Текст книги "Пиарщики снова пишут (сборник)"

А отвергнутая невеста тем временем узнала подробности истории, нашла того самого богатого человека, разгромившего цветник бедной девушки, и предложила совместную месть. Они решили уничтожить бывшую цветочницу.

Однажды девушка работала в теплице. Полюбили ее розы как принца, с радостью принимали они ее заботу. Милая девушка не заметила как притаился в кустах разбойник, как взмахнул он ножом… Еще секунда – и погибла бы принцесса. Но это увидели розы. Однако они не могли закричать, не могли заслонить девушку от удара… И они сделали единственное, что было в их силах – испустили такой дурманящий аромат, что у разбойника закружилась голова. Но он успел ранить девушку в руку, от чего на ее белом платье проступили алые пятна крови. Разбойник и девушка упали на землю.

Когда принц, обеспокоенный долгим отсутствием любимой, пришел в цветник, он не понял сразу, что произошло. Посередине цветника лежала огромная роза, его любимая роза – белая в красную крапинку. Только она стала огромной, с человеческий рост. Потом вздрогнул принц – понял он, что это его любимая лежит, что это ее белое платье, испачканное кровью. Рядом с ней лежал и преступник. К счастью, девушка была жива. Отнес он ее к врачу, а разбойника отправили в тюрьму.

Когда принцесса пришла в себя, то решили с принцем, что счастья им здесь своего не построить:

– Мое главное богатство – ты, моя роза. Уедем отсюда так далеко, чтобы никто не мог нас найти. Возьмем с собой только наши цветы, – сказал принц.

Принцесса согласилась. Поздно ночью покинули они дворец, оставив родителям письмо, с просьбой не беспокоиться о них. Больше никто и никогда их не видел. На память о принце и принцессе остались только благоухающие розы – белые в малиновую крапинку. Их доставляют раз в год по ночам к воротам дворца. Но за много лет так и не удалось поймать того, кто это делает.

Ген силикона

«21 ноября 2059 года. Городское поселение № 457 (для лиц, совершивших особо опасные преступления в сфере экологии). Отправитель: Петр Седаков. Получатели: Алексей и Марина Седаковы.

«Здравствуйте, любимые мама и папа. Наконец‑таки мне разрешили написать вам письмо и рассказать, что я жив – здоров. Благополучно отпраздновал 17–летие. Уже два я года живу в огромном городе из стекла, металла и пластика(((. Здесь вообще нет ничего живого: искусственный кислород, еда, одежда. Даже охранников живых нет – за нами наблюдают роботы.

Сюда выселяют за нарушение Экологического Закона. Считается, раз мы посягнули на святое – природу, то живого нам больше не видать.

Не… вы не думайте, что плохо меня воспитали. Я всего‑то просто хотел сделать сюрприз любимой девушке и написать ей на день рождение письмо на настоящей бумаге. Чтобы она сохранила его на память обо мне. Не зря же вы потратили столько денег на школу, где обучают настоящей письменности, а не только электронной грамоте. Респект деду за то, что он вас убедил в этом: в моем поселении я единственный могу писать, а не печатать на компе силой мысли. Вот только где взять бумагу?

Помните вы рассказывали, что бабушка с дедушкой писали друг друга письма на бумаге. Они у нас еще дома долго хранились, пока Экологическая полиция не забрала их вместе с книгами, распечатанными фотографиями и всем, что было более – менее похоже на бумагу. Мол, все – больше лесов для вырубки не осталось, и теперь единственный способ получить новую настоящую бумагу – переработать старую. А взамен выдали e‑paper и пластиковую бумагу.

Но это несправедливо! Я не могу признаваться в любви на пластике! Пластиковая бумага ужасна. Она вроде и выглядит как настоящая. Но когда берешь в руки сразу понимаешь – полная искусственность. Она не желтеет, не промокает, не рвется. Воняет лимоном или мятой, а не бумагой или тем, что дед называл «запахом типографской краски». Не знаю уж как пахнет эта краска, то точно не как геномодифицированные цитрусы. Я помню те письма дедушки к бабуле. Потемневшая ароматная бумага, еще там на одной странице чернила растеклись от бабушкиных слез, так она была растрогана дедушкиными словами. А письма прапрадедушки с фронта! Он умудрялся даже под свистом пуль и разрывом бомб находить где‑то бумагу! А я – в мирное время был арестован за то, что купил у спекулянта три листочка чистой бумаги, полувековой давности. За такое преступление обычно наказывают очень сурово, но меня, по молодости, просто сразу же выслали подальше от вас – на перевоспитание.

Я, конечно, все понимаю: экология – это главное сейчас. И погода у нас странная один месяц снег, другой – жара, то ливни идут, то засуха. И кислорода на планете практически не осталось, поэтому деревья надо беречь. И новые страны затапливает каждый день, в некоторых круглый год ходят в шубах, в других же – плюс 4 °C.

Но почему я за это должен сейчас расплачиваться?!!! Почему пятьдесят лет назад миллионы машин и тысячи заводов убивали воздух и воду, почему, когда вырубали леса, заправляли транспорт бензином никто об этом не думал? Почему они не умели экономить, а нам сейчас нечего есть, нечего пить, нечем дышать? Не на чем писать, в конце концов!

Помните, дедушкины фотографии из того странного заведения – «офиса». На окнах там были решетки, на дверях – замки с огромными ключами. Полнейший анахронизм по сравнению с нашими системами, закрывающими и открывающими окна – двери с одного взгляда через сканирование сетчатки. Но зато в офисах было столько бумаги!!! На столе у деда лежали стопки белоснежных листиков. На них писали, печатали. Еще эта листы, сотни листов, складывалась в папки, сделанных из более толстой бумаги. Маленькие листочки бумаги приклеивали на компьютер. А еще из бумаги делали книжки. Миллиарды книг. Бумаги было так много, что ее, как рассказывала бабушка, даже в туалете вывешивали. Почему тогда не думали, что деревья, а с ними и бумага, однажды могут закончиться?

Ну, все. Мне пора на работу. Пойду помогать нашим ученым над новым экспериментом – скрещиваем ДНК силикона (мы научились выращивать съедобный силикон в лаборатории) и куриных мозгов. Не знаю, что из этого получится, но, говорят, будет круто.

Любящий вас сын Петр".

След Пушинки

Куда улетают пушинки? И, исчезая в никуда, оставляют ли на память о себе следы? Обычные – нет. Но была в истории одна Пушинка, которой удалось оставить свой незабываемый след в сердцах людей.

Как сказывают древние книги, много веков назад на одной северных земель России произошла сказочная история. Жизнь там была очень сложная. Холод держался практически круглый год. Даже летом приходилось тепло одеваться. Над землей плыли туманные облака… Люди были уставшие и грустные из‑за того, то редко видели солнце. Самый большой страх испытывали они перед Волшебным Зеленым озером в самом кратере вулкана. Те несчастные, кто свалится туда, обречены на гибель: еще никому не удавалось вынырнуть из него. Злые Ундины утаскивают людей на дно, в Подводное царство.

Однажды в тех землях появилось странное животное – белая грива, четыре стройных ноги, элегантная походка, пушистый хвост, по – королевски держит голову… Красавицу заметили все. Первой с ней заговорил дух Травы, которую чуть не задело холодное лошадиное копыто:

– Что это Вы тут расходились, милочка?!!! Не видите ли, что топчете травинки. А они, между прочим, кормят таких, как вы!

– Здравствуйте, простите, пожалуйста, я видимо загляделась на красоту, что окружает меня и случайно соскользнула с тропинки. Никогда не видела таких Гор, Вулканов, Озер. В стране, где я родилась такого нет.

– А откуда Вы?

– Я выросла в Конюшне, где меня мыли, кормили, водили гулять. Когда подросла, меня решили отвезти в подарок одному царю, везли много месяцев, но по пути на караван напали, людей убили, а я сбежала. Бежала, бежала много дней. Вот и прибежала сюда…, – скромно улыбнулась и прошептала лошадка.

Простила ее Трава – тронула доброта, красота и искренность незнакомки. Показала она ей место, где растут самые питательные травинки, а также озеро с вкусной прохладной водой. А духи Вулканов, наблюдавшие за разговором, шептались: «Это существо наделено таким же совершенством, как и мы». Они также полюбили с первого взгляда лошадку, показали ей теплую пещерку, где она могла спать и укрываться от дождей.

Незнакомка передвигалась по земле так грациозно и легко, что все окружающие – и Духи, и обычные люди – прозвали ее Пушинкой.

Лошадка видела, как тяжело живется людям и старалась помочь им. Заболел кто‑то – лошадка помогает довезти вовремя до врача заболевшего. Когда похолодает и задуют холодные ветра, Пушинка поможет найти и привезти уголька или дров. Если кто‑то остался на темной улице один и ему угрожает опасность то подбежит она к бедняге, вскачет он к ней на спину и увезет быстроногая красавица человека от беды. А иногда и кричать не приходится – лошадка сама все видит и прибегает на помощь.

– Добрая ты наша, сокровище, – шептали ей люди. Каждый старался в благодарность сделать для нее что‑нибудь хорошее: угостят лошадку чем‑нибудь вкусным, гриву расчешут или просто погладят ласково, а Пушинка от удовольствия прижмется головой к плечу человека и улыбается.

Люди, которым помогала Пушинка – очень бедные. Они много работали, но денег все равно было очень мало. Большую часть заработанного они отдавали Правителю. Причем они не хотели отдавать – им самим было мало денег, не хватало даже детям на еду. Но если они не отдавали денег, что приходили воины Правителя и громили дома. Так и отдавали бедные люди из века в век последние гроши богатому Правителю.

Однажды Правителю рассказали про Пушинку. Захотел он посмотреть на быстроногую красавицу. Поймали слуги лошадку и привели во дворец. Оценил Правитель красоту Пушинки:

– Зачем тебе нужны бедняки? Оставайся здесь. У тебя будет шикарная жизнь.

– Я их люблю. Зачем тебе я? У тебя итак есть все.

– Я – господин. Что скажу, то и должны все делать. Ты красивая, и я хочу, чтобы ты была со мной. Чтобы ты полюбила меня больше людей.

– У тебя много власти, и ты можешь с помощью силы сделать так, что я навсегда останусь здесь. Но… я не смогу полюбить тебя больше, чем людей, даже если больше никогда их не увижу. Я люблю их по – настоящему.

Правитель знал, что мог заковать лошадку в кандалы и оставить в замке навсегда. Но он хоть и был злым, но не глупым. Понял, что лошадка никогда не полюбит его так, как любит людей. Никогда не останется с ним по собственной воле. Силой удерживать он ее не хотел. Но и людям он ее решил не отдавать. И задумал он уничтожить добрую лошадку: утопить ее в Волшебном Зеленом озере, откуда никто не возвращается. Просто проснуться утром люди, а Пушинки больше нет.

Как задумал, так и сделал. Люди привычно звали Пушинку. Но… тишина. Поняли они, то случилось что‑то страшное.

– Где ты, наша любимая Пушинка? Нет у нас больше спасительницы. Никто нам больше не поможет… – заплакали было люди.

Но подняли они глаза… и увидели чудо – навстречу им мчится Пушинка. Молодая, смелая, красивая. Только хохолок у нее рыженький, а не привычно белый. А следом – еще одна лошадка. Это дети Пушинки. Воспитанные мамой быть добрыми и помогать тем, кому плохо, мчатся к людям. И вот уже не одна, а две лошадки несутся творить добро.

Пушинка никогда не показывала их людям, дети всегда были в пещере, либо паслись в одиночестве на лугу. С их отцом Принцем она познакомилась в том караване, что вез ее сюда. Принц тогда успел освободить ее, а сам попал в плен к разбойникам. Не видела его больше Пушинка никогда. Но как память о той любви остались их дети.

А когда воины Правителя захотели поймать детей Пушинки и убить их, люди со всех соседних земель стали объединяться и сообща защищать лошадок, прятать их у себя. А, объединившись, люди поняли, что вместе они стали сильными и смелыми. И однажды случилось невероятное – они смогли уничтожить всех воинов Правителя. А затем и самого Правителя. Больше они не должны были платить дань. Они были свободными! Они были счастливыми! И вместе с людьми радовались лошадки.

Вот такой яркий след оставила белоснежная Пушинка. Незабываемый. Вечный.

Ксения Власюк

Сотрудник коммуникационного агентства SPN Ogilvy.

Где взять вдохновенье поэту?

 
Ни темы исчерпаны – души
Истёрты потоками бреда,
Потоками мусора, что зовется искусством.
 
 
С пьедесталов вещают гении,
Брызжут слюной и пеной
Пивной, отнюдь не венеровой,
Источая зловонный дух времени.
 
 
Слова и ноты те же,
И жесты и цели схожи,
И мурашки под модной одежей
Пробегают у дам из ложи,
 
 
Но там, где некогда стоном ли,
Криком иль просто шепотом
Возвышались меж строк истины,
Теперь лишь гомерический хохот.
 
 
На смену глубин оттенков,
Бесконечной палитре смыслов
Пришла реклама века
С идеальным рецептом жизни.
 
 
Отныне мыслить некогда,
Выбор сделан в пользу новинок,
По – прежнему зрелищ и хлеба
Жаждет пресыщенный зритель,
 
 
И нет ему дела до муки
И поисков творческой правды,
Когда лист, чернила и руки
Вступают на путь свой страждый,
 
 
Бьются в электрическом свете,
В тесных бетонных клетках,
И вдруг рождается ветер
И рушит прицельно и метко
 
 
Все маски, игры и роли,
Чужые и чуждые цели,
И вновь человек одинокий
Один на один с метелью
 
 
И ночью, и всё же так сладко
Хоть на миг быть самим собою
В своём мире чернильно – бумажном
И Музою за спиною.
 

****************************

 
О, жалкая ночлежка, наша жизнь:
Пестрит густая лента постояльцев,
Всё та же брань, сервант, сервиз,
Тоска о тех, кто канул безвозвратно.
 
 
Губительная хрупкость стен
И обреченность этой ночи,
Светильник лишь свечам взамен
И тот всё об одном бормочет…
 
 
Ещё чуть теплая постель,
Еще чуть слышен прежний запах,
О, если бы суметь прочесть
Скупые строки, коды, знаки,
 
 
Осколки памяти чужой,
Истерзанной нуждой, быть может,
Цветущей иль совсем больной.
Узор судьбы кто сложит?
 
 
Горбатый профиль фонаря
Сегодня мой попутчик
И тот почти наверняка
Стушуется под утро…
 
 
И этих несколько часов
По стенам бродят тени
Невысказанных слов,
Поблекших откровений…
 
 
О главном всё ж молчит
Убогая ночлежка:
Здесь только кров и быт,
Для лирики нет места.
 

На дне городского колодца

 
На дне городского колодца
До самого неба– лица
В окнах, а в небе– птицы.
Смех или слезы, Боже!?
 
 
Что‑то не так… Как больно!
Дайте мечты напиться!
Крылья, бездушные птицы,
Дайте, хочу разбиться!
 
 
Целую жизнь у подножья
Неба. На дне колодца.
Боимся подняться выше.
Эхо!.. Вдруг кто‑то услышит.
 
 
Страх пред сплетнями душит.
Слепцам, должно быть, лучше:
Если звезды зашторить, может,
Не рвется душа из под кожи!
 
 
Меня ж не спасти, я знаю
Жгучего ветра дыханье…
Прощайте, знакомые лица,
Я о небо хочу разбиться!..
 

**************

 
Как клочки обнаженных нервов
За окном чернеют деревья.
Их никто не нежит, не любит,
Они умерли – мертвых не судят.
 
 
Они сбросили листьев бремя
Золотым ожерельем видений,
Цепью долгой безлунных мечтаний,
Они – только манкуртов стая.
 
 
Не пой им, ветер, не надо
Под неспешную музыку сада.
Им чувства земные чужды.
Солнце, не плачь, не нужно.
 
 
Они все для себя решили,
Просто взяли и все забыли.
Вонзившись в ладонь ногтями,
Подожгли листву под ногами…
 

***************

 
Скомканный мир на ладони
Как лист с венами строк:
Размеренный плавный слог,
Отмеренный кем‑то срок,
Мимолетный цвет магнолий.
 
 
Это жизни моей чертог
И черта счастья и боли.
В силуэте искусной роли
Воплощенье безумной Воли
Рваным дыханьем слов.
 
 
Вечность и что‑то кроме
Стройной поступью рушит плоть,
Оставляя лучи из нот,
Размашистой кисти взлет,
Скомканный мир на ладони.
 

Отраженье

 
Ты сестра моя одинокая
Вновь печальна,
Ночь холодная, желтоокая
Не случайна,
Ей пора излить своих слез янтарь
В город,
Сей осенний дар. За окном ноябрь
Голый.
Вновь испить нектар разрывающих мечт.
Стены
Так тесны, телесный дрожащий склеп
Нервов.
Это наш с тобою извечный путь,
Время:
Лишь вперед, отметая нелегкий груз
Сомнений.
Словно четки, янтарных ночей прими
Ожерелье,
Нам отныне вместе с тобой идти,
Отраженье.
Расплескаем блики, ненужных слов
Смолы,
Лишь для нас двоих больше нет оков
Роли…
Ты– сестра моя. Вновь забрезжил свет
Прощанья,
И скупой рассвет всё же даст обет
Молчанья…
 

******************

 
Безобразно голые, одичалые улицы
Укутаны в дурман чарующих огней.
Случайные прохожие сутулятся,
Напудренные лица пустырей…
 
 
Под свой покров зовут усталых путников,
В холодную и влажную постель,
Обитель маловерных и отступников,
Рожденных в одиночестве идей.
 
 
Как пьяно все и полно через край,
Косым лучом уходит тень,
Которую так ждал и жаждал вдаль,
Под серенаду липких пустырей.
 
 
Заплаканные витражи, асфальт
И череда бессмысленных огней;
Бесстыдно прямо в душу мне глядят
Напудренные лица пустырей
 

********

 
Побыть одной среди густой толпы,
Застыть на миг в её кипящем теле.
Как неприглядно все обнажены
Черты её и язвы рдеют…
 
 
И думы каждого так смрадны и пусты,
Срослись единой цепью отчужденья.
Безликий рой– песочные часы,
Что нищий, что король– забвенье.
 
 
Шипя и извиваясь по пути,
Стекает ток, всё гуще, всё смелее.
Бездомные, пропащие мечты,
Холодные, гранитные аллеи…
 
 
Одной болезнью все заражены
На паперти у безвременья.
Застыть на миг среди густой толпы,
В ней разглядеть своё же отраженье…
 

*********

 
Белое брюхо неба
Распорото синим – синим,
Надорвано и изрыто
Тоскою необъяснимой.
 
 
Безжалостно, безошибочно:
Печать властной рукою,
Клеймо благодати Божьей;
Нет для тебя покоя
 
 
И нет для тебя прощенья,
Ни слабостей, ни ошибок,
Зови за собой племя,
Греховное, человечье,
 
 
Топи своими слезами
Наше несовершенство,
Заплутавших душ наших раны
Лазурью залечивай,
 
 
В наш мир серо – черный
Ворвись палитрою смыслов,
Нам нужно скорей пробудиться
От этой искусственной жизни!..
 

*******

 
Прохожий совсем один
В такую слякоть
Среди воя машин
Все спешат куда – то
 
 
И ты шёл бы домой
Пить чай горячий,
Мост дрожит под тобой,
Бессловесный, незрячий.
 
 
Без борьбы, без причин
Прохожий в берете
Ты стоишь здесь один,
А вокруг – ветер.
 
 
Волны дышат не в такт,
Беспокойно, неровно.
Человек слишком слаб,
Человек недостойный,
 
 
Чтоб дожить до седин,
Прекратить скитанья,
Без борьбы, без причин,
Без воспоминаний.
 
 
Вновь обрушится ночь,
Мост раскроет веки.
Чем тебе помочь,
Прохожий в берете?
 
 
В складках серых морщин,
В городских трактирах,
В отраженьях витрин
Ты идешь по миру
 
 
Как немой упрек,
Шрам на гладкой коже.
У излучин дорог
Наши крылья сложим.
 

****

 
Уж вечереет, мёд разлит
Хмельной и горький
И через край кирпичных плит
Летят осколки…
 
 
О, как обманчив этот яд,
Нектар как сладок,
Манящий, ворожащий взгляд
Портьерных складок…
 
 
Бокалы призрачных огней,
Как вы жестоки,
Мы с вами чувствуем острей,
Как одиноки.
 
 
И ярче звезд для нас горят,
Дурманят соты,
Вот, Данте, настоящий ад:
Кружить без срока,
 
 
Плутать меж каменных глазниц
Давно знакомых
И ждать, когда одна из них
Вдруг станет Домом…
 

**********

 
Я так боюсь – настанет день уйти,
Сказать прощай надеждам и стремленьям,
Последний лист оставить позади
Невыразимо страшного мученья
 
 
Оставить след, и в жуткой наготе
И равнодушии пустынных линий
Не разгадать заветные ключи
Живительной и острой рифмы,
 
 
Не подобрать мелодию на слух
Клокочущей и быстрой рифмы,
Забыть порывистые всплески рук,
Трепещущий над бездной крыльев.
 
 
Я так боюсь расстаться с волшебством,
С предчувствием рожденья слова,
Когда из тысячи других миров
Вдруг между строчек возникает новый…
 

**********

 
Дай мне напиться обреченностью своей!.
Как быстротечна и кратка
Жизнь утекает цепью дней,
Лишь намекнув на смысл, на знак.
 
 
О, как бесплодна эта ночь,
Пронзительность твоей красы,
Как жалок мой порыв немой
Бескрайность в буквах уместить,
 
 
И этот бесподобный миг
Не созерцать мне никогда,
Лишь в памяти он будет жить,
Что так на ложь падка.
 
 
Дай мне испить всю эту боль:
Как грани хрупки и тонки,
Я не боюсь твой взгляд в упор
Непостижимой пустоты.
 
 
Я не нарушу твой покой,
Как ты пленительно легка,
О ночь, твой глас живой
Дрожит на кончике пера…
 

Неловко как – то

Был конец марта… Капель бездарно плясала, без такта, без музыки… Грязные брызги летели из под колес проносящихся мимо автомобилей; капля, невпопад сорвавшаяся с крыши, неприятно холодно щекотала волосы на затылке; тускло, вяло, лениво, фальшиво, как сама эта весна, прыгало по окнам солнце, порой больно, неуклюже попадая в глаза…

Неслась серая, грязная толпа, шипя и извиваясь, испуская зловонный аромат своих дум, грез, влечений… И этот юный город, уже такой уставший, тяжелый и больной, не верил пенью весны, не верил солнцу, и вообще уже никому и ничему не хотел верить. Он просто очень устал и хотел, чтоб его оставили, наконец, в покое…

И пробудившаяся, но еще такая голая природа, вся эта грязь и слякоть, и эта нелепая весна, пришедшая непонятно откуда и зачем, мучила…

Прохожие брезгливо ежились и спешили домой, чтоб там, за своими желтоглазыми окнами, сбросить грязную обувь и плащ и напиться горячего чая или еще зачем‑нибудь, но все куда‑то спешили…

Она не знала, куда и зачем неслась толпа, она помнила только одно: что ей‑то спешить некуда и что эта весна не её, и что, скорее всего, не будет больше её весны, и что вообще больше ничего не будет. Никогда.

Да, да, и самым страшным было именно это слово: никогда. Словно крик в пустоту, зияющую, бессонную, глухую ночь, когда нет надежды на рассвет, когда точно знаешь, что нечего ждать, не на что надеяться, и всё же никак не можешь смириться и упрямо веришь в пресловутое завтра. И что там, в этом таинственном завтра, конечно, не знаешь, но веришь, безудержно, страстно, испепеляюще веришь…

Это было самое трудное– потушить лампадку и смириться, покойно почивая в вечной ночи. Усмирить клокочущие нервы и душу, неустанно ищущую, стремящуюся куда‑то.

Она шла, стянутая поясом своего терракотового плаща, крепко поджав губы, со скрещенными на груди руками, жадно глядела вокруг и искала ответ. Но ответа не было не в пестрых витринах, не в молоке неба, не в мелькающих лицах, не в грязной каше под ногами. Ответа не было, а, тем не менее, нужно было что‑то решать. Она теперь точно знала, что всё было зря, эта никчемная, скверная, пустая жизнь (которую какой‑то глупый поэт назвал «сиянием рассветов и закатов», будто и не жил), что ей уже перевалило за N, и что ещё так долго до конца, и что нет сил ждать этого конца, и что непременно нужно что‑то решать.

Да, именно, нужно что‑то решать, хоть что‑нибудь. Неважно что, неважно как, важно только, что решать нужно сегодня, сейчас. Сейчас или никогда. Вот это самое трудное, решиться что‑то сделать. Ну, например, шаг вперед, шаг, который изменит всё. Только один шаг. Потом всё само пойдет, только бы решиться. Но что же это?! Ведь были же силы, совершенно точно были силы, чистым прохладным ключом бьющие, и мысли, и мечты… О, да, мечты!.. И всё казалось так просто. А что теперь?…

С детства мечтала быть актрисой, танцовщицей и еще Бог знает, кем. Мечтала о цветах, поклонниках и духах, как у тети Мэри и Париже. Мечтала быть надменной и независимой; мечтала, что женщины будут умирать от зависти, а мужчины посвящать ей стихи.

Мечтала писать картины маслом, никогда не красится, одеваться в черное, жить в башне и слыть «синим чулком». Мечтала умереть в бедности и о том, как будут кусать локти все эти несчастные, когда поймут, кого потеряли.

Мечтала носить очки, сделать невиданное открытие в науке и погибнуть, покоряя неизведанные земли.

Мечтала о страстной любви и погибели бессмертной души своей во имя её, мечтала о соперницах, кинжалах и замках.

Мечтала о тихом смирении и безропотном, подлинном служении Богу.

Мечтала стать гонщицей, выиграть все кубки и быть дерзкой и бесстрашной, и слыть разбойницей или даже развратницей.

Мечтала выйти замуж за крота из сказки и жить в доме с приведениями, и принимать гостей, и быть гордой и учтивой, слыть педанткой, сыпать деньгами, покупая всё самое дорогое и самое бесполезное, и спасать голодающих детей в Африке, и еще открыть приют для бездомных животных…

Мечтала, мечтала, мечтала… И всё, кажется, шло, как должно. В школе ходила в театральный кружок, занималась танцами и рисовала в альбоме. Даже пописывала стихи. С манерами и французским что‑то не ладилось: то ли школа была далеко от дома, то ли преподаватель заболел. Библию не читала, ждала. Ведь это не так‑то просто: подготовиться, решиться надо. Водительские права так и не получила: как‑то неловко всё, в городе пробки, куда быстрее на метро, да и как‑то… в общем, неловко. В походы ходила с классом, правда по горам не решалась ходить– вдруг, сорвется, а ведь столько еще успеть нужно. Жизнь, ведь это только кажется, что нам принадлежит, а ведь в самом‑то деле она вечности принадлежит, и рисковать ею мы права‑то не имеем.

Время поступать пришло… В Театральный как‑то боязно (знаем мы, как туда поступают), потом еще с полным багажом разочарований по жизни плестись. Да и родители отговаривали, мол, эта профессия несерьезная, а нужно, чтоб кусок хлеба верный был.

С танцами то же, да и неловко всё: родители вовремя не отдали, теперь поздно уже. Рисовать времени как‑то не было, всё учеба. Да и что рисовать‑то?! Здесь сюжет нужен!

За крота из сказки замуж не вышла. Всё ждала. Не дождалась. Теперь дома ждет бывший одноклассник. Хороший, родителям нравится, инженер. Судьба, видно, такая.

И всё будто бы нормально. Нормально… и откуда взялось это слово? Кто знает эту норму? А ведь все стремятся к ней, чтоб потом сказать кому‑то: всё нормально. И быть, как все, и плестись несмотря ни на что вперед, чтоб не выбиться из ритма толпы, чтоб как все затеряться в этом кипящем котле из потерянных судеб, из позабытых имен и недоплаканных грез.

Но как же вышло так?! Ведь, кажется, так близко всё было, вот, вот, кажется, один шаг и она, мечта заветная, вот и силуэт её жемчужный; вот, кажется, только один шаг. Лишь кажется всё. Что‑то побеждает и тянет руки вниз, и нет сил, и мечта уходит, а вместе с ней что‑то большее, неизмеримо более важное, быть может, жизнь…

И вновь весна… сколько раз пробуждалась природа и вместе с ней эта глупая, слепая вера в рассвет. А за окном ночь, непроглядная, бесконечная, давящая…

И всё же нужно что‑то решать, хоть что‑нибудь. А всё никак, не до того, что ли, всё некогда, всё подготовиться надо, подумать, собраться силами, наконец. А теперь уж нет сил больше ни мечтать, ни верить в мечту свою. Бездомная она, нет ей пристанища, скитается она, бедная, сил уж нет… Потухла лампада надежды, будто и не было ничего: ни грез, ни стремлений, ни веры…

Хоть шаг один сделать, последний. Переступить черту и победить себя и властвовать; а там – новая жизнь, другая. Не будет сомнений, и этих глупых грез, ничего не будет, только один шаг…

Вода, небось, холодная…плещется. Найдут только тело, всё синее, в мути этой и желчи; только тело, без тени жизни… зачем было всё?! Эта жизнь, «сиянье рассветов и закатов» – зачем?!

Нет смысла в пути! А если все‑таки есть?! Вот и люди живут же, спешат куда‑то… должен же быть смысл, цель?! Кануть в воду, забыться, похоронить мечты свои заблудшие в воде этой серой… А можно ли?! Кто судья жизней наших? Возможно ль кануть в лета, вот так, без смысла, без цели? Нет, не то, всё не то… Что же это, Господи?! Неловко как‑то…