Текст книги "Личная жизнь шпиона. Книга первая"

– С каких пор опасно?

– С недавних. Вы требуете невозможного. Поймите, что меня в Москве на куски разорвали жена и любимая женщина. А потом у меня же, уже разорванного на мелкие части, начались на работе неприятности.

Разин кивал головой и смотрел куда-то в даль, на голые ветки деревьев и голубое небо, гадая про себя, почему Гриценко ведет себя так странно. Прошлый раз сказал, что на работе у него все в порядке, скоро начнет по заграницам кататься. Разин побывал на Смоленской площади, в той высотке, которую делят друг с другом Министерство иностранных дел и Министерство внешней торговли, и через знакомого узнал, что Гриценко был уволен около года назад за темные делишки.

После увольнения пытался устроиться в Трактороэкспорт, где у него работает родственник, но сорвалось, появилась вакансия в Автоэкспорте, но шансы не велики. Он по-прежнему состоит в законном браке, но живет отдельно от жены. Существование осложняют карточные долги и некая молодая особа, которая тянет с него деньги.

– Есть добрые новости, – сказал Разин. – Мой отъезд за границу откладывается. Таким образом, время у нас есть. Но, самое главное, – Платт приезжает. Уже совсем скоро.

Было видно, что глаза Гриценко просветлели, он улыбнулся.

– Давно пора приехать… Я уж заждался. А когда?

– Возможно, через месяц. Он просил договориться с вами о встрече где-нибудь в безопасном месте, не в Москве. Вы ведь собирались в Серпухов, забрать бумаги у сына покойной Нины Ивановны… Там подходящее место.

– Вы передали ему мою просьбу насчет денег?

– Он обещал подумать, – кивнул Разин.

Глава 14

Орлов еще раз встретился с Розой Шор, заведующей парфюмерной секцией универмага «весна», спустя пять дней после первого неудачного разговора. Повестку в милицию ей принесли на дом, дали расписаться в получении, Розе пришлось отпроситься с работы и ехать на машине на другой конец города, провести в отделении милиции почти целый день, первую половину дня она сидела в дежурной части, ждала Орлова, наблюдая за задержанными гражданами, томящимися в клетке.

Один из них, почти старик, пригрозил вставить Шор, но совсем не то, о чем она думает, совсем не то, о чем мечтает в своей холодной кровати. Он вставит ей перо в мягкое место. И повернет ножик, словно ключ замке. Другой, парнишка лет двадцати, пообещал, что будет облизывать ее всю, от кончиков пальцев до кончика носа. Пока Роза Иосифовна не кончит. А потом она примет мучительную и сладкую смерть. Орлов и еще какой-то мужчина появились к обеду, вместе спустились в подвал. Он задал несколько вопросов, легко поймал женщину на вранье и пригрозил оставить ее в отделении до завтра, если соврет еще раз.

– Для начала расскажите, что за человек Татьяна Разина? То есть, каким человеком она была? Не стесняйтесь, рассказывайте. Время у нас есть.

– Она была чудесным человеком, – сказала Роза. – И подругой прекрасной. И советским гражданином… Да, в полном смысле этого слова. Советским.

Роза растопырила пальцы и стала их загибать, будто подсчитывала достоинства покойной подруги. Жизнь Татьяны была простой и ясной. Она из хорошей семьи, отец инженер-строитель, коммунист, мать работает в сельскохозяйственной академии. Танечка тоже была членом партии, работала в научном издательстве. Была, знаете ли, на хорошем счету, морально устойчива, вела общественную работу и все такое прочее.

Роза загнула еще один палец и добавила, что Таня сотрудничала с толстым журналом, на который трудно подписаться. Там уже дважды публиковали ее крупные художественные переводы: романы известного американского автора, разумеется, прогрессивного, своего, левых убеждений. Выход романов в ее переводе стал первостатейным событием в литературной жизни Москвы.

Издатели говорили, что этот автор далеко пойдет, он почти коммунист, но только без партийного билета. Намечалась публикация третьего романа, договор давно был подписан и получен аванс. Но этот автор, будь он неладен, опубликовал у себя в Америке какую-то статью, где не очень лестно отозвался о Советском Союзе. И о советской власти. Роман отложили в долгий ящик. Видимо, ждали, когда автор изменит политические убеждения, снова станет прогрессивным и напишет о Союзе другую статью. Ну, хвалебную, восторженную.

– Что вы знаете об Алексее Разине. По-вашему, что он за человек? Вы ведь с ним общались? Только правду. Обещаю: ваши слова дальше этого кабинета не уйдут.

– Вы знаете, мне неловко говорить об Алексее за глаза. Неосторожным словом я могу навредить ему.

– Вам, уважаемая Роза Иосифовна, сейчас нужно о себе думать, не о Разине. Вы, кажется, собрались уезжать из Союза. Вот об этом и думайте. Ну, чтобы отъезд прошел гладко. Без осложнений. А Разин и без ваших забот обойдется. Понимаете?

Роза очень хорошо понимала, о чем толкует этот симпатичный молодой мужчина. В его силах сделать так, что дальше Москвы она никуда не уедет, даже если каждый день будет околачивать пороги ОВИРА и просить разрешения на выезд, – никто не поможет.

– Да, да, – она горестно вздохнула. – Конечно…

Она пустила слезинку и сообщила, что уже давно пришла к выводу, что муж покойной подружки связан с госбезопасностью. Однако для всех знакомых и друзей Алексей был ответственным работником общества Дружбы народов, а теперь вроде как сотрудник Внешторга, поговаривали, что там он далеко не последний человек, но среди своих старых знакомых не задирает носа. И вообще он умеет жить, ну, в смысле – без наличных он никогда не сидит, а за границей, наверное, на всем экономит. И это хорошо, это важно, что мужчина попусту деньгами не сорит.

– А почему вы решили, что он умеет жить, что у него много денег? Откуда такая информация?

– А я Алексею не наврежу своей болтовней?

– Вы даете официальные показания следствию, а не болтовней занимаетесь.

– А… Тогда конечно… Ведь все официально…

Роза после минутных раздумий вспомнила, как пару раз назад Алексей возвращался из Нью-Йорка. Кораблем до Европы, а дальше поездом Париж – Москва. Багаж оказался такой, будто министр приехал, на Белорусском вокзале пришлось взять трех носильщиков с большими телегами, чтобы дотащить его коробки до стоянки, а там его ждал автобус, – с работы прислали. Трикотаж, дубленки, обувь – надо думать, это в основном подарки для начальства. Ясное дело, оставишь начальника без подарка, – другого найдут и отправят за границу вместо тебя. Когда-то Роза Иосифовна хотела слезно попросить его привести телевизор, фирменный, с большим экраном, – за него никаких денег не жалко. Но как-то не сложилось поговорить-то, все время вокруг было слишком много людей.

В положении Разина, с его связями и деньгами, настоящие карьеристы начинают носом крутить, выбирать нужных знакомых, но Алексей от старых друзей не бегал. Возможно, сейчас его привычки изменятся.

* * *

– Еще вопрос, – Орлов щелкнул пальцами. – Мне нужно знать, с кем, с каким мужчиной, встречалась Татьяна Разина? Ну, пока муж по командировкам катался?

Роза прикрыла рот ладонью и надолго задумалась, что-то решая про себя. По всем прикидкам выходило, что Танечке она навредить не сможет, потому что подруга давно гуляет в райских кущах и не думает о плохом, да и Алексею как с гуся вода. А себе Роза может легко испортить жизнь. Думать нечего: пока следствие не вытянет из нее все, – об отъезде в Израиль можно забыть.

– Танечка иногда встречалась с одним интересным мужчиной, я про него много не знаю. Но, кажется, он что-то преподавал в каком-то вузе. Помню только фамилию: Греков.

Орлов сделал пометку у себя в блокноте.

– Точно Греков?

– Да, точно, Имени не помню. Я видела его только один раз. Он избегал Таниных знакомых. Не знаю, отчего так. И еще она поддерживала отношения с Константином Сергеевичем, ну, фамилию забыла, – сказала Роза. – Интересный высокий мужчина, веселый. Умеет на гитаре играть, поет.

– А чего это он такой веселый? В лотерею выиграл?

– Про лотерею не знаю. Он администратор, то ли в Москонцерте, то ли в Московской консерватории. Чего уж промеж них было, не знаю. Где-то год назад я достала натурального кофе, взяла бутылку вина и торт. И завернула к Танечке без звонка. Думала посидеть… А там уже этот Костя, да… С гитарой. И дым коромыслом.

– И что за песни вам спел Костя?

– Дворовые песенки, городской фольклор. «Дело было в старину под Ростовом-на-Дону», «Мамочка, я доктора люблю» и еще что-то… Вскоре мы встретились второй раз. Таня сказала, что хочет посидеть у меня. Отметить публикацию в литературном журнале. Она пришла, и этот Костя увязался. Принес свою гитару. Позже он то ли уехал, то ли с Танечкой разругался. Я о нем больше ничего не слышала.

– Он употреблял жаргонные словечки?

– Ну, может быть.

– Татуировки у него были?

– Да, на предплечье. Кинжал, что ли… Не помню точно. Может быть, он на флоте служил. Там это у всех.

– Что в последнее время показалось вам странным в ее поведении?

– Один раз я столкнулась у нее с каким-то спекулянтом. Я его и раньше видела, но в другом доме, в другой семье. Он покупал для перепродажи фирменные вещи. И еще деталь: Танечка взяла у меня деньги взаймы. Долг не отдала, но снова одолжила. Деньги у меня были. Перед отъездом в Израиль я продала старинную коллекционную мебель и фарфор, картины маслом, бабушкино наследство. Такие вещи все равно не позволяют вывезти. Первый долг она вернула. А второй не успела. И еще я слышала, что она связалась с процентщиками. Ну, гражданами, которые… Ну… Сами понимаете…

– И много она у вас заняла?

– Первый раз тысячу двести. Второй раз… Это уже не важно. Я ей все простила.

– Вы часто встречались?

– Раньше часто, но последнее время Таня была чем-то занята. Я не хотела мешать.

Роза Иосифовна вышла на воздух в первом часу ночи, чувствуя, что коленки дрожат. Чудом в кромешной тьме поймала такси, пообещав три счетчика водителю. Сесть за руль своей машины, брошенной на улице, она после всего пережитого не смогла.

Глава 15

На следующий день на месте Шор сидела вторая подруга Разиной Клавдия Захарова, по образованию инженер-экономист, по должности заведующая производством на пищевом комбинате, по характеру веселая и романтическая женщина. На ней был импортный зеленый жакет, узкие джинсы, заправленные в сапоги на высоком каблуке, и песцовая шапка, которую Захарова то и дело поправляла. В отделении милиции она прошла ту же процедуру, что накануне Роза Шор. Захарова быстро сникла, устала от вопросов, странных намеков, скрытых угроз, и рассказала все, о чем спрашивали. Протокол вел капитан Юрий Горох, твердым разборчивым подчерком он быстро заполнял пустые страницы, Виктор Орлов расхаживал по подвалу и задавал вопросы.

Драма Орловой была в том, что она замужняя женщина, но мужа не было рядом, он и звонил в Москву редко, разговоры длились не дольше пяти минут, много ли за пять минут скажешь. Иногда он присылал письма, передавал их, видимо, через командировочных, которые оттуда назад возвращались. Последний год-полтора одиночество Тани только усилилось. Работа как-то спасала, но живого человека книжные переводы не заменят.

– Расскажите подробнее о Разине, что он за человек? – Орлов остановился и присел на стул у стены. – Это важно для следствия.

Захарова сказала, что Алексей Павлович много ездил по миру, а супруга оставалась одна, не на неделю, а на месяцы. Разумеется, Захарова догадывалась, что Внешторг – это только крыша, вывеска, на самом деле Алексей занимался другими делами, а нюансы ей знать не положено.

О важности работы Алексея можно судить по такой истории. Таня пошла в профком издательства и подала документы, чтобы в составе группы переводчиков и редакторов съездить в социалистическую Венгрию. У них можно было купить путевку и отдохнуть десять дней на озере Балатон. И вопрос, в общем и целом, решили положительно. Кому же ехать, как не ей: прекрасному переводчику и члену партии. Но почему-то наверху, куда ушли документы, из списка вычеркнули ее фамилию, одну ее. Секретарь профкома пожал плечами и сказал, что специально для Танечки есть утешительный приз – путевка в Сочи за копеечную сумму.

Возвращаясь из командировок, муж любил ее так, будто вернулись молодые годы. Она забывала о том, что у них не будет детей, была счастлива с ним. А потом они расставались и все шло по-старому.

– Еще что-нибудь о Разине вы вспомнить не можете?

Захарова сказала, что он не бабник. Умеет одеваться, что при его возможностях не удивительно. Поговорить с ним можно на общие темы, но близко к себе он не подпускает. И еще: он обязательный человек, если что пообещает, – сделает. Если она просила купить за границей не только себе, но и какой-то подружке, он обязательно покупал. Захарова через Танечку передавала валюту и просила, чтобы Алексей поискал хорошую дубленку, но не дорогую, и модные сапоги.

– Передавали валюту? – переспросил Орлов.

– Вы же сами сказали, чтобы честно…

Еще был такой случай… Об этом Танечка рассказала. Однажды, когда Алексей был в ванной, она нашла на комоде, под книгой Брэдбери, паспорт гражданина Федеративной республики Германии, выданный некоему Эрику Бергеру, этого имени она никогда не слышала, но в паспорт вклеена фотография Алексея. Судя по штемпелям, владелец паспорта побывал в Италии, а также во Франции и США. Это только в прошлом году и в этом, и раньше были визиты в те же страны. Алексей ничего о них не говорил. И о том, что путешествует под чужим именем.

Орлов сел на стул и тут же встал, будто подброшенный пружиной:

– Давайте подробнее об этом паспорте. Когда Татьяна Федоровна его увидела? Во время последнего отпуска Разина? Ах, предпоследнего… Как думаете: кому еще кроме вас она рассказывала эту историю? И назвала это имя?

Захарова почувствовала, как задрожали руки. Она поправила шапку, решив, что за язык ее не иначе, как черт дернул. Теперь этот майор привяжется надолго. Так и получилось, вопросов оказалось без счета. Орлов повторял их снова и снова, только другими словами, и отступил, когда понял, что Захарова ничего больше не знает. Он дал ей десять минут отдыха, предложил сигарету. Она попросила воды, Горох вложил в ее дрожащую руку стакан мутного стекла с холодной водой из-под крана.

* * *

Захарова сделала два глотка и смогла продолжить. Среди своих пошел слух, что у Алексея другая женщина, иностранка. Из последней командировки он вернулся нервным, видимо, намечались неприятности. Сказал, что следующий раз ему ехать не скоро, но прожил в Москве всего неделю, вдруг собрался за полдня и улетел. Захарова тогда подумала, что брак ее подруги скоро распадается, и тут нельзя ничего остановить, исправить, и кто в чем виноват, – уже не разобрать, по большому счету, это уже не важно.

– Значит, вы утверждаете, что у Разина была связь с иностранкой?

– Я сказала, слух среди своих пошел. Кто-то что-то сказал – и все… Больше я ничего не знаю.

– Ну хорошо, тогда перейдем к сердечным делам покойной Татьяны Федоровны, – Орлов потер ладони, будто предвкушал пикантные подробности, будто ждал их. – Постарайтесь ничего не забыть. Иначе нам с вами придется встречаться гораздо чаще, чем вы хотите.

– Я знаю человека, с которым Танечка иногда встречалась, – сказала Захарова придушенным голосом. – Мне показалось, он интересный мужчина. Если я ничего не путаю, Константин Сергеевич Бортник. Адреса и телефона, к сожалению, не записала. Первый раз это имя вылетело случайно, в разговоре. Спустя время я спросила Танечку, кто это. Оказалось, это очень симпатичный человек.

Захарова замолчала, задумалась, но вспомнила обещание Орлова встречаться чаще, представила очередь у следственного кабинета и решила продолжать. Как-то раз по телефону Танечка упомянула этого Бортника, мимоходом… Ну, женщина женщину быстро поймет. Захарова решила, что это не легкое увлечение, а нечто серьезное. Она сказала Танечке, мол, что нехорошо прятать поклонника от лучшей подруги. Конечно, супружеская верность – великое дело, но где этот супруг? Его даже по праздникам в подзорную трубу не увидишь, а Танечка все-таки живой человек. Словом, Захарова просила устроить какую-нибудь встречу, дружеские посиделки, где можно свести знакомство и поболтать.

Через неделю Таня сказала, что она заказала столик в ресторане «Арбат», она придет с Бортником, он тоже хочет увидеть Таниных подружек. Еще до встречи в ресторане Захарова решила, что у подруги закрутилась большая любовь, и, кажется, пламя страсти разгорается все ярче и ярче. И она не ошиблась: роман был на подъеме, кажется, все двигалось к развязке, не поймешь, плохой или хорошей…

Помнится, столик был на троих, Бортник оказался высоким дядькой лет сорока пяти, склонным к полноте, с двойным подбородком, русыми вьющимися волосами, коричневый пиджак был тесноват в плечах. Он носил модные очки с дымчатыми стеклами, золотой перстень и туфли с пряжками и узкими носами. Выйти замуж за такого парня все равно, что очутиться за каменной стеной. Он не стеснялся Захаровой, сыпал смешными историями, анекдотами, и вообще вел себя так, будто они, все трое, знакомы многие годы.

– Общение свелось к анекдотам и забавным историям? – спросил Орлов.

Захарова заерзала на стуле. Нет, конечно, нет. Была и, так сказать, содержательная часть. О себе Константин рассказал, что был дважды женат, детей, правда, не завел. Может, оно и к лучшему. Всю жизнь он мечтал встретить Танечку, такую милую, человечную, – бог услышал его голос и помог. Костя работает администратором в областной филармонии, давно перешел на «ты» с самыми известными артистами и музыкантами. Ездит с ними по стране, даже за границу, правда, только в социалистические страны, но он всегда мечтал не о путешествиях, а о семейном счастье. Поэтому в планах – расстаться с работой и сделать предложение женщине своей мечты. Они танцевали, много выпили, было весело.

Костя часто вытягивал из кармана бумажник, готовый лопнуть от наличности, официанты только успевали бегать к столику, на кухню и обратно. Если бы не этот ресторан, шумный, прокуренный, с оглушительной музыкой, обилием вина и шампанского, – вечер можно было бы назвать удавшимся.

– Что еще можно вспомнить, какие мелкие детали?

Когда танцевали, он снял пиджак, на внешней стороне правого запястья стала видна наколка: кинжал, рукоятку которого обвила змея. Он поймал взгляд Захаровой и сказал: юношеские шалости, сейчас надо бы свести, но времени не хватает. Запомнилось не московское произношение Бортника – протяжное «о» и мягкое «г», – часто встречается на юге, например, в Краснодарском крае.

Ничего существенного Захарова больше вспомнить не могла, она впала в состояние, когда люди перестают реагировать даже на угрозы. Сидела, накрывшись своей шапкой, всхлипывала и комкала носовой платок. Орлов вызвал служебную машину, чтобы ее довезли до дома.

Глава 16

Виктор Орлов оставил машину во дворе оборонного института, работавшего над созданием нового поколения твердотопливных двигателей для межконтинентальных баллистических ракет, подождал внизу лифт и поднялся на пятнадцатый этаж в особый отдел. Он коротко переговорил с начальником отдела и секретарем институтской парторганизации. Сказал, что секретарь профкома Вера Игнатова проходит свидетелем по делу, которым сейчас занимается госбезопасность. Нет, Игнатова вне всяких подозрений, напротив, она сознательная гражданка, ей доверяют.

Орлова проводили в большую комнату, которую занимал красный уголок. Здесь в беспорядке стояли несколько столов и стульев, в углу кумачовое знамя, стены украшали портреты передовиков социалистического соревнования и вырезки из газет, пожелтевшие от времени. Он расположился за одним из столов, но тут в комнату влетела женщина с чувственными губами, волосы светлые, до плеч, синий деловой костюм и желтая шелковая блузка. Вера Ивановна чудом сумела втиснуться в белый халатик, тесноватый в груди.

Искушенный в ценах на импортную одежду, мужскую и женскую, Орлов задержал взгляд на замшевых светло-бежевых сапогах с высоким каблуком. Ясно, что муж Игнатовой, член-корреспондент Академии наук, такие покупки потянет с трудом. Вера сделала несколько шагов, остановилась, сказала «зрась». В глазах вопрос: случилось что-то ужасное? Она еще не поняла, что происходит и как себя правильно вести. Игнатовой было страшно, но она боролась со страхом изо всех сил.

Орлов попросил ее закрыть дверь и сесть напротив. Вера придвинула стул, положила руки на столешницу, но спохватилась, спрятала их, и снова положила, – пусть майор видит, что она спокойна. Орлов сказал, что встречался с гражданкой Игнатовой, но в тот день разговор не получился. Новых вопросов он не придумал, но надеется сегодня услышать правду.

– Я растеряна, – сказала Вера Ивановна насмешливо. – Не понимаю, о чем еще говорить, когда все слова сказаны… После того, как ушла Танечка, мир наполнился темными красками. Будто ночь настала. Эта ночь не кончается.

Орлов поглядывал на наручные часы, показывая, что временем на лирические отступления он не располагает. Когда монолог стал затягиваться, он кашлянул в кулак и сказал:

– Ну все, хватит. Теперь, Вера Ивановна, меня послушайте. Я про вашу жизнь узнать не поленился. И вышла такая картина… Драматичная и безрадостная.

Он понизил голос и сказал, что, по словам бывших коллег, Вера Ивановна давно пристрастилась к воровству. В милиции есть заявления потерпевших граждан, они обвиняют гражданку Игнатову в том, что она похитила личные средства и еще кое-что. С предпоследнего места работы Игнатова ушла, потому что поймали буквально за руку. Были извинения, слезы, раскаяние. Был телефонный звонок, большой человек из профильного министерства просил не слишком уж стараться, изобличая женщину за ее проступок.

Решили не доводить до милиции, Игнатова написала заявление по собственному и сказала «до свидания». С последнего места работы она ушла, потому что наличные средства профсоюзной организации, точнее, две тысячи двести рублей и сорок копеек, на которые планировали закупить товары для майской демонстрации, исчезли из ее сейфа. В объяснительной записке на имя директора института Игнатова написала, что ключ от сейфа был украден или утерян.

Из-за этого пустяка, каких-то двух тысяч двухсот рублей, не стали долго теребить красивую женщину, ведь для «почтового ящика», который ворочал сотнями миллионов, не велик убыток. Но тут выяснилось, что директору и секретарю парткома уже поступали «сигналы», что с приходом нового секретаря профкома у сотрудников стали пропадать деньги. Кажется, никто не видел, как Игнатова рылась в чужих сумочках, однако заявления граждан можно проверить.

* * *

– Картина ясна, – вздохнул Орлов.

– Слушайте, какая картина вам может быть ясна? – на щеках Игнатовой проступил румянец, но не ровный, а какими-то пятнами. – И какие там свидетели… Которых нет и никогда не было.

– Их раньше не было, – поправил Орлов. – А теперь появились.

– Это чепуха, – ответила Игнатова, но не очень уверено. – Прошло столько времени… Вы тоже чудаки в госбезопасности, нашли себе заботу. Какие-то кражи. Столетней давности.

Орлов вытащил бумажку, прочитал вслух несколько женских фамилий, знакомых Игнатовой, теперь они не подруги, а потерпевшие. Он назвал даты, когда случались кражи. В этом месте Вера Ивановна вдруг всхлипнула, полезла в сумочку, хотела достать платок, но не нашла. Вытащила бумажную салфетку.

Она припудрила носик и сказала ровным голосом, что был грех, пару раз она похищала какие-то мелкие деньги, но не потому, что в них нуждалась, просто от природы у нее что-то вроде клептомании, душевной болезни, которую надо лечить, но не судить за нее по уголовной статье. Орлов попросил рассказать о кражах подробнее, он постарается разобраться и помочь.

Сбиваясь и путаясь, Игнатова вспомнила, что одна кража случилась в позапрошлом году. За десять минут до обеденного перерыва она зашла в сметное управление, там никого не было, женщины вышли в буфет и сумочки взяли, но одна осталась. Она принадлежала женщине по фамилии Клюева, которая курила, она не пошла вместе со всеми, а вышла на черную лестницу с сигаретой. Это была одинокая немолодая особа, худая, с противным характером, говорили, что она потеряла пятилетнего ребенка.

В полдень люди получили аванс. У Игнатовой была минута на все про все. Она испытала волненье, от него на душе сделалось томительно и сладко, словно при запретном свидании с мужчиной. Она наклонилась и взяла со стула сумочку из кожзаменителя, но вполне приличную. В ту минуту она ни о чем не думала, движения были точными и быстрыми, пальцы словно сами знали, где деньги.

Она увидела толстый бумажник, лишь притронулась к нему кончиками пальцев, но тут что-то решила, вместо бумажника открыла косметичку. И на этом все, деньги оказались у нее под халатом, сумочка была уже застегнута и лежала на месте. Игнатова вышла из комнаты в общий коридор, а не на лестницу. Шума в тот день никто не поднимал, эта Клюева женщинам, своим подружкам, о краже не сказала. Сходила то ли к заместителю директора по хозяйственной части, то ли в партком.

Во время рассказа Игнатова села в пол-оборота к окну, свет был мягкий, приятный. Иногда Орлов посматривал на халатик, не сходившийся в груди, на губки бантиком, этот бантик хотелось развязать. Наверное, эта Вера Ивановна штучка еще та, горячая. Затащить ее в постель ничего не стоит, она не будет сильно возражать. Такое знакомство не скоро забудешь. Наверняка Вера думала о том же самом или читала мысли майора, останавливая на нем рассеянный взгляд. Иногда она вздыхала, выпрямляла спину, чтобы открылся вид груди, стала лучше видна пуговка желтой шелковой блузки, готовая оторваться.

– Что ж, тогда судите меня, – усмехнулась Игнатова. – Но вы же в госбезопасности не станете пачкаться о какие-то кражи. Господи… Нужны они вам… Или нужны?

– Это – милицейская работа. Но мы готовы помочь.

– Да, да, как же, помочь… От скуки я как-то читала Уголовный кодекс. Даже если я напишу явку с повинной, выйдет в пиковом случае – год условно. Что ж, все к лучшему. Буду сидеть дома. Научусь вышивать крестиком. Муж давно настаивал, чтобы я не ходила на эту дурацкую работу. Мне самой осточертело сидеть в этих клоповниках. За жалкую нищенскую зарплату.

– Вы и раньше могли уйти…

– Для хорошего дела понятие «раньше» не существует. Вы прицепились к этим кражам, чтобы меня шантажировать. Чтобы выдоить из меня информацию о Танечке?

Он убрал бумажку и сказал, что Вера Ивановна должна будет проехать с ним, тут недалеко. У него «волга», они обернутся быстро, туда и обратно, успеют к обеду. Сегодня пятница, короткий день, но Орлов помнит об этом и будет экономить каждую минуту. Он говорил как-то весело, будто предлагал старой подружке на машине покататься и поболтать. Лицо Игнатовой сделалось злым, но спорить она не стала, зашла в профком, взяла демисезонное пальто букле, фиолетовое с кремовой подкладкой, повязала шарфик. Закрыла кабинет на ключ и пошла к лифту.

* * *

Действительно, ехать было недалеко. Но почему-то Игнатова с майором оказались не на площади Дзержинского в главном здании КГБ, оказались они в каком-то старом рабочем районе, в дежурной части незнакомого отделения милиции. Она молчала, решив не унижаться, приставая с вопросами. Когда вошли в отделение, Орлов велел сесть на скамейку вроде тех, что стоят в скверах, и ждать его, и ушел. Света было мало, пахло хлоркой, народу никого, только дежурный в комнатке за стеклом слушал радио и, положив голову на ладонь, дремал. Это был молодой человек, коротко стриженный, какой-то трогательный… Наверное, бедолага из провинции, приехал сюда ишачить за московскую прописку, наверняка уже женился, завел семью и увяз в этом болоте.

Думать было не о чем. Казалось, время остановилось, о ней давно забыли, может быть, этого Орлова вызвали на службу, он уехал, теперь не ясно, когда вернется, и вернется ли вообще. Все происходящее выглядело нелепым недоразумением. Зачем она здесь, кого или чего ждет. Обед прошел, рабочий день к концу. Игнатова подумала, что она официально не задержана и не арестована, значит, имеет полное право подняться и уйти, никого не спрашивая…

Она привстала со скамейки и сделала робкий шаг к двери, в ту же секунду милиционер за стеклом дернулся, как от удара током, проснулся и сказал металлическим голосом:

– Эй, куда вы? Сидите, гражданка.

– Я… Я только хотела, – мысли разбежались. – Хотела покурить выйти. Я быстро.

– Вас попросили сидеть.

Но она не села, подошла к стеклу, сказала в окошко каким-то не своим, треснувшим голосом:

– Ради бога, разрешите позвонить. За мной муж обещал заехать. Он будет нервничать, он пожилой человек. Очень заслуженный, он академик. Почти. Без пяти минут.

Дежурный смотрел на нее мутными глазами и, казалось, не очнувшись еще от сна, даже не понял, о чем говорит эта женщина, чего просит.

– Вам сказали, гражданка, садитесь.

Он надел картуз с кокардой, окончательно проснулся и стал серьезным. Игнатова, готовая заплакать, села на место и подумала, что надо было в туалет попроситься и там покурить, но сейчас поздно, иначе этот черт разозлится и сделает какую-нибудь подлость. На улицу открылась дверь, два милиционера волоком втащили какого-то прилично одетого человека, в хороших ботинках и сером драповом пальто. Лицо было вытянутое, интеллигентное, волосы довольно длинные с проседью. Мужчина не сопротивлялся, то ли был без сознания, то ли пьян. Его втащили к клетку из арматурных прутьев, как раз напротив нее, оставили лежать на полу.

Перекинувшись парой слов с дежурным, милиционеры, даже не взглянув на нее, ушли обратно на улицу и не вернулись. Мужчина лежал и не шевелился, возможно, у него больное сердце или диабет, но всем плевать на человека, пусть лежит и умирает. Она вглядывалась в его благородное бледное лицо и думала, что он похож на дирижера симфонического оркестра Эрнеста Селиванова. Это наверняка он… Селиванов ведь болен диабетом, вот почему он без сознания.

Тут мужчина зашевелился, застонал, грубо выругался, снова застонал и перестал шевелиться. По помещению поплыл запах мочи и еще чего-то неприятного, какой-то отвратительной грязи. Она смотрела на открытый рот мужчины, похожий на гнилое дупло, из этого дупла вывалился синий язык. Теперь в сердце не было сострадания, а только ненависть, она закрыла глаза и прошептала:

– Что б ты сдох, алкаш вонючий.

* * *

Допрос Игнатовой закончился поздно вечером в понедельник. У отделения милиции ее ждала черная “волга”, которую прислал муж Геннадий Наумович Корсаков, ученый, директор одного из крупных научно-исследовательских институтов. Позже, когда совсем стемнело, он и сам приехал на такси, ждал жену расхаживая взад-вперед по тротуару, что-то бормоча себе под нос, иногда останавливался, один раз решился зайти в отделение, но долго там не задержался. Вышел и снова долго ходил.