Текст книги "Анастас Микоян"

Вашингтон не признал правительство социалистической Кубы (это произошло только в 2015 году при Бараке Обаме).

Соответственно, Кеннеди, пытаясь разрешить ситуацию осени 1962 года, не собирался вступать с Кастро ни в какие переговоры и не только демонстративно игнорировал его, но и оскорблял, в том числе в обращении от 22 октября. Вдобавок в том же обращении он напрямую апеллировал к кубинскому народу, что является грубым нарушением дипломатического этикета.

Обмен посланиями между Кеннеди и Хрущёвым не предусматривал никакого участия кубинской стороны.

В Кремле поступили несколько иначе. Копии всех посланий для Кеннеди аккуратно отправляли в Гавану (за исключением одного). Но при этом мнение Фиделя не запрашивали. А самое главное – когда Хрущёв решил предложить вывезти ракеты с Кубы в обмен на гарантии о ненападении со стороны США, он не стал консультироваться с кубинским руководством.

В качестве главной причины историки называют спешку.

Спешкой объясняется и выступление Хрущёва по радио открытым текстом. Счёт шёл буквально на минуты, на шифрование сообщения просто не было времени. Если бы запросили мнение Кастро, тот, вне всякого сомнения, выдвинул бы свои требования, их нужно было бы обсуждать, вступать в торг – а это новая потеря драгоценных минут и часов, учитывая семичасовую разницу во времени между Москвой и Вашингтоном.

«Наша главная ошибка, – пишет Серго Микоян, очевидец тех событий, – состояла в том, что в шифровках Кастро ему не упомянули, даже не намекнули на возможность вывода ракет, хотя нам она была ясна. ‹…› Письма Хрущёва были очень длинными, многословными. ‹…› Запрашивать мнение Фиделя, чтобы учитывать его неизбежные поправки или дополнения, никто не решился предложить. ‹…› Обязательно следовало послать в Гавану хотя бы в субботу, 27 октября, копию телеграммы от 26 октября президенту Кеннеди – ту, где ‹…› упоминаются ракеты в Турции – а это для Фиделя было бы очень неприятно, – но зато там упоминалось о необходимости иметь согласие правительства Кубы на допуск инспекторов. Ведь это было единственное послание, где вспомнили о Кубе!»

В результате в воскресенье 28 октября Кастро узнал о договорённости Хрущёва и Кеннеди тогда же, когда и весь мир: утром, когда западные новостные агентства перевели сообщение Хрущёва, зачитанное по советскому радио.

Это привело Фиделя в ярость.

Мало того, что его оскорбил президент империалистической Америки, то же самое сделал и лидер союзной, дружественной страны. Потом Фидель сказал: «Если бы в те дни на Кубу прилетел Хрущёв, я бы его ударил».

Кое-как успокоившись, Кастро немедленно направил в ООН письмо, в котором изложил свои требования, известные как «Пять пунктов Кастро»: 1) прекращение морской блокады Кубы; 2) прекращение всей подрывной деятельности против социалистического правительства Кубы; 3) прекращение пиратских действий в отношении кубинских судов; 4) прекращение полётов американской военной авиации над Кубой; 5) ликвидация американской военной базы в Гуантанамо.

В подтверждение своей решимости Филель отозвал приказ кубинским силам ПВО не открывать огонь по американским самолётам.

Существовало ещё одно условие, которое Фидель не выразил официально. Он был резко и принципиально против появления на Кубе американских инспекторов, которые должны были удостовериться в наличии либо отсутствии советских атомных зарядов и средств их доставки.

В предельной критической ситуации Кастро мог воспрепятствовать вывозу ядерных боеголовок или даже попробовать завладеть ими силой. Кастро прямодушно полагал, что всё оружие, завезённое русскими, впоследствии перейдёт в распоряжение кубинской армии, в том числе и ракеты, и ядерные боеголовки.

Хрущёв понял, что заигрался сверх всякой меры. Он вывез заряды мощностью в две с половиной тысячи Хиросим на другой конец земного шара и доверил их 36-летнему кубинскому парню, с которым даже не был знаком. Да, эти заряды охраняли 42 тысячи советских солдат, но если солдат блокируют в их гарнизонах, что они будут делать, когда закончится вода, продовольствие и топливо?

В Вашингтоне тоже не представляли себе, на что способен Кастро. Президент Кеннеди видел его только по телевизору. Из всех высокопоставленных сотрудников обеих администраций – советской и американской – лично знакомы с Кастро были только двое: бывший вице-президент США Ричард Никсон и член Президиума ЦК КПСС Анастас Микоян. И всё. При этом Никсон общался с Кастро два часа – и за это время сделал его своим врагом, а Микоян общался с Кастро две недели – и сделал его своим другом.

Карибский кризис отнюдь не разрешился примирительной речью Хрущёва 28 октября – наоборот, перешёл в ещё более опасную стадию, когда всё стало зависеть от действий человека, имевшего политический стаж в три года. Человека, ненавидевшего американских неоколониальных империалистов и опиравшегося на дружбу с Советским Союзом, в котором он никогда не был.

Микоян не мог, не хотел и не должен был устраниться от разрешения этой колоссальной проблемы, ни по личным причинам, ни по политическим, он был единственным политическим деятелем на планете, способным договориться с Кастро и Че Геварой.

В те же дни серьёзно заболела супруга Микояна Ашхен Лазаревна. Врачи давали негативный прогноз.

Хрущёв собрал заседание Президиума ЦК. Микояну предоставили самому выбирать: ехать ли на Кубу или остаться со своей семьёй в тяжелый для всех момент.

Микоян решил ехать.

Он вылетел на Кубу в сопровождении небольшой личной свиты. С ним был его личный помощник Василий Чистов, охранник Крюков, переводчик Вадим Тихменёв, референт Серго Микоян, а также кинооператор Роман Кармен.

Летели через Нью-Йорк. Там Микоян задержался на сутки. Уже в аэропорту он сделал официальное заявление: полностью поддержал «Пять пунктов Кастро». Правда, умолчал о том, что последний – пятый – пункт, касающийся ликвидации базы в Гуантанамо, казался ему невыполнимым. Земля под базой была арендована на законных основаниях.

В Нью-Йорке Микоян переговорил с представителем США при ООН Эдлаем Стивенсоном и уполномоченным администратором Государственного департамента Джоном Макклоем. С деятелями верхнего уровня – президентом Кеннеди и его братом – встреч не было. Стивенсон и Макклой предложили множество вариантов участия чиновников ООН, которые должны были удостовериться в том, что советские ракеты с Кубы вывезены. Американская администрация жёстко настаивала на таких инспекциях: русским не доверяли. Русские могли обмануть. Достаточно было вывезти все ракеты, но оставить одну или две. Американцы настаивали на вывозе всех ракет, всех ядерных боеголовок и всех средств доставки, в том числе бомбардировщиков Ил-28 и ракетных катеров типа «Комар». С одной стороны, это было разумно. С другой стороны, не давало полных гарантий безопасности, поскольку в ЦРУ не знали, сколько ядерных зарядов привезли русские на Кубу, – это могли быть и ракетные боеголовки, и авиабомбы, и морские торпеды, и Бог знает что ещё. Впоследствии, когда Микоян будет договариваться с Кастро, вопрос инспекции представителей США и ООН станет самым сложным, конфликтным.

Кеннеди вроде бы договорился с Хрущёвым, обе стороны дали устные гарантии: Москва убирает ракеты, Вашингтон снимает морскую блокаду и отказывается от военного вторжения и вдобавок убирает свои ракеты из турецкого Измира. Но на деле Кеннеди дал понять, что хочет всё контролировать.

Потом компромисс был найден, очень трудный и нервный, но всё же состоявшийся. Обе стороны объявили о победе.

Конечно, Кеннеди было труднее, чем Хрущёву. Советские граждане ничего не знали о возможной ядерной войне. Газета «Правда» помалкивала. В Кремле нервничали, но двести миллионов граждан СССР пребывали в неведении. Только небольшая их часть, обладатели мощных радиоприёмников, знали о вероятной гибели планеты. А в США газеты и телевидение раструбили повсюду о конце света, и американский президент находился под мощным давлением общественного мнения: одни требовали немедленно расправиться с кубинскими коммунистами, другие, наоборот, жаждали примирения с Гаваной и Москвой.

Хрущёв был полностью свободен в принятии решений, Кеннеди – гораздо менее свободен.

Хрущёв не рисковал своей карьерой, Кеннеди – рисковал. По большому счёту договорённости с Хрущёвым стоили ему жизни.

Президент Джон Кеннеди договаривался с коммунистами, вёл с ними диалог на равных, то есть фактически признал их силу. Американская консервативная элита не смогла ему этого простить. От лидера свободного мира ждали других действий.

Второго ноября советский турбовинтовой самолёт Ил-18 совершил посадку в аэропорту Гаваны, рейсом из Нью-Йорка.

Дальнейшие события будут описаны на основании документов, писем Хрущёва Микояну и ответных посланий Микояна Хрущёву, а также стенограмм переговоров Микояна с Фиделем Кастро и Эрнесто Геварой, и далее с Джоном Кеннеди. Все переговоры велись под официальную запись, то есть помимо переводчика Тихменёва присутствовали также референты-стенографисты, со обеих сторон. Мы не знаем, как велась запись: с использованием магнитофонов либо стенографическим способом, либо комбинированным. Точно известно, что синхронные переводчики высшего уровня, такие как Тихменёв и впоследствии Виктор Суходрев, не вели стенограммы (это физически невозможно). По итогам каждого дня стенографисты расшифровывали записи и передавали их Микояну – он определял итоговый вариант, который отправляли в Кремль. Документы, касающиеся этой переписки, хранятся в Российском государственном архиве новейшей истории и ныне рассекречены и впервые опубликованы ещё в 1992 году в журнале «Международная жизнь».

Тут важны подробности, детали.

Дьявол прячется в мелочах.

В наивысшей степени это касается дипломатического искусства, на котором тысячи лет держится всё мировое равновесие. Оно, как любое другое, непрерывно развивается, переживает периоды расцвета и кризиса. Например, в начале XXI века, пока существовал однополярный мир с единственным гегемоном – США – дипломатия пережила серьёзный упадок, и что с ней будет дальше – неизвестно.

А во времена Микояна дипломатия процветала, была изощрённой, сложной, и сам Микоян участвовал в её развитии. Тогда мировой переговорный процесс вершили сильнейшие фигуры: Мао Цзэдун, Шарль де Голль, Франклин Рузвельт, Джон Кеннеди, Джон Форстер Даллес и Джон Эдгар Гувер, Иосип Броз Тито, братья Кастро и Че – Микоян стоял в этом ряду.

* * *

Встречать Микояна собирались Че Гевара и Рауль Кастро. Но потом на аэродром приехал и сам Фидель.

Обмен мнениями начался сражу же, 2 ноября, и затем продолжался на протяжении трёх недель, ежедневно от одного до трёх раундов. Но были и перерывы в один или два дня, когда кубинские лидеры отдыхали от Микояна, лишь присылали ему сообщения: беседы продолжим, но всё будет «маньяна» – завтра.

Основные фигуры – Микоян и посол СССР на Кубе Александр Алексеев, со стороны кубинцев – Фидель и Рауль Кастро, министр экономики Эрнесто Гевара, президент Кубы Освальдо Дортикос и «экономический царь Кубы» Карлос Рафаэль Родригес.

Встретили московских гостей холодно. В отчёте Микоян обтекаемо сообщает: «По существу чувствовалось острое недовольство нашей политикой». Учитывая дружеские отношения Фиделя и Микояна, можно предположить, что кубинский лидер высказал гостю всё, что накипело. Очень помог Микояну превентивный ход, сделанный в Нью-Йорке, когда он публично поддержал «пять пунктов Кастро» и выразил полную солидарность с Гаваной. По крайней мере, теперь ему было с чего начинать.

Советскую делегацию привезли в особняк, предоставленный для их проживания, Фидель и прочие уехали. Микоян отдохнул после тяжёлого перелёта, а также переговорил с главными действующими лицами с советской стороны: послом Алексеевым и командующим советской группой войск на Кубе генералом Плиевым. Ему Микоян высказал упрёки. Не надо было сбивать американский У-2 и провоцировать Вашингтон – там и так всё висело на волоске. Плиев, однако, ответил, что действовал согласно инструкциям, полученным ещё в Москве: не допускать аэрофотосъёмки советских военных объектов. Об этом трудном разговоре есть лишь одно краткое свидетельство в книге офицера по особым поручениям при Плиеве Михаила Деркачёва «Особое поручение». Так или иначе, Плиев не понёс никакого наказания за сбитый американский самолёт.

Ко 2 ноября Плиев уже получил приказ о демонтаже пусковых площадок, а это очень сложная процедура. Вдобавок Кастро заявил, что его ПВО будет сбивать все американские самолёты. То есть стрельба на поражение могла начаться в любой момент. Кроме того, не было ясно, обеспечат ли кубинцы проезд тягачей с ракетами от стартовых площадок в порт Гаваны и погрузку на корабли. На территории Кубы действовали отряды диверсантов, готовые устроить любые провокации, подрывы дорог, обстрелы и полномасштабные атаки.

Плиев и Микоян были хорошо знакомы, вместе действовали в Новочеркасске. Судьба свела этих людей дважды в течение полугода в разных точках планеты. Вне всякого сомнения, они доверяли друг другу, но насколько близкими были их отношения – неизвестно. К воспоминаниям Деркачёва следует относиться с осторожностью: в них есть расхождения с версиями других очевидцев. Сам Исса Плиев не оставил воспоминаний, как и многие другие боевые генералы – эти люди уносили свои тайны с собой в могилы. Сейчас они – непосредственные участники событий – дают нам шанс предполагать, гадать, выискивать истину, спорить меж собой.

Сам Микоян тоже в своей книге по большой дуге обошёл Карибский кризис, посвятил ему буквально четыре абзаца. Про Серго Орджоникидзе или Николая Вознесенского Микоян десятки страниц надиктовал, а про Карибский кризис – три дюжины фраз. Почему – понятно. Свою книгу он делал в 1970-е, когда половина настоящего советского прошлого была засекречена, многие документы просто уничтожены, другие – важнейшие – упрятаны далеко в архивы, в Особые папки. Газеты ничего не сообщали ни про расстрел в Новочеркасске, ни про то, что 27 октября мир стоял в четверти шага от атомной бойни.

КГБ и идеологические отделы полностью контролировали круговращение информации в Советском Союзе. Широкие массы знали только то, что им надо было знать.

* * *

Первый раунд переговоров между Микояном и руководством Республики Куба начался утром 3 ноября в квартире Кастро, в Гаване, в бедном квартале Ведадо. С советской стороны участвовали Микоян и Алексеев. Сыну – Серго – Микоян велел ждать в соседней комнате.

Запись этой беседы также сохранена.

Фидель, несмотря на раздражение, нашёл силы пошутить. «Хрущёв как-то сказал, что в ЦК КПСС есть кубинец. И этот кубинец – Анастас Микоян». Затем Фидель разразился речью, он говорил, не умолкая, 1 час 45 минут; впрочем, многие его знаменитые выступления длились по 5–6 часов. Микоян лишь дважды вставил короткие реплики.

Фидель говорил о том, как кубинцы сплотились перед лицом вероятной агрессии со стороны США. Мы разъяснили людям, сказал он, что стратегическое оружие завезено на Кубу для нашей обороны. Мы не делим его на наступательное и оборонительное, как это делают в Вашингтоне. Но мы ослабили силы ПВО, защищающие Гавану, и перебросили дополнительные подразделения в районы размещения ракет. Мы были полны энтузиазма. Но вдруг мы узнали, то Хрущёв пошёл на уступки. Это произвело гнетущее впечатление. Кубинский народ не представлял себе юридического статуса советского оружия, люди думали, что Советский Союз передал его в нашу собственность. Сейчас кубинцев охватило чувство разочарования, растерянности, горечи. Моральный дух резко упал. Ещё хуже то, что упал боевой дух наших солдат. Участились полёты американских самолётов над нашей территорией, а нас просили не открывать по ним огонь. Это производит сильное деморализующее воздействие. В послании Хрущёва не было ни строчки о предварительном согласии Кубы на вывоз ракет. А ведь мы – не просто маленькая страна со смелым, но маленьким народом. Мы всегда помним о престиже нашей революции, о её авторитете в глазах народов Латинской Америки. В истории Кубы были прецеденты ущемления нашего престижа, нашего суверенитета. Наш народ особенно к этому восприимчив. После окончания войны за независимость представителей Кубы даже не пригласили на мирные переговоры в Париже. (Фидель имеет в виду договор 1898 года, юридически завершивший испано-американскую войну.) Американцы навязали «поправку Платта», запрещающую Кубе приглашать иностранные войска без согласия правительства США. Сейчас нам показалось, что «поправка Платта» воскресла. Кризис вроде бы преодолён, но юридически ничего не изменилось. Морская блокада Кубы не снята. Американцы пытаются нам диктовать, какое оружие мы можем иметь, и хотят нас контролировать. Советский Союз согласился на присутствие инспекторов, даже не спросив нас. Куба – молодое государство, и народ наш очень импульсивен. Моральный фактор имеет большое значение. Мы остаёмся верными друзьями Советского Союза, но мы сочли нужным объявить народу, что между позициями Кубы и СССР есть расхождения, которые обязательно будут преодолены путём обсуждения. Ваше заявление, сделанное в Нью-Йорке, имело для нас огромное значение, произвело положительный эффект.

Наконец Кастро замолчал.

Едва Микоян начал отвечать, как в помещение зашёл служащий советского посольства и попросил посла Алексеева выйти: дело срочное. Тот извинился, вышел и затем вернулся и протянул Микояну телеграмму: его супруга, Ашхен Лазаревна Туманян, скончалась. Микоян встал с кресла и произнёс: «Моя жена умерла». Отвернулся и отошёл к окну. Все молчали. Наконец Микоян справился с приступом горя и повернулся.

Фидель выразил соболезнования. Он предложил сделать перерыв и затем сказал: «Я прикажу готовить ваш самолёт к вылету».

На это Микоян ответил: «Я никуда не улечу, пока мы не договоримся».

Он вышел в соседнее помещение и объявил своему сыну Серго о смерти матери и затем приказал ему лететь домой.

Вот текст шифрограммы посла Алексеева № 32128/1904 от 4.11.62:

«3 ноября в 10 часов тов. Микоян посетил Ф. Кастро на квартире, где имел с ним беседу. В 11.45 беседа была прервана в связи с сообщением о смерти жены.

4 ноября в 7 утра Серго вылетел в Москву через Нью-Йорк.

С 10 до 17 состоялись переговоры с кубинскими руководителями.

Несмотря на душевные переживания, А.И. Микоян чувствует себя хорошо.

Тов. Микоян просил срочно, используя любые каналы связи, сообщить ему о дне и часе похорон супруги.

Резидент Комитета Государственной Безопасности при Совете Министров Союза ССР».

Решение Микояна отказаться от участия в похоронах жены, остаться в Гаване и продолжать переговоры, произвело на Кастро огромное впечатление. По общему мнению, именно этот поступок Микояна смягчил позицию команданте: он не стал препятствовать вывозу ракет с территории Кубы. Впоследствии сам Фидель, в беседе с Евгением Примаковым, признался, что перелом в переговорах произошёл именно в том момент, когда Микоян отказался возвращаться в Москву. Это, кстати, не совсем так: согласно донесениям Микояна, Фидель и далее проявлял жёсткость, а однажды и несдержанность. И всё же история получила широкую огласку. Поступок Микояна поразил не только Фиделя Кастро, но и президента Кеннеди (об этом ниже).

Наивысшая точка политической карьеры Микояна, кульминация его биографии – 3 ноября 1962 года. Он прилетел в Гавану, чтобы погасить ядерный пожар, а помогла ему в этом супруга, Ашхен Лазаревна, которая никогда не занималась политикой; совершенно невероятным образом её уход – именно в этот день и в этих кризисных обстоятельствах – буквально изменил течение Истории.

Микоян много раз участвовал в сложнейших, изнурительных переговорах, где решались вопросы жизни и смерти, судьбы народов. Так было с Мао Цзэдуном в Сибайпо, с Ким Ир Сеном в Пхеньяне, с Имре Надем в Будапеште. Так было в Ереване в 1937-м и в Новочеркасске в 1962-м. Часто Микоян был вынужден действовать несамостоятельно, выполнять прямые указания Сталина или Хрущёва, решения Политбюро или Президиума ЦК. В других случаях он наоборот, сознательно игнорировал рекомендации руководства партии, если считал, что так будет лучше для дела.

Далеко не всегда он добивался успеха. В Будапеште и Новочеркасске он не сумел предотвратить бойню.

Но здесь, в Гаване, речь шла не о стрельбе из автоматов. Весь мир мог взорваться. Все могли умереть.

Но умерла только одна скромная пожилая женщина. Этого оказалось достаточно, чтобы весы качнулись.

Ашхен Туманян обеспечила своему мужу исключительно надёжный тыл. Ни один историк не сказал о ней и одного плохого слова. Она не только не была замешана в скандалах (в отличие, например, от жён Сталина и Молотова), но и не совершила ни одного поступка, который мог бы повредить репутации её мужа и её семьи. Она растила пятерых сыновей в строгости. Письма сыновей матери демонстрируют, что и сыновья никогда не забывали, кто они такие. Сыновья выросли горячими, отчаянными – такими же, как их отец. Но никогда не переходили известных границ. В этом заслуга матери.

Ашхен Туманян была первой супругой члена Политбюро, выехавшей с мужем в заграничное турне: в 1936 году.

Американский историк Шейла Фицпатрик пишет, что в 1945 году в квартирах членов Политбюро появились предметы роскоши, в частности концертные рояли, трофейные, вывезенные из Германии. Единственной кремлёвской женой, не прикоснувшейся к трофейному имуществу, была Ашхен Туманян.

Она была в хороших отношениях с женой Сталина Светланой Аллилуевой и сохранила тайну её гибели.

В первые годы московской жизни она верила и Сталину: сам Микоян пишет об этом. А раз написал – значит, мнение жены для него имело важное значение.

У неё был превосходный вкус, она подбирала мужу гардероб для зарубежных поездок. Микоян половину жизни проходил в наглухо застёгнутых френчах, после смерти Сталина, когда стал чаще выезжать с дипломатическими миссиями – всегда выглядел идеально. А для международного деятеля внешний вид, look, – очень много значит.

Говорят, жена мужчины – это его душа. Какова жена – такова и душа.

Составляя здесь краткую эпитафию Ашхен Туманян, следует вернуться к главной тайне семьи Микоянов. Почему Сталин их не тронул?

Он уничтожил Алёшу Сванидзе, родного брата своей первой жены. Он посадил в лагерь жену Михаила Калинина. Он отправил в ссылку жену своего самого преданного человека – Вячеслава Молотова. Он довёл до самоубийства лучшего друга – Серго Орджоникидзе, а затем точно так же – родного брата Лазаря Кагановича. Он делал это, чтобы держать своих соратников на крючке? Чтобы показать всем, что неприкасаемых нет? Или, может быть, просто не смог сдерживать приступы мании преследования? А была ли такая мания? А если была, то почему семья Микоянов стала оазисом мира и благополучия?

А был ещё и брат Артём, авиаконструктор. Обычно таких людей приговаривали к длительным срокам заключения, а потом помещали в «шарашки». Так было с Николаем Поликарповым, так было с Сергеем Королёвым. Но не с Артёмом Микояном.

Пока семьи членов Политбюро жили все вместе в Кремле, они были как на ладони. Кремлёвских жён обшивали одни и те же портные. Кремлёвских детей возили в одну и ту же школу. Дети играли все вместе. По большому счёту это была типичная коммуна. Время от времени Сталин запускал туда руку, выдёргивал кого-то – и наказывал.

Но не Микоянов.

Разгадки нет. Возможно, то была прихоть Сталина: произвольно губить одних, и так же произвольно щадить других. Возможно, он любил эту семью: счастливую, в отличие от его собственной семьи. Возможно, наказывать Микоянов было просто не за что: они держались скромно и с достоинством. Сталин часто видел жену Микояна; он наблюдал её строгость, любовь к порядку, сдержанность. Она не дала ни малейшего повода обратить на себя и свою семью подозрительное внимание вождя.

И даже смертью своей она оказала мужу колоссальную поддержку – в самый трудный для него момент.

Достойная судьба безупречно чистого человека.

* * *

Переговоры в Гаване продолжились до 5 ноября. Первый отчёт отправлен Микояном на следующий день: шифрограмма № 1762–1775, на 19 страницах.

Для начала кубинцы потребовали показать им всю переписку между Хрущёвым и Кеннеди. Они подозревали, что им присылали не всё. Копии секретных шифровок Микоян предусмотрительно привёз с собой. И действительно, оказалось, что было одно короткое письмо от Кеннеди для Хрущёва (от 25 октября), которое по недосмотру советских дипломатов не было передано Фиделю. Микоян извинился и зачитал текст этого письма: в нём не было ничего существенного, кроме обвинений в обмане со стороны Кремля. Затем Микоян подробно объяснил, почему Фиделя не информировали об открытом письме Хрущёва, зачитанном по радио. Очень спешили. Не было времени даже на то, чтобы шифровать текст. Всё указывало на то, что американцы ударят по Кубе именно 28 октября. Хрущёв сделал открытое заявление с целью предотвратить удар. Поскольку американцы до сих пор не перешли к открытым действиям, можно считать, что маневр Хрущёва удался, и Фидель, справедливо упрекая Хрущёва, одновременно должен и поблагодарить его.

Ответ Фиделя был весьма многословен, вот его содержание: мы полагаем, что ракеты поставлены не только для защиты Кубы, это была не просто военная акция, но политическая и психологическая, в интересах защиты всего социалистического лагеря. Атаку США в Гаване считали неизбежной, но полагали, что наземной операции не будет, – только бомбовые удары по стартовым позициям ракет. Очень плохо, что Хрущёв в своих письмах Кеннеди не сказал о том, что вопрос демонтажа ракет необходимо обсудить с кубинским правительством. Также недовольство вызвало обещание Хрущёва вывезти с Кубы не только стратегические вооружения, но и вообще все вооружение, и вдобавок отозвать военных специалистов.

Вы неверно поняли Хрущёва, ответил Микоян Фиделю. Более того, возможно, и Кеннеди тоже неверно понял. Мы обещали отозвать не всех специалистов, а только тех, кто обслуживает ракеты с ядерными боеголовками, то оружие, которое Кеннеди называет «наступательным»; мы же вообще против такой формулировки. Кроме того, мы имели информацию, что в Вашингтоне намеревались не только бомбить стартовые позиции, но затем отдать приказ о полноценном вторжении.

Кубинцам, сказал Микоян, необходимо вступить в переписку с генеральным секретарём ООН У Таном, который сочувственно относится к Кубе. Кубинцы могли бы допустить на свою территорию нейтральных инспекторов из ООН, чтобы они официально удостоверились в том, что демонтаж ракет произведён и они вывезены на советских судах. Эти инспектора могут и вовсе не заходить на территорию Кубы, а лишь подняться на борт советских пароходов. Это желательно сделать срочно, дабы снять морскую блокаду Кубы. Советские суда с грузами для Кубы не могут зайти в порты и разгрузиться. СССР терпит убытки.

Тогда Фидель сделал неожиданное резкое заявление: мы не потерпим вообще никаких инспекций. Ни воздушных, с участием американских самолётов, ни в порту Гаваны, с участием чиновников ООН. Если СССР будет настаивать на проведении таких инспекций – он может считать себя свободным от обязательств по отношению к Кубе.

Это была прямая угроза. Такого не ожидал не только Микоян, но и другие кубинские руководители, присутствовавшие на переговорах. Фидель завил, что готов к ссоре.

«Не следует упускать, – сообщает Микоян – сложных личных качеств характера Кастро, его обострённого самолюбия. Он, находясь у в власти, делал немало необдуманных, вызванных мимолётной впечатлительностью, заявлений, о которых потом сожалел».

В этот момент все решили, что Фидель сорвался. Судя по всему, сам Фидель это тоже понял. В результате Рафаэль Дортикос решил разрядить обстановку и предложил сделать перерыв. Вечером, на втором раунде переговоров, Фиделя уже не было: Микояну сказали, что он плохо себя чувствует. Дальше говорили только Гевара и Дортикос. Кубинцы несколько раз намекнули, что Фидель перегнул палку и сейчас переживает по этому поводу, что об угрозе следует просто забыть. Но своей цели Кастро всё же добился: ни американских, ни международных инспекторов на территорию Кубы так и не пустили.

Следующий отчёт Микояна Хрущёву направлен 11 ноября и описывает события 9 и 10 ноября; шифрограмма № 1802–1803:

«Вчера, 9 ноября, мы ездили с Ф. Кастро по провинциям восточной Гаваны, он разговаривал, но зевал и дремал, жаловался что мало и плохо спал, что последнее время плохо себя чувствует. ‹…› Было бы целесообразно подумать, – сказал Микоян Фиделю, – как лучше сохранить оборонную мощь Кубы при использовании уже завезённого нами оружия и наличие здесь наших военных, без того, чтобы наше присутствие на Кубе было истолковано как наличие советской военной базы».

Обсуждали проект военного соглашения. Кастро заметил, что есть негативная сторона: западная пропаганда будет преподносить это как политическое подчинение Кубы Советскому Союзу. «Теперь, – сказал Кастро, – когда ракеты вывезены, обстановка стала совершенно иной и ‹…› требуется новый подход с тем, чтобы обезоружить реакционную пропаганду, не дать новых козырей американскому империализму и внушить кубинскому народу, что он действительно является полным хозяином положения и на территории Кубы нет советских военных баз».

Обращает на себя внимание обострённое беспокойство Фиделя относительно «реакционной пропаганды», то есть, по существу, публикаций в американской прессе. Их внимательно изучали во всех странах Латинской Америки. Фидель был очень обозлён, что американские газетчики выставляют его «марионеткой Кремля». Объективно это было не так. СССР не помогал Фиделю вышвырнуть Батисту. Свои главные победы – собственно переворот и затем разгром интервентов в заливе Свиней – Кастро и его команда осуществили самостоятельно. Более того, если бы Ричард Никсон на первых (и единственных) переговорах с Кастро был более дальновидным, Куба вполне могла бы остаться в политической и экономической орбите США. Фидель качнулся в сторону СССР только после того, как его выставили за дверь в Вашингтоне. Союз Гаваны и Москвы – это не только дипломатическая победа Микояна, но и дипломатический провал Никсона. Он не разглядел Кастро, а Микоян разглядел.

И разумеется, Фидель очень хотел, чтобы его слава распространилась далеко за пределы Кубы, как минимум на все страны Карибского бассейна, а как максимум по всему южноамериканскому континенту. Впоследствии он добился своего с лихвой, превратился в культовую фигуру мирового масштаба. «Марионеткой Кремля» его считали только американские обыватели – и далеко не все.