Текст книги "Почему я верю. Простые ответы на сложные вопросы"

– Если христианин знает истину, должен ли он говорить, свидетельствовать о ней?

– Думаю, что не везде и не со всеми стоит говорить о вере и о Боге.

Христианин исповедует Христа главным образом на литургии: «Един свят, един Господь, Иисус Христос во славу Бога Отца. Аминь»[40]40
  На литургии эти слова от лица всех молящихся христиан звучат в ответ на возглас священника «Святая – святым!», предваряющий Причащение священнослужителей, а затем и мирян.


[Закрыть]. При необходимости он должен исповедовать Христа открыто, чтобы Христос не отрекся от него в день Страшного Суда[41]41
  См. Мф. 10: 32–33.


[Закрыть], но – не навязывая никому своей веры. Нужно уметь подстраивать свое общение под тех, с кем говоришь: с врагами веры ты должен молчать, с друзьями веры – говорить, с людьми ищущими – тоже говорить, но иначе: исповедовать не навязывая.

Положим, я попадаю в какое-то общество или компанию, где заходит разговор о вере в Бога. Если мне скажут: «А Вы верующий?», я должен сказать, что – да, верующий. «А в кого Вы веруете?» – «Во Христа». – «А почему?» – «Потому, что Он – Господь». – «А… докажите!» А вот на слове «докажите» вернее всего мне будет встать из-за стола и уйти, потому что разговор движется в сторону неконструктивного диалога. Если его продолжать, я, скорее всего, добьюсь только одного: низведения беседы о священных предметах, беседы, требующей благоговения и внимания, до уровня пустого застольного разговора. Это будет не исповеданием Христа, а унижением христианской проповеди неуместными словесными эскападами.

Нужно приобрести некий навык, когда как себя вести. Мы не имеем права отрекаться от Христа, но мы не обязаны на каждом шагу говорить о Нём.

Человек должен вести себя адекватно в этом мире, в котором есть множество людей неверующих или верующих как-то иначе, и немалое число ненавистников благодати. Есть в нем и те, которые готовы услышать от тебя слово, но для этого нужно, чтобы сложились обстоятельства, чтобы время и место подошли. Проповедовать на автобусной остановке в ожидании автобуса, может быть, и можно… если человек взял на себя подвиг юродства, спит в палатке, ходит в лохмотьях и проповедует везде, где бы он ни оказался: на каждой автобусной остановке, в очереди в магазине, в поликлинике… Это своеобразный подвиг юродства – всюду напоминать людям о Христе. А если ты на себя такой подвиг не взял, то и будешь стоять на остановке и молчать, независимо от того, кто стоит рядом. И даже если разговор завяжется о Христе, ты не обязан читать «Символ веры»…

Знание того, что Христос есть истина, – это острое знание. О него можно порезаться.

– Не все – апостолы?

– Нет, не все апостолы, совсем не все. Апостольство – это совершенно уникальная вещь, которая дается только по Божиему предведению способности этого человека к апостольскому служению – без его на то воли, без какой-то специальной подготовки. И без особых собеседований с человеком. До апостольского призвания он мог быть рыбаком, налоговиком (апостол Матфей был сборщиком налогов), еще кем-то, и вдруг услышать: «Иди за Мной. Я тебя зову»[42]42
  См. Мф. 9: 9.


[Закрыть]. Ведь посмотрите – ни одного апостола Господь не избрал из священников. Хотя, казалось бы, это люди, которые слепли над книгами, которые очень много знали и должны были быть способны ко всемирной проповеди. Чего легче, казалось бы, избрать на апостольский труд какого-нибудь князя, у которого есть целое войско, челядь, телохранители, который мог бы зайти в любой город и заставить себя слушать.

И ничего подобного не делал Христос и его апостолы. Ни знаний, ни власти. Ни князей, ни священников. Рыбаки, мытари, простые люди стали апостолами и донесли веру Христову всему миру.

Но не все апостолы, конечно. Одни «ловят людей»[43]43
  «…Идите за Мною, и я сделаю вас ловцами человеков» (Мф. 4: 19) – слова Христа, сказанные Им будущим апостолам Петру и Андрею.


[Закрыть], а другие ловят рыбу для тех, кто ловит людей…

– Апостольство, конечно, парадоксальная вещь. Но и само христианство – не парадоксально ли?

– Парадоксально. Христианство неожиданно и загадочно, как упавший с неба кирпич: откуда упал? где летал до сих пор? – непонятно. Христианство невозможно выдумать, оно «не выдумывается». И это одно из ярчайших доказательств того, что оно Божественно.

Иеромонах Серафим Роуз[44]44
  Серафим Роуз (в миру – Юджин Дэннис Роуз; 1934–1982) – иеромонах, духовный писатель, автор многочисленных трудов, оказавших большое влияние на православную жизнь в Америке.


[Закрыть], православный монах, американец, профессиональный религиовед, которой до прихода в православие изучил множество религиозных систем мира, – он говорил, что к христианству ближе всего мышление дзен-буддизма: полная алогичность. Скажем, как если бы тебя спросили: «Вы выходите на следующей станции?», а ты ответил: «Хочу, конечно!»

– В чем именно алогичность, что именно «не выдумывается»?

– Митрополит Антоний Сурожский пишет о том, что люди издревле, чувствуя, что Бог есть, и описывая Его исходя из своих интуиций, использовали превосходные категории: Высочайший, Величайший, Всесильный и т. д.

А теперь вспомним, как христианский Бог пришел в мир – вспомним историю Рождества. К пастухам на поле приходят Ангелы и говорят: «Мы возвещаем вам великую радость, которая будет всем людям: родился в городе Давидовом Христос Господь! И вот вам знамение: найдете младенца в пеленах, лежащего в яслях!»[45]45
  См. Лк. 2: 12.


[Закрыть]

Что такое в нашем представлении знамение? Гром, молнии, землетрясение, горящая гора, сонмы ангелов, херувимы и серафимы! А тут знамение – это младенец, лежащий в яслях, спеленутый, беззащитный младенец, абсолютно беспомощное существо, которое нуждается во всем: в материнской груди, в тепле, в защите… Родился Спаситель, Которого тут же нужно Самого спасать, потому что Ирод хочет Его убить. Сам Он спастись от убийц не может, Его надо хватать на руки и с Ним бежать…

Абсолютный абсурд… Боги «должны быть» другими! Бог, по идее, должен Сам за Себя вступаться! Предание о Николае Чудотворце говорит о том, что, когда будущего светильника Православия крестили в младенческом возрасте, он стоял в купели на твердых ногах, к удивлению всех вокруг. Это людям понятно: «О, Николай! Какой ты великий! Ты еще не должен был ходить, а ты стоял в купели на твердых ногах!» А с Христом все наоборот. Никакой силы, на ногах не стоит, абсолютно беспомощный и незащищенный Младенец. Кто такому Богу будет поклоняться?

Исходя из психологии человека, это нонсенс. Как возможно, чтобы Дева была Матерью, чтобы бессильный был Всесильным, чтобы Младенец, Которого нужно спасать, Сам всех спасал? И чем дальше, тем абсурдность не умаляется, а вопросов становится только больше: зачем Бог стал ребенком? Почему Он тридцать лет молчал, жил, как обычный плотник? Почему не позволил Себя защищать, когда Его били? Почему Он молчал перед Пилатом? Почему был распят на Кресте? Почему Он никого не наказал? Почему Он до сих пор всех терпит?..

Никакой логики, ничего не понятно! Люди такого не выдумывают, люди идут гораздо более простыми путями.

Об этом же пишет, например, святитель Николай Сербский[46]46
  Святитель Николай Сербский (Велимирович; 1880–1956) – прославленный в лике святых епископ Сербской Церкви, духовный писатель, «Сербский Златоуст», произведения которого, отличаясь выразительным поэтическим языком, являются настоящими жемчужинами православной книжности и известны далеко за пределами Сербии.


[Закрыть]. Посмотрите, говорит он, чем насыщен пантеон богов всех народов: драконы, змеи, медведи, рыси, барсы, орлы… Посмотрите и на современные государственные символы: американский орел, берлинский медведь, японский дракон, китайские змеи. Нет ни одного хомяка или котенка. Все звери – страшные, беспощадные, с клыками, когтями или смертельным ядом. И вдруг – раз! – и ягненок. Агнец Божий, Который берет на себя грехи мира[47]47
  Такими словами свидетельствовал об Иисусе Христе Иоанн Креститель. См. Ин. 1: 29.


[Закрыть]. У какого народа Бог – ягненок? Ни у какого. У всех боги драконы, змеи, барсы, рыси, орлы, медведи и львы.

И вдруг ягненок всех победил: нет в мире алтарей в честь медведей, а в честь Агнца-Хри-ста – великое множество, по всему миру. С точки зрения формальной логики – полный абсурд, как если бы человек с рогаткой победил человека с пулеметом.

Было бы естественно приносить на высокой горе Великому Богу жертвенных животных (ведь человек в совести своей чувствует, что он грешен и что грех нуждается в искуплении). Но выдумать, что Великий Бог, Которого нужно умилостивлять жертвами, Сам стал Жертвой, послал в мир Сына, Который добровольно, как Агнец, отдался в руки Своих врагов и был распят, и воскрес, и оказался сильнее всех, – невозможно.

Христианство – неестественная религия. Его можно только осознать как факт и удивляться его Божественности.

Часть II
Восток – Запад

– Вернемся к другим религиозным системам. Аскетические и молитвенные практики в основе своей очень схожи: почти в каждой религии мы находим пост, молитву или медитацию, минимальную аскезу. Что можно сказать об этом сходстве?

– Действительно, религиозные практики везде типологически схожи, мы должны это понимать. Молитва, пост, милостыня, жертва, внимание, аскеза – это некий набор практик естественно религиозного человека. И надо отдать должное важности этих практик: там, где они есть, сохраняется человек как homo religiosus – человек религиозный.

Но мы, опять-таки, исходим из того, что мы исповедуем Христа распятого – «для иудеев соблазн, для елинов безумие»[48]48
  См. 1 Кор. 1: 22–23.


[Закрыть]. Посты и молитвы, принесенные не Ему, не имеют цены, а могут иметь даже и отрицательную цену. Всякая аскеза, всякий религиозный подвиг, который приносится не Христу, – опасное занятие. Почему?

Потому, что еще неизвестно, кто принимает эту жертву. Не исключено, что ее принимает враг.

Поэтому мы не должны быть всеядны. Христианство требует абсолютного отношения к себе. Это не индуизм, в котором можно верить во что угодно или не верить вовсе. Нам важен Христос. В этом смысле нам не по пути как с Западом с его безбожными логическими схемами, так нам не по пути и со всеядностью Востока.

– Отличается ли религиозный человек Востока от верующего человека Запада?

– На сегодняшний день, к сожалению, западный мир зарабатывает деньги и ищет удовольствий. Больше ничего на Западе не осталось. Число религиозных людей там критически уменьшается. Западный человек не считает для себя необходимым чем-либо жертвовать ради Бога: давать обеты или нести какие-то труды и подвиги. Пусть бы он хотя бы Кришне молился и ради Кришны молчал по одному дню в неделю или один день месяца ничего не ел и не пил! Это было бы обидно, потому что делалось бы не в честь Господа, а в честь идола, но можно было бы говорить о том, что хотя бы естественная религиозность в западном мире сохранилась.

Но на Западе этого уже нет. Никто не будет этим заниматься: все зарабатывают деньги или ищут удовольствий. Какие жертвы? Какая аскеза?

Какое внимание? Раньше был Запад рыцарей, Запад королей, Запад мореплавателей, Запад торговцев, Запад ученых… Сегодня образ всех западных людей – это образ торгаша и бизнесмена.

– А на Востоке?

– А на Востоке мы встречаемся с человеком в религиозном измерении гораздо более естественным. Иногда он аскетичен до крайности в своей ложной религиозности, но он знает, что такое пост, аскеза, молитва. И на самом деле нам есть чему у них поучиться: каждый из нас нуждается в том, чтобы молчать, может быть иногда целыми сутками, чтобы иногда закрывать глаза и ни на что не смотреть. Нам бывает нужно соблюдать пост, давать обещания Богу и исполнять эти обещания ради любви к Нему. Это нормальная форма религиозности. Именно дефицит «восточности» в нашей жизни рождает многие западные проблемы.

Это поднимает планку требований к нам. Естественная религиозность Востока – гораздо более серьезный вызов для христианства, потому что одно дело спорить с атеистом, другое дело – спорить с человеком, верящим иначе.

– Но ведь западная цивилизация сформирована христианством. Как получилось, что европейцы перестали быть религиозными людьми?

– Да, они давно уже отказались от христианства, добровольно и сознательно. Христос не нужен им – подавляющему большинству из них. Критически подавляющему большинству, 98 человекам из 100. И все, что рождено Христовой верой, для них не имеет цены.

Современный европеец, приходящий, например, в Кёльнский собор или к мощам святого Евстафия в Париже, не может дать себе ответ на вопросы: зачем мои предки в течение столетий строили такие большие соборы? Зачем нужно было вкладывать в это столько труда? Почему они такие громадные, эти творения рук человеческих? Попадая в Венецию, где более 150 соборов и церквей, огромных, как московский Храм Христа Спасителя, он не сумеет взять в толк – кто были люди, эти соборы строившие, и зачем они это делали? А ведь сегодня одного венецианского собора хватило бы, чтобы вместить всех молящихся венецианцев…

Нет ответов у современных европейцев. И поэтому они спокойно могут сделать в соборе отель, или спортзал, или кафе…

Сегодня западный человек не только не верит так, как верили его отцы и деды, он находится уже в совершенно другом цивилизационном измерении. Как так произошло, как страна святых чудес стала местом, где чудеса уже не нужны, как «город правды» сделался «городом убийц и злодеев» (так пишет пророк Исайя о Иерусалиме: «Почему у вас разбавленное вино и подпиленные весы?»), – это, конечно, тема для отдельного разговора…

– Россия в религиозном смысле – это Запад или все-таки Восток?

– Русская цивилизация принадлежит одинаково к Востоку и к Западу, но ни к тому ни к другому до конца. Это отдельная цивилизация.

Русские – они в любой момент способны как в космос полететь, так и в пещеру забраться. Мы, – по крайней мере в большей степени, нежели западный человек, – сохранили свой девственный психотип, ненарушенность души. Скажешь русскому: «Постись!», – он будет поститься. Он чувствует, что это хорошее дело, что поститься надо. Скажешь: «Не постись! Смотри, ведь на Западе никто не постится!», – он не будет поститься… Ему что скажешь, то он и сделает! Он одинаково открыт для всего.

– Выходит, кто нам первым встретится, тому мы и поверим, за тем и пойдем?

– Да. К сожалению, да. В русском человеке есть такой… ресурс доверчивости к человеку, который ему что-то говорит.

Вот идет, например, русский человек по широкому полю, а навстречу ему по тому же полю идет другой человек. Они видят друг друга издалека и полчаса шагают навстречу друг другу. Один идет и думает: «Кто же это такой идет мне навстречу? На палку опирается… Шляпа на нем, мешок за плечами… Сейчас мы сойдемся с ним, и что же я ему скажу?» Сходятся, уже он может различить черты встречного человека. И вот издалека, когда он уверен, что его голос будет услышан, говорит: «Здравствуй, мил человек!» – «И ты здравствуй, добрый человек!» – «Как зовут тебя?» – «Иваном нарекли. А тебя?» – «Петром крестили». – «Откуда идешь?» – «Кто его знает! Забыл уже. А ты куда идешь?» – «Да вот туда иду». И вот они познакомились, пожали руки, сели посреди широкого поля под большим небом и один другому говорит, допустим: «Аты в Богато веруешь?» – «Да нет, не учил никто». – «А я вот верую. Послушай, я тебе расскажу!» И начинает ему рассказывать. Рассказывает, рассказывает… И совершенно убеждает. И тот, второй, которого научили, склонен принимать за чистую монету все, что ему ни скажут. Он даже и пойдет вместе с этим первым встречным в другую сторону, обратно, откуда пришел!

Но допустим, что он все-таки пойдет туда, куда шел, и ему по дороге еще кто-то встретится и, после точно такого же знакомства, севши где-то в поле, где пришлось встретиться, скажет: «Слушай, я вот всю жизнь в Бога верил, а теперь понял, что Бога-то нету!» – «Ух ты! Что, правда нету?» – «Да нету!» – «А я только что поверил, что есть. А Его что, нету, что ли? Точно нету?» – «Да нету». – «Ай-яй-яй!» И… пойдет дальше, уже разуверившись.

Русский человек – он такой. Он лапоть такой. Если ему еще и третий встретится, который скажет: «Да Бог – Он и есть, и нет Его, одновременно!», то уже четвертому этот «лапоть» скажет: «Эй, все! Про Бога со мной не разговаривай! Я сейчас сам разбираться буду! Должен я понять, в конце концов, есть Он или нет Его!»

Для русского человека вопрос веры в Бога – очень бытиен. Ему хочется это все нутром понять.

– И что же, разберется он в конце концов?

– По крайней мере попробует.

– Что же ожидает впереди этого странного, доверчивого русского человека, не обладающего в полной мере ни логикой Запада, ни религиозным талантом Востока?

– У нас есть возможность, которой уже нет у Запада: знать Бога Истинного, молиться и служить Ему, живя бок о бок с теми, кто верит по-другому – с мусульманами Кавказа и буддистами Калмыкии. Любить соседа-иноверца, не враждовать с ним, но не принимать его веру. Хранить свое христианство.

Такова цивилизационная задача России. Задача архисложная, самая высшая культурно-религиозная задача, которая вообще существует в мире. И которую Господь Бог, по сути, нам поручил. Хотя мы, в принципе, не самый умный народ. Мы – поздние люди. Нас не сравнишь с французами, у которых первый университет возник в XIII веке, тогда как у нас он появился спустя 500 лет; к этому времени в плане науки, культуры, поэзии, драмы, скульптуры, живописи они нас обогнали на две головы!

– Перед Западом такой задачи не стоит?

– Реализовать эту задачу Запад уже не сможет. Раньше, когда мы говорили о «загнивающем Западе», над нами смеялись. Но сегодня смеяться не приходится. На путях безбожия европейской цивилизации конец, это горькая правда. Запад «схлопнется» внутри своих технологических новинок и проблем, там уже не будет религиозного всплеска. А у нас – будет.

– Почему мы, несмотря ни на что, до сих пор веруем?

– Почему мы до сих пор веруем? Потому, что мы странные люди. Мы знаем, конечно, что «дважды два равно четыре», но… это ничего не значит

в практической жизни: мы можем поступать так, как будто дважды два равно пяти. Для западного человека в этот момент наступила бы катастрофа, конец: «Как так, дважды два – пять?!» А у нас – нет, не конец.

Западному мышлению… не хватает парадоксальности. Странности. Оно слишком «бетонно» и слишком последовательно: если идет «А», то следом непременно следует «Б». И никак иначе. Они запутались в своей логике и с логикой так и остались, а Господа незаметно потеряли.

Они исчерпали свои возможности. А мы не исчерпали и, по-моему, не исчерпаем никогда.

– Вернемся еще раз к вопросу о знании истины и терпимости. В первые века христианства мы не наблюдаем терпимости к другим верам, напротив, очень часто христианские мученики прямым текстом обличали язычников в идолопоклонстве, крушили идолов.

Сегодня сложно представить что-то подобное… Что случилось? Времена изменились? Идолы другими стали?

– Дело в том, что христианство радикализуется ожиданием Страшного Суда. Сегодня наша психология такова: мы хотим, чтобы дни продлились. Мы отнюдь не хотим ускорять приближение Конца света и вовсе не жаждем, чтобы он наступил сегодня, потому что мы знаем, что не готовы, и не готовы многие из тех, кого мы любим. Мы, наоборот, пытаемся его отдалить, как бы говоря: «Потерпи нас, Господи, подожди!»

А первые христиане жили в ожидании Второго пришествия. «Детское» христианство, апостольского и послеапостольского времени, до Константина Великого, жило с живым ощущение того, что «проходит мир сей и слава его»[49]49
  Ср. «проходит образ мира сего» 1 Кор. 7:31.


[Закрыть], а иная жизнь – очень близко, на расстоянии вытянутой руки. Это ежедневное ожидание близкого пришествия Господня, это страстное желание, чтобы уже прошел в конце концов этот мир, чтобы он побыстрее схлопнулся, а небеса свернулись, как свиток, – оно двигало христиан на тот радикализм, о котором мы говорим.

– Сегодняшние христиане уже не ждут Конца света?

– Мы ждем Конца света. Мы знаем, что он будет, мы наблюдаем за все более явными признаками его приближения… но мы привыкли думать, что это не случится завтра. Наученные двухтысячелетним опытом христианской истории, мы понимаем, что нам еще жить, неизвестно сколько, бок о бок с разными людьми. И мы скрываем эту эсхатологическую[50]50
  Эсхатология – учение о конечных судьбах мира и человека.


[Закрыть]напряженность внутри своих сердец. Отсюда у нас такая стариковская, мудрая осторожность, в противовес безудержной, юношеской смелости первых христиан.

В этом состоит радикальное отличие психологии древней Церкви и сегодняшней. Древняя Церковь ждала Конца света, жаждала его. Мученики, которые ломали идолов, знали: сегодня нас убьют, а завтра Христос придет. Или завтра нас убьют, а Он придет послезавтра, или завтра же, когда нас будут казнить! Нынешняя Церковь уже с давних пор молится Богу: «Потерпи нас, Господи! Подожди еще, не спеши. Дай нам покаяться. Дай войти в Церковь всем тем, кто в Церковь не вошел. Дай прийти к познанию Тебя тем, кто не познал Тебя!»

Как нам быть сейчас, как найти грань между мудрой осторожностью и дерзновением?

Безусловно, не нужно сразу звать всех к повторению подвигов древних мучеников. Если мы сейчас начнем заходить в буддистские храмы с молотками и крушить там фарфоровых будд, то я не думаю, что жизнь станет намного лучше и что мы приблизимся к истине. Начудить мы начудим, конечно, но не приблизим торжество истины!

Как бы это страшно ни звучало, мы на самом деле давным-давно, много столетий назад, устроились в этом мире. Мы нашли себя в нем и не спешим радикализировать свою жизнь. И в этом есть некий грех отказа от эсхатологизма. Ведь Церковь не от мира сего. «Закончи все это, Господи, и гряди!» – это нормальный голос, потому что Церковь живет ожиданием Второго пришествия, она по природе своей эсхатологична. А голос, мягко говорящий: «Да ладно, поживем еще! А можно я кредит выплачу, а потом будет Страшный Суд?» – это уже голос не очень нормальный…

И мы вошли в эту не очень нормальную стадию. Поэтому здесь нужно, конечно, смириться, покаяться и дать себе отчет в происходящем.

– Первые христиане называли языческих богов не просто идолами – бесами. А сейчас не готовы ли мы сказать индуисту или буддисту: «Ладно уж. Хорошо, что ты хоть как-то веришь!»?

– Нет, нет, нет. Может быть, кто-то так и говорит, но Церковь так говорить не может – иначе она изменит Иисусу Христу.

Боги язычников – бесы. Это так и есть. Потому священник имеет право сказать своим духовным чадам: «Отправляешься в Катманду, или в Лаос, или на Мальдивы – не смей ходить по храмам и воскуривать палочки! Ты тем самым приносишь жертву бесу!»

Церковный радикализм не отменяется, Церковь должна быть радикальной всегда. И нельзя говорить: «Верь во что-нибудь, лишь бы во что-то верить». Это неправильно. Я бы сказал, что лучше верить в ничто или не верить ни во что, чем верить в то, во что не нужно верить. Атеизм, как говорил Достоевский, нуль проповедует, а ложная вера проповедует ложного Христа – лучше уж проповедовать нуль, чем ложь. В конце концов, из нуля в плюс выйти легче, чем из минуса в плюс!

– Как быть христианину, который по долгу службы оказался, скажем, в Индии на несколько лет и живет среди тех, кто исповедует веру ложную?

– Ему, скорее всего, надо будет смириться с тем, что он живет среди них и, наверное, полюбить этих людей. Как делала это мать Тереза. Ведь она поначалу не совершала ничего особого, просто хоронила умерших, которые, как собаки, лежали непогребенными на улице, – она погребала их по-человечески, отдавала последнюю честь этим мертвецам. С этого все и началось.

Если придется жить среди язычников – неужели ты будешь каждый день на них плеваться и ругаться? Нет.

В житиях святых египетских отцов есть рассказ о встрече Макария Великого с языческим жрецом. Преподобный Макарий шел по пустыне с учеником, ученик шел быстрее его и встретил языческого жреца, который тащил какую-то древесную корягу в свой храм, для того чтобы принести жертву истукану. И ученик начал его поносить: «Ахты негодяй, идолопоклонник, противник Бога Истинного, идешь, потеешь, тащишь дрова для своих мерзких богослужений!» Язычник не выдержал и в гневе избил до полусмерти этого послушника, и потащил свою корягу дальше. Какое-то время спустя он встретил Макария. И Макарий, завидев жреца, говорит ему: «Мир тебе, Божий человек, трудолюбец!» Тот удивляется: «Почему ты меня так называешь?» – «Потому что ты трудишься, а всякий трудолюбец достоин уважения». – «Но тут только что шел монах, как ты, только молодой, и он назвал меня негодяем и идолопоклонником! Почему же вы такие разные?» Тогда Макарий ответил ему, говоря, что злое слово – оно и доброго злым делает, а доброе слово и злого делает добрым.

Язычников ведь в мире полно. Современные европейцы – чем не язычники? Самые настоящие язычники…

– А есть ли идолы, с которыми добрососедства все-таки никак не получится?

– Есть такие идолы. Самые страшные идолы – это не Венера, не Спарта, не Марс и не Аполлон. Самые страшные идолы – это идолы комфорта, идолы разврата.

Идолопоклонство – это невидимая вещь. Оно совершается не через принесение фруктов к подножию статуи. Оно совершается, например, через просмотр порнофильма или через посещение какого-нибудь закрытого показа спектакля +21. Идолопоклонство в современном мире процветает: люди служат сребролюбию, самолюбию, сластолюбию, славолюбию и приносят этим идолам жертвы. И это – сплошь и рядом.

Например, возьмем моду. Если человек выбрасывает прекрасные туфли, в которых еще можно до смерти ходить, и покупает новые, потому что те вышли из моды, а эти только что в моду вошли, то он, в принципе, совершает некое примитивное идолослужение. Он исполняет первую подсказку того, кто им командует. Значит, он не свободный человек.

Если человек надевает какие-то «статусные» вещи – «статусные» часы, пиджаки, носит «статусные» сумочки на плече, то он идолопоклонник. Если ты говоришь: «Я не могу сесть в ”жигули“! Я должен ездить только в ”вольво“ или в "мерседесе"» – разве ты свободен? Нет. Ты свободен, когда хочешь – ходишь пешком, хочешь – едешь в телеге или катаешься на самокате, хочешь – едешь по Москве на «запорожце» со скоростью 30 км/ч, а хочешь – на «мерседесе» новейшей модификации. А если человек может выбрать только «статусную» машину, потому что иначе его «не поймут», тогда он – раб.

Значит, у него есть хозяин. И ему стоит задуматься: кому он раб? как зовут его хозяина?