за время правления большевиков; но, к сожалению, не последний.

Голод спровоцировала засуха и неурожай 1931 года.

Вторая причина – проведённая правительством сплошная коллективизация и компания гонений на зажиточных крестьян – кулаков.

Сплошная коллективизация стала крупнейшей, грандиозной ошибкой Сталина, миной, заложенной под весь фундамент советского социализма.

Русская патриархальная деревня, с её многовековым хозяйственным укладом, была раздавлена безжалостно. Современные украинские и казахские историки и общественные деятели называют этот период «голодомор» (по-казахски «ашаршылык»), имея в виду, что катастрофа была сознательно спровоцирована лидерами ВКП(б), в первую очередь – лично Сталиным. Действительно, Сталин даже в эти кризисные годы упорно продолжал отправлять зерно на экспорт, чтобы выручить необходимую валюту. Цифры таковы: в 1930-м в СССР пшеницы произведено 83,5 миллиона тонн, в 1931-м – уже только 69,5 миллиона тонн, в 1932 году – 69,9 миллиона тонн. За эти же три года на экспорт вывезено 12 миллионов тонн: примерно 6 процентов от общего объёма. На основании того, что в период голода Сталин продал в Европу 6 процентов полученного зерна, историки Украины и Казахстана сделали вывод о намеренной инициативе Сталина к доведению миллионов людей до голодной гибели.

Точные цифры жертв, по всей видимости, никогда не будут установлены, поскольку и на Украине, и в Казахстане история давно и надёжно переписана. Дискуссии бесполезны. Порядок – от 2 до 7 миллионов человек погибшими. Современная передовая историческая мысль стремится к выводу, что именно голод 1932–1933 годов унёс наибольшее количество жертв за весь период существования советского социализма: больше, чем все политические репрессии в годы Большого террора и после.

В любом случае аграрная политика большевистского правительства, начиная с конца НЭПа, была одним сплошным провалом; одна ошибка наползала на другую.

Прямых доказательств того, что Сталин сознательно спровоцировал голод, не существует. С глобальной политической точки зрения, ему это было не нужно. Но мы точно знаем, что нуждами крестьян Сталин решительно и принципиально пренебрегал и озабочен был только форсированием индустриализации, формированием армии промышленного пролетариата как главной движущей силы социализма.

Пролетариат нужно было как-то кормить. А кроме него – государственных служащих, сотрудников силовых органов, солдат и офицеров.

Все хотели есть.

Микоян – народный комиссар снабжения СССР – оказался в совершенно кошмарной ситуации. Ему, как Иисусу Христу, надо было накормить толпу пятью хлебами. Но он, в отличие от сына Божьего, не умел творить чудеса: он полагался лишь на свой здравый смысл. Его ведомство не производило хлеб – оно лишь распределяло его. Нужно было, во-первых, изыскивать новые способы производства пищи, во-вторых, дотошно и скрупулёзно рассчитывать нормы потребления. Наркомат Микояна разработал сложнейшую многоуровневую систему пайков, где учитывались десятые, сотые и тысячные доли граммов жиров, белков и углеводов. Были высчитаны нормы пайков для столовых на производствах, заводах, фабриках, в научных учреждениях, для студенческих столовых, военнослужащих, включая раненых, для тяжело больных, санаторных больных, для яслей и детских садов, школ, для инвалидов, заключённых в тюрьмах и лагерях, тюремных надзирателей, для детских домов, полярных лётчиков, сталеваров, служебных лошадей (а их тогда было десятки тысяч), служебных собак, военнопленных, шахтёров, моряков подводного флота, паровозных машинистов и т. д. Каждому человеку, так или иначе включённому в государственную систему, полагался точно рассчитанный паёк: скудный, но с точки зрения передовой науки достаточный для выживания и сохранения трудоспособности. Сотые и тысячные доли граммов мяса и масла в масштабах огромной страны давали люфт в сотни тонн в ту или иную сторону.

Эту систему мало было наладить: она требовала развития и совершенствования, поиска новых и новых источников любых съедобных субстанций. Сейчас никто не помнит, что такое «маргагуселин», а это был жировой продукт, на основе свиного смальца, дешёвый аналог и предшественник маргарина, внедрённый в употребление в 1930-е годы и остававшийся в системе вплоть до 1970-х годов. Сейчас никто не помнит, что такое морковные котлеты, а мода на вегетарианство была введена в конце 1920-х с подачи руководства страны. Сейчас мало кто помнит, что такое зельц или напиток из цикория.

Натуральные фрукты в столовых не предлагались, но зато людей приучили пить компоты: напитки из фруктов вываренных.

Более или менее хорошо обстояли дела с сахаром, добываемым из свеклы. Популярный ужин советского человека 1930-х годов – кусок хлеба, посыпанный сахаром, и стакан чёрного чая.

В обиходе оставалась полба: пшеничная или ржаная мука, размешанная в воде, иногда – сырой. От такой пищи люди массово болели дизентерией и холерой.

Голоду всегда сопутствуют эпидемии желудочных заболеваний, холеры, дизентерии, брюшного тифа. Люди ели гнильё, падаль, известны случаи и каннибализма, в том числе в отношении уже умерших. Отчаяние и безысходность вели к моральной деградации: люди оставались людьми, но переставали быть гражданами. Тысячные толпы несчастных бродили по стране, собираясь в городах возле продуктовых лавок и умоляя подать хлебную корку.

Но Сталин и его команда, к которой всецело принадлежал и Микоян, сознательно пошли на эти жертвы, поскольку полагали, что будущая польза многократно перекроет нынешние убытки. Нужно просто потерпеть – два-три года, – а дальше станет легче. Все расчёты были сделаны, курс проложен. Страну покроет сеть заводов, фабрик, железных дорог. Колхозы получат трактора и сеялки, урожай будет огромен, и к середине 30-х наступит эпоха изобилия.

Верил ли в это сам Микоян? Мы не знаем. Скорее всего, не только верил, но и старался этот счастливый период приблизить. Он шёл наперекор недостатку хлеба: он проектировал принципиально новую систему, которая должна была создавать еду буквально из воздуха. Три фактора он учитывал и ценил: 1) наведение полного, железного порядка в распределении продовольствия; 2) тотальная экономия на всём, на чём только можно; 3) революция в пищевых вкусах и пристрастиях.