Текст книги "Анастас Микоян"

В любую погоду Микоян каждый день проходил пешком несколько километров, а в тёплое время года садился в лодку и совершал дальние прогулки по воде.

Дети давно выросли, теперь подрастали внуки. Обычно семья собиралась по выходным на общий обед. В будние дни Микоян вызывал машину, «Чайку», отправлялся в Кремль и там работал: либо принимал людей, либо работал над воспоминаниями.

Свой текст он надиктовывал стенографистке; её звали Нина Ивановна Кадоло. В 2006 году журналист издания «Коммерсантъ Власть» Евгений Жирнов разыскал эту незаурядную женщину и взял у неё большое интервью, содержащее множество примечательных подробностей[16]16
  «Хрущев сказал ему: “Иди, царствуй”». Интервью с Ниной Кадоло // Коммерсантъ Власть, 27.3.2006. URL: https://www.kommersant.ru/doc/660893; дата обращения 4.10.2022.


[Закрыть]. Нина Кадоло работала в Кремле секретарём-стенографисткой с 1942 года. Каждый стенографист был прикреплён к определённому отделу и группе: девушка попала в группу торговли. С 1949 года работала в секретариате Косыгина, тогда министра лёгкой промышленности. Затем переведена в секретариат Микояна. О Косыгине отзывается с уважением. А вот Каганович, по её свидетельству, вёл себя с персоналом очень грубо и даже бил стенографисток, если те допускали ошибки. Микоян себе такого не позволял.

Вот свидетельства Нины Кадоло.

Микоян работал всегда очень много, в день принимал по 30–40 человек. С Хрущёвым ему было очень трудно. Они не дружили. Но Хрущёв Микояна очень ценил и приблизил к себе. Когда Хрущёв предложил ему пост председателя Президиума Верховного совета, Микоян был против. Хрущёв сказал: «Иди, царствуй!» Микоян обошёл все службы Президиума и поговорил со всеми сотрудниками. До него в Президиуме работал Брежнев, и он превратил всю подчинённую ему структуру в стоячее болото.

Брежнев Микояна возненавидел.

После выхода на пенсию Микоян добился, чтобы стенографистка Нина Кадоло осталась работать с ним. Он написал в ЦК письмо, просил утвердить её помощником по подготовке своей книги к изданию. Решившись писать воспоминания, Микоян позвонил Суслову: «Я намерен сесть за мемуары, как на это посмотрят товарищи?» Суслов обещал узнать, потом перезвонил: «Центральный комитет не возражает». Воспоминания Микоян диктовал сначала в своём кабинете в Кремле. Расшифрованные фрагменты текста запирал в сейф.

Интерес был огромный, все центральные журналы изъявили желание напечатать куски воспоминаний члена Политбюро. Микоян охотно шёл навстречу. Отдельные главы опубликовали журналы «Юность», «Огонёк», «Вопросы истории», «Новая и новейшая история».

Нина Кадоло, правда, не сумела наладить отношения с детьми и внуками Микояна, но содержание её воспоминаний показывает, что Микояну с ней повезло. Она была предана Микояну и ни оного плохого слова про него не сказала.

В июне 1966 года в Москву приехал президент Французской Республики Шарль де Голль. 30 июня в Георгиевском зале Кремля был устроен торжественный приём, там присутствовал и Микоян. Обо всём происходящем он составил отчёт, его диктовка сохранена, и мы теперь можем её изучить. Микоян чрезвычайно подробно – чувствуется сталинская школа – описывает, где он находился, с кем беседовал, пока наконец не подошёл к де Голлю, выстояв очередь, после Брежнева и Ворошилова. Вообще, весь ход приёма, согласно отчёту Микояна, указывает, что Микоян держался в стороне и подошёл к де Голлю последним.

Де Голль сказал: «Вы историческая личность в международной политике». Они поговорили минут десять, потом референты сказали де Голлю, что по советскому телевидению начинается трансляция его официального выступления; время было 20:30. Де Голль хотел посмотреть трансляцию и отбыл с приёма.

Однако Микоян имел с де Голлем диалог, завладел его вниманием, обсудили они сотрудничество в ходе войны, де Голль поддался обаянию Микояна, спросил: «Не понимаю, как вы могли победить фашизм, при такой вашей бедности… Но при этом у вас была большая сила». Микоян ответил: «Да, была сила, и есть, на том и стоим».

Первый том воспоминаний Микояна назывался «Дорогой борьбы» и вышел в 1971 году в Издательстве политической литературы ЦК КПСС. Это весьма объёмная работа, где подробно рассказано о детстве Микояна, его учёбе в Нерсесяновской семинарии, а главное – о Бакинской коммуне и трагедии Степана Шаумяна и бакинских комиссаров. Книга подверглась жёсткой редактуре и цензуре. Внутренние рецензии были критическими. Некоторые фрагменты текста редакторы удалили. Микояна это возмутило. Как вы можете меня критиковать и править, говорил он редакторам, я там был, в Баку, в 1918 году, а вас там не было. В ответ редактора оправдывались: был приказ сверху, отнестись к книге максимально внимательно. В итоге Микояну пришлось смириться. Вообще, он остался доволен книгой и даже послал Брежневу экземпляр с дарственной надписью.

И немедленно стал диктовать второй том.

Но издатели были начеку. Повторения скандала с мемуарами Хрущёва никто не хотел. А мемуары уже публиковал журнал «Тайм», из номера в номер, начиная с 1970 года.

Вторая книга Микояна по объёму была ещё больше первой, её беспощадно порезали и сократили более чем вдвое. Она вышла в очень скромном оформлении в 1975 году, под названием «В начале двадцатых…»

Вдруг Микоян понял, что его работа находится в самом начале. Теперь он решил подробнейшим образом описать времена Сталина, его самого, его семью, свои с ним отношения; откровенно рассказать и о репрессиях тоже. Очень повлиял на Микояна его младший сын Серго, поддерживал отца морально – точно так же, как сын Хрущёва поддерживал своего отца.

Диктовки продолжались ежедневно. Теперь главным героем новой книги Микояна стал товарищ Сталин.

Микояну исполнилось 75, железное его здоровье стало подводить. Он понял, что надо торопиться.

Уйдя со всех государственных постов, он оставался членом ЦК и очень этим гордился: в ЦК он попал ещё при жизни Ленина, то есть состоял в руководстве партии более 40 лет. Но в 1976 году на XXV съезде партии его не избрали в новый состав ЦК. Это Микояна не сильно задело: он продолжал работать над третьей, и последней, своей книгой.

Отношения со стенографисткой Ниной Кадоло постепенно стали личными. Нина находилась при Микояне неотлучно.

Разумеется, Нина Кадоло стояла на учёте в КГБ – для начала как технический работник, имеющий доступ к гостайне, а затем как личный помощник бывшего члена Президиума ЦК. Каков был характер её сотрудничества с КГБ, неизвестно. Нина прибрала к рукам весь быт Микояна, стала хозяйничать в его доме. Дети и внуки Микояна её невзлюбили. Понемногу эта сухая, жёсткая женщина стала полностью контролировать пожилого и не очень здорового человека.

Однажды четвёртый сын, Вано, всё же спросил отца: «Почему ты терпишь рядом с собой эту женщину?» Отец прямодушно ответил: «А что, ты мог бы её заменить?»

Внук Микояна Стас Намин прямо признаётся, что Нина Кадоло действовала в точности как Старшая Медсестра: известный персонаж фильма Милоша Формана «Пролетая над гнездом кукушки», олицетворение фанатичного насаждения дисциплины и порядка. Доходило до того, что если на дачу Микояна приезжали дети или внуки, – Нина Кадоло заявляла, что Анастас Иванович плохо себя чувствует, не выйдет, вам лучше приехать в другое время. Нина взяла на себя функции сиделки и домработницы.

Диктовки продолжались. Члены семьи Микояна, все как один, были убеждены, что готовые фрагменты рукописи Нина Кадоло копировала и предоставляла кураторам из КГБ. Возможно, она самочинно вносила в текст изменения.

Точный возраст Нины Кадоло неизвестен, но к середине 1970-х годов ей было более 50 лет, из которых она работала на Микояна не менее 30 лет. Скорее всего, она любила Анастаса Микояна и заботу о нём полагала своим долгом.

Третья книга Микояна была закончена и подготовлена к печати примерно в 1977 году, и рукопись представлена в то же Издательство политической литературы. Микоян звонил Суслову, и тот вроде бы обещал, что книга будет опубликована. Сейчас понятно, что Суслов Микояна обманул. Огромный том, исчерпывающе рассказывающий о временах Сталина, а затем Хрущёва и далее Брежнева, буквально взрывал мозг читателя. Впервые в истории там было заявлено, что Сталин был не здоров, страдал манией преследования. Там было заявлено, что главным методом управления Сталина было физическое уничтожение врагов вместе с их семьями. Там было заявлено, что Сталин совершил ряд фатальных ошибок в управлении экономикой. Впервые подробно описаны там «ленинградское дело», уничтожение Кузнецова и Вознесенского. Там есть нелицеприятные оценки работы Хрущёва и уничтожающая критика нового лидера страны Брежнева. Понятно, что такую книгу опубликовать в те времена было совершенно невозможно. Тем не менее Суслов пообещал Микояну публикацию. Объяснение этому факту может быть одно: Суслов точно знал, что Микоян не здоров, и тянул время, ожидая, что ветеран партии скоро отойдёт в мир иной.

Тем временем Микояна обследовали в больнице 4-го Главного управления при Минздраве СССР и поставили диагноз: рак надпочечников в последней стадии.

Анастас Микоян скончался в 1978 году, 21 октября, в возрасте 82 лет и 10 месяцев.

Немедленно после смерти Микояна его сына Серго пригласили на беседу в Издательство политической литературы и сообщили, что издание книги приостановлено. Позднее Серго узнал, что прямое распоряжение отдал Суслов. Однако Серго настоял, чтобы рукопись отца ему была возвращена. Отказать ему никак не могли, поскольку по закону он был одним из наследников.

Книга вышла в 1999-м году с предисловием Серго Микояна. После его смерти в 2010 году основным хранителем памяти Анастаса Микояна и его архива стал его любимый внук, музыкант Стас Намин.

* * *

Сразу же после смерти Микояна сотрудники КГБ приехали на его дачу и вывезли все документы до единой бумажки. Из его кабинета в Кремле также изъяли всю документацию.

Когда на дачу Микояна приехали его дети – дом был вычищен до нуля, исчезли все личные вещи, безделушки, сувениры, фотографии и даже одежда. Умершего старика было не в чем хоронить. Дети купили новую пиджачную пару, рубаху, галстук и ботинки.

Анастас Микоян упокоился на Новодевичьем кладбище рядом со своей женой. По статусу ему положено было место в кремлёвском некрополе, но Брежнев распорядился иначе. «Микояшку – убрать». Гроб выставили для прощания в зале Дома учёных на Кропоткинской улице. В день похорон толпы людей заполнили все окрестности. Брежнев приезжать не собирался, но в ЦК валом пошли телеграммы соболезнования от глав многих правительств, послы запрашивали, куда прибыть с выражением скорби. В итоге Брежнев приехал и постоял возле гроба, а с ним и все прочие члены его Президиума ЦК.

В последний путь Микоян ушёл под звуки дудука великого музыканта Джавана Гаспаряна.

Семья между тем была довольна, что покойника не сожгли и не запечатали в кремлёвскую стену, а предали земле.

Есть свидетельство, что через год после смерти Микояна большая часть его личного архива, более 12 тысяч листов, была уничтожена, как «не представляющая исторической ценности». Другая часть архива нашла приют в Российском государственном архиве современной политической истории (РГАСПИ).

Выход воспоминаний Микояна в 1999 году вызвал огромный интерес в профессиональном сообществе. Историки набросились с жадностью, изучили каждую букву. С тех пор ни одна солидная научная работа по политической истории СССР не обходится без ссылок на книгу Микояна. При этом все историки, как один, заявляют, что мемуары Микояна пристрастны и субъективны, но ссылки ставят непременно и активно. И Таубман, и Хлевнюк, и Пыжиков, и Рыбас, все, все.

Интересно, взяв за основу текст Микояна, сравнить его и сличить с другими воспоминаниями, столь же субъективными, но несущими энергию личного свидетельства, воспоминаниями Хрущёва, Молотова, Шатуновской, Шепилова, Сергея Хрущёва, Серго Берия, Степана и Серго Микоянов.

История дышит через записанную память. Как записано, в каком ракурсе изложено, какие акценты расставлены, неважно; внимательный читатель проницает словесную вязь и видит логику.

Советский Союз просуществовал 70 лет: по историческим меркам ничтожно мало. Но сделано за это время невероятно много. Построена первая в мире социалистическая держава, в которой все средства производства находились в руках государства. Проведена индустриализация. Одержана безоговорочная победа в величайшей войне. Обретено ядерное оружие. Советский человек поднялся в космос. Освоены нефтяные и газовые месторождения Сибири. Создана, как пример для всей планеты, альтернатива захватническому колониальному капитализму, физически уничтожившему многие миллионы людей в Азии и Африке.

Критики социализма скажут, что все эти неоспоримые достижения и победы были возможны только благодаря беспрецедентному насилию над гражданами, за счёт пренебрежения их элементарными правами: правом на свободу слова, на свободу самовыражения, на свободу передвижения. И это правда. Западные знатоки тоталитарных систем уверенно заявляют, что основой любой несвободы является контроль, и тут они тоже правы. Коммунистическая партия Советского Союза была создана вовсе не для построения коммунизма в отдельно взятой стране – нет, это был прежде всего механизм управления и контроля. Но что же произошло дальше, когда исчез контроль? Ликвидация СССР и построение либерального капитализма в России в 1990-е годы привело к казусу, который никем не был просчитан. Оказалось, что появившиеся во множестве частные лица, получившие в собственность промышленные и сырьевые предприятия и извлекавшие прибыль из их деятельности, не захотели инвестировать эту прибыль внутри России. Они уехали сами, они вывезли свои деньги, они вывезли свои семьи. Не все так сделали, но большинство. В стране возникла буржуазная элита, резко прозападно ориентированная, космополитическая, открыто презиравшая свой народ. Капиталы извлекались в России, но немедленно вывозились в одном и том же направлении: в Западную Европу и США. Под эту немудрёную схему была перестроена в том числе и вся система высшего образования. Талантливые молодые учёные, инженеры, конструкторы, программисты видели перед собой только один путь самореализации: отъезд. На Западе и оклады были больше, и уровень жизни выше. Бурную деятельность развили сотни некоммерческих организаций, работавших на западные деньги, пропагандирующих «открытое» глобалистское общество, основанное на приоритете либерально-демократических ценностей западного образца. Все прочие ценностные системы осмеивались и отвергались. Глобализм стал священной коровой. Людей приучали, что актуальная повестка рождается только в одном месте: в западных столицах. Так в мире парадоксально возникло новое «единственно верное учение» о западной, англосаксонской демократии, универсально подходящей для всех стран, от Ливии и Афганистана до Сирии и Ирака. Экспорт этого учения осуществлялся старым способом: огнём и мечом. Счёт жертв пошёл на сотни тысяч; миллионы оказались в ситуации гуманитарной катастрофы.

Однополярный мир, установившийся после краха СССР, существует до сих пор, уже более 30 лет. В общем, это тоже небольшой срок, в историческом масштабе. Но за это время на западе выросло поколение интеллектуалов, свято убеждённых, что планета должна управляться из Вашингтона и Лондона, и больше ниоткуда.

Костью в горле западных идеологов глобализма стал Китай. В этой стране внимательно изучали опыт Советского Союза и учли все ошибки, сделанные северными соседями. В Китае тоже провели рыночные преобразования, но воздержались от приватизации по российскому образцу. Сырьевые предприятия остались в собственности государства, которое до сих пор пребывает под контролем Коммунистической партии Китая. Все реформы заранее просчитывались и носили, в отличие от России, постепенный характер. В итоге социалистический Китай превратился во вторую производящую экономику мира и не собирается останавливаться на достигнутом.

Успехи Китая были бы совершенно невозможны без тщательного, скрупулёзного изучения советского, а позднее российского опыта. Северные соседи двигались первыми, лбом пробивали сырую руду Истории, и разумеется, ошибались.

Как минимум две величайшие исторические ошибки были совершены советскими лидерами. Во-первых, неудачная политика в области сельского хозяйства, начавшаяся со сплошной коллективизации. Во-вторых, неоправданно щедрая помощь в поддержке всевозможных антиколониальных и национально-освободительных движений по всему земному шару, помощь, обошедшаяся в десятки миллиардов долларов, и живыми деньгами, и поставками сырья и товаров, и вооружениями, и засылкой специалистов, и усилиями дипломатов. Деньги, которые могли бы превратиться в мясо и масло на столах советских граждан, широким потоком утекали в братские страны, в поддержку дружественных режимов.

* * *

Можно много спорить, в какой же момент Микоян повернул историю русской цивилизации. Может быть, когда построил мясокомбинаты? Или когда организовывал ленд-лиз? Или когда договаривался с Мао? Или когда завалил всю страну рыбными консервами? Или когда инициировал разоблачения сталинской репрессивной машины? Или когда остановил вторжение в Польшу? Или когда обратил Фиделя Кастро в социалистическую веру? Или когда уговорил того же Фиделя разрешить вывоз ядерных боеголовок? Или когда продавил решение не водить войска во Вьетнам? Каждый случай – индивидуальный, в каждом моменте, помимо собственно воли и инициативы Микояна, имело место схождение разнонаправленных исторических интенций. Нигде Микоян не действовал в одиночку, повсюду он следовал за суммой исторических обстоятельств, за общим импульсом.

Умение уловить этот импульс, политическое чутьё, осознание закономерностей – и есть главное благо действующего практического политика.

Ещё одно. Микоян работал не сам по себе, он всегда возглавлял огромные структуры, народные комиссариаты, потом – министерства; десятки тысяч квалифицированных специалистов трудились под началом Микояна. Он отвечал за всю эту огромную человеческую машинерию. За ним шли, на него полагались, на него надеялись, ему верили. От Микояна зависели судьбы, карьеры, зарплаты, пенсии, назначения и увольнения и даже уголовные дела. Нужно было проявлять сверхосторожность, сохранять баланс, мыслить здраво и масштабно, чтобы доводить сотни и тысячи практических дел до нужного результата.

Брежневская экономическая система сформировалась с начала 1970-х годов уже без участия Микояна. Она была основана на коррупции, приписках, очковтирательстве, воровстве, кумовстве, разложении, всесилии номенклатуры, тотальном идеологическом контроле, иезуитстве. Торговля – когда-то сфера ответственности Микояна – прогнила насквозь, снизу доверху. Даже протеже Микояна, министр рыбной промышленности Александр Ишков, достойный человек и дельный профессионал, оказался замешан в махинациях.

Брежневский социализм, после заполошенного истерического хрущёвского, и тем более после опасного кровавого сталинского, стал своего рода призом для руководства СССР: никаких расстрелов, никаких реформ, база создана предшественниками, теперь можно просто выкидывать общие лозунги вроде «мира во всём мире» и ничего принципиально не менять.

Когда умер Брежнев, ничего не хотели менять, его место занял Андропов, такой же старик. Суслов ушёл на полгода раньше Брежнева. Умер Андропов – снова ничего не хотели менять, выбрали насквозь больного Черненко. И только после четвёртых подряд кремлёвских похорон (Суслов, Брежнев, Андропов, Черненко) дошла очередь до относительно молодого Михаила Горбачёва. Он наконец отважился на проведение реформ.

Смерть троих подряд престарелых генеральных секретарей – это и был конец СССР. По меткому выражению писателя Василия Аксёнова, «сама должность энергетически иссякла, превратилась в чёрную дыру». Даже не самые умные люди поняли, что дело плохо, если руководство сверхдержавы упорно выдвигает в лидеры немощных патриархов, не способных выдерживать рабочие нагрузки.

Между тем Вячеслав Молотов дожил до 1986 года, Лазарь Каганович – аж до 1991-го. Оба застали времена гласности и яростную критику Сталина, которому они верно служили. Оба наблюдали, как рушится система, построенная ими, казалось, на века.

Оба они оказались героями публикаций общества «Мемориал» – его сотрудники добились обнародования значительной части «расстрельных списков» второй половины 1930-х годов. Подписи Молотова и Кагановича стоят на сотнях документов. Но для них публикации «Мемориала» не имели никаких последствий. В СССР не стали проводить декоммунизацию, не объявили КПСС вне закона, как это было сделано в странах Восточной Европы. Коммунистическая идеология уцелела, в стране до сих пор живут многие миллионы её приверженцев. Опыт СССР до сих пор тщательно изучается, и не только внутри страны.

В воображении многих писателей может существовать «небесный СССР», страна тоталитарная, но сохранившая элементы частной собственности хотя бы в аграрном секторе, позволившая крестьянам создавать фермерские хозяйства. В такой стране продовольствия могло бы быть больше, а смертей, отчаяния, воровства и ненависти – меньше. В такой стране инициативный и энергичный Анастас Микоян мог бы развернуться. В такой стране лидеров, подобных Микояну, появилось бы сотни, если не тысячи. И такая страна вполне могла бы возникнуть в правление Хрущёва начиная с 1956 года, если бы он не отдал приказа о военном подавлении Венгерского восстания и не рассорился бы с лидером Югославии маршалом Тито. В тот момент была реальная вероятность организовать нечто вроде нового НЭПа, хотя бы в самом скромном и осторожном его виде. Микоян всерьёз на это рассчитывал. Увы, возможность была упущена. Хрущёв, мысля себя либералом, по сути оказался таким же диктатором, как и Сталин. Не столь жестоким, но таким же упрямым и своенравным.

* * *

Социализм – планетарный цивилизационный феномен.

В ХХ веке его начинали и развивали в Советской России. Теперь этот феномен живёт благодаря усилиям модернизированного Китая.

Учитывая невероятные китайские достижения, можно предположить, что мировой социализм не только не пребывает в упадке, но ещё не достиг пика своего развития.

В систему социализма были включены десятки стран на всех континентах. Россия, Китай, Вьетнам, Северная Корея, Ангола и Мозамбик, страны Восточной Европы и Латинской Америки.

С учётом воспроизводства и умножения численности населения, в ХХ веке в систему социализма были вовлечены не менее 2,5 миллиарда человек.

Ещё больше людей проживало в странах, образовавших так называемое движение неприсоединения. Самые густонаселённые – Индия и Индонезия. Эти страны формально держали нейтралитет, балансируя между капитализмом и социализмом, получая выгоды с обеих сторон. На деле же движение неприсоединения стало возможно только после политических и экономических побед социализма в наиболее сильных державах Евразии, в СССР и Китае.

Не будь социализма – не было бы и неприсоединившихся стран.

Большевики, коммунисты Советской России шли первыми, беря на себя всю ответственность за результат, тот или иной.

Множество ошибок было совершено. Миллионы людей пострадали, умерли, погибли, были неправедно осуждены, претерпели лишения. Мы знаем о сотнях тысячах актов злодеяний, бесчеловечного обращения, глумления над человеческим достоинством. И не только в России, но в Китае, во Вьетнаме, в Северной Корее, в десятках других стран, в большей или меньшей степени.

И тем не менее социализм победно маршировал по планете – ибо он давал надежду на справедливость для самых бедных и бесправных.

Колониальная политика англосаксонской цивилизации такую надежду не давала. А без надежды человек жить не может.

Социализм формально был атеистическим, безбожным, по крайней мере в СССР. На деле же стал традицией духовной, религиозной. Надежда, как и вера, и любовь, живёт в духе, в эмоциональных переживаниях и связанных с ними размышлениях, направленных на поиск выхода.

В начале ХХ века успех русского социализма подтолкнул западную буржуазно-капиталистическую систему к решительным уступкам рабочему классу, пролетариату, к образованию влиятельной силы профсоюзов.

Позже, во времена холодной войны, усовершенствованный и развившийся западный колониальный капитализм уже взял под контроль сознание трудящихся масс, стал пугать их лагерями и расстрелами, ущемлением свобод.

Богатство, накопленное послевоенным западным капиталом, не только не пострадавшим от войны, но и заработавшим на войне, позволило ему нанять за хорошие деньги учёных, философов, писателей, журналистов, кинопродюсеров, «креативных» деятелей. Они создали тысячи книг и фильмов, критикующих, изобличающих, высмеивающих социализм.

Западная, англосаксонская пропагандистская система была в тысячи раз мощнее и богаче советской пропагандистской системы и выиграла за явным преимуществом. Антикоммунистическая пропаганда, превосходно оплачиваемая, была многократно сильнее коммунистической пропаганды.

На показное, щедрое западное гостеприимство купились авторы, подобные Александру Солженицыну, их было множество – включая и великих Иосифа Бродского и Андрея Тарковского. По сути глубоко наивные, они, никогда не побывав в странах запада, полагали, что они там кому-то интересны сами по себе, как художники, как «творцы». На деле же им платили только по факту раздачи интервью, где критиковался Сталин и его казарменный метод управления.

Одновременно с этим советский социализм – эталонный в середине ХХ века – серьёзно пошатнулся. Но иначе быть не могло, сработал накопленный эффект многочисленных ошибок и результаты изнурительной великой войны.

Советский социализм, первый в своём роде, вдобавок – обустроенный на колоссальных территориях, с участием масс в количестве до 200 миллионов – оброс недостатками, перекосами. Так сырая компьютерная программа понемногу обрастает системными ошибками и ведёт к сбоям. В таких случаях программист переписывает программу. Либо – удаляет её и пишет новую.

Даже если бы у руля СССР после Сталина появился лидер, вдвое или втрое превосходящий Хрущёва по интеллекту и опыту – даже и в таком случае он не справился бы с исправлением изначальных перекосов, системных ошибок и недостатков, глубоко укоренённых в самом теле советского социализма.

Даже действуя вдвоём, в паре, в тандеме, Хрущёв и Микоян не смогли «провернуть фарш назад».

Тем более что это был фарш человеческий.

Сейчас читатель легко усмехается, когда ему говорят о мечтах Микояна повернуть сельское хозяйство и либерализировать экономику. Но с кем бы Микоян это делал? Где бы он взял команду верных людей? Кто бы помогал ему – Суслов? Игнатов? Черненко? Брежнев?

Сейчас видно, что модернизация сталинского социализма была невозможна, прежде всего в силу глубоко укоренившихся сталинских же традиций и методов управления. Главный, большой, первый, единственный в своём роде Сталин ушёл – но повсюду остались тысячи маленьких Сталиных, привыкших работать окриком и угрозами. Причём этот метод продолжал давать результаты: каждого деятеля оценивали не по эффективности его работы, а по тому, как он реагировал на запугивание.

В некоем эфемерном «небесном СССР» Анастас Микоян вознёсся бы над всеми и запустил бы новый НЭП, реформы по формату китайских, случившихся на полвека позже. И физические силы для такого рывка у Микояна, тогда 70-летнего, ещё оставались.

Но не было у Микояна, во-первых, команды. А во-вторых, и в главных, логика Истории вела к тому, чтобы СССР рухнул.

Первый – и самый отважный – эксперимент всегда даёт неудачный результат.

Микоян – великий и гениальный лаборант, смешавший в колбах ингредиенты, вроде бы не смешиваемые.

Последние страницы этой книги писались в конце августа 2022 года. 30 августа скончался Михаил Горбачёв. Возможно, это имеет какое-то символическое значение для моей книги. Но, может, и нет. Мне всё равно. Анастас Микоян не был знаком с Горбачёвым. Сам Горбачёв оценивал Микояна высоко. Но в общем связь между Горбачёвым и Микояном лишь опосредованная.

По личному масштабу и глубине мышления Микоян, конечно, значительно превосходил Горбачёва, а тем более его наперсника Яковлева.

Но всё же есть понимание, что Микоян ушёл вовремя.

Он был призван в иной мир до того, как созданная им страна начала конвульсировать.

Сотоварищи Микояна по «ближнему кругу» Хозяина – Молотов и Каганович – вынуждены были на склоне лет наблюдать, как рушится возведённая ими Великая Конструкция.

А Микояна от такого Бог уберёг.

Пусть он убережёт и всех нас.

Пусть он сделает так, чтобы каждый появился на свет вовремя – и ушёл тоже вовремя.

Потом заработают механизмы памяти, нам неподвластные. Одних запомнят, других забудут, третьих сначала забудут, но потом вспомнят и следом всё равно забудут.

Память о нас будут хранить наши дети и внуки, а может, и не будут хранить; это их дело.

Мы, действуя в своё время и на своём месте, не думали, что останемся в истории, ибо нас научили, что история – дама капризная.

Вроде бы мы хотим, чтобы нас запомнили, – но при этом понимаем, что могут и не запомнить; или запомнят не так, как мы бы сами хотели.

Мы полагаем, что мы огромные, великие, но потом мы уцелеем в пяти фразах, на 45-й странице чьих-нибудь сановных мемуаров.

Но этот унылый дискурс можно отринуть и преодолеть.

Вообще не думать никогда, как нас запомнят.

Действовать здесь и сейчас, сообразно со своими убеждениями.

Память о нас – дело детей и внуков, но не наше дело.

Мы работаем – теперь.

А книги мы пишем потом, когда работа уже сделана.

Июнь 2020 – сентябрь 2022 года