Текст книги "Анастас Микоян"

Избиение Хрущёва продолжилось в тот же день на внеочередном Пленуме ЦК в Свердловском зале Кремля. Все те же обвинения были повторены ещё раз, Сусловым в его докладе. Из зала доносились выкрики «Под суд!» «Исключить из партии!». Хрущёв сидел молча, иногда закрывал глаза. Суслов зачитал заявление Хрущёва о добровольной отставке «по причине преклонного возраста и здоровья». ЦК проголосовал единогласно. «За» голосовал и Микоян. Потом въедливые историки отметят, что Микоян сначала предлагал оставить Хрущёва в руководстве, а потом своё мнение изменил. Но зачем было Микояну, единственному из более чем ста членов ЦК, голосовать против? Чтобы выпятить себя? Ночью по телефону Хрущёв ему сказал, что согласен уйти – и что теперь Микоян должен был голосовать против его ухода?

Сам он тоже понимал, что уйдёт.

Так же единогласно новым 1-м секретарём был избран Брежнев, председателем Совета министров рекомендовано назначить Косыгина.

Из зала заседаний Хрущёв пошёл к себе в кабинет. Своему помощнику по внешнеполитическим вопросам Олегу Трояновскому сказал: «Я теперь пенсионер». Потом Хрущёв в последний раз прогулялся по кремлёвскому скверу и поехал домой.

В тот же день вечером к нему в гости пришёл Микоян. Они пили чай в столовой. Жены Хрущёва Нины Ивановны дома не было: она отдыхала в Чехословакии, в Карловых Варах, между прочим, вместе с женой Брежнева Викторией.

Микоян сказал:

– Тебе оставят твою квартиру и дачу, пожизненно. Охрану и обслугу тоже оставят, но заменят. Оставят также машину. Установят пенсию в 500 рублей. Я предлагал учредить для тебя специальную должность консультанта Президиума ЦК, но никто не согласился. Вероятно, ты останешься членом Президиума Верховного совета.

– На это они не пойдут, – ответил Хрущёв. – Зачем я им, после всего что произошло? Мои советы и неизбежное вмешательство только связывали бы им руки. Да и встречаться со мной им не доставит удовольствия… Конечно, хорошо бы иметь какое-то дело… Не знаю, как я смогу жить пенсионером, ничего не делая. Но это ты напрасно предлагал. Тем не менее спасибо, приятно чувствовать, что рядом есть друг.

На самом деле и квартиру в правительственном квартале, и дачу у Хрущёва вскоре забрали, и в Верховном совете он тоже не работал.

Зато нашёл для себя занятие: стал диктовать свои знаменитые мемуары.

Историю отставки Хрущёва Микоян комментирует так:

«Видимо, “слава” Хрущева как непредсказуемого человека и сложившаяся вокруг него обстановка и помогли в Президиуме ЦК тем, кто решил его отстранить. Раньше это были почти все его люди. Но он и не сознавал, что они уже перестали быть “его людьми”. У них же было другое беспокойство. Отнюдь не государственные соображения были для них решающими, а сугубо личные: они стали бояться изменчивости лидера – боялись за свои посты, чувствовали неуверенность, будучи целиком зависимы от его капризов и настроения. Поэтому и решились его убрать. Они были не храброго десятка, особенно сам Брежнев. Теперь я думаю, Хрущев сам их спровоцировал, пообещав после отпуска внести предложение об омоложении Президиума ЦК. Даже при наличии заговора они, возможно, долго бы еще не решились его реализовать, поскольку Брежнев был трусоват, как и Суслов. Косыгин же был не из их команды. Но некоторые и так рвались в бой, как, например, Игнатов, стремившийся вернуться в Президиум ЦК».

Больше Микоян и Хрущёв лично не встречались, а по телефону говорили лишь один раз. В канун нового, 1965 года Микоян – единственный из руководства страны – позвонил Хрущёву и поздравил с праздником. При этом он знал, что линия прослушивается КГБ и его звонок может быть истолкован самым невыгодным для него образом: как подготовка почвы для возможного возвращения Хрущёва во власть.

Микоян пишет, что свою будущую отставку он начал обдумывать именно в октябре 1964 года. Ранее он уже предпринимал такие попытки: как минимум один раз, в 1956-м, после вторжения в Венгрию.

Хрущёву оставалось жить ещё семь лет. Основным его занятием станет диктовка воспоминаний. Микоян, уйдя на отдых через год, займётся тем же самым. Два ветерана будут делать свои книги, никак друг с другом не контактируя. Говоря о Хрущёве, Микоян постарается быть объективным: много и жёстко критиковать, но и отмечать достоинства.

«Это был настоящий самородок, – пишет Микоян, – который можно сравнить с неотесанным, необработанным алмазом. При своем весьма ограниченном образовании он быстро схватывал, быстро учился. У него был характер лидера: настойчивость, упрямство в достижении цели, мужество и готовность идти против сложившихся стереотипов. Правда, был склонен к крайностям. Очень увлекался, перебарщивал в какой-то идее, проявлял упрямство и в своих ошибочных решениях или капризах. К тому же навязывал их всему ЦК после того, как выдвинул своих людей, делая ошибочные решения как бы “коллективными”.

Увлекаясь новой идеей, он не знал меры, никого не хотел слушать и шел вперед как танк. Это прекрасное качество лидера проявилось в борьбе за десталинизацию, особенно в главном».

А вот Хрущёв в своей книге упомянет Микояна считанные разы, как будто вынужденно.

Историки – в частности, Таубман – будут утверждать, что КГБ через сотрудников охраны пенсионера Хрущёва попытается заочно поссорить его с Микояном (таким же пенсионером), донося ложную информацию. Но зачем это было нужно – не очень понятно.

Важнее другое: скандальная история с публикацией мемуаров Хрущёва на западе прямо отразится на судьбе аналогичных мемуаров Микояна, которые при его жизни так и не будут опубликованы целиком.

Через два дня, 16 октября, в «Правде» появилось официальное сообщение о добровольной отставке Н.С. Хрущёва по причине преклонного возраста и состояния здоровья. 17 октября там же появилась статья «Незыблемая ленинская генеральная линия КПСС». Имя Хрущёва в ней вообще не прозвучало, лишь рассуждения о «прожектёрстве» и «субъективизме». Руководство СССР, по давно заведённому обычаю, не собиралось выносить сор из избы.

Но Микоян решил нарушить заговор молчания. Вот как это было.

После того как длившееся два дня заседание Президиума ЦК было завершено, Микоян днём 14 октября поехал во Внуково встречать президента Кубы и своего доброго знакомого Освальдо Дортикоса, прилетевшего в Москву с официальным визитом по его собственному, Микояна, приглашению.

После того как церемония в аэропорту завершилась, Микоян поспешил обратно в Кремль, чтобы принять участие в Пленуме ЦК, посвящённом отставке Хрущёва.

На следующий день, 15 октября, кубинского президента официально встречали в Кремле. Это был первый глава иностранного государства, которого принимали от имени СССР только что назначенные 1-й секретарь Брежнев и премьер-министр Косыгин. К этому времени официальные сообщения об отставке Хрущёва ещё не были опубликованы.

Дортикос, вероятно, был весьма удивлён, что в Кремле его встретил не Хрущёв, а Брежнев, о котором он не имел никакого представления. Видимо, объяснения Брежнева, что председатель Хрущёв заболел и подал в отставку, Дотикоса не очень устроили. 17 октября Дортикос встретился с Микояном, и тот счёл нужным рассказать кубинскому президенту правду: Хрущёв ушёл вовсе не добровольно, а под давлением членов Президиума ЦК, которые подвергли критике «ряд сторон его деятельности и характера». Зачем Микоян это сделал в общем понятно. Он любил Кубу и кубинцев, он «отвечал» за Кубу и здраво рассудил, что руководство Кубы должно знать правду насчёт обстоятельств ухода Хрущёва и сделать необходимые выводы. Для Микояна этот поступок никаких последствий не имел. Скорее всего, его вообще не слишком беспокоило, что ему скажет Брежнев и прочие товарищи по Президиуму.

А вот Брежнев, наоборот, продолжал нуждаться в Микояне, особенно в решении внешнеполитических вопросов, где новоиспечённому 1-му секретарю не хватало опыта.

«Новый Первый секретарь, – с горечью пишет Микоян, – оказался довольно безразличным к государственным делам, к работе. ‹…› «Эти руководители, – далее признаётся он, имея в виду брежневский Президиум, – оказались даже меньшими демократами, чем “полудиктатор” Хрущев».

Однако правда и в том, что после отставки Хрущёва никто в стране не сожалел о его уходе.

Свободная общественная дискуссия по-прежнему была невозможна. Не было никакого обсуждения итогов периода правления Никиты Сергеевича. Наоборот, его стали стирать из истории.

Сам он ставил себе в заслугу в первую очередь освобождение страны от последствий сталинской диктатуры. Но пришедших ему на смену людей это не интересовало. Наоборот, они были очень довольны, что в наследство от Хозяина им достались контролирующий и идеологический аппараты. Держать людей в неведении, помалкивать, скармливать крохи дозированной информации, затыкать рты. Всё, что не разрешено, – запрещено. Партия продолжает рулить. Верховный совет как реальный орган власти не нужен. Новая конституция тоже не нужна; как-нибудь потом. Курс Хрущёва раскритиковали, но нового не проложили.

Итоги деятельности Хрущёва – безумного гения инициативы, – напрочь отбили у новых лидеров желание проводить дальнейшие реформы. Хватит с нас реформ, наелись реформами, теперь главное – прийти в себя, успокоиться, отдохнуть, а как действовать дальше – там видно будет.

Такова была основа брежневского правления: отрицание каких-либо серьёзных реформ на основе негативного опыта предыдущего исторического периода.

В историческом смысле брежневский застой был неизбежен. Периоды бурных реформ должны сменяться паузами, когда общественному организму необходимо восстановить силы после перенесённого стресса. Даже самые правильные и удачные реформы никогда не имеют единодушной поддержки. Всегда есть широкий слой консервативно настроенных граждан, не желающих ничего менять, рассуждающих по принципу «да, сейчас плохо, но главное, чтобы не стало ещё хуже».

Глава 18
Брежнев. Вьетнам. Украина. Уход Микояна

В следующий, 1965-й год Анастас Микоян однажды снова сумел повлиять на ход мировой истории.

Совершенно бесполезно считать, сколько раз в его руках была судьба земного шара.

Когда в 1956 году он убедил Хо Ши Мина снизить накал репрессий – сколько человек, вьетнамских крестьян, уцелело, не умерло от голода? Кто их считал?

Когда он вытащил из НКВД Ивана Тевосяна, практически обречённого на уничтожение, – какие выгоды обрела страна, как их оценить, в какие миллиарды, учитывая, что благодаря Тевосяну СССР получил реактивную авиацию и атомную бомбу?

Когда Микоян продавил через бюрократическую систему внедрение вакцины от полиомелита – сколько детей выжило?

Сколько миллионов смогли хотя бы частично утолить голод рыбными и мясными консервами, сосисками и колбасой?

Сколько ленинградцев уцелело во время страшной блокады, когда Микоян организовывал снабжение города горючим и продовольствием?

Сколько солдат уцелело, благодаря тёплым полушубкам? Сколько гаубиц было вовремя доставлено на нужные участки фронта американскими грузовиками, закупленными Микояном?

Как оценивать его деятельность: в жизнях? в судьбах? в долларах? в золотых рублях? в политических выгодах?

И главное: кто же именно будет давать такую оценку, то есть судить Микояна, составлять мнение о его работе?

Делать это будут люди, читатели, публика, общество, массы – они, как уже было сказано, и двигают Историю, вершат её.

Ни Микоян, ни Ленин, ни Сталин, ни Мао, ни Кеннеди, ни Фидель историю не вершили. Они лишь появлялись в нужный момент и в нужном месте, чтобы нажать нужную кнопку, отдать нужный приказ, сделать нужное заявление, подписать нужную бумажку.

Убить или помиловать. Отнять кусок хлеба или дать его.

А вот умение и способность оказаться в нужный момент в нужном месте и есть искусство лидера и его неотъемлемое качество.

Начиная с мая 1965 г., когда по распоряжению президента США Линдона Джонсона в Северном Вьетнаме началась масштабная военная операция с участием американских войск, Президиум ЦК КПСС несколько раз обсуждал ответные меры Советского Союза.

Министр обороны СССР маршал Советского Союза Родион Малиновский сформулировал предложение и согласовал его с Брежневым: выдвинуть войсковые соединения к границе с Западной Германией и подготовить вторжение в Западный Берлин. Речь шла не о прямом вторжении (хотя Малиновский был готов и к войне), а лишь о создании угрозы, о демонстрации военной силы. Брежнев поддержал Малиновского.

Кроме них, в заседаниях, посвящённых проблеме Вьетнама, участвовали Подгорный, Суслов, Шелепин и другие. Однако наиболее компетентными в делах Юго-Восточной Азии были сам маршал, много лет служивший на Дальнем Востоке, а также председатель Совета министров СССР Косыгин: в феврале того же года он посещал Демократическую Республику Вьетнам. И разумеется, Микоян, также бывавший в ДРВ и лично знакомый с Хо Ши Мином.

Малиновский изложил свой план: масштабные войсковые учения на границе с ФРГ. Доктрина Жукова до сих пор была актуальна: главный театр военных действий – это Европа. Пусть американцы дерутся во Вьетнаме – в ответ мы покажем, что намерены угрожать центру старой цивилизации.

Микоян высказался в том духе, что если уж вытаскивать револьвер, то надо стрелять. А если вытащить и просто помахать оружием, результат будет скорее обратный. «Военные меры, – сказал Микоян, – не дадут никакого эффекта, если не иметь целью начало военных действий».

Косыгин сначала колебался, но затем принял сторону Микояна.

Брежнев резонно напомнил, что главный игрок в регионе – это Китай; отношения с Пекином напряжённые.

Вот именно, ответил Микоян. Ссора с американцами вовсе не будет означать для нас дружбы с китайцами. Угроза военного конфликта в Европе станет для китайцев огромным подарком, усилит их позиции. Мы ввяжемся в военный кризис, а дивиденды с него получит Пекин.

Проблему обсуждали несколько раз, в течение мая и июня. В итоге Микоян с помощью Косыгина отговорил остальных, включая Брежнева, от идеи «поиграть мускулами» в Европе.

В том же июне из Пекина пришло предложение заключить договор о дружбе и союзничестве, причём в договоре был пункт, согласно которому любое нападение на Китай считалось одновременно и нападением на СССР. Микоян голосовал против подписания этого договора, опасаясь, что таким образом Китай может втянуть Советский Союз в войну против США.

Общее решение по Вьетнаму соответствовало позиции Микояна. СССР официально дистанцировался от войны, хотя и помогал ДРВ негласно, посылал оружие, самолёты и лётчиков. Китайцы также помогали Северному Вьетнаму, но действовали совершенно независимо от СССР. Отношения Москвы и Вашингтона никак не ухудшились, с Пекином тоже был сохранён статус-кво. Войну во Вьетнаме американская армия проиграла, а Советский Союз, формально оставаясь в стороне, после победы Северного Вьетнама получил в пользование военную базу Камрань (построенную французами, а затем модернизированную американцами).

Министр обороны маршал Родион Малиновский вскоре тяжело заболел и скончался в марте 1967 года.

В том же 1965-м году в Президиуме ЦК случился скандал, который будет очень уместно здесь описать.

Всё началось с того, что 2 августа 1965 года 1-й секретарь ЦК КП Украины Пётр Шелест подал в Президиум ЦК записку, в которой предложил разрешить Украине проводить самостоятельную политику в области внешней торговли. Этот случай довольно подробно изложен Микояном, тем более что он тогда оставался крупнейшим экспертом в области внешней торговли, имевшим 40-летний опыт. В записке Шелест сообщил, что представители многих стран, не вступая напрямую в торговые контакты с СССР, предлагают установить такие контакты с Украиной, с тем чтобы республика действовала самостоятельно на внешнем рынке. Предложение Шелеста в корне подрывало разработанный ещё Лениным принцип монополии внешней торговли, при котором все международные торговые операции проводятся только через уполномоченные ведомства центральной власти. Обсуждая письмо Шелеста, Микоян об этом ещё раз напомнил. Но обсуждение письма вышло далеко за рамки внешней торговли и перешло в прямые обвинения Шелеста в потворствовании украинскому национализму.

«Демичев, – пишет Микоян, – развернул вопрос, утверждая, что на Украине и в самом ЦК КП Украины процветает национализм. Он говорил, что в аппарате ЦК КП Украины почти не осталось русских (Шелест дал реплику, что это неправильно), привел такой факт, что недавно сын Ивана Франко (ученый или писатель) и один врач обратились к депутатам Совета Национальностей по вопросу о национальных языках в республиках, настаивая на том, чтобы национальные языки преподавались во всех школах республик, а также в вузах, то есть чтобы на Украине преподавался украинский язык, а не те языки, которые соответствуют желанию родителей учащихся ‹…› критикуя уже Подгорного, Демичев сказал, что Подгорный предложил недавно министру кинематографии СССР поехать в Киев и обсудить там идеологические вопросы кинематографии. Выходит, что союзный министр должен получать указания по идеологическим вопросам в Киеве!»

А вот замечание Брежнева на том же заседании: «Украина потребляет мяса на душу населения больше, чем другие союзные республики – 45 кг, в то время как Узбекистан – 23 кг, Армения – 25 кг и т. д.».

«Шелепин, – далее пишет Микоян, – заявил: дело дошло до того, что в Севастополе при вручении награды Черноморскому флоту, флоту русской славы, все выступления были на украинском языке. Подгорный дал реплику, что это неправильно, что он сам был на этом празднике, все выступления, в том числе и Шелеста, и секретаря Крымского обкома партии, и всех других товарищей, были на русском языке. Только приветствие от ЦК КП Украины было на украинском языке. ‹…› Шелепин сказал, что все-таки на Украине из 40 млн по переписи 9 млн человек других национальностей, из них 8 млн человек русских, а в Крыму русских больше, но передачи по радио, телевидению ведутся на украинском языке. Насаждается в ущерб русскому языку украинский. ‹…› Затем выступил [секретарь ЦК КПСС Александр] Рудаков, который стал вспоминать факты, которые были более 10 лет тому назад, когда он работал на Украине, в Донбассе, как заставляли старых рабочих изучать украинский язык. Словом, Рудаков стал подтверждать, что на Украине процветает национализм».

В итоге 21 октября Президиум ЦК признал предложение Шелеста об организации непосредственных внешнеэкономических связей Украины с зарубежными странами неправильным и политически ошибочным.

Сам Шелест также официально признал ошибку и своё предложение осудил.

1965 год стал последним годом работы Микояна на высших постах в руководстве партии и государства.

В декабре того же года, по предложению Брежнева, Микоян был освобождён от обязанностей председателя Президиума Верховного совета СССР, а также не был выдвинут в новый состав Президиума ЦК. Сделано это было по инициативе самого Микояна, написавшего соответствующее заявление. Причина – возраст и состояние здоровья.

Микоян, однако, остался членом Президиума Верховного совета СССР и ЦК партии. Но на выработку важнейших политических решений он уже не влиял. Власть в Президиуме ЦК теперь принадлежала Брежневу и Суслову.

Шелепин и Семичастный – активные участники низвержения Хрущёва – в 1967 году решили сместить также и Брежнева и попытались втянуть в заговор Микояна. Предложение сделали через сына Серго. Микоян отказался. Заговор был провален, Шелепин и Семичастный лишились постов в Президиуме (Политбюро), и далее убраны с политического «Олимпа».

Начинался застой, времена стабильности, растянувшиеся на полтора десятилетия.

По твёрдому убеждению самого Микояна, именно Брежнев является главным виновником начавшегося в 1970-е постепенного распада советской социалистической системы. Реальная власть в стране перешла в руки узкого слоя партийно-государственной номенклатуры, полностью отделившейся от остального народа и превратившейся в «государство в государстве». Привилегии номенклатуры тщательно охранялись и непрерывно расширялись.

Очень подпортил международный имидж брежневского СССР ввод войск в Чехословакию в 1968 году. Далее Брежнев таких ошибок не допускал вплоть до декабря 1979 года – до Афганистана.

Отставленный от власти пенсионер Микоян уже не влиял ни на подготовку страны к Олимпиаде, ни на решение о вводе войск в Афганистан.

Микоян пережил младшего брата Артёма, умершего в 1970-м, лучшего друга Льва Шаумяна, скончавшегося в 1971-м, и Хрущёва, ушедшего из жизни в том же году.

Он пережил своего шурина, разведчика Гая Туманяна, скончавшегося в 1971 году. Последние годы Гай Туманян работал начальником Политотдела Управления космических средств Министерства обороны СССР. Туманян на склоне лет презирал брежневские порядки и однажды в сердцах сказал: «Неужели мы всю свою жизнь отдали за то, что есть сейчас?»

Анастас Микоян пережил своего недруга Фрола Козлова, пережил маршалов Советского Союза Малиновского, Рокоссовского, Жукова, пережил Джона Кеннеди и его брата Роберта Кеннеди, пережил ненамного и «великого кормчего» Мао Цзэдуна. Пережил товарища Хо Ши Мина, Шарля де Голля, Джона Форстера Даллеса.

В 1970-е годы, уже став пенсионером, он нашёл в себе силы прожить ещё одну жизнь. Написал три книги воспоминаний. Взял под защиту любимый Театр на Таганке. Наконец, много возился с внуками. Этот последний период его судьбы – возможно, самый таинственный и в любом случае не менее интересный, чем предыдущие.

Страной управлял Брежнев: антипод Микояна.

Хрущёв ушёл из власти оплёванный, с великим скандалом, Микоян – спокойно и с достоинством. До Микояна никто из членов Президиума (Политбюро) так не уходил. Либо выкидывали пинками, либо выносили вперёд ногами, либо уводили под конвоем. Анастас Микоян стал первым, кто покинул высшие партийные и государственные посты добровольно.

Как уже говорилось, он остался членом ЦК. Это, помимо всего прочего, обеспечивало ему доступ ко всей объективной информации о положении в стране и в мире. Ему предоставили небольшой кабинет в Кремле, он продолжал каждый день приезжать и работать.

До отставки ему, как председателю Президиума Верховного совета СССР, полагался бронированный лимузин ЗИЛ. Теперь его сменили на представительский автомобиль «Чайка».

Разумеется, Микоян не мог перестать работать в прежнем режиме: это бы просто его убило. Он продолжал принимать по 20 посетителей в день. Занимался в основном реабилитацией: поток тех, кто желал восстановить своё доброе имя, не иссякал. До последних лет жизни Микоян возглавлял комиссию по реабилитации и Совещание по лишению и восстановлению в правах на награды при Президиуме Верховного совета СССР. Но всё же свободного времени стало больше, и новоиспечённый пенсионер стал посвящать это время семье, внукам, общению с людьми искусства – и любимому им театру.

Он ходил в разные театры, не пропускал ни одной шумной премьеры, но любимым местом оставался Театр на Таганке. Обычно он брал с собой внуков, чаще других любимого Стасика, будущего музыканта Стаса Намина; но бывало, появлялся и один. В его семье до сих пор хранят множество забавных историй. Так, однажды он попытался зайти в театр через служебный вход, но его остановил вахтёр. «Я Микоян», – сказал Микоян. Вахтёр рассмеялся. «Папаша, – ответил он, – когда к нам приезжает Микоян, охрана окружает половину квартала». К счастью, подбежал администратор, лично знавший Микояна, и уладил недоразумение.

В другой раз там же, в Театре на Таганке, уборщица прикрикнула на Микояна: «Гражданин, что же вы ходите по только что вымытому полу?» Пришлось Микояну извиниться.

Режиссёр «Таганки» Юрий Любимов состоял в гражданском браке с актрисой Людмилой Целиковской. Микоян подружился с обоими, стал бывать у них дома, тоже часто с внуками. Там собиралась блестящая богема – Евтушенко, Вознесенский, Ахмадуллина… Для Театра на Таганке Евтушенко написал текст спектакля «Лицом к лицу с Америкой»; идеологическое начальство не сразу утвердило спектакль, Микоян помогал «пробить» постановку, говорил: «Помогать надо талантливым людям, бездарные пробьются сами».

Между тем реализовывать смелые новаторские идеи на театральных подмостках или журнальных страницах становилось всё труднее. «Оттепель» закончилась, сменившись реакцией. Даже малая степень свободы, подаренная Хрущёвым, и та была отнята у творческих людей. Противодействовать было некому: к началу 1970-х команда «хрущёвцев»-антисталинистов распалась: кто умер, кого выдавили из власти, лишили влияния.

Ольгу Шатуновскую убрали из Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС и отправили на пенсию ещё в 1962 году.

Николай Шверник – ещё один ветеран Президиума ЦК и глава одной из комиссий по реабилитации – вышел на пенсию в 1966-м (между прочим, в возрасте 78 лет), а в декабре 1970-го скончался.

Одновременно стал набирать влияние Михаил Андреевич Суслов, человек очень осторожный и осмотрительный и при этом достаточно умный, чтобы понимать свои сильные и слабые стороны. Как действующий политик он совершенно ничего из себя не представлял, ибо Бог не дал ему ни обаяния, ни отваги. Но зато Суслов умел быть верным: выбрав сторону Брежнева, он шёл за ним потом многие годы. Вдобавок Суслов прослыл крупным знатоком марксистко-ленинской теории и постепенно подмял под себя весь идеологический аппарат Коммунистической партии.

Верным единомышленником Суслова стал Юрий Андропов, возглавивший КГБ СССР в 1967 году. Эти двое познакомились ещё в Венгрии осенью 1956 года – те события повязали обоих кровью. Так возник своего рода тандем, контролировавший всю общественную жизнь страны во весь период брежневского правления.

Для начала Суслов остановил всю критику Сталина. Сделать это было нетрудно. В приказном порядке прекратили публикацию всех исторических исследований, касающихся Сталина, репрессий и лагерной системы, книг, статей, монографий, а также художественных произведений, романов, театральных пьес и кинофильмов. Далее, в таком же порядке, взяли под контроль публикацию всех воспоминаний и мемуаров. Право публикации передали всего двум издательствам: «Политиздат» и «Воениздат». Каждая выходившая книга подвергалась жёсткой цензуре. Так, мемуары маршала Жукова – «Воспоминания и размышления» – опубликованные в 1969 году, были беспощадно порезаны (удалено более 100 страниц).

Огромной головной болью для Суслова и Андропова стали мемуары самого Хрущёва.

Он начал работать над ними примерно в августе 1966 года: сначала диктовки были случайными, но под влиянием сына Хрущёв стал относиться к работе серьёзнее. Уже первые варианты диктовок составили сотни страниц. По свидетельству Таубмана, Хрущёв обсуждал со своим сыном Сергеем возможность публикации на Западе, что, в принципе, учитывая общепринятую политическую практику, уже предполагало мировой скандал.

Тексты воспоминаний Хрущёва попали на Запад при посредничестве некоего Виктора Луи – кто был на самом деле этот странный человек, не так важно, как то, что в истории перемещения рукописи Хрущёва он сыграл роль провокатора, и весь сюжет публикации от начала и до конца выглядел провокацией КГБ.

Вполне возможно, что история с переправкой рукописей Хрущёва на Запад была изначально разработана Андроповым. Цель многоходовой комбинации – полная дискредитация Хрущёва. Отчасти это удалось. Лидер СССР, публикующий свои мемуары на Западе, в журнале «Тайм» – это было позорно и катастрофично.

Осенью 1970-го Хрущёва вызвали в Кремль, в Комиссию партийного контроля, выслали за ним машину. Произошёл скандал. Председатель КПК Арвид Пельше попытался отчитать Хрущёва. Тот отрицал своё участие в передаче рукописи на Запад и даже подписал заявление, в котором заранее назвал свои мемуары (уже анонсированные к публикации) «фальшивкой». После кремлёвской проработки у Хрущёва произошёл сердечный приступ, от которого он так и не оправился, и 11 сентября 1971 года умер.

Эта история имела к Микояну самое прямое отношение, поскольку в это же самое время он работал над собственными мемуарами. Об этом знали и в КГБ, и в Президиуме ЦК. Знал и сам Брежнев.

Сколько книг задумал написать Микоян мы вряд ли узнаем. В любом случае это должен был быть фундаментальный труд в нескольких томах, объёмом во многие миллионы знаков. Подспорьем в работе служил личный архив Микояна: десятки тысяч листов писем, документов и рабочих диктовок.

Власть Суслова, однако, не распространялась за пределы страны. В мире продолжали помнить про Микояна и высоко его оценивать. В 1970 году в Москву приехал премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон. Он отлично знал Микояна и попросил устроить встречу. В Кремле встревожились. В Советском Союзе просто не существовало такой практики, чтобы действующий политический лидер, иностранец, вдобавок представитель капиталистической страны, встречался с пенсионером, запросто, безо всякой согласованной повестки. Всё же ЦК разрешил встречу. Вильсон поехал на дачу к Микояну в сопровождении большой группы английских репортёров. Сообщения о визите Вильсона к Микояну опубликовали британские газеты. Брежнев был очень недоволен и запомнил этот случай.

В 1975 году Вильсон снова приехал в Москву. На торжественном приёме в Кремле он произнёс речь, много раз упомянул Микояна и с уважением отозвался о совместной с ним работе. Речь Вильсона снимало советское телевидение. Когда приём завершился, референты спросили Брежнева, как быть с Микояном, ведь он давно не работает в правительстве и не имеет никакого отношения к текущей международной повестке. Брежнев сказал: «Микояшку убрать». Советские газеты и телевидение дали отчёт о выступлении Вильсона, но все упоминания о Микояне вырезали. Вильсон об этом узнал, и сделал выводы.

Брежнев – скорее, подсознательно – понимал, что сравнение его с предыдущими руководителями СССР, в том числе с Микояном, будет явно не в его пользу. Переводчик Виктор Суходрев пишет: «Это была неприязнь посредственности к яркой, одарённой личности». Брежнев стал мстить Микояну. По статусу Микоян, даже после выхода на пенсию, принадлежал к высшему уровню номенклатуры, это предполагало доступ к всевозможным материальным благам, в том числе к получению продуктов питания из специального кремлёвского распределителя. Однажды Микояна и его семью убрали из списка. Затем его выселили с дачи в бывшем поместье Зубалова и предоставили более скромный дом, возле совхоза Горки-10: деревянный двухэтажный. Впрочем, новая дача Микояну понравилась, и он сказал: «Дурак Брежнев, хотел меня наказать, а мне в моём возрасте ещё лучше: открытое место без елей и сырости, и речка рядом».