Текст книги "Почему я верю. Простые ответы на сложные вопросы"

– Неужели с IV века ничего не поменялось?

– Принципиально человек с IV века не поменялся. Но исполнение того, что правильно, стало затруднительным.

Почему? Представим, что мы имели бы возможность сделать следующее: зная, сколько праведников проживает в том или ином населенном пункте, проверить в нем статистику преступности, разводов, абортов, немотивированных убийств и грабежей, динамику роста психических заболеваний и, напротив, количество усыновленных детей, волонтерских социальных проектов и тому подобного. И – сравнить получившиеся цифры с теми, которые дают города, имеющие в себе не одного, а три, пять или пятнадцать святых.

Я уверен, на выходе мы будем иметь совершенно разные показатели. Можно было бы, глядя на цифры и графики, воочию увидеть, насколько по-разному проходит жизнь людей в городе, если рядом с ними есть праведники. И как само присутствие этих праведников благотворно влияет на окружающую жизнь: смягчает нравы и сердца, просвещает умы, понижая уровень преступности и беззакония.

Такой эксперимент невозможен, ведь святые потому и святые, что они прячутся от мира и не позволяют себя идентифицировать. Но очевидно, что во времена Златоуста некоторые вещи делались легче и понимались четче, а в наши времена те же вещи понимаются и реализуются куда труднее.

– Наличие рядом или хотя бы в одном городе с тобой святого способно так сильно влиять на человека?

– Очень сильно. Как чувствуется в городе наличие реки. Одним будет город, в котором нет ни реки, ни водоема, и совсем другим – город, через который протекает мощная речная артерия: воздух иной, больше зелени, отовсюду пахнет свежестью, все улицы сводятся к набережной: можно выйти на простор и увидеть перед собой речную гладь. И чем ближе подходишь к реке, тем легче дышится.

Наличие святых людей в социуме оказывает удивительно благотворное воздействие на жизнь окружающих, независимо оттого, понимают они это или не понимают. Скорее всего, не понимают. Ведь не понимали жители Содома, что среди них живет Лот и ради этого праведника их город стоит, – до тех пор, пока Лот не вышел за ворота и город не был уничтожен.

Почему в одной местности, например, люди не боятся воров и не закрывают двери на ночь, а в другой, в пяти километрах оттуда, – закрывают? Очевидно, это не связано ни с географией, ни с климатом, ни с этносом – этнос и климат одни и те же. Дело совершенно в другом: в накопленном опыте греха и святости. Там, где был святой человек или где сохранились какие-то святые обряды и обычаи, которые держатся нерушимо, жизнь будет течь иначе.

Заповеди легче исполнять там, где они исполняются еще кем-то, кроме тебя. Человеку, окруженному людьми, которые попирают заповеди, будет очень тяжело: он будет мучиться от осознания необходимости праведной жизни и от отсутствия в себе силы ее вести. Это одно из страданий современности, страданий человека последних времен: вокруг нет примеров святости, которые бы поддержали его решимость. Если бы рядом с ним, в одном пространстве жизни, появились еще люди, которые бы делали то же самое, человеку вдруг стало бы легче преодолевать свое малодушие, зная, что кто-то где-то тоже совершает невидимое усилие борьбы с грехом.

Например, замечено, что Великий пост дается многим христианам очень легко и радостно. Почему? Потому, что в это время в подвиг поста вступает вся полнота Церкви. Худо-бедно, но вступает: кто-то впервые отказывается от мяса, кто-то начинает класть поклоны, читать Псалтирь, посещать все службы, кто-то вообще не ест ничего. И в это время массового порыва людям легче совершить собственное усилие. И насколько тяжело держать пост, когда не постится никто вокруг. Это несомненный факт.

Когда вокруг человека нет ни учителей, ни наставников, ни праведников, ни помощников, ни хотя бы даже единомысленных друзей, с которыми можно голосом перекликнуться, он подобен тому, кто переплывает океан на надувном матрасе. Все, что у него остается, – его вера и страх Божий и память какого-то личного опыта прикосновения благодати.

– Не может же быть, чтобы люди последних времен были совсем оставлены Господом на произвол судьбы. Какие преимущества несет наше время? Что имеют верующие сегодня, чего не имели люди предыдущих веков?

– Да, конечно. В нашем веке немало хорошего.

Есть две вещи, которые очень сильно облегчены для нас, – коммуникации с людьми и перемещения в пространстве. У нас появилась возможность не тратить свою жизнь на добычу тысячи вещей, забота о которых в прежние века занимала практически все время человека, с утра до вечера: хлеб, тепло, элементарные бытовые удобства. Мы живем в хороших бытовых условиях – даже самые бедные люди имеют стиральную машину. Большинству из наших сограждан не грозит голод, у нас есть определенные социальные права, более или менее соблюдаемые в том мире, который называет себя цивилизованным. Техническая цивилизация освободила нас от множества вещей. Вопрос в том, как этой неожиданной свободой распорядиться.

Современная цивилизация как бы говорит: «Вот тебе хлеб, вот тебе время, вот тебе лекарства от болезней, вот тебе транспорт, чтобы ты везде мог успеть… Чем ты теперь займешься? Поедешь ли в библиотеку, или начнешь усердно молиться об очищении твоего сердца, или с неукротимой энергией совершать дела милосердия? Что ты станешь делать со своим свободным временем?»

Опыт показывает, что человек начинает заниматься чем угодно, кроме того, чем заниматься надо… Нам дано время, а мы не знаем, куда его деть, или же занимаем его совсем не тем, чем стоило бы. Как говорится, солдат без лопаты – это потенциальный преступник. Его мечта – это двойная порция обеда и никаких обязанностей, и, как только он это получит, жди от него всего, что угодно…

Тяжесть жизни имеет свое благо. Цивилизация облегчает внешний круг жизни, который давит на праведника, тянет его к земле и заставляет страдать. А грешника внешняя легкость жизни губит, а тяжесть жизни – спасает.

Тому, кто занят разумно, все послужит на благо: телефон, компьютер, лифт, метро, транспортное средство. Но когда люди не используют эти короткие периоды комфортного жития, данного им, Господь возвращает их в период ручного плуга и тягловой силы. Мы к этому вполне можем вернуться.

В каких бы условиях человек ни жил, он должен всю жизнь спрашивать, где Господь, быть нравственным существом, исходя из памяти о Боге. Не может быть автономной нравственности. «Пусть Бог меня не трогает, я буду доброй без него!» – это нравственность, придуманная дьяволом. Если же ты помнишь Бога и хочешь выстроить свою жизнь исходя из

Божиих законов, тогда тебе будет полезно быть и царем, и вельможей, и военачальником, и хлебопашцем, и офисным сотрудником, и работником культуры, – кем угодно. Ты найдешь свою нишу.

А если человек не думает о Боге, любое благо обращается для него во зло.

Часть II
Радость тихая – дышать и жить

– Отец Андрей, Вы упомянули о внимательности, как о важной черте человека на его пути к вере. Казалось бы, тут должно было прозвучать другое слово: смирение, любовь, доверие… Могли бы Вы пояснить, почему именно внимательность и невнимательность имеет такое значение?

– Сразу после освящения Святых Даров священник молится, чтобы эти Святые Тайны были причащающимся людям «во трезвение души, во оставление грехов, в приобщение Святого Твоего Духа, во исполнение Царства Небесного, в дерзновение еже к Тебе», то есть в дерзновение к Богу. Трезвение, трезвость души – это трезвая самооценка себя по отношению к Богу и к людям в каждой конкретной ситуации. Человек трезвящийся – тот, кто внимателен к себе и кто бодрствует над собой, чтобы не впасть в искушение (об этом Христос просил Своих учеников в Гефсиманском саду: «Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение»[67]67
  См. Мф. 26: 41.


[Закрыть]). Вот это и есть внимание.

А что такое, соответственно, невнимание? Мы невнимательны, когда тысячи тех случаев, в которых мы были спасены, находясь уже на краю бездны, относим на долю счастливого стечения обстоятельств и продолжаем жить дальше, как жили. По сути, это пренебрежение Промыслом Божиим. В каждой из этих точек, когда ты нежданно-негаданно вышел из беды, был спасен и помилован, ты должен был изменить свою жизнь, благодарить и изменяться, а ты продолжил жить по-старому, назвав то, что сделала Божия рука, слепым случаем: «Ну, повезло!» или «Пронесло!»

И невнимательная жизнь – не что иное, как отказ поклониться Богу Живому и многократное отвержение Божией помощи или приписывание Божией силы чему-то другому, безликому – случаю, фатуму, везению. Это попытка, не сказав даже «спасибо», сразу убежать от Бога, в следующую секунду после того, как Он тебе помог.

У одного современного певца, шоумена – Псоя Короленко есть песня, самая лучшая, на мой взгляд, из всех, которые он поет: «Держи ум во аде» (в ней рефреном звучат слова из жизнеописания преподобного Силуана Афонского: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся»). В этой песне описывается состояние души за гробом, которая, попав в другой мир, вдруг понимает, что в той, прошедшей, жизни она была очень нехороша, и слышит от Бога такие слова: «Ты помнишь, человече, как тебя Я стерег? Что ж ты свою душу для Меня не приберег? Слабенькую душу, маленькую, слушай, для кого сберег?»

Оказывается, что Бог очень бережет человека. Усиленно, кропотливо. А человек не дает себе труда понять, откуда это все: тонкое стечение обстоятельств, сложная смесь реализованных возможностей, вся та длинная цепь закономерностей, бывших с ним в жизни. Разве это имеет право называться случайностью? Страшно, если человек приучил себя так считать.

У Осипа Мандельштама есть такие строки: «За радость тихую дышать и жить, кого, скажите, мне благодарить?» У поэта возникает желание благодарить всего-навсего за радость дышать и жить. А здесь уже речь идет о большем. Размышляя, копаясь в глубинах своего «я», человек должен понять, что это абсолютно верно – просто за «радость тихую дышать и жить» нужно Кого-то благодарить.

Это можно отнести, конечно, к свойствам душ восприимчивых и чувствительных, поэтических или пророческих. Может быть, какой-нибудь сталевар не склонен благодарить никого за то, что он живет и дышит. Но у каждого человека есть целый набор событий, когда он погибал и ожил, пропадал и нашелся[68]68
  Слова отца из притчи о блудном сыне. См. Лк. 15:11–32.


[Закрыть], когда он был на грани и сохранился, был у пропасти и его от нее отодвинул Кто-то. Вот уж за это – можно благодарить? Задаться вопросом: кого благодарить мне за мое спасение? Случай? Фарт? Счастье?

Поэтому тем быстрее Бог превратится в живой вопрос – есть Он или нет Его? – чем ты более чуток к событиям своей жизни. Невнимательному нужны война, катастрофа, кораблекрушение, обрушение собственного дома. Более внимательному нужно что-нибудь поменьше, например удар молнии рядом с ним или авария, когда машина – всмятку, а на тебе – ни царапинки. А еще более внимательному нужно что-нибудь совсем маленькое. Иному вообще ничего не нужно, просто размышление о том, что «я есть, и раз я есть, неужели я мог быть случайностью? Раз есть я и есть вот этот букет ромашек, значит, очевидно, и у ромашек, и у меня есть некий Творец, и скорее всего, общий Творец, потому что и то и то хорошо. А Кто это?»

Вопрос о том, кто такой Тот, Кто меня создал, рождается в душе именно по мере внимания. А невнимательность бесконечно отодвигает этот вопрос на задний план. Но время-то идет…

Бывает так, что сердце часто чувствует верно, а ум может подсунуть человеку «свинью»: «Да ладно, перестань, какой Бог!» Как в известном анекдоте (анекдот – это же откровение о человеке, некая фиксированная правда, рассказанная в очень доступной и краткой форме) про человека, который сорвался с высокого этажа и, пока летел до земли, успел дать Богу множество обещаний: «Да я больше никогда!… да я больше ни за что!..» В итоге он падает в какой-то ворох сена и, отряхиваясь, говорит: «Пару секунд летел, а сколько ерунды надумал!» Это тоже правда о человеке, о лукавстве и неблагодарности человеческих.

Представляете, сколько в мире есть и было людей, какие они все разные, и все потенциально хорошие, и как Бог смотрит на каждого из них в отдельности и каждого в отдельности любит. В ответ на эту любовь, на это ожидание человек должен был бы совершить ответное движение к Богу, а вместо этого – какое-то многомиллионное, многомиллиардное лукавство…

– Есть ли святые, которых можно назвать «святыми покровителями атеистов», то есть те, кому самому пришлось пройти трудный путь от неверия к вере?

– Первый, кто приходит на ум, это блаженный Августин, прошедший очень длинный путь к Церкви. Это помощник тем, в ком есть некий избыток дарований и жажда истины, у кого неспокойная, ищущая душа; кто тщеславен, умен и ненасытен; кто мечется между юриспруденцией, театральным искусством, философией, военным делом, отшельничеством и кому всего мира мало. Блаженный Августин был именно таким – тщеславным, энергичным, талантливым, ненасытным, нашедшим Бога очень поздно, успевшим пройти все возможные «синусоиды» на этом пути. Для подобных ему людей этот святой может быть незаменимым помощником и молитвенником.

Много людей, не искавших Бога, но нашедших Его, есть среди мучеников, которые зажглись огнем веры, видя страдания христиан, казнимых за Христа, и их твердость. Когда истязали великомученика Георгия или великомученицу Варвару, немало из наблюдавших их страдания загорались верой, исповедовали Христа Богом и умирали вслед за ними. Великомученики совершали апостольский труд – фактом своего беспримерного терпения и благодати, которая была с ними рядом и помогала им, они обратили к Богу множество людей.

Например, есть такая супружеская пара мучеников: Адриан и Наталья. Адриан был нотариусом: он записывал протоколы допросов христиан. Перед его глазами проходили люди разных возрастов, доходов, состояний, мужчины и женщины, которых ожидали ссылки, гонения, лишение имущества, смерть. Изо дня в день он видел этих людей, смотрел на них, записывал их показания – где ты родился? как тебя зовут? христианин ли ты? готов ли ты страдать за свою веру? Его поражала их твердость в своей вере. И Адриан заинтересовался, стал специально приходить к христианам в темницу, разговаривать с ними, спрашивать: «Вы же не преступники, не убийцы. Вас ожидают страшные мучения, в лучшем случае – изгнание. Зачем вы решаетесь на это? Что вы ожидаете взамен? Что дает вам ваша вера?» И они отвечали: «Мы не можем тебе этого объяснить. Но то, что Бог обещал нам, несравнимо ни с чем. Он вознаградит нас за верность Ему!»

И эти христиане зажгли Адриана своим исповеданием, так что на очередном допросе он сказал: «Я – тоже христианин!» И – встал вместе с ними.

Такие мученики и великомученики, и те, кто зажегся верой от них, могут быть молитвенниками за людей, ничего специально не ищущих, но которым нужен пример чужой веры, – такой веры, удивившись которой они смогли бы найти свой путь к Богу.

– Отец Андрей, в предыдущих беседах Вы несколько раз упомянули святителя Луку Войно-Ясенецкого, как человека, выбивающегося из привычных представлений о том, каким должен быть святой. Не могли бы Вы рассказать о нем? Что делает его особенным?

– Здесь, пожалуй, вопрос не только в святителе Луке, – вопрос шире, он касается святости как таковой.

Святитель Лука в первую очередь сочетал в себе вещи, которые до него не сочетались ни в ком: хирургию и епископство. Святые врачи-бессребреники, которых мы чтим, во-первых, не были хирургами в современном представлении. На иконах великомученик Пантелеймон изображен держащим в руках ложечку и коробочку с разными мазями, притираниями и порошками, но у него нет в руках скальпеля. У святителя Луки скальпель был. Он оперировал, резал, трепанировал – делал все то, что предполагала его врачебная профессия. И во-вторых, целители Косьма, Дамиан, Пантелеймон не имели сана, они не были служителями Церкви. А святитель Лука был епископом.

Сам факт такого сочетания противоположностей очень характерен для нашего сумасшедшего века, в котором схлестнулось много несочетаемого и несовместимого. Это было время, когда стало трудно осуществить привычные «модели святости», нужны были новые, и жизнь святителя Луки – один из примеров того, какой может быть жизнь праведника в страшную и сложную новую эпоху.

Потом, святитель Лука сочетал в себе строгость и любовь. Эти черты представляются нам противоположными, но у святых строгость и любовь вполне сочетаются. Например, Николай Чудотворец – любвеобильный помощник и вместе с тем очень строгий обличитель, наказывающий тех, кто должен быть наказан. В акафисте Святителю Николаю поется: «Радуйся, согреяние сущих во мразех! Радуйся, быстрое нищих услышание!», и вдруг – «Радуйся, страшный наказателю обидящих!»…[69]69
  «Радуйся, согревающий страждущих от морозов… радуйся, быстро нищих слышащий… радуйся, страшный отмститель обидчикам!» Перевод на русский иеромонаха Амвросия (Тимрота).


[Закрыть]

Таким же был и святитель Спиридон Тримифунтский. Он мог быть милосердным, кормить голодных, но в то же время мог, например, лишить всего имения скупого богача. Сила Божия в святых действует разнообразно: одного она смиряет, другого возносит, из праха поднимает нищего, а гордящегося низвергает в ад. Любовь не всегда проявляется так, как нам приятно и удобно.

Так же и святитель Лука. Он был очень строг и строжайше взыскивал со священников за то, что они крестили обливанием, а не погружением[70]70
  В Православной Церкви Таинство Крещения совершается троекратным погружением крещаемого с головой в купель со святой водой со словами «во имя Отца и Сына и Святого Духа». Крещение обливанием допускается лишь в крайнем случае.


[Закрыть], что ходили по улице без ряс, в мирской одежде; за то, что не знали будничной службы (очевидно, служили только праздничные), что храмы были закрыты в будние дни.

Можно вспомнить и такого парадоксального святого XX века, как Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский. Этот святой русского зарубежья, родной нам по крови, заслугой которого является полноценная жизнь многих русских православных приходов за рубежом, был настолько же любим одними, насколько ненавидим другими. Многих святитель Иоанн страшно раздражал тем, что, например, служил литургию каждый день, стоял в алтаре босиком, не спал по ночам, не давал себе покоя, с утра до вечера ездил причащать разных больных по больницам и вообще был пренебрежителен ко всякого рода формальностям. Он не был похож на епископа, каким мы его привыкли себе представлять. Это был юродивый, преподобный и святитель в одном лице. И насколько это радовало одних, настолько это ужасало и раздражало других. К концу жизни его отстранили от управления епархией, как неспособного к этому служению в силу… сумасшествия. И когда одни отпевали его и плакали о том, что он ушел, другие едва ли не благодарили Бога, что Сан-Францисский архиепископ наконец умер…

Таким же был и Иоанн Златоуст. Одни из числа православных считали его лучшим архиереем в истории Церкви, а другие (и в их числе прославленный в лике святых святитель Кирилл Александрийский) говорили, что, если Иоанн – хороший епископ, тогда Иуда – апостол…

В этом смысле жизнь любого святого очень драматичная, она возбуждает к себе как любовь, так и ненависть. Но проходит время, меркнут и забываются те, которые враждовали против праведников, а их святость остается и сияет, и мы уже греемся светом этого малого солнца.

Ведь если человека любят все, то, как сказано в Евангелии, горе такому человеку! «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!»[71]71
  См. Лк. 6: 26.


[Закрыть] И если кого-то не любят, то святого в первую очередь.

Поводы для вражды всегда найдутся. Враги святости могут, например, сказать, что Златоуст нарушал чин хиротонии, рукоположив дьякона не на литургии, а у себя в келье; что он вмешивался в дела неподвластных ему епархий, запрещая там в служении поставленных за деньги священников. Да, он так делал. Формально он виноват.

А святитель Лука, например, имел у себя в кабинете портрет Ленина и собрание его сочинений. «Да он коммунистом был!» – скажет кто-нибудь. И ошибется. Крымский епископ не был коммунистом. Он просто был человеком той эпохи и читал все, что нужно было читать для того, чтобы уметь разговаривать с уполномоченными и с другими партийными работниками. Святитель Иоанн Шанхайский мог, например, вместо омофора надеть на шею махровое полотенце, так что вокруг говорили: «Да что он творит! Пренебрегает священными предметами, нивелирует епископство до шутовства!»

Святого легче всего обвинить в формальном нарушении правил потому, что он выше их.

Святость на самом деле выше правил. Святые могут действовать противоположно в одинаковых ситуациях. Например, страстотерпцы Борис и Глеб не сопротивлялись тем, кто пришел их убить, а первые христианские мученики на Руси, Феодор и Иоанн, погибли с оружием в руках, защищаясь от своих убийц. «По правилам» либо одни должны быть неправы, либо другие. Но и те и другие во святых.

Святость такова. Можно проиграть и стать святым, а можно выиграть и тоже стать святым.

Господа Иисуса Христа осуждали именно за несоответствие формальным правилам. «Ведь Он сказал человеку в субботний день, когда правоверные иудеи должны находиться в покое, чтобы тот взял свою постель и пошел?[72]72
  См. Ин. 5: 1–8.


[Закрыть] Значит, не от Бога этот Человек, потому что Он не хранит субботу! А где Он родился? В Назарете? Стало быть, Он не может быть Мессией, ведь Мессия должен родиться в Вифлееме!»

Этот религиозный формализм, конечно, страшен. А святые преодолевают формализм. Они в этом смысле похожи на Христа, Который для одних – соблазн, а для других – безумие[73]73
  См. 1 Кор. 1:22–23.


[Закрыть].