Текст книги "Анастас Микоян"

Микоян поехал в Китай, чтобы уговорить Мао «придержать лошадей». Мнение Сталина сводилось к тому, чтобы Мао отказался от копирования советского жёсткого однопартийного режима; наоборот, китайским коммунистам рекомендовали привлекать к сотрудничеству оппозиционные партии, выстаивать «новодемократическую» систему. Сталин понимал, что при такой системе Мао и другие лидеры КПК будут находиться под огнём критики политических оппонентов. И наоборот, насаждение твердокаменного советского социализма, отрицавшего возможность любой общественной дискуссии, могло превратить Мао в такого же живого бога, каким был Сталин.

Микоян изложил Мао рекомендации Сталина. Мао был удивлён. Как же так? Ведь товарищ главный Хозяин – наш учитель! Мы, китайские коммунисты, берём пример с Советского Союза! Вы своих врагов уничтожили, а нам советуете с нашими врагами договариваться? Создавать политическую коалицию? А как же дисциплина, сплочение рядов? Микоян возражал: наша революция была пролетарская, а ваша – крестьянская, не надо вам копировать наши методы, разрабатывайте свои! А главное: нам, в Москве, виднее, у нас больше опыта, мы сильнее, и всё, что требуется от китайских товарищей – во всём следовать нашим рекомендациям.

День за днём проходил в спорах. Микоян столкнулся с ранее ему неведомыми принципами политического мышления. Навыки, наработанные им за многие годы переговоров с американцами, немцами, британцами в Китае не действовали. Мао вроде бы уступал и одновременно побеждал. Микоян – представитель сверхдержавы, только что выигравшей мировую войну – держался авторитетно, или, по выражению историка Михаила Панцова, высокомерно. Мао улыбался, кивал, произносил пространные речи, но стоял на своём. Оба внимательно присматривались друг к другу.

Микоян не проявлял никакой самостоятельности. По итогам каждого дня он составлял и отправлял шифровку на имя Сталина. Новый раунд не начинался, пока из Москвы «товарищ главный Хозяин» не присылал свои ответы и новые распоряжения. Обмен был таким интенсивным, что шифровальщики едва успевали. Многочасовая разница во времени была на руку Микояну: когда в Сибайпо день был на исходе – в Москве ещё только наступало утро того же дня.

Переговоры продолжались восемь дней. Мао убедил Микояна, что мира с Чан Кайши не будет, ибо разгром Гоминьдана близок и неминуем. Советы «товарища главного Хозяина» чрезвычайно ценные, и руководство КПК внимательно к ним прислушивается, но было бы неплохо, кроме советов и рекомендаций, получить финансовую и военную помощь. Мао попросил кредит в 300 миллионов долларов на три года, из этой суммы часть – топливом. И ещё – три тысячи единиц автотранспорта. Впоследствии, когда Сталина сменит Хрущёв, Мао попросит у Москвы ещё и почти всё получит, но щедрость северного соседа расценит как его слабость. Таковы прихотливые изгибы восточного образа мышления. Японцы восприняли атомные удары по Хиросиме и Нагасаки как проявление сверхсилы, с которой следует смириться, во избежание ещё больших потерь: если врага нельзя победить, его следует уважать. И наоборот, помощь СССР, оказанная Китайской республике в конце 1950-х годов, в самом Китае приняли без уважения. Эти прихоти восточной дипломатии Микоян впервые постиг в деревне Сибайпо, в январе 1949 года.

Полный отчёт о переговорах с Мао Микоян представил в Президиум ЦК КПСС 22 сентября 1960 года. Этот документ сейчас рассекречен, его текст доступен. Главный итог той поездки Микояна – это его личное впечатление от Мао и первые, по горячим следам, его выводы от логики мышления китайцев. Микоян первым из советских руководителей высшего звена познакомился с Мао, первым оценил его как личность и, возможно, первым сформулировал для Сталина и для себя принципы взаимодействия двух огромных евразийских цивилизаций.

Китай – страна очень большая, очень старая и очень самостоятельная. Китай всегда проводит прагматичную внешнюю политику. В части прагматизма китайская дипломатия даст сто очков форы англосаксонской дипломатии. Отношения между Россией и Китаем возможны только в рамках сложного геополитического партнёрства. Обе стороны озвучивают некую риторику, делают некие публичные заявления, но в непубличном поле отстаивают свои взаимные интересы жёстко. Различия в менталитете и жизненном укладе очень велики. Но при этом партнёрство неизбежно просто в силу географического положения и общей границы более чем в 4 тысячи километров.

Наконец в том же 1949 году произошли одно за другим два важнейших события: 29 августа была успешно испытана советская атомная бомба, а в октябре маршал Чан Кайши бежал на остров Тайвань. Расположение фигур на мировой шахматной доске изменилось в пользу СССР.

В декабре 1949 Мао приехал в Москву на празднование 70-летия Сталина уже как победитель и лидер Китайской республики.

Что на самом деле думали друг о друге два крупнейших коммуниста в истории человечества? По словам Хрущёва, Сталин называл Мао «пещерным марксистом». Мао однажды сказал про Сталина: «Лицемерный заморский чёрт». Впрочем, обе фразы могли быть произнесены под влиянием эмоций, и не могут отражать всей полноты взаимоотношений. Правда в том, что сталинский СССР вложил в китайских коммунистов десятки миллионов долларов, оказывал масштабную военную помощь и способствовал их приходу к власти. Правда в том, что Мао копировал Сталина и его систему управления, основанной на непререкаемом авторитете лидера, и создал вокруг себя такой же культ личности.

Но к Микояну это не имело прямого отношения. 8 февраля 1949 года он покинул Сибайпо и тем же путём – сначала на автомобиле, потом на самолёте – вернулся во Владивосток, чтобы тут же оказаться перед лицом всё той же семейной проблемы.

Сталин лично распорядился, чтобы в период поездки в Китай и обратно Микоян останавливался для отдыха и ночёвок только в квартирах руководителей МГБ. По пути туда Микоян ночевал у начальника Управления МГБ (УМГБ) СССР по Хабаровскому краю и уполномоченного МГБ по Дальнему Востоку Сергея Гоглидзе. По пути назад – в квартире главы УМГБ по Приморскому краю Михаила Гвишиани, во Владивостоке на улице Светланской (дом этот и поныне стоит и населён обеспеченными людьми). Из этой квартиры Микоян отправил в Москву сообщение: изнурительные девять дней в ледяном крестьянском доме, в горах и тяжёлый авиаперелёт стоили ему большого напряжения сил; он планирует добираться из Владивостока в Москву на поезде, чтобы по пути отдохнуть.

Михаил Гвишиани для Микояна был не совсем чужой человек. Его сын, Джермен Гвишиани, учился в МГИМО вместе с Серго Микояном. Парни дружили. И разумеется, старший Гвишиани сообщил старшему Микояну все новости, касающиеся предстоящей свадьбы Серго и Аллы Кузнецовой. Уже назначили дату: 15 февраля. Меж тем отец невесты уже был приговорён: кто-кто, а чекист Гвишиани это знал наверняка. Микоян схватился за голову: вчера он решал в китайском Сибайпо политическую проблему мирового масштаба, а завтра в Москве надо было решать семейную проблему. Отговаривать сына от женитьбы он не хотел (уже пытался и не смог), но как быть с опальным Кузнецовым? Отвернуться от него невозможно, всё-таки родственник. А если Сталин попытается заставить его публично отречься от Кузнецова? И это будет ещё не худший вариант. В наихудшем варианте – дочь Кузнецова будет арестована, а вместе с ней и её молодой муж, медовый месяц они проведут отдельно друг от друга в тюремных камерах. А дальше что? Ссылка? Лагерь? Расстрел?

В разгар этих тяжёлых раздумий в квартире Гвишиани раздался звонок ВЧ. Секретарь Сталина Александр Поскрёбышев попросил позвать к телефону Микояна и сообщил волю Верховного: товарищу Микояну не следует ехать в Москву на поезде; товарища Микояна ждут в Кремле срочно. Неизвестно, что тогда пронеслось в голове Микояна. Почему срочно, если Сталин уже всё знал о результатах переговоров с Мао? Более того, он фактически их и вёл, дистанционно? Возможно, Микоян посоветовался с Гвишиани: что может означать срочный вызов. Скорее, не советовался. Он всю жизнь старался по возможности дистанцироваться от людей из госбезопасности. Да и по статусу был гораздо выше главы Управления МГБ по Приморскому краю. Возможно даже, что в самолёт он вошёл, приготовив пистолет с одним патроном: чтобы всё решить в Москве, у трапа. Это всё, конечно, домыслы. Но очевидно, что налицо так называемые «драматургические качели». Тут – хитрейший Мао в крестьянской ватной курточке, там – сын-юнец, безрассудно подставляющий голову под секиру палача. И всё это надо было уместить в одной голове.

Но уместил, сумел. Всё обошлось. Сталин дёрнул Микояна из Владивостока только для того, чтобы получить устный отчёт о поездке в Китай.

«Качели» между тем продолжали свой ход. Алексей Кузнецов был снят со своих постов 15 февраля, в день свадьбы своей дочери.

Молодёжь решила устроить торжество на даче. Пусть и холодно, зато свободно. Подругой невесты была Рада Хрущёва. Джермен Гвишиани приехал с молодой женой, Людмилой Косыгиной. Её мать Клавдия Косыгина – она была родственницей матери невесты – также присутствовала, но без супруга члена Политбюро и министра лёгкой промышленности СССР Алексея Косыгина. Отец невесты, оглушённый, низверженный с Олимпа, не поехал на свадьбу дочери. Тогда отец жениха позвонил ему и пригласил лично. Кузнецов чистосердечно ответил, что не намерен компрометировать торжество своим присутствием. Микоян послал за ним свою машину. Кузнецов уступил, приехал, но пробыл всего час и исчез при первой возможности. Он ещё надеялся, что уцелеет. Его всего лишь «сняли», об аресте речь не шла. Даже направили на генеральские курсы.

Увы, конвейер был давно и отлично налажен. Через полгода, 13 августа, Кузнецова арестовали в кабинете Маленкова. Год он просидел под следствием, в октябре 1950 года его расстреляли. На конвейер последовала и жена Кузнецова, Зинаида Дмитриевна, она также была арестована, провела, по некоторым сведениям, три года в тюремной камере, затем была сослана и домой вернулась только после смерти Сталина. Ни её дочь Алла, ни Серго Микоян на конвейер не попали, брак их был счастливым – родилось трое детей – но недолгим. Алла умерла от онкологического заболевания, не дожив и до 30 лет.

Глава УМГБ по Приморской области Михаил Гвишиани после смерти Сталина был лишён генеральского звания, уволен в запас и уехал работать в Грузию. Его сын Джермен стал доктором философии и академиком, автором множества научных работ.

Понятно, что Серго Анастасович Микоян, сын члена Политбюро, по итогам всех этих событий составил о Сталине собственное мнение, и весьма негативное (это мы ещё выражаемся дипломатично). Сначала, в 1965 году, он предпринял попытки полной реабилитации своего покойного тестя, отправил в Политбюро письмо, предложил посмертно присвоить Кузнецову звание Героя Советского Союза, поставить ему в Ленинграде бюст. Письмо подписали также герой обороны Ленинграда адмирал Владимир Трибуц и знаменитый актёр Николай Черкасов. Это предложение обсудили на Политбюро и отклонили. Алексей Косыгин (тогда – председатель Совета министров СССР), родственник и бывший друг Кузнецова, промолчал. Но Серго, упорный, как все Микояны, не отступился и спустя время нашёл способ отомстить Сталину, пусть уже и мёртвому.

Это мщение Серго не доказано, есть лишь версия историка Олега Хлевнюка. Об «особом мнении» Хлевнюка здесь уже было сказано. Хлевнюк утверждает, что Серго Микоян внёс в изначальный текст отца собственные вставки. Версия Хлевнюка вроде бы документально подтверждена, но не может быть объяснена ни логически, ни психологически. Если Серго решил внести изменения в изначальный подлинный отцовский текст мемуаров, почему он сделал лишь одну грубую вставку, касающуюся событий 22 июня 1941 года? А если сын сделал и другие вставки в текст отца, почему Хлевнюк о них умолчал?

Сын, публикующий мемуары своего отца, по определению находится в выигрышной позиции. Сын всегда может расспросить отца в приватной обстановке. Отец может сказать сыну что-то, не предназначенное для чужих ушей. Почему сын, после смерти отца, не может дополнить изначальный вариант рукописи изложением устных рассказов? Тут ничего нельзя ни доказать, ни оспорить. У родственников есть права на уникальные свидетельства, и такие свидетельства родственники могут приводить любым публичным способом. Мнение родственников всегда глубоко пристрастно – но ни один историк не будет его игнорировать, наоборот, обнюхает каждое слово и обязательно процитирует.

Написал же Серго Гегечкори книгу «Мой отец Лаврентий Берия», и сделал отчаянную попытку полностью реабилитировать своего отца. Историки оценили книгу как однобокую и полемическую, но при этом жадно прочитали её от корки до корки.

Ещё одно. Серго Микоян был воспитан советской системой и знал цену печатного слова. Он, скажем, ездил вместе с отцом на Кубу осенью 1962 года в качестве референта и присутствовал при переговорах отца с Фиделем Кастро и Че Геварой. Он автор фундаментального труда «Анатомия Карибского кризиса». Он не стал блестящим героем, как четыре его старших брата – военные лётчики, испытатели, авиаконструкторы, – но не был и лгуном. В роду Микоянов такие не родятся. Подозревать Серго Микояна в подлоге абсолютно невозможно.

Но вернёмся в русло нашей беглой повести. В конце 1949 года Сталин триумфально отметил своё 70-летие. Он добился своей главной послевоенной победы: заполучил атомную бомбу. Угроза удара со стороны США отступила. С августа 1949 года и по сей день на планете существует ядерный паритет. Сверхмощное оружие находится в распоряжении нескольких стран, членов узкого ядерного клуба. Удар одной из сторон неминуемо влечёт ответный удар. Мир пребывает в равновесии.

Герои нашей истории, прежде всего куратор атомного проекта Лаврентий Берия, а также гений металлургии Иван Тевосян и глава Госплана Николай Вознесенский, активно участвовали в создании бомбы. Ресурсы потратили колоссальные, и по всем направлениям, начиная от внешней разведки и заканчивая усиленными пайками для всех, кто соприкасался с радиоактивными материалами, от зеков до генеральных конструкторов.

Нужно понимать, что атомное оружие не только самое мощное, но и самое дорогое из всех, известных человечеству. Иметь бомбу могут себе позволить только самые экономически сильные державы.

Американская разведка знала, что Сталин делает бомбу, но по подсчётам аналитиков конечный результат должен был появиться примерно к середине 1950-х, а там ещё неизвестно, доживёт ли «дядя Джо». По-своему аналитики были правы. Объективно СССР переживал экономический упадок: надо было ликвидировать тяжелейшие последствия войны. Западную помощь Сталин не принял, наоборот, с Западом грубо и решительно поссорился, но зато колоссально выиграл в территориальных приобретениях, в сердце цивилизации, в Европе. Он забрал себе половину мира. Но увы, при этом восстановил против себя лучшую часть своих же людей, которые воевали и победили и теперь хотели немного отдохнуть, насладиться плодами Победы; а Сталин вместо этого усилил свой пресс. МГБ лютовало. Полученные от побеждённых государств репарации не покрывали и малой части затраченных средств и усилий.

Прежде всего, СССР пережил демографическую катастрофу. Всё лучшее мужское население страны было уничтожено. Самые крепкие, смелые, решительные мужчины, отцы семейств, кормильцы погибли. Кто-то из них оставил потомство; большинство не оставили. Уцелел один мужчина из пяти. Уцелело образованное и умное советское офицерство, а это многие сотни тысяч молодых мужчин; уцелели мастера и инженеры, работники военных производств, все они имели бронь; уцелели тыловые, гражданские управленцы, администраторы; уцелели милиционеры, уцелела ВОХРа, система ГУЛАГа (а это сотни тысяч охранников, надзирателей, оперативников и др.), уцелел многочисленный преступный мир, воры, спекулянты, махинаторы.

Оценить в деньгах этот провал демографии было никак невозможно.

Во вторую очередь – страна проиграла экономически. После войны Сталин решил, что лучше будет сразу же готовить страну к следующей войне. Никаких структурных изменений не произошло, вся повестка продолжала вращаться вокруг внешних угроз, предателей, перевооружения, авиации, танков и прочего. То есть война закончилась для граждан СССР, но отнюдь не для Сталина. Поразительно, что в этой бесконечной войне он опять выиграл, получив бомбу на семь лет раньше, чем рассчитывали все вокруг него.

История с преемником Сталина закончилась для Микояна самым драматическим образом. Подоплёка событий, произошедших в 1952 году, до сих пор неясна. Можно лишь предполагать, что Сталин – упрямый, сильный восточный человек – не желал мыслить себя как ветхого старика, а тем более старика, удалившегося на покой. Он очень хотел доказать себе и всему миру, что он ещё в порядке, ещё может удивить всех. Он не собирался умирать, тем более менять свои принципы и привычки. За без малого три десятилетия (если считать с 1924 года) он создал самое крепкое на планете государство, с самой большой территорией. Население этого государства, несмотря на периоды голода, репрессий, несмотря на колоссальные военные потери, увеличивалось и к 1953 году составило более 188 миллионов человек.

Необходимо упомянуть, что увеличение рождаемости вовсе не является признаком процветания того или иного общества. Всё ровно наоборот: люди активно плодятся в бедных и беднейших странах. Чем богаче страна, тем ниже в ней рождаемость. Связано это со многими причинами: и с традиционным укладом, который везде разный, и с разным уровнем социальной ответственности у родителей, намеревающихся завести детей. Для семьи из Норвегии или Франции вырастить ребёнка обходится сильно дороже и хлопотнее, чем для гражданина Мозамбика или Афганистана. Чем дороже обходится жизнь человека, тем меньше приходит в мир новых людей. Так что не следует ставить Сталину в заслугу послевоенный всплеск рождаемости.

Другое дело, как обходится государство с новыми людьми. Каков уровень дошкольного воспитания, среднего образования, высшего образования, каков уровень здравоохранения, родовспоможения, закалки и физической культуры. В послевоенном СССР уровень педагогов средней школы был исключительно высок. Школьные учителя получали средне-высокую заработную плату, имели всевозможные льготы. Сотни тысяч талантливых людей нашли себя в школьной педагогике. Престиж профессии был велик, с нынешним не сравнить.

Наконец все дети, говоря современным языком, подвергались мощной идеологической обработке с первых классов школы: сначала становились октябрятами, потом пионерами, потом комсомольцами. Очень быстро, ещё на уровне пионерской организации, из общей массы выявлялись активисты, будущие лидеры, их делали звеньевыми, отрядными командирами, потом поднимали и выше. 17-летний секретарь комсомольской организации школьного класса был уже либо прирождённым лидером, либо надёжным исполнителем.

Доступ к благам был возможен только при условии служения системе.

Система контролировала не все сферы общественной жизни, но большинство. Полностью контролировалось искусство, от элитарного балета до развлекательной эстрады. Тщательно контролировалась мораль.

Контролировалось, как мы уже узнали, питание людей, начиная с ясельного возраста.

Громадные ресурсы были брошены на борьбу с детскими заболеваниями, с укреплением санитарии и гигиены, с оспой, коклюшем, гепатитом, полиомелитом, туберкулёзом, холерой, дизентерией, чумой, тифом, проказой – все эти болезни были побеждены в основном в правление Сталина, а после него тенденция на сверхжёсткие меры борьбы с эпидемиями была не только сохранена, но и усилена (Микоян тоже в этом поучаствовал). Советский Союз не только не стал рассадником эпидемий, но превратился в здоровое общество, где каждый ребёнок был привит от всех болезней и имел возможность бесплатно либо за маленькие деньги заниматься любым спортом, от лыж и хоккея до синхронного плавания.

На содержание контролирующего и идеологического аппарата тратились колоссальные средства и при Сталине, и при Хрущёве, и при Брежневе.

Наивными, а главное, неглубокими выглядят попытки современных мастеров кино и литературы представить тот социализм как систему удушения живой молодёжной энергии. В фильме Валерия Тодоровского «Стиляги» столичная обеспеченная молодёжь, мечтающая одеваться в яркие одежды и танцевать под западную музыку, противопоставлена серому казарменному комсомолу. Однако живописных стиляг на всю страну было несколько сотен человек, жили они в основном на Тверской улице и на Невском проспекте, и всегда за счёт обеспеченных родителей. А в комсомоле состояли многие миллионы по всей стране. В итоге стиляги, дети номенклатурных пап и мам, со временем стали обслуживать презираемую ими систему, а рядовые комсомольцы весело, под гитарные песни, поехали строить БАМ и воевать в Афганистане.

Яркие и дерзкие стиляги 1960-х повзрослели, стали за гонорары сочинять научные трактаты о загнивании западных демократий, все 1970-е годы работали на систему, зато потом, после прихода Горбачёва, вспомнили о своей искренней любви к свободе и чудесным образом обратились в прорабов перестройки, взяв пример со своего лидера Александра Яковлева.

А рядовые исполнители системы, огромная армия в миллионы комсомольцев и молодых коммунистов, «перестроиться» не сумели. Чтобы перестроиться, нужен был гибкий хребет, и ещё цинизм, с одной стороны – глубокий, с другой стороны отлично замаскированный обаянием, интеллектом и демагогической риторикой.

Этих процессов разложения верхушки партийно-государственного аппарата (номенклатуры) Сталин предвидеть не смог: да и никто бы не смог. После смерти отца народов понадобились три десятилетия тектонических сдвигов политического мироустройства планеты, десятки больших и малых войн, от Вьетнама до Анголы, космическая гонка, открытие израильского окна эмиграции, начало газового экспорта из СССР в Европу, нейтронная бомба, карательная психиатрия, бесконечные провалы в сельском хозяйстве, от целины Хрущёва до Продовольственной программы Брежнева; вещание «Голоса Америки» и «Русской службы BBC»; травля поэтов, писателей и кинорежиссёров.

Тридцать лет – без малого – Сталин строил свою цивилизацию. За следующие тридцать лет она погибла.

Почему Сталин не обеспечил надёжный, крепкий транзит власти? Почему не оставил после себя завета, наказа? Почему его вернейшие последователи – Берия, Маленков, Молотов, Хрущёв – после его смерти передрались меж собой?

Может, Сталин сошёл в могилу с мыслью «да гори оно всё огнём»?

Конечно, нет. Не такой он был человек.

Это его последняя загадка, смертная.

Может, мы переоцениваем его политический талант и дальновидность. Может, он чувствовал, что совершил фатальные ошибки, и опасался, что его будут за эти ошибки судить и низвергнут? А низвержение хуже смерти.

Где-то здесь, видимо, кроется зерно истины. Он переживал вовсе не о том, кому передать управление сверхдержавой, а о том, чтобы его не низвергли при жизни. Но это лишь версия.

Семью свою он проиграл. В общественном сознании это очень много значит. Дочь Светлана бежала из страны. Сын, Василий, не имел и десятой доли талантов отца.

Из детей его друзей, его «ближнего круга», – тоже никто не претендовал на верховную власть, ни один человек.

Микоян родил пятерых сыновей. Самый плодовитый нарком, с самой крепкой семьёй. Другие и близко не подошли, ни Каганович, ни Ворошилов, ни Молотов, ни Берия. Но ни один из сыновей Микояна никогда не претендовал ни на какую власть, у них просто не было этого гена.

Оглушительный инцидент произошёл, когда Сталин вдруг решил выдать свою дочь Светлану замуж. Сталин предложил две кандидатуры мужей: первый – Серго Берия, сын Лаврентия, герой войны, разведчик, парашютист и диверсант, специалист по радиосвязи и далее – по секретной прослушке; второй – Степан Микоян, старший сын Анастаса Микояна, герой войны, боевой лётчик, испытатель первых в СССР реактивных истребителей. Оба – и Берия, и Микоян – сделали всё, чтобы отвлечь Сталина от этой идеи. Ни тот ни другой не хотели вступать в родство с вождём народов. Мы предполагаем, что между Берией и Микяном никаких отношений не было, только формально-деловые и минимальные. Берия появился в Кремле только в 1938 году, к тому времени Микоян уже десять лет как входил в «ближний круг». Берия был совсем не ровня Микояну. В книге сына Берии о Микояне и его семье также сказано очень и очень кратко.

При этом известно, что, например, по атомному проекту Берия и Микоян плотно сотрудничали. Вообще, в атомный проект были вовлечены все лучшие специалисты страны, в том числе и расстрелянный Вознесенский, и, разумеется, Иван Тевосян. Из тех, кто был ближе к Сталину, бомбу делал Берия, и ещё двое – Вознесенский и Микоян – обеспечивали деньги, материалы и общее руководство. Другие члены синклита – Молотов, Маленков, Ворошилов, Хрущёв – практически не участвовали, лишь прикрывали.

В этом сложном деле могли работать только технари, инженеры, инноваторы. Можно по-разному относиться к Лаврентию Берии, но он имел глубокие познания в технике, как и его сын Серго.

К счастью, в стране нашлись многие и многие тысячи людей гениальных, и талантливых, и просто умных, и надёжных, и трезвых, и серьёзных, и ответственных, и трудолюбивых. Благодаря им послевоенный сталинский СССР, полуразрушенный, сильно ослабленный экономически, за считаные годы получил в своё распоряжение и атомное оружие, и ракетное оружие, и реактивную авиацию.

Народ, который достался большевикам в наследство от царской России, имел мало общего с новым, советским народом. Крестьянство, с его многовековым патриархальным укладом, примерно 120 миллионов, было разгромлено оглушительным, катастрофическим образом. Миллионы людей устремились в города: одни в поисках куска хлеба, другие в поисках перспектив.

Промышленный пролетариат, как класс, по образу жизни резко отличался от крестьянства: горизонтальные связи – между родителями и детьми, дедами и внуками, братьями – ослабли либо вовсе разрушились, и их заместили вертикальные связи: между рабочим и бригадиром, между начальником и исполнителем. Скученность, жизнь в бараках, казармах, коммунальных квартирах создала новый быт.

В разы выросла грамотность, бурно процветала общественная жизнь. Люди теперь были активно вовлечены в политику. Но и политическая, и общественная активность всегда умело направлялась в нужное русло: пионеры собирали макулатуру, комсомольцы учились стрелять и боксировать.

Дети мало проводили времени в семьях, больше в школах, кружках, да и просто во дворах, на улицах. Молодых людей вовлекли в занятия физкультурой и спортом, появились спортивные и военно-спортивные общества.

В разы выросло количество издаваемых книг, появились библиотеки, читальные залы, многие десятки газет, журналов, толстых (литературных), научно-популярных, научно-технических.

Видоизменилась преступность. Её стало много больше. В деревне, где все всех знают, украсть что-либо было просто немыслимо. В городе вор мог легко затеряться в толпе, отлично знал, где сбыть краденое и где прогулять, проиграть шальные деньги. Миллионы ехали в лагеря, возвращались из лагерей, привозя с собой блатную субкультуру, простую и циничную – «умри ты сегодня, а я завтра», «не верь, не бойся, не проси». Современные историки не могут выяснить точную цифру тех, кто прошёл через систему уголовного наказания. Солженицын, в полемической ярости, и вовсе выбросил цифру в 50 миллионов, явно завышенную.

Так постепенно возник «гомо советикус», советский человек, и он был сложным, противоречивым, теперь одни его презирают и ненавидят, другие им восхищаются, третьи считают, что он давно канул в прошлое и его следует забыть, поскольку он никогда не вернётся.

В любом случае этот человек не был глуп, не был наивен, не был избалован.

Приведу здесь моё любимое стихотворение Тимура Кибирова. Оно датировано 1987 годом, но легко могло быть написано и на 30 лет раньше, поскольку составляет перечень деталей советской частной жизни и советского быта, не менявшихся десятилетиями:

 
Пахнет дело мое керосином,
Керосинкой, сторонкой родной,
Пахнет «Шипром», как бритый мужчина,
И как женщина, – «Красной Москвой»
(Той, на крышечке с кисточкой), мылом,
Банным мылом да банным листом,
Общепитской подливкой, гарниром,
Пахнет булочной там, за углом.
Чуешь, чуешь, чем пахнет? – Я чую,
Чую, Господи, нос не зажму –
«Беломором», Сучаном, Вилюем,
Домом отдыха в синем Крыму!
Пахнет вываркой, стиркою, синькой,
И на ВДНХ шашлыком,
И глотком пертусина, и свинкой,
И трофейным австрийским ковром,
Свежеглаженым галстуком алым,
Звонким штандыром на пустыре,
И вокзалом, и актовым залом,
И сиренью у нас на дворе.
Чуешь, сволочь, чем пахнет? – Еще бы!
Мне ли, местному, нос воротить? –
Политурой, промасленной робой,
Русским духом, едрить-колотить!
Вкусным дымом пистонов, карбидом,
Горем луковым и огурцом,
Бигудями буфетчицы Лиды,
Русским духом, и страхом, и мхом.
Заскорузлой подмышкой мундира,
И гостиницей в Йошкар-Оле,
И соляркою, и комбижиром
В феврале на холодной заре,
И антоновкой ближе к Калуге,
И в моздокской степи анашой,
Чуешь, сука, чем пахнет?! – и вьюгой,
Ой, вьюгой, воркутинской пургой!
Пахнет, Боже, сосновой смолою,
Ближнем боем да раной гнилой,
Колбасой, колбасой, колбасою,
Колбасой – все равно колбасой!
Неподмытым общаговским блудом,
И бензином в попутке ночной,
Пахнет Родиной – чуешь ли? – чудом,
Чудом, ладаном. Вестью Благой!
Хлоркой в пристанционном сортире,
Хвоей в предновогоднем метро.
Постным маслом в соседской квартире
(Как живут они там впятером?
Как ругаются страшно, дерутся…).
Чуешь – Русью, дымком, портвешком,
Ветеранами трех революций.
И еще – леденцом-петушком,
Пахнет танцами в клубе совхозном
(Ох, напрасно пришли мы сюда!),
Клейкой клятвой листвы, туберозной
Пахнет горечью, и никогда,
Навсегда – канифолью и пухом,
Шубой, Шубертом…. Ну, – задолбал!
Пиром духа, пацан, пиром духа,
Как Некрасов В.Н. написал!
Пахнет МХАТом и пахнет бытовкой,
Люберецким дурным кулаком,
Елисеевским и Третьяковкой,
Русью пахнет, судьбою, говном.
Черным кофе двойным в ЦДЛе.
– Врешь ты все! – Ну, какао в кафе.
И урлой, и сырою шинелью
В полночь на гарнизонной губе.
Хлорпикрином, заманом, зарином,
Гуталином на тяжкой кирзе,
И родимой землею, и глиной,
И судьбой, и пирожным безе.
Чуешь, чуешь, чем пахнет? – Конечно!
Чую, нюхаю – псиной и сном,
Сном мертвецким, похмельем кромешным,
Мутноватым грудным молоком!
Пахнет жареным, пахнет горелым
Аллергеном – греха не таи!
Пахнет дело мое, пахнет тело,
Пахнут слезы, Людмила, мои.