Текст книги "Анастас Микоян"

Часть III
Микоян и правление Хрущёва

Глава 11
1953–1956: Десталинизация и ХХ съезд

После смерти Сталина страна погрузилась в траур, а вернее сказать – в глубокий шок. Сам Микоян честно признаётся: мы просто не знали, что делать. А если уж руководители державы не знали, то рядовые граждане и подавно. Как жить без отца народов, каким курсом идти в будущее, за кем идти в это будущее?

Впрочем, растерянность руководства страны Микоян несколько преувеличил, его высказывание относится скорее к глобальному политическому формату. Практически же члены Политбюро понимали, что для начала надо немедленно выпускать людей из лагерей. Одним из первых – 21 марта – постановлений нового Президиума ЦК стала реабилитация жены Молотова Полины Жемчужиной: её восстановили в партии и вернули из ссылки.

Тут нужно коротко пояснить, что такое реабилитация. Сначала гражданина сажают, по политической 58-й статье. Потом он сидит. Отбыв срок, выходит из лагеря, но остаётся поражённым в правах, человеком второго сорта. Ему запрещено возвращаться домой, его жилплощадь отдали другим людям, то есть он фактически бездомный. Ему запрещено селиться в крупных городах. На сколько-нибудь ответственную работу он устроиться не может. Срок поражения в правах определял суд одновременно с назначением основного наказания, например 10 лет лагерей и 5 лет поражения в правах. Реабилитация предполагала не только амнистию, то есть освобождение гражданина из мест заключения, но и полное восстановление в правах, возвращение жилплощади и так называемое снятие судимости. «Ранее судимый» или «имеющий судимость» – это официальные юридические термины, они в ходу до сих пор. «Снятие судимости» и «погашение судимости» – также официальные формулы. Если гражданин реабилитирован, он не считается ранее судимым. Так, например, педагогами в средней школе не могли быть люди, имеющие судимость, ранее судимые, но если судимость снята и погашена, человек имеет право во всех анкетах писать «судимостей не имею» и устраиваться на любую работу, в том числе на режимные предприятия, то есть военные заводы.

Двое младший сыновей Микояна, Вано и Серго, официально считались ранее судимыми (по делу «кремлёвских детей»), но в 1954 году добились реабилитации, судимость с них была снята и погашена. Вано работал в Конструкторском бюро МиГ, военном предприятии, Серго занимался дипломатической работой, в том числе с допуском к государственной тайне. Ни тот ни другой никогда бы не добились такого статуса, если бы имели официальные судимости.

И так – со всеми, ещё сидящими или уже отсидевшими.

Проект масштабной амнистии подготовил Лаврентий Берия. Указ «Об амнистии» был опубликован 27 марта: через три недели после похорон Сталина. По историческим меркам – мгновенно. Записку с проектом амнистии Берия направил в Президиум ЦК 26 марта, и в ней (она опубликована) указывалось точное количество заключённых, по состоянию на 1953 год: 2 миллиона 526 тысяч человек. Эту амнистию тогда прозвали «ворошиловской» (поскольку Указ подписал только ставший новым председателем Президиума Верховного совета СССР Клим Ворошилов), сейчас называют «бериевской», она широко известна и, вероятно, стала самой большой амнистией в истории человечества. За четыре месяца из лагерей были освобождены около 1,3 миллиона заключённых. Амнистия, разумеется, была проведена сталинскими методами, то есть быстро, жёстко и без учёта последствий. По другому работать не умели ни Берия, ни другие члены кремлёвского ареопага.

А последствия были таковы. Механизм был тот же самый – конвейер репрессий. Но теперь он заработал в обратном направлении. Причём заработал точно так же, то есть с ошибками, перегибами. Освобождали осуждённых за кражи и другие преступления, не относящиеся к категории тяжких. Под амнистию попал миллион уголовников, воров, деклассированных люмпенов. Генерал Маргелов в своей книге пишет, что события напоминали стихийное бедствие. С востока страны пошли вереницы поездов, набитых амнистированными зэками. На каждой станции, где останавливался поезд, зэки высаживались толпами, подвергали разграблению все магазины и тащили всё, что плохо лежит. Для наведения порядка пришлось привлекать армию. Когда подходил поезд, вооружённые солдаты оцепляли перрон – и так по всему пути следования. Стотысячные массы уркаганов хлынули в города, работать никто не хотел, все хотели праздновать свободу. Многократно возросло количество краж, грабежей, разбойных нападений, изнасилований, всевозможных телесных повреждений, полученных в пьяных драках и конфликтах. Освобождённые урки натворили столько дел, что большую часть из них надо было срочно возвращать назад в лагеря. Но что сделано, то сделано. Вопрос был принципиальный: Хозяин умер, и теперь его лагерные рабы получили свободу. По другому было нельзя. Бериевская амнистия – красноречивый пример того, как ошибки Сталина пытались исправить сталинскими же методами.

Но мы идём за Микояном, следуем путём Микояна, он в те месяцы, первые после смерти Сталина, переживал важнейший этап своей судьбы.

Четыре месяца – ноябрь, декабрь, январь и февраль – он жил в смертном кошмаре, каждую ночь ожидая стука в дверь. Вроде бы один из великих вождей великой сверхдержавы, а на самом деле обречённый, шагающий на эшафот. И вдруг всё изменилось, Сталин умер, исчез безвозвратно, и в течение буквально нескольких дней Микоян из категории смертника вновь перешёл в статус одного из вождей и лидеров страны. Из князи в грязи, потом обратно, меньше чем за полгода. Такое выдержит не каждый, но Микоян выдержал.

Любопытный факт: немедленно после смерти Сталина Хрущёв предложил членам Президиума изменить распорядок дня. Больше никаких ночных заседаний, никаких бдений до утра. Всем работать днём и покидать Кремль ровно в шесть часов вечера. Проголосовали единогласно.

В новом послесталинском Президиуме ЦК царил сумбур. На роль нового единоличного вождя не подходил ни один. Микоян, Каганович и Ворошилов были равнозначными фигурами и не претендовали на верховное лидерство, как и Булганин, относительный новичок на верхнем этаже власти. С другой стороны, образовалась крепкая тройка – Берия, Хрущёв и Маленков. Их часто видели вместе. По большому счёту они полностью контролировали всю систему управления страной: Берия – новое суперминистерство, образованное объединением МВД и МГБ, Маленков – государственный аппарат, Хрущёв – партийный аппарат. Это было то, что называлось «групповщиной», и никогда не приветствовалось, но теперь некому было покритиковать всесильную троицу. Осторожный Молотов к этой группе не примкнул.

Образование группы очень не понравилось Микояну: теперь троица могла навязывать свои решения остальным членам Президиума.

Запустив механизм амнистии, Берия затем продолжал проявлять инициативу, однажды даже предложил отдать ГДР Западу. Заявил, что социализм в этой стране построить не получится и что следует инициировать поглощение ГДР Западной Германией. Однако с этим предложением согласился только Маленков (и не прямо согласился, а лишь промолчал), остальные – Хрущёв, Молотов, Микоян, Булганин – идею отклонили. Берия был недоволен. Позже Микоян узнал, что после заседания Берия звонил Булганину и угрожал, что тот может потерять пост министра обороны.

О том, что Хрущёв задумал убрать Берию, Микоян ничего не знал вплоть до утра 26 июня. В этот день Хрущёв позвонил Микояну и попросил заехать к нему на дачу перед выездом в Кремль. Микоян приехал. Они переговорили в саду с глазу на глаз. Хрущёв сообщил, что намерен поставить вопрос о смещении Берии. Микоян в ответ признался, что он тоже подозревает Берию в намерении захватить единоличную власть, но доказательств у него нет. Однако Хрущёв, оказалось, такие доказательства собрал: Берия несколько раз единолично назначал руководителей украинской и белорусской партийных организаций, хотя такие назначения должны были согласовываться в аппарате ЦК.

Микоян был последним, кого Хрущёв поставил в известность о запланированном смещении Берии: разговор с Маленковым, Молотовым и прочими уже состоялся. О том, что Берия будет арестован, Хрущёв умолчал. Речь шла о компромиссном варианте: убрать Берию с высоких постов и назначить министром нефтяной промышленности. Микоян согласился. Хрущёв попросил помалкивать до самого последнего момента, никому не звонить, ни с кем дело не обсуждать, поскольку и его, Хрущёва, охрана, и охрана Микояна контролировались Берией.

Далее Микоян выехал в Кремль, началось заседание Президиума, имелась заранее подготовленная повестка, но Хрущёв, первым взявший слово, объявил, что текущие вопросы обсуждаться не будут, и далее перешёл к критике Берии. В защиту всесильного министра внутренних дел не выступил ни один член Президиума. Тот сначала не понял всей серьёзности момента и даже возмутился: «Что вы у меня блох в штанах ищете?» В этот момент в комнату вошёл маршал Георгий Жуков с группой офицеров; Берия был арестован.

Арест его готовился заблаговременно. Жуков собрал группу старших офицеров и генералов, лично ему преданных; они должны были провести арест в Кремле, нейтрализовать охрану Берии, а затем посменно охранять его. По некоторым данным, он содержался под арестом в подвале Генерального штаба (по другим данным в здании Военной комендатуры Москвы). В эту группу офицеров вошёл, в частности, генерал Василий Маргелов, командующий дивизией ВДВ в Приморском крае: его Жуков вызвал специально. Позже Маргелов стал главкомом ВДВ, легендарным «батей».

Впоследствии, зимой 1956 года, когда Президиум ЦК готовил ХХ съезд, когда Хрущёв предложил обнародовать данные о жертвах репрессий, он отдельно упомянул: «Не забудьте, мы убрали Берию, в этом наша заслуга перед партией». Сам же Микоян свидетельствует, что в истории с ликвидацией Берии главная роль принадлежит именно Хрущёву, он всё организовал, и он сумел держать всё в тайне.

Документально известно, что 26 июня Микоян возражал против ареста Берии, предлагая лишь снять его с руководящих постов. 2–7 июля состоялся посвящённый делу Берии Пленум ЦК, Микоян на нём выступал и сказал, что первоначально ему было трудно дать добро на арест члена Президиума ЦК. Но в какой форме Микоян выразил своё особое мнение – в утреннем приватном разговоре с Хрущёвым или уже в Кремле, в минуты, непосредственно предшествующие аресту, – остаётся не до конца ясным. Очень сомнительно, что члены Президиума официально ставили вопрос об аресте на голосование, Берия мог отреагировать мгновенно, позвать на помощь охрану либо сам оказать физическое сопротивление.

Однако товарищи по работе отметили недостаточную решительность Микояна. На Пленуме решили создать комиссию по расследованию деятельности Берии, в комиссию вошла вся «гвардия», Молотов, Маленков, Хрущёв, Каганович (кроме них ещё 9 человек, в том числе, например, Суслов и академик Поспелов), но Микояна туда не включили.

Компромиссную позицию Микояна в ситуации с Берией историки запомнили, и теперь существует теория о хитром и осторожном Анастасе. Ведь потом он точно так же занял компромиссную позицию, когда Хрущёв громил Маленкова, и далее точно так же возражал, когда, в свою очередь, громили самого Хрущёва. Однако все эти три ситуации лучше рассматривать отдельно друг от друга. Как сказал мне по этому поводу внук Микояна Стас Намин, «хитрость – это ум глупца». А что касается осторожности – в политической деятельности она является благом. Умение Микояна искать и находить компромиссные решения впоследствии повлияла на ход всей мировой истории, мы докажем это позже. Наконец Микоян отнюдь не всегда придерживался компромиссной позиции.

Важно понимать, что Микоян очень рассчитывал, что после смерти Сталина в партии будет восстановлены демократические принципы коллективного руководства. Все решения голосуются, несогласное меньшинство подчиняется воле большинства. При этом каждый имеет право высказать свою точку зрения, попробовать убедить прочих. Если Микоян первоначально возражал против ареста Берии – это было его неотъемлемое право. Арест и расстрел члена Президиума ЦК и главы тайной полиции явно не поднимал престиж руководства СССР, в том числе на международной арене. Если вчера товарищ Берия был ваш главный соратник, а сегодня он – враг и шпион, то где тогда были ваши глаза? Кроме того, Микоян до конца не доверял ни Хрущёву, ни Маленкову, оба были слишком склонны к интригам, к сколачиванию групп по принципу «против кого мы будем дружить». Если вокруг тебя плетут интриги, поневоле необходимо соблюдать осторожность.

После нейтрализации Берии авторитет Хрущёва в Президиуме ЦК мгновенно возрос: он сумел провернуть то, на что другие не осмеливались. Добившись неформального лидерства в Президиуме, далее Хрущёв только развивал свой успех. Другие члены Президиума, также неформально, признали лидерство Никиты Сергеевича: все убедились в его решительности, а также, что важнее, в его коварстве. Если он сумел уничтожить самого Берию, то уничтожить любого другого для него не составляло труда.

Пост председателя КГБ, выделившегося из МВД в марте 1954 года, занял заместитель Берии Иван Серов, бывший когда-то наркомом внутренних дел Украинской ССР и членом Политбюро КП Украины. Серов доказал личную преданность Хрущёву; впоследствии они стали единомышленниками, Хрущёв доверял Серову и активно на него опирался.

Арестован был и Серго Берия, талантливый радиоинженер. Просидев год в тюрьме, он вместе с матерью был выслан в Свердловск (оба под фамилией матери – Гегечкори). Громить семью расстрелянного – ещё один сталинский приём, взятый на вооружение новой властью. Так расстрелом Берии 23 декабря символически закончился 1953 год.

В следующем году страна продолжала в основном двигаться по инерции, по рельсам, проложенным Сталиным. О критике Хозяина не могло быть и речи. Все огрехи и ошибки в руководстве страной свалили на Берию, агента империалистических разведок, который, войдя в доверие к Сталину, систематически его дезинформировал. Такая легенда всех устраивала до поры до времени. Хрущёв занимался укреплением личного авторитета и готовил атаку на Маленкова, главного своего конкурента. Параллельно расширялись процессы реабилитации, но пока с осторожностью. Свалить всё на одного единственного зловещего Берию не получалось: ведь пик репрессий пришёлся на 1937 год, когда Берия ещё не работал в Москве. И вообще, теория, что «плохой Берия» дезинформировал «хорошего Сталина», не выдерживала критики, поскольку выставляла Сталина в невыгодном свете: ведь в массовом сознании Сталин был живым Богом, всё видел, всё знал, любого врага чуял за километр.

Но всходы новой жизни уже появились, крепли и тянулись к солнцу. В 1954 году Микоян побывал в Ереване и выступил перед армянской интеллигенцией. Неожиданно он заговорил о памяти великого армянского поэта Егише Чаренца, расстрелянного в 1937 году. Микоян заявил, что Чаренцу следует вернуть доброе имя и возобновить публикацию его произведений. Далее в таком же ключе Микоян высказался о других армянских литераторах – Раффи (Акоп Малик-Акопяне) и Рафаэле Патканяне. Армянские интеллигенты не поверили своим ушам. Аплодисменты гремели долго. Назревала сенсация: соратник Сталина заговорил о возвращении имён запрещённых писателей-националистов! Речь Микояна опубликовали в армянских газетах. Но при перепечатке того же текста в центральной прессе его сократили, упоминание о Чаренце и Раффи просто вырезали от греха подальше.

Тем временем Хрущёв с подачи Серова инициировал пересмотр «Ленинградского дела». Все, кто проходил по нему и уцелел, были освобождены и реабилитированы: а это более ста человек, приговорённых к тюремным срокам, и ещё более 2 тысяч исключённых из партии и уволенных с работы. 3 мая Президиум ЦК вынес постановление о реабилитации Кузнецова и прочих. В том числе освобождена была Зинаида Кузнецова, тёща Серго Микояна.

Эти события взволновали людей. Те, кто продолжал сидеть «за политику», хотели выйти из лагерей. Те, кто уже вышел, хотели, чтобы им вернули их квартиры и комнаты, разрешили вернуться домой из ссылок, восстановили в партии. Со всех концов страны в Москву полетели тысячи писем и заявлений с просьбами о пересмотре дел и реабилитации. Нужно было принимать меры. Сказав «а», нужно было говорить и «б». Если реабилитировали крупных деятелей, надо было реабилитировать и простых смертных, иначе подрывался важнейший для советского общества принцип равенства.

Эта ситуация потом повторилась в 1985–1989 годах, когда Горбачёв начал свои реформы, сначала они были половинчатыми и не затрагивали основ советского строя, но летящая с высоты лавина становилась всё мощнее, пока не погребла под собой всю страну.

Каждое пересмотренное дело политического арестанта вскрывало факты злодеяний, пыток, фальсификации доказательной базы, разных форм давления. Следователи давили на арестованных, потому что начальство давило на следователей, потому что на начальство давило более высокое начальство, приказы спускались с самого верха, в конечном итоге все нити вели в Кремль, к Сталину, Молотову, Ворошилову, Кагановичу, Маленкову, каждый из них подписал по три с лишним сотни расстрельных списков, и все они, за исключением усопшего Хозяина и казнённого Берии, продолжали занимать высшие посты.

Год 1955-й начался со смещения Маленкова. 8 февраля он был освобожден от должности председателя Совмина. Его сменил Николай Булганин. Маленков при этом сохранил членство в Президиуме ЦК. Критикуя его, Хрущёв припомнил ему и личные близкие отношения с Берией, хотя весной и летом 1953 года и сам водил дружбу с тем же Берией. Молотов предложил убрать Маленкова также из Президиума ЦК, вопрос проголосовали, Микоян выступил против изгнания Маленкова из партийной верхушки.

Здесь можно подобнее остановиться на мотивах Микояна. Он отлично помнил, что Георгий Максимилианович Маленков был активистом Большого террора, в сентябре 1937 года организовал кровавый погром в Компартии Армении. По идее, Микоян должен был обеими руками голосовать за полное изгнание Маленкова. Но он этого не сделал. Вероятно, он уже хорошо разглядел, что Хрущёв тяготеет к авторитарным способам управления, начинает превращаться во «второго Сталина». Устранение Маленкова ускорило бы этот процесс. Не забудем, что Маленков как администратор был гораздо опытнее, а возможно, и талантливее Хрущёва и гораздо раньше оказался на верхнем этаже власти. Может быть, Микоян трезво рассудил, что Маленков, как недобитый противник Хрущёва, будет ещё полезен.

Историки считают, что вообще Маленков, во-первых, вовсе не хотел становиться единоличным лидером партии. Он согласился передать Хрущёву важнейший пост секретаря ЦК и таким образом перестал контролировать партийный аппарат. Во-вторых, Маленков, как и Хрущёв, склонялся к необходимости реформ. Им обоим было по пути. При желании Хрущёв мог бы наладить конструктивные отношения с Маленковым.

28 сентября 1954 года большая делегация первых лиц СССР, во главе с самим Хрущёвым, отправилась в Пекин, официально – отметить пятую годовщину образования КНР.

Вторым, после Хрущёва, гостем был Микоян. Поехали также председатель ВЦСПС, кандидат в члены Президиума ЦК Николай Шверник и 1-й секретарь Московского горкома партии Екатерина Фурцева. Поехали даже артисты – ансамбль народного танца Игоря Моисеева.

Поездку готовили долго. Хрущёв очень хотел произвести на председателя Мао благоприятное впечатление, в идеале подружиться с ним и создать союз двух огромных держав. Заявил коротко: «С китайцами будем жить по-братски». Способ братания Хрущёв придумал простой: подкупить китайцев. КПК получала от северного соседа щедрую помощь. Но просьбы всё умножались. Весь процесс братской поддержки утрясал Микоян и заместитель министра внешней торговли К. Коваль.

Хрущёв настаивал на максимальном удовлетворении аппетитов КПК. Он очень оценил позицию Мао, который не стал возражать против устранения Берии и публично никак не высказался. Хрущёву хотелось, чтобы Мао признал его как равноправного лидера. К тому времени с советской помощью в Китае построили больше 200 современных заводов, но это было только начало. В итоге в 1954 г. китайцы получили кредит в 620 миллионов золотых рублей, и ещё 400 миллионов советская сторона обещала вложить в строительство более 140 промышленных предприятий. По мнению историков, главная ошибка Хрущёва была в том, что он первым нанёс визит Мао, а нужно было добиваться обратного хода. Но нет, Хрущёву очень хотелось стать дипломатом.

Он сел в самолёт (Ил-14) в замечательном настроении и шутил над Микояном. В Пекине он нарушал все протоколы, пытался обнимать и целовать Мао, китайцы были шокированы.

Формально Мао оказал гостям гостеприимный приём, он купался вместе с Хрущёвым в бассейне (было очень жарко), но всё его поведение говорило о том, что нового лидера СССР он оценивает невысоко. Всё «выглядело до приторности слащаво и противно», признаётся сам Хрущёв.

Тем не мене он вынужден был выполнять ранее данные обещания. В последующие годы СССР построил в Китае 16 заводов гражданской промышленности, 15 оборонных заводов. Решающий вклад в развитие китайской экономики оказало безвозмездное получение советской технической документации: более 1400 проектов предприятий, 24 тысячи комплектов научно-технической документации, более 4 тысяч патентов. В Китай прибыли больше 12 тысяч инженеров из СССР и стран Восточной Европы. Больше 13 тысяч китайцев поехали в обратном направлении – учиться и стажироваться в Советском Союзе. Вся эта щедрость оказала обратный эффект. Мао решил, что имеет дело со слабаком. В Пекине, осенью 1954 года, Микоян с грустью наблюдал, как Хрущёв швырял обещания на сотни миллионов долларов, а Мао отделывался дежурными благодарностями.

Начиная с китайского визита Хрущёва и его знакомства с Мао, вся советская внешняя политика претерпела решительную метаморфозу. Хрущёв почувствовал себя царём горы. Он был в восторге от пышных аудиенций, банкетов. Он полюбил произносить пространные, многословные, путанные речи, длившиеся часами; он разгонял себя алкоголем, горячился и размахивал руками. Безудержная его щедрость не знала границ.

Подробные воспоминания об этом эпизоде советской истории оставил Дмитрий Шепилов, в своей книге «Непримкнувший». Он получил официальное приглашение в Китай как главный редактор газеты «Правда». 30 сентября в бывшем Императорском дворце первый приём. Больше трёх часов, из которых 90 процентов всего времени говорил Хрущёв. Микоян вставил одну реплику: сообщил, что статья о Китае издана в рамках БСЭ отдельной книгой (эту информацию он явно получил от Льва Шаумяна). Дальше – череда протокольных встреч. Советские гости привезли выставку промышленных товаров. Её посетил далай-лама. По отделу пищевой промышленности экскурсию проводил сам Микоян. Недолго думая, он подарил бутылку советского шампанского далай-ламе. Тот считался воплощением божества, земным Буддой, и не знал, прилично ли ему будет держать в руке алкоголь, подаренный дорогим важным гостем. Бутылку в итоге принял. Далее – поездка по Китаю. Тяньцзин, Шанхай, Нанкин и Кантон.

Поваров и все продукты советские гости привезли с собой. Кухню контролировал лично председатель КГБ Серов, выступавший в роли личного метрдотеля Хрущёва. Кстати, а что же ел Никита Хрущёв? Вкусовые привычки Сталина и Микояна мы изучили, уместно будет и про нового лидера СССР рассказать немного. «Хрущев, – сообщает Шепилов, – любил еду жирную, наваристую: борщи с мясом, сало, свинину в разных видах, блины со сметаной, вареники, галушки опять-таки с маслом и со сметаной, пельмени, всякие острые и жирные закуски. Ел он всё это помногу и так же щедро запивал водкой либо коньяком. Поэтому еда следовала за ним всюду».

В Шанхае вечерами они ходили на прогулки узким кругом: Микоян, Шверник, Фурцева и Шепилов. Сидели по ресторанам, заглянули в здание английского консульства, где ещё висели на ограде таблички: «Китайцам вход воспрещён». Втроем – Микоян, Шепилов и корреспондент «Правды» Михаил Домогацких – ночью бродили по рабочему району Шанхая, сидели в дешёвых харчевнях, говорили с людьми. Домогацких переводил.

В последний день визита Хрущёв подарил Китаю оборудование для обустройства крупного зернового колхоза.

А на обратном пути лидер СССР потух и стал угрюмым и признался своим спутникам, что разлад отношений с Китаем неизбежен.

В дальнейшем вся советская внешняя политика будет развиваться по одному и тому же принципу: Хрущёв – ошибается, Микоян – исправляет его ошибки либо пытается исправить.

Так будет в Польше и Венгрии 1956-го, во времена Берлинского кризиса 1959-го и Карибского кризиса 1962-го.