Текст книги "Личная жизнь шпиона. Книга первая"

Глава 21

Первую половину дня Алексей Разин, как обычно, пытался отвязаться от наружного наблюдения. Он спускался в метро, поднимался наверх, стоял в очереди за мясными консервами, ездил на автобусе и снова спускался в метро, чтобы в час дня оказаться в районе Арбата, где два дня назад оставил свою машину. Он сел за руль и отправился на Цветной бульвар. Неподалеку от цирка нашел удобный двор, вылез и отправился на прогулку.

Побродив по улицам, зашел в кафе, постоял возле прилавка с готовыми блюдами, запоздало вспомнив, что сегодня четверг, рыбный день, когда в московском общепите ничего мясного не готовят. Поэтому и посетителей немного. Он поставил на поднос тарелку с жареным минтаем и картофельным пюре, стакан яблочного сока и занял столик в углу, сев лицом к двери. До встречи оставалось десять минут.

Сегодня предстояло познакомиться с Войтехом Вишневским, который должен будет выполнять его поручения и поддерживать связь со Стивеном Платтом. В час тридцать в кафе вошел мужчина лет тридцати в коротком сером пальто. Высокий лоб с ранними залысинами, русые волосы ежиком, плотно сжатые губы. Парень с первого же взгляда определил человека, который его ждал. Выбрал какое-то блюдо, поставил на поднос и пробил в кассе чек. Он подошел к столику, спросил, свободно ли место.

Разин допил сок и сказал:

– Как закончите, выходите на улицу и налево, по этой стороне. Второй поворот во двор. Я буду в бежевой «волге».

Платт говорил, что уже давал этому парню ответственные поручения, на него можно положиться. Конечно, будь в запасе побольше времени и возможностей, Войтеха хорошо бы проверить, но времени слишком мало. Кроме того, нельзя во всем сомневаться, всех подозревать, – иначе с ума сойдешь.

Разин сидел в машине и видел, как через арку во двор вошел Войтех. Он сел на заднее сидение за водителем и, достав из кармана кепку, надел ее.

– Здравствуйте, Алексей Павлович, – сказал он.

– Привет, Войтех, – отозвался Разин. – Рад вас видеть. Давайте немного покатаемся, чтобы не стоять на месте. И поболтаем заодно.

Войтех Вишневский родился в Москве, по матери поляк. Имеет польское гражданство, в Москве ходил в школу, окончил институт связи, получил специальность радиоинженера, последние восемь лет работает в польском торгпредстве, ведает там телефонной и телеграфной связью с Варшавой. Женат на русской женщине, имеет ребенка шести лет. Живет в кооперативной квартире в районе Сокола. Два-три раза в год бывает за границей, у него открытая виза в Польшу.

Разин выехал из двора на улицу.

– Ну что, вы готовы поработать? – спросил он.

– Называйте меня на «ты», мне так привычнее, – ответил Войтех. – Да, я готов. Правда, немного волновался перед встречей. Не мог ночью заснуть. Но не беда… Неделю назад я отправил жену и ребенка к матери в Варшаву. Это поможет мне. Ну, хотя бы за них не буду волноваться.

– Ты правильно сделал, что отправил семью к маме.

– По поводу связи вот что. Я повторю то, что вы уже знаете. А вы проверяйте. На всякий случай, чтобы не было нестыковок. Итак, все срочные сообщения я могу передавать в Варшаву по телефону. Ну, спустя примерно шесть-десять часов после того, как получу их. Из Варшавы в течении двух-трех часов все передадут нашему общему знакомому. Шифрованные сообщения записывайте на бумаге. Для этого пользуйтесь двумя почтовыми ящиками, которые вам известны. Звоните по телефону, предупреждайте меня о том, из какого ящика забирать сообщение. И как вы отправили письмо. Сами бросили в ящик или по почте.

– А если срочно?

– Если шифровка срочная, звоните. Скажите пару слов и положите трубку. Через два часа после звонка встречаемся в ГУМе на первом этаже на первой линии. Если я не пришел, значит, встреча откладывается на час. Если я снова не пришел, приходите еще через час. Мой телефон надежный. Если он будет занят, пользуйтесь резервным номером. Я ничего не перепутал?

– Все правильно, – кивнул Разин. – А если у меня какой-то разговор или поручение, тогда встречаться в том же кафе, где сегодня. Я позвоню, скажу про кафе. Вы будете на месте через два часа.

– Наш друг просил передать вам кое-что, – Войтех вытащил из внутреннего кармана два плотных конверта из толстой бумаги и положил их на переднее пассажирское сидение. – Тут пятнадцать тысяч рублями и две тысячи долларов. Он сказал, если еще понадобятся, сообщите, он передаст. И еще: если что-то нужно, обращайтесь. Я могу достать машину, могу снять квартиру.

– Начинай искать. Еще парочка съемных квартир не помешает. Составь короткий список адресов. В расходах не стесняйся. Плати без торга.

– Все, информации больше нет, – улыбнулся Войтех. – Высадите меня после дальнего перекрестка. Я на автобусе отсюда до работы доберусь.

– Что ж, сообщение для нашего друга я напишу сегодня, через два дня можешь забрать письмо из первого почтового ящика. Ничего срочного. Передавай обычным способом.

Разин остановил машину через сто метров, проводил взглядом Войтеха, спешащего к остановке, и подумал, что еще одна машина не помешает, но замыкать много заданий на одном человеке нельзя. Войтех обеспечивает связь, это уже очень много.

* * *

В письме, которое Разин бросил в ящик, он сообщал Платту, что встреча с хранителем архива состоялась. Гриценко требует за бумаги двадцать тысяч долларов. Он утверждает, что, как и раньше, работает в Министерстве внешней торговли, но временно отстранен от заграничных командировок из-за развода с женой. В ближайшее время зарубежные командировки якобы возобновятся. Однако, как удалось выяснить, из Внешторга Гриценко был уволен около года назад за растрату, уже не первую. Его запросто могли под суд отдать, но не стали раздувать скандал.

Брак Гриценко не расторгал, но проживает отдельно от супруги. Сейчас он числится консультантом при комиссионном магазине, где торгуют антиквариатом. Занимается скупкой и перепродажей икон и других церковных ценностей. Вероятно, как и большинство торговцев черного рынка, находится в разработке КГБ.

Что касается эксперта по иконам Нины Карповой. Так и есть: она скончалась от онкологического заболевания. Последнее время проживала в Серпухове. Переехала туда, чтобы ухаживать за внуком. Разин побывал в Серпухове и, назвавшись бывшим сослуживцем Карповой, встретился с ее сыном Ильей, который заведует крупным продовольственным складом. Карпов сказал, что мать вела какие-то записи в толстых тетрадях и на отдельных карточках, вроде библиотечных. Однако, где находятся записи, остались они целы или пропали, не знает. Сын, возможно, просто не хотел откровенничать с чужим человеком.

Возможности снова встретиться с сыном Карповой у Разина пока что нет.

* * *

На следующее утро Алексей Разин, уже одетый, сидел на кухне, допивая чай, и думал, куда бы отправиться с фирменной коробкой, хранившей в себе большой и красивый магнитофон «Панасоник», чтобы выручить за него, желательно сегодня же, не меньше пяти с половиной сотен. Расходов прибавилось, деньги теперь были нужны постоянно, а рублевая зарплата, без валютной добавки, которую начисляли в заграничных командировках, уходила, как вода сквозь пальцы. И вот пора снова ехать в комиссионный в сопровождении оперативников, никуда от них не денешься.

Разин поднялся их-за стола, подхватил коробку. Внизу у подъезда томилась, словно именно его ждала, общественница Варвара Степановна и ее новая подруга, женщина неопределенных лет в красном плаще, вселившаяся недавно в квартиру на верхнем этаже. Погода была пасмурная, но женщины вылезли чуть свет и, как заведено, будут стоять еще долго. Он поздоровался, открыл машину, поставил на заднее сидение коробку.

– Что-то вы сегодня рано, – сказала Варвара Ивановна. – Далеко собрались?

Разин принял подачу:

– По делам, конечно же.

Женщины весело переглянулись.

– Я думала, вы в гости с утра пораньше, – Варвара понимала юмор, и сама шутить умела. – Ну, значит, ошиблась. А то хотела вам выговор сделать.

– Да вы уж прошлый раз делали выговор.

Не дожидаясь новых вопросов, он сел в машину и уехал. Следом увязались две машины с оперативниками, сегодня они составят донесение, что Разин толкался в комиссионках и снова что-то продавал.

Комиссионных магазинов, где принимали импортную аудиоаппаратуру, по пальцем сосчитать, самый большой на Площади Восстания, рядом с американским посольством, но там слишком много товара, приемщики вертят носом и занижают цену. А лучшая аппаратура с хорошей скидной уходит своим людям.

Есть и другие комиссионки, поменьше, победнее. Но там свои фокусы. Товар, может быть, и попадет в торговый зал, его поставят на дальнюю полку в самый темный угол, вдалеке от любопытных взглядов. Магнитофон простоит некоторое время, дня два-три, а потом исчезнет. Без ведома Разина с «Панасоника» сбросят полцены, перепродадут местным спекулянтам, а бывшему владельцу насчитают от силы рублей триста пятьдесят, и с них еще выдерут комиссионный сбор.

Разин решил ехать на Площадь Восстания. Если повезет, он договорится с оценщиком-товароведом, сбросит цену и получит наличные. Перекупщики вокруг комиссионки стоят пачками, но самому связываться с ними рискованно, можно попасть под милицейскую облаву. Тогда придется провести весь день в отделении и лишиться «Панасоника». Милиционеры отправят телегу на работу: гражданин Разин спекулировал импортной техникой с целью незаконного обогащения, просим разобраться и дать ответ.

Нет, до собрания и выговора по партийной линии, конечно, не допустят. Собственно, в конторе мало кто знает Разина в лицо, да и сама идея проработать на собрании человека, задействованного в секретных операциях за границей, кажется нелепой. Но оставить без внимания милицейскую бумагу тоже не нельзя, – перед законом все равны. Поэтому на словах, как бы по-дружески, ему укажут, что и как, сделают запись в личном деле, подшив туда милицейский протокол.

Но и это еще не конец. В отделение милиции по месту жительства придет другая телега, его вызовут на собеседование, и на простых примерах объяснят, что такое хорошо, и что такое плохо. Придется заплатить штраф. На первый раз – это все.

* * *

Он остановил машину в ста метрах от магазина, ближе места не было. Вытащил коробку и сразу попал на прицел нескольким гражданам, которые выбрали серенький денек, чтобы скоротать время, гуляя вокруг комиссионки. Навстречу заспешил один из перекупщиков, ухватил за рукав, побежал рядом, спросил, в каком состоянии техника и можно ли на нее взглянуть. Этот вопрос, пока он вошел в магазин и добрался до приемки, ему задали еще раз двадцать.

Очередь оказалась маленькой, всего три человека. Приемщик-товаровед «Панасоник» осматривал медленно, с любовью и знанием дела. Модель не самая новая, но ходовая, приличный звук, система шумоподавления и еще много чего.

– Себе не возьму, но могу поставить пять сотен, – сказал приемщик, закончив осмотр. – Минус комиссионные. Сейчас много привозят из Европы. У нас все полки забиты. Пройдите в зал. И сами убедитесь.

– Слушайте, в торговом зале чиненная аппаратура. Не поймешь, чья. А я приношу в коробке, с чеком. Давай так: мне на руки пятьсот пятьдесят без квитанций. И по рукам.

После небольшого торга приемщик поднял цену на четвертной, но дальше уперся. Разин забрал коробку, хорошо зная, что будет дальше. Снова набросятся жучки, которых здесь целое стадо. Что ж, придется рискнуть. Не тащиться же с этой коробкой на Арбат.

Магнитофон достался дядьке лет сорока пяти, этакой серой личности в потертом пальтеце и кепке. Встретишь такого и не догадаешься, какие деньги он прячет за пазухой. Проверяли магнитофон в машине перекупщика, поторговались, Разин получил шестьсот двадцать пять рублей и остался доволен.

Глава 22

Рабочий день доцента кафедры экономики Московского государственного университета Романа Грекова затянулся. После лекции он провел внеплановый семинар на тему «экономика развитого социализма, от победы к победе», а когда учебные часы подошли к концу, начальница четвертого курса, очаровательная Зоя, попросила принять зачеты за прошлый семестр у отстающих студентов. Греков позвал двоечников в ту же аудиторию, где был семинар, раздал билеты и выделил на подготовку двадцать минут.

Первой была Рая Иванова, одетая по моде красивая девица, тайно влюбленная в Грекова, впрочем, он знал об этом чувстве, но не поощрял его, романы со студентками многим хорошим людям сломали жизнь. Он слушал ответ Раи и бездумно кивал головой. Он думал, что студенты перегружены информацией, бесполезной, которой в жизни никогда не найдут применения, им надо изучить научный атеизм, диалектический материализм, за ним исторический материализм и, наконец, надо залезть на самую высокую вершину маразма, – овладеть научным коммунизмом. Поэтому экономику никто не знает, на нее почти не остается учебных часов.

Рая отвечала по-детски беспомощно, с трудом подбирая слова. Он махнул рукой, мол, хватит, открыл зачетку, расписался и подарил Рае свою фирменную улыбку. Девушка, не своя от счастья, улетела. Он с тоской и отвращением взглянул на двух оставшихся парней, похожих на неандертальцев, но тут вошла начальница курса Зоя, сказала на ухо, что на кафедре ждет какой-то посетитель, видный мужчина, он сказал, что Роман Сергеевич нужен срочно, по важному делу.

Греков, взволнованный и немного напуганный, сказал двоечникам, что у них сегодня счастливый день и расписался в зачетках. Тесным коридором, забитым студентами, он дошагал до кафедры, еще издали угадав в незнакомом мужчине человека, способного доставить всем окружающим и, в частности ему, Грекову, серьезные неприятности.

Мужчина назвался Виктором Орловым, взял его под локоть, повел на лестницу, раскрыл красную книжечку и сказал, что надо будет проехать кое-куда и поговорить один на один, без протокола и свидетелей. Стараясь не показать испуга, Греков подумал, что сейчас ему надо выиграть время, чтобы кое-то предпринять, нужно всего лишь несколько часов, до завтрашнего утра. Мысленно он допускал, что милиция может им заинтересоваться. Случись какая-то неприятность, наверное, его вызовут в ближайшее отделение или даже на Петровку 38 повесткой. А эта повестка даст время, сутки, двое и даже больше. Он готовился к встрече с милиционерами, прикидывая вопросы и варианты ответов, но визита на кафедру офицере КГБ не ожидал. Он улыбнулся той улыбкой честного парня, которая нравится всем, и мужчинам, и особенно женщинам, посмотрел на часы и сказал:

– Я с удовольствием. Но сегодня полный цейтнот. Дела на кафедре, а потом до позднего вечера индивидуальные занятия. Люди приедут издалека. Из области. Давайте отложим? Завтра я ваш в любое время. Хоть с утра, хоть вечером.

– Давайте не будем спорить, – нахмурился Орлов. – Мы теряем время.

Греков попросил минуточку, убежал на кафедру предупредить, что уходит. Он вошел в комнату, открыл портфель, решая, можно ли сделать один короткий звонок. Телефонный аппарат на столе у окна, там пересказывают друг другу сплетни две кошелки, они все услышат, а это все равно что гэбэшник услышит. Греков взял из стенного шкафа черный кожаный плащ, который не рисковал оставлять в гардеробе внизу, вещь дорогая, редкостная, таких в Москве по пальцам сосчитать. Он схватил записную книжку и сунул ее в мусорную корзину, под рваные бумажки, от книжки надо было давно избавиться, он и так все телефоны на память знает.

Пока спускались вниз, Греков стал многословно объяснять, что сегодня он на машине, быстро довезет, куда надо. Но ехать пришлось не на его новенькой «ладе», а на казенной прокуренной «волге», и не на площадь Дзержинского, а почему-то в отделение милиции, расположенное в районе Лефортово, на старой кривой улице, местами вымощенной булыжником. Тротуары были узкими, по путям гремел трамвай.

Грекову сказали ждать, оставили его в дежурной части отделения напротив клетки для задержанных граждан. За решеткой сидел неопределенных лет мужчина с кривым носом, синей, опухшей от побоев физиономией, и забинтованной головой. На несвежей повязке проступали бурые пятна, цветом похожие на ржавчину, один рукав пальто был вырван. Иногда человек хватался за голову, стонал и просил глоток воды. Справа за стеклом дремал молодой милиционер, играло радио и шипела коротковолновая рация. Минуты текли медленно, Греков смотрел на часы и думал, что гэбэшник спешил, машину гнал так, будто на пожар опаздывал, а теперь, ничего не объяснив, куда-то пропал.

Спустя время милиционеры привели и заткнули в клетку еще двух задержанных, один, совершенно пьяный, лег на пол и захрапел. Второй оказался полным психом, руками показывал неприличные вещи, и грозил кулаком. Время от времени псих курил и кидал горящие окурки в Грекова, приходилось все время быть наготове и уворачиваться, иначе окурок, не дай бог, мог прожечь кожаный плащ. За окном темнело, раненый человек в разорванном пальто просил воды, милиционер дремал за стеклом. Томимый недобрыми предчувствиями, Греков весь извелся, устал так, будто мешки таскал.

На ночь глядя появился Орлов, но не задал никаких вопросов, приказал садиться в машину и повез темными безлюдными улицами неизвестно куда.

* * *

Машина остановилась во дворе старинного каменного дома, вошли в подъезд, спустились в полуподвал. Дверь квартиры открыл какой-то мужчина. По коридору прошли в большую комнату. Греков уже устал волноваться, справился со страхом и сказал себе, что надо потерпеть и пройти через все это. Если бы его хотели задержать, то давно уже посадили в камеру, а потом продержали без допросов дня три-четыре, дожидаясь, когда он сломается и сам захочет что-нибудь рассказать. Значит, у гэбэшников нет ничего, только какие-то подозрения, непроверенные догадки, – и на этом остановка. Они давят на него, ожидая, когда он дрогнет.

В комнате было жарко, плавал табачный дым, у стены стоял конторский шкаф, посередине письменный стол с лампой, рядом стул, в полумраке терялись другие предметы интерьера. В углу сидел здоровенный мужчина, похожий на уголовника, и листал засаленную книжонку, на скуле и шее красноватый глубокий шрам. Греков снял плащ, сложив вчетверо, пристроил на коленях и опустился на шаткий стул. Орлов открыл папку, вытянул чистый бланк протокола, попросил у Грекова паспорт. Затем объяснил, что КГБ интересуют некоторые подробности жизни и быта гражданки Татьяны Разиной, увы, покойной. Поэтому оперативники опрашивают ее родственников и знакомых, сегодня очередь дошла до уважаемого Романа Сергеевича.

– В паспорте указано, что вы состоите в разводе, – сказал Орлов. – Сын уже взрослый. По какой причине развелись?

– Ну, характеры разные.

– Сын чем занимается?

– Студент, в МГИМО учится. На дипломата.

– Ого. Вы ведь тоже в МГИМО преподаете?

– Ну, это громко сказано. У меня там всего пару лекций в неделю. Я, в основном, в МГУ.

– Вы были знакомы с Разиной?

– Да, да, конечно. Ну, в определенном смысле. Мы не были друзьями, но перезванивались, общались. Да, общались иногда, изредка. Ужас какой. Не верится, что ее больше нет.

– Где, когда, при каких обстоятельствах познакомились?

– Ну, на вечеринке, – Греков бросил взгляд на наручные часы, допрос начался в восемь сорок. – В ресторане «Арбат» на Калининском проспекте. Подруга покойной Татьяны Федоровны отмечала день рождения.

– Давайте ближе к делу.

– Так вот, Игнатова собрала хорошую компанию, было весело. Оркестр, танцы до ночи. Там мы и познакомились, чуть больше года назад. А кажется, что давно.

– Вас кто-то представил или вы проявили личную инициативу?

– Нет, никакой инициативы, – Греков отметил, что волнение почти прошло, он отвечает уверенно, хотя гэбэшники сделали все, чтобы его напугать. – Какая уж инициатива… Мы сидели рядом, за одним столом. Случайно все вышло. Кажется, я попросил соль передать, а она немного рассыпала. Я сказал, что примета плохая. И завертелся разговор. Можно вопрос? Вы уголовное дело завели?

– Роман Сергеевич, давайте так. Чтобы сэкономить время, спрашивать буду я один. Не возражаете? Кстати, кожаный плащ у вас красивый. Сейчас такой не достанешь. Ни за какие деньги.

– Сейчас нет, – Греков покачал головой и мысленно выругал себя, что пришел на работу в шикарном плаще, хотя уже тепло, надо было надеть болоньевую куртку. – Сейчас с этим трудно… Ну, с товарами для народа. Конечно, трудности временные. Тут понимать надо. Все-таки у нас не капитализм. Слава богу.

– А где вы его достали?

Простой вопрос поставил Грекова в тупик:

– У Разиной купил. У нас с ее мужем один размер. Я спросил ее, нет ли чего на продажу. А она говорит, что у мужа тут кожаный плащ пылится. Ну, болтается на вешалке. Он купил где-то за границей, а не носит. Муж у нее нормальный мужчина. Ну, без предрассудков.

– Без предрассудков? – переспросил Орлов. – Значит, вы знакомы с Разиным, если делаете такие выводы? Что он без предрассудков.

Стало ясно, что Греков, хоть и контролировал каждое слово, все-таки сболтнул лишнего, теперь надо дать задний ход, но как… Он поправил плащ, лежавший на коленях. Почему-то в эту минуту стало совсем тихо, слышно, как шуршат страницы, это человек в углу листал книжку. Греков обернулся, в углу никого, человек неслышно переставил стул, и теперь сидел прямо за спиной, в шаге от него.

– Не знаком, к сожалению, – сказал Греков изменившимся голосом. – Случая не было познакомиться. Таня, то есть Татьяна Федоровна рассказывала, ну, что муж ее человек компанейский, свойский. А плащ вроде как ненужный оказался. Я сразу деньги отдал. У меня тогда были деньги, за уроки получил. Частным образом.

Греков сглотнул слюну и поправил галстук. Лицо Орлова сделалось напряженным, неподвижным, казалось, он сейчас подойдет и даст кулаком по лицу или сделает такое, о чем лучше не думать. Может быть, не он, а этот уголовник со шрамом накинет сзади удавку и… Иначе, чего он стул передвинул. Греков испугался тишины и своих мыслей, откашлялся и сказал:

– Я не думал, что это против закона, – вещи покупать.

– У вас есть расписка, что деньги за вещь заплачены?

– Была где-то дома, – бездумно соврал Греков. – Но вряд ли сохранилась.

– В таком случае кожаный плащ придется оставить здесь.

– Здесь? – переспросил Греков, не веря собственным ушам. – Но я же…

Плащ отберут, – от этой мысли душа похолодела. Греков подумал, что многие подробности его товарно-денежных отношений с Разиной уже известны гэбэшникам, не случайно же они к плащу прицепились. Рассказать могла эта сучка Игнатова. Не надо обыска дожидаться, лучше завтра же перевести дорогие вещи и аппаратуру в квартиру матери, хотя нет, там тоже обыск могут сделать, и найдут. Надо к тестю Ивану Семеновичу. И вещи, и аппаратуру, и деньги.

Сзади запыхтел здоровяк со шрамом, подошел, со словом «разрешите» вырвал кожаный плащ из рук Грекова и куда-то унес. Наверняка завтра же его продадут, одну часть денег поделят и в сберкассу положат, остальные пропьют. Орлов постучал ручкой по столу и сказал:

– Попробуйте все-таки найти расписку. И много вы у Разиной вещей приобрели?

– Ну, что-то купил, по мелочи. Рубашки какие-то, обувь. Ничего такого.

– Вспомните все и составьте список. Это ваше домашнее задание. Итак, где вы общались с Разиной? На ее квартире или у вас?

– Все не упомнишь. Когда, где…

* * *

Допрос закончился глубоко за полночь, Греков поднялся наверх по истертым крутым ступеням, через какие-то темные дворы выбрался на улицу, пустую, с редкими фонарями. Окликнул женщину, бредущую куда-то, хотел спросить, в какой стороне ближняя станция метро. Но женщина, обернувшись, сначала ускорила шаг, потом побежала и пропала в темноте. Больше прохожих не попадалось, Греков шагал быстро, стараясь согреться, но это мало помогало.

Его знобило даже не от ночного холода, достающего до костей, а от этой унизительной пугающей процедуры под названием «дача показаний», от перспективы, что эта встреча с оперативниками наверняка не последняя, будут и другие, сначала его притянут как свидетеля, из свидетеля он дозреет до подозреваемого, а там уж можно будет сушить сухари и запасаться махоркой. Пейзаж не менялся, по этой стороне улицы попадались сплошь старые покосившиеся дома с темными окнами и без номеров, наверняка жильцов давно выселили, в трущобах поселились бомжи, которым надо как-то существовать. Грабить припозднившихся прохожих, например.

Он услышал за спиной дальний гул автомобиля, вышел с тротуара на мостовую и замахал руками. Притормозил частник на «москвиче», Греков назвал пожилому водителю адрес, обещал хорошо заплатить, чуть не прослезился от счастья, услышав «садись».

* * *

Вернувшись домой, он потоптался в прихожей, вошел в спальню, на ходу снимая костюм. Квартира была просторной, он выменял ее на стандартную двушку в спальном районе и щедрую доплату, а потом обставил импортной мебелью. Когда занимаешь в обществе весьма завидное место, нельзя жить на помойке, где-то на выселках, надо соответствовать, – этом правилу Греков следовал всегда и во всем, даже в мелочах. У сына не было ключей от отцовских хором, Максиму он через знакомых снимал за сто двадцать рублей небольшую однокомнатную квартиру, это устраивало и отца, и сына. Греков зажег свет, сел на край кровати и перевел дух.

Немного успокоившись, вошел в кухню и тут вспомнил, что дома хранится вторая записная книжка, от который хорошо бы избавиться прямо сейчас. Правда, в книжке не так просто разобраться, имена и телефоны зашифрованы, но береженого бог бережет. В большой комнате он долго копался в ящиках финской стенки и слышал, как в кухне свистит чайник. Не отрываясь на пустяки, заглянул в бар, в секретер, залез в верхнее отделение. И тут понял, что вещи лежат не так, как он оставил. Это открытие оглушило, словно удар табуреткой по голове.

По второму кругу он стал копаться в ящиках, уже точно зная, что записной книжки не найдет. Пока его мурыжили в отделении милиции и допрашивали в подвале без адреса, здесь, в его квартире, побывали гости, которые обыскали каждый уголок, эти люди – не воры, они гораздо хуже, вреднее и опаснее. Они взяли только записную книжку. Он вспомнил, что хранил дома четыре купюры по пятьдесят долларов. Слыша свист чайника из кухни, он снова залез на стул, взял с верхней полки томик рассказов Тургенева. Деньги на месте.

Вернувшись на кухню, он выключил чайник, который почти выкипел, положил купюры перед собой на стол, не зная, что с ними теперь делать. Разумеется, во время негласного обыска комитетчики деньги нашли. Он знал, что оперативники всегда книги просматривают, ни одной не пропускают. Сегодня они не спешили, у них было достаточно времени, чтобы найти злосчастные доллары. Будь обыск законным, только на основании этих, найденных в доме купюр, ему могли бы устроить веселую жизнь, – запросто накрутили бы лет пять, а то и десять колонии. Но, надо думать, его, человека с положением, к уголовной не привлекут, он все-таки не фарцовщик и не валютчик из подворотни.

Если здесь проведут настоящий официальный допрос с протоколами и понятыми, первым делом обязательно спросят, есть ли в доме валюта. А он ответит, что нет, к тому времени доллары будут перепрятаны. Но тогда гэбисты поймут, что он лжет… Черт, проклятье.

Лучше всего оставить их там, где прятал. Во время обыска он пояснит, что доллары остались с заграничной командировки. Но он же не был в Америке, только в европейских странах, тогда зачем же ему доллары? Друг дал на сохранение? На улице нашел и хотел сдать в КГБ, но боялся? Какие еще варианты… Покойная бабушка подарила? В денежно-вещевую лотерею выиграл? Купил билет за тридцать копеек, – и раз… Греков запутался в мыслях. Вернулся в комнату, сунул купюры в томик Тургенева, теперь трогать их в любом случае нельзя.

Он еще некоторое время сидел на кухне, смотрел в окно и думал, что завтра будет много дел. В квартире на Пятницкой улице, ключи от которой дала ему близкая женщина, лежит вполне приличная сумма в рублях. До той квартиры комитетчики наверняка не добрались и вряд ли доберутся. Но все равно, надо все забрать завтра же. Вот же морока…