Текст книги "Личная жизнь шпиона. Книга первая"

Глава 38

Игнатова спросила разрешения и закурила, чувствуя, что хмель никак не берет, что она до неприличия трезвая. Наверное, она не лучшая женщина на свете, но и не шлюха, и не может просто отдаться незнакомому мужчине, который ей неприятен, который противен, которого она боится.

– Тебе надо повышать уровень, поднимать планку, – Орлов поднял ладонь над головой, показывая, как высоко надо поднимать эту планку. – Со временем поймешь.

Она прикурила новую сигарету.

– Кстати, ты рассказываешь не все, что знаешь. – сказал Орлов. – Два дня я с тобой работал, три дня Горох, а в итоге…

– Что?

Показалось, что глаза Орлова вдруг стали ясными, будто он протрезвел.

– Ты встретила Алексея Разина на улице 25 лет Октября, в двух шагах от Красной площади. Он был с какой-то дамой, не очень симпатичной, ярко одетой. Ты удивилась, поскольку знала, что Разин должен быть не в Москве, а в Нью-Йорке. Его жена говорила, что мужа срочно вызвали на работу и сказали собираться. А он никуда не улетел. Или улетел, но вскоре вернулся с этой бабой. Ты проследила, куда пошла эта парочка. Оказывается, в гостиницу «Метрополь». Ты хотела войти вслед за ними, но не пустили. Так? Ну, рассказывай дальше.

Игнатова поставила стакан на стол, чувствуя, что рука задрожала. Это Роза Шор протрепалась, только она знала все подробности. Игнатова решила, что можно спастись, если сказать правду. Иначе этот тип сейчас изобьет до полусмерти, затем откроет окно и выкинет на мостовую.

– Я позвонила из телефона-автомата Тане, чтобы все проверить. Спросила, улетел ли Алексей. Да. Улетел. Вечером я приехала к одной знакомой женщине… Ну, точнее, к знакомому мужчине, он работал в управлении высотных зданий и гостиниц. Мы посидели у него в кабинете, когда рабочий день закончился. Короче, я его попросила узнать, проживает ли в гостинице «Москва» гражданин Разин. Этот мужчина удивился, он ведь был знаком с Алексеем и Таней. Ну, шапочно, здравствуй и до свидания. Но Алик спросил: почему Разин вдруг остановился в «Москве», дорогой гостинице для иностранцев. Он вышел, вернулся минут через десять и сказал, что Разин в гостинице не зарегистрирован. Но я же знала, что не ошиблась.

– Ну, и чего дальше?

– Мы с Таней все-таки старые подруги. Я долго не думала. На следующий день поехала к ней и все рассказала про Разина и его подружку, я не могла промолчать. Она ответила, что этого быть не может, что ошибка. И тогда я вспомнила, что как-то по секрету мне Таня сказала, что видела паспорт гражданина ФРГ, выписанный на Алексея. Ну, мы же сплетницы, друг другу все рассказываем… Таня вспомнила имя: Эрик Бергер. Короче, я снова набрала номер Погосяна. На работе его не оказалось, позвонила ему домой. Алик взял отгул и дома отдыхал, родственники жены приехали или что… Он был слегка датый. Я попросила его навести справки, живет ли в гостинице Эрик Бергер. Алик перезвонил через полчаса. Он сказал, что в «Москве» человек с такой фамилией не проживает, но… Он проживает в «Метрополе». И с Бергером его супруга, американка.

– И что дальше было?

– Наверно, не надо было Алику звонить, но так уж карты легли. Я говорила, что Таня знакома с Аликом. Он свой человек, иногда кое-что привозил из Армении. Ну, на продажу. Хорошие вещи. Чеканку привозил, обувь. И он сказал Тане правду. Если бы был трезвый, может, промолчал. Алик ведь хорошо понимал, о ком идет речь. Он понимал, кто живет в «Метрополе». Алик ушлый, он расколол этот орешек за секунду и все-таки сказал ей правду. Таня не пошла в «Метрополь», не стала унижаться. И правильно. Она даже не заплакала. Но на нее было жалко смотреть.

Игнатова замолчала, прикурила новую сигарету и сказала:

– Факт, что Разин жил в «Метрополе» семь дней в одном номере с этой вульгарной бабой, гражданкой Америки, его женой. Факт… Я разочаровалась в Алексее. Я считала, что он человек честный, нравственный. И не лезет в кровать ко всяким теткам. Господи… Он ведь партийный.

– Их брак дал трещину и все пошло-покатилось под горку?

– Покатилось и разбилось. Когда Алексей через пару месяцев появился, ну, якобы из командировки вернулся, Таня пыталась поговорить. Но вышел скандал… Подробностей я не знаю. Понимаете, Алексей сам виноват. Он врал, врал, совершил отвратительный поступок… Предал любовь Тани. Ему мало было таскаться там, в Америке, по низкосортным женщинам. Он сюда ее пригласил. Но главное: каким-то образом он заполучил паспорт на чужое имя, женился по этому паспорту, разъезжал по всему миру с сомнительной бабой. А когда его поймали, стал изворачиваться. Это противно, когда мужчина так себя ведет. После этого случая Таня изменилась.

– Она подавала на развод?

– Нет, она не смогла. Надо было сразу расстаться, но она все тянула, тянула… А он мотался по своим командировкам. И, я думаю, он там много женщин поменял. Я раньше вам об этом не рассказала. И напрасно. Ну, я подумала, что к Тане, к ее убийству, это не имеет отношения. Это другое, личное.

– Ну, хорошо, – сказал Орлов. – Татьяна Федоровна была готова отомстить мужу за измену. А теперь я хочу услышать его имя.

– Греков Роман Сергеевич. Доцент кафедры экономики МГУ. Слушайте, я не утверждаю, что он причастен к смерти Тани. Это интересный мужчина, умный. И к тому же в разводе. Я бы сама с ним завязала отношения. Они изредка встречались, когда Алексей пропадал. Это было взаимное чувство. И больше ничего. Теперь мне можно уйти?

– Можно, – кивнул Орлов. – Но не дальше этого дивана. Давай, стели кроватку. Кстати, с этой женщиной, с этой, как ты заметила, вульгарной бабой… У Разина ничего с ней не было. Никакого романа, никаких близких отношений. Ничего. Ты же умная. Наверное, ты догадалась, что это за паспорт, откуда он взялся. Догадалась, что Алексей работает не только в обществе Дружбы с зарубежными странами, но и еще где-то… В какой-то организации, под чужим именем…

– Конечно, я не дура. Я почти наверняка знала, что у Алексея есть и другая работа. Но эта женщина, которая выглядит старше Алексея. Этот брак уже женатого мужчины. Приезд в Москву под чужим именем. Все это за гранью здравого смысла. В голове до сих пор не умещается.

– Как тебе сказать, как объяснить… Эта женщина и была его работой. А остальные подробности знать необязательно. А теперь подумай хорошенько и скажи: ты хоть кому-то рассказывала эту историю? Делилась впечатлениями?

Игнатова молча помотала головой.

– Никому. Ни единой душе.

Она перевела дух, стало тоскливо и тошно. Она подняла бутылку, плеснула в стакан вина и выпила.

Орлов отпустил ее после полуночи, она вышла из переулка на пустую и темную Сретенку, не сразу сообразив, в каком направлении надо двигаться. Игнатова не чувствовала опьянения, только дикий первобытный страх. Расставаясь, Орлов сказал ей несколько слов, которые никогда не исчезнут из памяти. Он сказал: если когда-нибудь спьяну или не подумав, Игнатова расскажет кому-то эту историю, только заикнется про немецкое имя, чужой паспорт, вульгарную американку, то жизнь ее и, возможно, жизни самых близких и любимых людей, могут кончиться очень плохо и очень быстро. И некого тогда будет винить, кроме себя самой.

Оказавшись на Садовом кольце, быстро поймала такси. Она ехала домой, опасаясь, что прямо в машине ее вывернет наизнанку, не от выпитого вина, а от страха и отвратительного запаха. Казалась, что кожа пропиталась чужим липким потом, дешевым вином и копченой рыбой. Муж открыл дверь, она, бледная и слабая, сбросив плащ, пошатываясь, дошла до туалета, опустилась на колени. Через пять минут она вышла в коридор, муж стоял в дверях кухни и смотрел на нее как на привидение, будто впервые увидел.

– Только ни о чем не спрашивай, – сказала Игнатова. – Иначе меня снова стошнит.

Глава 39

Под вечер Алексей Разин заехал в Смоленский гастроном, продрался к винному прилавку, не потеряв ни единой пуговицы, взял бутылку десертного вина, а в хлебном отделе бисквитный тортик, посыпанный то ли орешками, то ли не поймешь чем. Он поехал по Старому Арбату, наблюдая в зеркальце за темной «волгой», которая приклеилась, как банный лист. Оставил машину на Старом Арбате, неподалеку от «Березки», легко ушел от оперативников проходными дворами. Вскоре он позвонил в дверь знакомой женщины по имени Маргарита. С ее покойным мужем Разин в свое время работал в Америке. Они с Костей не то, чтобы дружили, но были в хороших отношениях.

Гостиная комната дышала уютом и покоем. Хозяйка дома Маргарита Докучаева, или просто Марго, темненькая, с большими зеленоватыми глазами и аппетитным алым ртом, похожая на красавицу ведьму, принесла чашки с кофе и высокие стаканчики. Она готовилась к визиту, надела по этому случаю французское приталенное платье с короткими рукавами из старых запасов, купленное ныне покойным мужем в Америке. Платье подчеркивало талию и выразительный бюст, его дополняла пластиковая розочка на груди и красные лакированные лодочки.

Разин, немного смущенный, поглядывал на Риту и думал, что время идет, с момента их последней встречи он постарел на год, даже больше, а Рита помолодела лет на пять. И как только ей удается, впрочем, ведьмы стареть не любят или не умеют…

Рита вернулась с кухни, упала в бежевое кресло, поджала под себя ноги. Она дотянулась до пачки длинных дамских сигарет и прикурила от настольной серебряной зажигалки.

Разин под ее взглядами почувствовал себя неуверенно, как жених на смотринах, хотя смущаться давно разучился и подготовился к встрече капитально: почистил парадный пиджак, синий, с золотыми пуговицами, вытащил из упаковки розовую рубашку, отполировал черные полуботинки и теперь выглядел на миллион долларов крупными купюрами, вдобавок источал магнетический аромат одеколона «Диор».

– Сколько мы не виделись? – сказала Рита. – Кажется, месяца… Нет, почти полгода. Это много. Давай выпьем за встречу. А то сидим как эти…

Они выпили вина, которое оказалось слишком сладким. Маргарита исчезла и вернулась с бутылкой коньяка «Белый аист». Сама открыла пробку, налила коньяк в винные стаканчики.

– Слушай, Разин, хочу спросить: может быть, не надо сейчас? Оставим все это на другой день? Выедем за город, погуляем и поговорим?

– Я столько времени потерял, что трудно наверстать. Давай сейчас.

Она обвела взглядом комнату, показала пальцем на потолок и на телефон. Разин покачал головой:

– Господи… Нет, никто нас не слушает. Меня сейчас проверяют. Я к этому готов. Я не шпион и не предатель, иначе бы меня не вернули в Москву. Я бы просто исчез. Они это понимают, поэтому и отношение ко мне не очень строгое. Я ведь живу дома, а не в Лефортовской тюрьме. Езжу на своей машине, а не в автозаке. Если жить с мыслью, что тебя слушают днем и ночью, везде и всюду, – можно свихнуться.

– Дурачок, ты живешь дома только потому, что за тебя еще не взялись по-настоящему.

– Тогда им понадобятся сотни оперативников, технических работников, машинисток, аналитиков…

– Музыку, пожалуйста.

Разин покопался в пластинках, у покойного Кости оказалась неплохая коллекция. Он выбрал концертный альбом «Бич Бойс», включил проигрыватель. Рита, дождавшись музыки, сказала:

– Когда Костя был жив, он никогда не говорил дома или по телефону о чем-то важном. Как-то мы ездили на машине к морю, снимали комнату у случайных людей или просто останавливались в месте, где нас никто не знал… Даже там, даже наедине со мной, он говорил о работе шепотом.

– Но это его не спасло.

– И ты ступил на ту же скользкую дорожку. Разин, мне внутренний голос говорит, что когда-нибудь родина мать задушит тебя в объятиях. Ну, у тебя еще осталось время, чтобы прекратить бурную деятельность по разоблачению всяких подонков.

– Поздно поворачивать.

– Вот видишь, уже поздно. Таня твоя так же мучалась с тобой, как я с Костей. Короче, я решилась не потому, что я борец за правду. Во-первых, мне тебя жалко. Я же знаю, что тебе больше помочь некому. Во-вторых, Костя мне снится. И он ничего не говорит в моих снах, а если и говорит, я не запоминаю. Но я чувствую вину перед ним. Будто я должна что-то сделать для него, но не делаю. Я уже сто раз рассказывала, как он умер полтора года назад. Вернулся из командировки в конце мая. Он не рассказывал, что происходит на работе. Но я понимала: у него неприятности. Он ездил в кадры, на собеседования. Иногда что-то писал и отвозил бумаги в Ясенево. А потом как-то повеселел, я так поняла, что все плохое скоро кончится. В сентябре его пригласил к себе на дачу кто-то из начальства, одного, без меня.

– Не надо, я знаю…

– Откуда ты можешь что-то знать? Я это говорю, чтобы ты подумал еще раз. Как говориться, решил: быть или не быть. Так вот, Костя поехал туда, а назад уже не вернулся. И мне сказали, что в ночь с пятницы на субботу они хорошо посидели. В субботу утром три сослуживца пошли в лес, прогуляться. Там, якобы, лес рядом. У Кости случился инфаркт. Его еще живого довезли до местной больницы. Там в субботу дежурил фельдшер. Оттуда потащились в районную больницу. Но было поздно… Тело из морга мне не выдали. Я с ним попрощалась уже перед гражданской панихидой, в крематории. У него лицо было – сплошной синяк. На этом синяке толстый слой грима. А на запястьях синяки от наручников. Я соглашаюсь тебе помочь из-за Кости.

– Спасибо, я это очень ценю.

– Когда я по службе была в Америке, ты спросил меня, смогу ли я передать письмо. И я ответила «да». Если бы ты спросил меня про любовь, я бы тоже сказала «да». Потому что я тебе никогда не скажу «нет». В моей бедной голове все смешалось, теперь там только твоя работа, эти поездки… Какие-то ваши вопросы, которые мне, нормальному человеку, никогда не понять. И которые мне до лампочки.

– Давай без лирики, – кивнул он. – Мне не хотелось тебя втягивать. Но ты права: один я не справлюсь.

Она потянулась за салфеткой, вытерла глаза и щеки.

– Ну вот, ты меня напоил, и я заплакала. Кстати, Костя тоже ездил в Америку. Он, как и ты, не цветочки там нюхал. Поэтому давай без долгих предисловий. Раз уж я впряглась в эту телегу, то потащу ее, как лошадь Пржевальского… Как ты знаешь, я сама работаю в очень важной конторе. У меня там сейф, к которому ни один чекист близко не подойдет. Твое сочинение полежит пока там. Может быть, неделю или дольше. А потом попадет в Комитет партийного контроля к Пельше.

Она выпила коньяка, рассказала матерный анекдот, засмеялась, а потом сказала:

– Тебе не хотелось заняться собой, личной жизнью, а не этой шпионской чепухой? Ты ведь можешь выйти в отставку, переехать на дачу. Ты будешь читать по утрам «Пионерскую правду» и выращивать садовые ромашки. Не на продажу, для души… Ты, может быть, еще не утратил способность любить и наслаждаться жизнью. Которая, как известно, коротка.

– Скоро я закончу с делами, тогда займусь любовью и ромашками. Буду их выращивать. И дарить тебе.

– И ты возьмешь меня замуж?

– Если ты к тому времени сама не передумаешь.

– Все ты врешь. И я тоже шучу. Мне Кости хватит на всю оставшуюся жизнь. Скажи, ты ведь хочешь забыть то плохое, что с тобой там было и начать с чистого листа? Или хотя бы сделать вид, будто забыл? Неужели так важно искать правду и добиваться справедливости? Кому она нужна, твоя справедливость? Кому от нее лучше станет?

– Может быть, мне самому.

– Ты безнадежен, Разин. Ты не жалеешь ни себя, ни меня тоже. Ладно, валяй, рассказывай.

– Прошлый раз я сказал, что хочу написать письмо, которое должно дойти до председателя Комитета партийного контроля ЦК КПСС Пельше. Я обратился к тебе, потому что ты можешь передать ему письмо лично или оставить в его бумагах. Я надеюсь, что все получится. Ты извини, что я так говорю, ну, по казенному…

– Говори, как хочешь.

– И еще одно важное обстоятельство. Я помню, что у тебя есть хорошая пишущая машинка. Она жива?

– А чего ей сделается.

– Тогда я напечатаю письмо прямо сейчас на твоей машинке. Сначала я хотел дать тебе письмо, ничего не объясняя. Только взять слово, что не будешь читать его. Но ты должна знать хотя бы общую фабулу, понимать замысел. Осознать, что дело опасное. Я уйду, письмо останется у тебе, прочитай его внимательно. А потом взвесь все «за» и «против». Если все-таки передумаешь, я не обижусь. Никаких претензий. Тогда сожги все бумажки и забудь.

– Оно большое?

– Десять страниц на машинке через полтора интервала.

– Как ты вычислил, сколько страниц получится на машинке? Ведь письмо еще не напечатано. У тебя с собой рукописный экземпляр?

– Я выучил текст и посчитал число знаков, а потом разделил на стандартное число знаков и строк на машинописной странице. Оно было больше, но я кое-что сократил. Осталось главное. Начальство не любит длинных текстов. Я помню его наизусть, каждое слово.

– Ну, продолжай…

– Содержание письма – это несколько эпизодов из практики хозяина антикварного магазина. Он коренной американец. Так вот, за последние годы он получил из Москвы много золота и ювелирных изделий, которые распродал. А деньги спрятал в надежном месте. Таков был приказ Москвы: получить товар, продать его и спрятать наличные. Сначала он думал, что все делает правильно, однако со временем стали появляться сомнения. Он уже не верил, что приказ, отданный первыми лицами КГБ, имеет законную силу. В письме он поделился мыслями о ценностях, которые пришли из Москвы и были распроданы частным коллекционерам и спекулянтам.

– Письмо в одном экземпляре? В смысле, ты хочешь направить его кому-то еще?

– Если письмо не дойдет до Пельше или ему не дадут хода, есть еще один адресат. Тоже большой человек.

– Тогда сделай сразу два экземпляра.

– Господи, Марго… Начальники не читают вторых экземпляров, сделанных под копирку. Это унижает их достоинство. Взглянут – и в корзину. Хранить второй экземпляр негде. Один обыск был перед моим возвращением. Они могут вытянуть меня куда-нибудь на целый день, подберут отмычки к новым замкам и войдут. Тексты двух писем должны быть напечатаны на разных машинках. У меня есть другая. Не забудь: перед передачей письма съезди на дачу, остановись на мосту и сбрось машинку в реку.

– Хорошо, сделаю. Кстати, партийные функционеры осторожные люди, поэтому они там, сидят на белых облаках, свесив ноги, а мы с тобой здесь. У нас есть окно с видом на скверик, где выгуливают собак. Но скоро и этого не будет. Только решетка и снизу намордник, чтобы зеки даже тюремного двора не видели.

– Если есть шанс, надо действовать.

Маргарита встала, отдернула штору и открыла окно, чтобы комната проветрилась.

– Ну вот, напрасно я маникюр делала, – сказала она. – Иди на кухню и печатай, пока я не передумала. Но послушай: я проснулась ночью и вспомнила: утром он приедет. И я скажу, что он сумасшедший. Ну вот, сказала. Ты хочешь выйти на чиновников, статус которых равен статусу председателя КГБ. И передать им, образно говоря, ящик динамита. Теперь подумай и скажи. Ты знаешь много людей, которые на партийной лестнице стоят выше председателя КГБ? Которые могут с ним тягаться? Сколько их? Двое, трое…

– Марго…

– Ну, ответь, пожалуйста…

– Дело не в каком-то одном человеке. Нужно передать письмо председателю Комитета партийного контроля СССР. Если Пельше его прочитает, он должен будет подобрать людей и начать проверку. Все очень серьезно. И дело не в том, чтобы снять председателя КГБ Андропова с работы и отправить на помойку.

– Алеша, дорогой мой, я не разведчица. Но вдова разведчика. И представляю сценарий будущих событий. Пельше подготовит документы, может быть, доложит Брежневу. Тот просмотрит бумаги, положит их в ящик стола. А на следующий день обо всем забудет.

* * *

– Наверху главные решения принимает не один человек, – сказал Разин. – Не Брежнев решает, не Устинов, а Политбюро ЦК КПСС. Когда вводили войска в Афганистан, Брежнев был против. Но большинство членов Политбюро проголосовало «за». Все серьезные решения – коллективные. У Брежнева много власти, но он не может снять председателя КГБ и начать чистку в конторе. А Политбюро может. Говорят, Пельше – честный человек.

– Послушай. Через некоторое время оперативники КГБ просчитают, кто автор письма, как оно могло попасть в Комитет партийного контроля, минуя канцелярию. Ведь письмо не было зарегистрировано. Значит, его подложил кто-то из сотрудников аппарата. Нас с тобой возьмут в одно и то же время, чтобы не успели друг друга предупредить. Потом несколько допросов. Говорят, что женщины умеют терпеть боль дольше, чем мужчины. И ты наверняка думал об этом. Не мог не думать.

– Мы будем действовать так, как договаривались. Ты оставишь письмо у Пельше. На следующий день получишь испанский паспорт со всем штемпелями и печатями. Плюс приличную сумму, на которую можно прожить в Европе года два. Ты сможешь улететь из Москвы хоть в тот же день. Если у тебя есть сомнения, откажись. Последствия могут быть серьезными… Ну, ты представляешь. Мне не хочется об этом даже думать.

– Я уже все обдумала. Вот тебе только одна короткая история. Помню я одну даму, ее муж работал под журналистским прикрытием, они жили во Франции лет пять, потом мужа отозвали обратно в Москву. Тут он года три работал в какой-то газете. И очень скучал по загранкомандировкам. И вот его отправили в Лондон, всего на пару недель, якобы освещать какие-там игры. Он перебежал к англичанам и сдал им всех, кого знал. Наверное, он не думал о жене и ребенке, которых оставил в Москве. Но с его близкими ничего ужасного не случилось. Может быть, его Женечка стала хуже питаться и хуже одеваться. И всех дел.

– Ее выгнали с хорошей работы, – сказал Разин. – Выселили из хорошей квартиры. Не стало друзей, подруг… Она жила почти в полном вакууме. Не водила ребенка в сад, потому что боялась за него. Они сидели дома, но скоро кончились деньги и пришлось выйти. Женечка распродала ценные вещи и хорошую мебель, устроилась на одну копеечную работу, потом на две сразу…

Разин закончил печатать чуть ли не ночью. Сразу засобирался домой, поцеловал Маргариту в щеку и поспешно ушел, словно боялся, что в последнюю минуту она окликнет и попросит остаться. А он не сможет отказаться.