Текст книги "Почему я верю. Простые ответы на сложные вопросы"

Беседа пятая
О тайнах человеческой души

До познания Бога человек доходит собственными слезами.

Сергей Фудель. Церковь верных

Пятая беседа – завершающая. В ней мы решили продолжить разговор о том, что в предыдущих беседах было затронуто, но не было раскрыто.

Первая часть расскажет о тайне человеческой души и о милости Бога к этой душе, о том, есть ли талант веры и кому он дается; почему мужчинам сложнее прийти в Церковь, чем женщинам, и чем отличаются жизнь и вера IV и XXI веков? Во второй части речь пойдет о подлинной святости, которая не бывает шаблонной, об удивительных и удивляющих святителях – Луке Войно-Ясенецком и Иоанне Шанхайском, о святых, которые могут стать «молитвенниками за неверующих», и – о том, что человеку нужно знать обязательно, а без каких знаний он может обойтись.

Часть I
Бог и личность: разговор на глубине

– Нам удалось затронуть многие темы: причины отрицания Бога и то, как люди обычно находят веру, соотношение веры и разума, вопрос разницы между религиями и конфессиями. Но мне бы хотелось вернуться к самой, как мне кажется, интересной из них – продолжить разговор о вере.

Господь говорит в Евангелии, что никто не может прийти к Нему, если его не привлечет Отец Небесный[61]61
  См. Ин. 6: 44.


[Закрыть]. И в жизни мы действительно видим, что есть люди, которые не замечают и явные чудеса в своей жизни, а есть те, которым, наоборот, вера дается легко, как дыхание. Получается, одним дан талант веры, а другим – нет? Или все-таки все зависит от самого человека?

– Евангелие прозвучало в еврейской среде. Евреи – это народ, имеющий кровное происхождение от святых прародителей: Авраама и его потомков, праведников Исаака, Иакова и двенадцати патриархов. Это народ, живущий на Святой земле, специально данной им Богом. Евреи были ограждены заповедями закона Моисеева, освящены образом жизни, они хранили предписание о субботе и молились Единому Богу. Человек, живущий в таком обществе и старающийся исполнять его предписания, мог бы считать себя на этом основании святым. На самом же деле этого недостаточно. Иначе незачем было Христу, Который говорит о Себе как о пришедшем «не праведников, а грешников призвать на покаяние»[62]62
  См. Мф. 9: 13.


[Закрыть], приходить к этому избранному народу.

Оказывается, что даже внутри святого сообщества люди очень сильно различаются по своему внутреннему состоянию. Очевидно, что одни – внимательны, а другие – невнимательны, одни склонны прощать себе свои грехи и отмахиваться от голоса совести, а другие склонны казнить себя за них; одни чувствительны к мелочам нравственной жизни, а других приводят в чувство только жестокие удары жизни.

Здесь мы уже входим в область, которая избегает точных дефиниций, – мы касаемся тайны. Тайны личности.

Вера в Бога – это то, что отличает личность. Образ жизни может объединять более-менее широкий круг людей, происхождение дается каждому независимо от его личного участия: мы не выбираем, кем нам родиться, – европейцами или арабами, евреями или славянами. А Евангелие прикасается к тайне личности. Оно проникает глубже этих внешних вещей, говорит с человеком не на уровне народов, рас или культур, а на уровне личности. В нем человек слышит вопросы, требующие его собственного ответа: «Чувствуешь ли ты – именно ты – в своей душе боль от греха, страдаешь ли от него? Или ты ее не чувствуешь и грех тебе по сердцу? Извиняешь ли ты себе раз за разом свои ошибки или же хочешь от них избавиться и готов беспощадно с ними бороться?»

Конечно, можно говорить о некоем таланте веры, но нужно понимать, что этот талант не навязывается человеку свыше без его воли, он всегда опирается на личный выбор. Талант веры дается в ответ на некую отзывчивость и чувствительность души, на нежность и смелость человеческого сердца (ведь для того, чтобы быть святым, нужно быть одновременно нежным и смелым: нежным к любому прикосновению Божию и смелым в борьбе с собой).

Господь ищет личностей. Он не ищет народы, Он ищет личностей. Христос ищет Своих овечек и зовет их по имени[63]63
  Ср. Ин. 10: 14: «Я есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня».


[Закрыть].

И пожалуй, здесь мы подходим к некому пределу откровения тайны, за которым Бог нам уже ничего не говорит. Мы никогда не узнаем, почему апостол Пётр такой горячий, а апостол Иоанн – созерцательный, или почему апостол Павел был призван на служение после евангельских событий – Распятия и Воскресения, а не был изначально в числе учеников Христа. Это необъяснимые вещи. Мы уже не можем ничего объяснить, просто говорим: «Есть так, как есть».

Безусловно, у каждого человека есть талант. Впрочем, у каждого действительно своя мера: и поэтому одному рано дается узнать Христа и потрудиться для Него всю жизнь, с молодых лет до старости, а кто-то узнает Его только перед смертью. Мера и талант такого человека – покаяние в последние отпущенные ему дни.

У людей разная «вместимость». Почему и проблематично требовать от всех одинакового образа поведения: один уже сейчас «горит» верой, а второй вообще не понимает, зачем все это нужно, – храм, Таинства, молитвы? Все по-разному «горят» и по-разному глубоки. Общие принципы необходимы, но строго выстроить по ним жизнь христианского общества не получается.

– Но ведь, когда человек приходит в Церковь, он все равно начинает придерживаться каких-то действующих в ней правил, общих для всех. Все начинают с молитвослова, схождения в храм, с чтения определенных книг для новоначальных…

– Да, конечно. Обращение ко Христу происходит лично, но, обретая Бога, человек входит в некую общину и подчиняется тем правилам, которые в ней находит, смиряется, учится. Это его согревает и оберегает, и ему этого до поры до времени достаточно. Но в какой-то момент он все равно приходит к ощущению, что ему, как личности, нужно что-то свое, – что-то такое, что нужно именно ему. Что-то меня греет, а что-то оставляет равнодушным, к чему-то стремится моя душа – именно моя! Так человек начинает искать чего-то большего, того, что просит именно его сердце. Это когда-нибудь обязательно происходит.

– К вопросу об общине: не секрет, что в православных храмах женщин гораздо больше, чем мужчин – в несколько раз. Почему это так?

– Есть несколько причин этого явления.

С одной стороны, женщине действительно легче быть в Церкви. В Священном Писании Церковь сравнивается именно с женщиной, с Невестой, а Господь назван ее Женихом. Апостол Павел заповедает мужьям любить своих жен, «якоже Господь возлюбил Церковь», а женам – быть послушными своим мужьям, как Церковь послушна Господу[64]64
  Ср. Еф. 5: 22–32.


[Закрыть]. Женщине вменена послушность, и женская натура изначально расположена к тому, чтобы слушаться, склониться, покориться, внимать. Это антропологическое объяснение, безусловно, имеет место.

Но сегодняшнее преобладание женщин в храмах вызвано и психо-историческими причинами, которые могут быть отнесены скорее к недостаткам, чем к закономерностям.

Дело в том, что мужчина – умен, а женщина – сентиментальна. Мужчине нужны знания, а женщине – чувства. И наша современная церковная жизнь построена в большей степени на чувствах, чем на уме. Либералы ошибаются, когда ругают нас за то, что Церковь унизила женщину. Наша Церковь женщину непомерно возвысила, даже несколько перегнув в этом палку. В Церкви все построено для женщины, для мужчины очень мало всего.

Зачастую мы приходим в храм, ища в нем именно эстетических и душевных вещей. В наших храмах красиво, умилительно, тепло, мягко, мистично, таинственно, уютно; свой приход в Церковь и пребывание в ней мы часто описываем, пользуясь именно такими характеристиками, которые более отвечают потребностям женской души и женскому восприятию.

А мужчине, по идее, нужно, чтобы было иначе, – ясно, сильно, умно, энергично! Его привлекают не столько эстетические, сколько умные вещи: проповедь, разъяснение, поучение, наставление, молитвенный труд, долгое богослужение, молитвенное бдение всю ночь. От таких вещей, обращенных к уму, женщина, как правило, очень быстро устанет, скажет: «Что вы меня мучаете?», а мужчине это, наоборот, понравится.

И вот этих вещей, умных и сильных, не хватает.

Безусловно, это не сегодня началось, церковная жизнь менялась постепенно, в течение столетий. Но на сегодняшний день есть то, что есть… Душевность заслоняет мысли. Поэтому мужчина и чувствует, что ему в церкви как бы «делать нечего», и часто туда и не ходит. Он не хочет становиться сентиментальным, ему нужно слышать умное слово, воспринимать смыслы, связанные с трудом и борьбой.

Мужчины чувствуют, что в храме им придется покорить свою душу, свой ум, свою волю «женскому мнению», начиная от какой-нибудь Митрофановны за свечным ящиком, и им не хочется встраиваться в эту женскую систему… Поэтому мужчины часто интуитивно сторонятся церкви и остаются за бортом, отправляясь на поиски «умной пищи» в другие места, занимая свой ум научной фантастикой или политическими теориями.

– Что можно предложить мужчине, чтобы он все-таки за бортом не остался, чтобы он увидел в Церкви нечто большее, чем красоту и душевность?

– Книгу. Нужно предлагать ему книгу, через которую он сможет понять бытие Церкви, обозреть образ Церкви в ее красоте. И через книгу он уже сможет искать свое место в приходе.

Женщинам, в большинстве своем, не нужна книга. Ясно, что женщины есть разные, каким-то из них книга очень даже нужна, но, в принципе, женщине-христианке нужен храм, колокольный звон, какие-то красивые, приятные, милые вещи и обряды, и только после этого – богослужение, проповедь, покаяние, Причастие – все-все, что есть в Церкви. А мужчине нужна книга, нужна информация, нужна умная пища.

– Но так ведь было не всегда, верно? На заре христианства женщины играли очень скромную роль (за исключением единственной Женщины, о Которой так нельзя сказать: Божией Матери)…

– Конечно, так было не всегда. Эпоха святых отцов – это эпоха мужчин. Были тогда и святые жены, но и те имели сильный, стальной характер, были мужественными душой. Но в основном все дело было за мужами.

Например, Иоанн Златоуст переживал о тех мужчинах, которые были вынуждены постоянно работать, например о рыбаках, которые уходили надолго в море. Эти люди не могли посещать воскресные службы или всенощные бдения в субботу и были тем самым лишены Причастия на долгое время. И константинопольский архиепископ поступил следующим образом: завел в столице специальные всенощные бдения по будним дням для мужчин, которые работают в воскресные и субботние дни. Работающие мужчины специально посвящали будний день и ночь длинным молитвенным собраниям, чтобы не лишать себя Причастия, службы, слушания слова Божия, проповеди. Отговориться своей занятостью они уже не могли, и если действительно хотели молиться, то приходили.

Такие службы, между прочим, до сегодняшнего дня существуют. Например, в туристических городах Египта в субботу и воскресенье большой наплыв туристов, и местные жители – верующие мужчины-христиане, работающие в сувенирных или других лавках или в барах и ресторанах официантами и поварами, для того чтобы не лишаться богослужения, в среду или в четверг идут на всенощное бдение с Причащением под утро. Для этого они специально выделяют день, более или менее свободный от туристов, а в субботу и воскресенье уже без зазрения совести занимаются работой.

У нас такой заботы о работающих мужчинах пока нет. И жаль, что нет.

– Отец Андрей, в одной из бесед мы говорили о том, как часто люди недоумевают, почему Господь не вмешивается в какие-то трагические моменты жизни и «позволяет» происходить злу. Но в то же время в аналогичных ситуациях другие, наоборот, видят Промысл Божий и способны без ропота принять происходящее. Одному надо долго доказывать, что Бог рядом, а другому ничего доказывать не нужно. Что стоит за такой разностью взглядов на жизнь?

– Думаю, что благодарные и неблагодарные отличаются так же, как верующие и неверующие. В конце концов, это внимательные и невнимательные. Вера, внимательность и благодарность – это очень важная триада, эти вещи связаны между собой.

Когда случается нечто серьезное, что заставляет человека сказать: «А где же Господь?», то в это время с ним трудно говорить, потому что он находится в состоянии некоего нравственного аффекта. Но хорошо бы спросить его, конечно: «А ты спрашивал, где Господь, все те дни, когда все было более-менее нормально?» Спрашивать, где Господь, нужно с утра до вечера. Верующий человек должен постоянно помнить о Боге и, начиная с утра, заканчивая отходом ко сну, спрашивать: «А где Господь?» Если ты это делаешь, то Бог проявляет Свое присутствие, потому что Бог являет Свою близость человеку, ищущему Его. Тогда вопроса потом, в сложное время, не возникает.

Бесполезно спрашивать посреди беды, где Господь, потому что Он там же, где всегда, – Он везде. И посреди беды в том числе. Спрашивал ли ты, где Он, когда тебе было хорошо? Если нет, тогда бесполезно спрашивать, где Он, когда тебе плохо.

Беда может заставить человека начинать переосмысливать свою жизнь. В подсознании любого человека мысль о Боге теплится, и тот, кто до беды или болезни никогда не помышлял о Нём, может сказать сам себе: «Стоп! Так что, это Бог меня наказывает? А за что? И что я должен сделать, чтобы избежать беды?» Это нормальный ход мысли человека, пока еще неверующего или, скажем, человека с совестью спящей, которая вдруг просыпается.

Верующий ведет себя иначе. Он же знает, что он несовершенен и двоедушен, и вообще не таков, каким призван быть. Беду он принимает как строгое взыскание, которого он достоин.

– В бедственном положении человек просит Бога о помощи. А каким должен быть правильный вопрос во дни благоденствия?

– Дух человеческий должен искать Бога всегда и всегда спрашивать: «Где ты, Господи?»

Человеку мало благоденствия. Благоденствие не насыщает до конца, и, окруженный комфортом, внешним спокойствием и защищенностью, ты не перестанешь мучиться исканием чего-то большего.

Духу человеческому никогда не бывает спокойно, потому что он имеет прикосновение к бесконечному. А бесконечное насыщается только бесконечным. Тело вполне конечно, когда ему не жарко, не холодно и не больно, когда нет угрозы для жизни и есть определенная сытость, защита, «уверенность в завтрашнем дне» – ему может быть хорошо. Тело не сигнализирует ни о каком недостатке в том, что жизненно необходимо. Казалось бы, беспокоиться не о чем, все нормально. Когда тебе хорошо физически, вся психическая жизнь должна бы замереть: например ты лег в джакузи и все забыл. Казалось бы, лежи себе и лежи!

Но ведь на самом деле так не бывает. Душа все равно о чем-то думает, размышляет, беспокоится, вспоминает прошлое, думает о будущем…

– Это беспокойство присутствует в каждом из нас?

– Должно присутствовать, по идее.

Помните притчу о богаче, который собрал свое богатство в житницы и сказал сам себе: «Душа моя, ешь, пей и веселись! Много добра у тебя собрано на многое время!»[65]65
  См. Лк. 12: 16–21.


[Закрыть] Святитель Василий Великий в толковании на эту притчу говорит о богаче: «Ты бы имел право на такие слова, если бы у тебя была душа свиньи».

Но у человека не душа свиньи. Человеческая душа не такова, она не может есть, пить и веселиться и успокоиться от того, что у нее «много собрано добра». Все равно есть некая тревога. Все равно есть некие вопросы. Дух – беспокоен, он не находит покоя, пока не утвердился в Боге и в Нём не упокоился. До этого времени ему заказан покой.

Человек, у которого душа свиньи, может быть благодушен, сидя в джакузи. А человек, у которого душа человека, не будет благодушен ни при нахождении в сауне, ни на вручении ему Нобелевской премии.

– Не научились ли мы глушить это беспокойство в XXI веке? Не отнято ли оно?

– Отнято. С одной стороны, суета отнимает у человека мысли о большем, а с другой стороны – сама суета придумана для того, чтобы мысли о большем не мешали тому, чтобы жизнь текла привычной чередой.

Человек на самом деле любит суету и с удовольствием в нее погружается: с беспокойством он решает, куда бы пойти сегодня или завтра и что бы еще такое сделать, чтобы ни о чем не думать? «Покажите мне что-нибудь, займите меня чем-нибудь, устройте мою жизнь так, чтобы я менял удовольствия одно за другим и имел возможность ни о чем больше не думать!» – есть такой тайный запрос в человеческом сердце.

И спрос рождает предложение: возникают много разных фабрикантов удовольствий, которые дают тебе первое, пятое, десятое, чтобы твое внимание всегда было занято. И такой человек, как в сказке, прыгает из одного чана в другой: из чана с кипящей водой в чан с молоком, из молока в кисель, из киселя – в холодную воду…

Нельзя думать, что мир виноват в том, что у нас нет времени подумать о главном, здесь есть взаимное движение навстречу. Не только мир навязывает нам такую модель жизни, но и наше сердце втайне взывает к миру: «Дай мне такую жизнь, чтобы я ни о чем не думал!» И это еще большой вопрос, кто здесь первый: «заказчик» или «продавец».

Это надо понимать. Самолюбивой ложью было бы говорить: «Какой я несчастный! Моя душа хочет единого на потребу, а вместо этого я вижу миллионы соблазнов и не могу удержаться!» Скорее всего, твое сердце втайне хочет того, что тебе предлагают, и поэтому ты находишься там, где находишься. Конечно, и мир на тебя влияет. Ты родился в мире аттракционов, кинотеатров, парков, фонтанов, развлечений, родительских пожеланий того, чтобы тебе всегда было «вкусно, мягко и удобно». Это понятно. Ты отчасти жертва, но только отчасти. С тех пор как ты созреваешь как личность и отдаешь отчет в том, что тебе нужно, – выбор за тобой: либо единое на потребу, либо подчинение диктату суеты.

Так что здесь надо снимать пленку за пленкой того покрова лжи, который мешает дать ясный ответ на вопрос, как я живу. Рабство цивилизации – это добровольное рабство. Есть тысячи вариантов, как все это бросить и получить свободу.

– Впервой беседе мы говорили о том, что каждому времени свойственно свое мышление: Средним векам, Новому времени… Каково, как Вам кажется, мышление нынешнего времени? Что мешает человеку сегодня верить в Бога, – именно сегодня, – и что ему помогает?

– В кратких молитвах Иоанна Златоуста (7-я молитва вечернего молитвенного правила. – Ред.) изображаются разные цепочки грехов, от которых мы просим Бога нас избавить, и цепочки добродетелей, которым мы просим нас научить.

Одна из этих цепочек очень отвечает нашему времени – это неведение, забвение, малодушие и окамененное нечувствие.

Первое – это неведение, или иначе, незнание важнейших вещей, касающихся жизни человека. У каждого человека есть интуитивное чувство того, что жизнь конечна, что в конце ее надо будет дать ответ. Совесть смутно чувствует, что это правда. А вот если человеку сказать о том, что так оно и есть, что действительно будет Страшный Суд, на смутное чувство его сердца ляжет рациональное слово и то, что угадывалось интуитивно, станет мировоззрением.

Множество людей являются в этом смысле абсолютными невеждами! Они не знают, что мир сотворен Богом и имеет свою цель, что человечество ожидает Судный день, когда все тайное станет явным и каждый из нас обнажится от всех покровов и предстанет перед Богом и людьми как на ладони – будет видно все, что в нем и что с ним. Не знают, что за Судом последует воздаяние и вечная жизнь; что существуют некие правила жизни, которые Бог благословляет, и нечто, что Бог не хочет терпеть. И так далее.

Словосочетание «Страшный Суд» каждый человек, скорее всего, слышал, но часто оно для него остается не более, чем словом, вербальным звуком. И оно очень быстро исчезает, как пар, оставляя человека с тем, что и было у него раньше: Control Strike, кроссворды, футбол или еще что-нибудь…

Мы живем во времена массового неведения. И это неведение не всегда невольное.

– Разве можно говорить о неведении в эпоху всеобщей грамотности и Интернета, когда о любом явлении можно узнать не выходя из дома?

– В эпоху грамотности можно смелее всего говорить о неведении. Почему?

Эпоха грамотности выбрасывает в сферу потребления такое количество знаний, бесполезных и не касающихся прямо человека, что доля полезных знаний оказывается критически малой в общей массе информации. Минимальной. Эпоха общей грамотности угрожает человеку именно незнанием главного. Можно разбираться во всех марках машин, в тонкостях и нюансах архитектуры или дизайна, быть сведущим в вопросах географии и геополитики, но ничего не знать о том, почему сказано: «Да оставит человек отца своего и матерь и прилепится к жене своей»[66]66
  См. Быт. 2: 24; Еф. 5:31.


[Закрыть]. Или еще о каких-то элементарных вещах в этом роде.

Великое неведение – это характерная черта эпохи великой грамотности. Как говорил святитель Николай Сербский, древние люди очень немного знали, но очень много понимали, а современные люди стали очень много знать, но куда меньше понимать. А в конце времен люди будут очень много знать и – не понимать ничего.

Современный человек – он таков. Он знает много, а много ли понимает?

Возьмем, к примеру, современные технические достижения. Компьютер, интернет-пространство, социальные сети были изобретены для того, чтобы людям было легче коммуницировать между собой, преодолевать расстояния и больше общаться друг с другом. Сегодня они превратились в способы полной изоляции людей. Люди редко выбираются из интернет-пространства наружу, в живую жизнь – в тактильную жизнь, в жизнь «глаза в глаза».

Крики с требованием свободы привели к полному концлагерю. Технологии, придуманные для того, чтобы сделать человека более общительным и живым, в итоге закупорили его в консервную банку. Современный человек не выпускает из рук телефон или айпад, но боится личного контакта, потому что он привык общаться только через СМС или в скайпе.

Точно так же и здесь: на обратной стороне всеобщей грамотности и информированности воцарилось полное невежество.

Представьте себе человека, который управляет каким-то сложным механизмом, летает на самолете или в космическом корабле и не знает элементарных вещей: что такое ромашка, клевер или роза, как выглядят закат и рассвет, как пахнет теплое молоко… Он живет в параллельной реальности. Современный человек рискует стать таким.

Но вернемся к цепочке Иоанна Златоуста. Следующим в ней идет забвение: ты знаешь, но забываешь. Информационный напор, наваливающийся на тебя, вытесняет из твоего сознания важнейшие и естественные вещи, вроде бы хорошо тебе известные. Например,™ прекрасно знаешь, что есть Бог и что надо ходить перед лицом Божиим, но это знание вытесняется из сознания. Ведь большинство грехов мы совершаем потому, что забываем, что нельзя гневаться, нельзя осуждать или злорадствовать…

Вслед за неведением и забвением идет малодушие. Малодушному не хватает духа сопротивляться соблазнам. Человек вроде бы и знает, как правильно, и помнит об этом, но ему теперь нужно подключить волю, а духа – мало.

Наконец, Иоанн Златоуст говорит об отмененном нечувствии. Это такое состояние души человека, когда он не боится грешить, потому что греховный навык победил в нем боль и стыд. Такой человек как бы говорит: «Да ладно! Уже ничего не сделаешь!» Духовно он подобен мертвецу – ведь мертвому не может быть стыдно, совестно или страшно.

Эти четыре состояния очень логично связаны и собраны в одну молитву святым Иоанном Златоустом (которого вообще можно назвать христианским гением). Очевидно, раз он сказал эти слова в IV веке, то и тогда это имело свою актуальность. Но и на сегодняшнее время нельзя лучше описать состояние человека: он не знает ничего, потом узнает, но забывает, а если знает и не забывает, то не имеет мужества бороться и, наконец, может дойти до того, чтобы грешить по привычке, и его душа, как мертвая, уже не болит от этого.

Вот картина жизни и портрет современного человека.