Текст книги "Комбат не ждет награды"

Комбат подошел к экспедитору и прямо возле его лица, в каких-то сантиметрах двадцати, задул спичку, затем повертел ею и отшвырнул в сторону.

– Что хранится в складе?

– Спирт! Спирт! – закричал экспедитор.

– Много спирта?

– Я не считал.

– В чем он там?

– В железнодорожных цистернах, в сорокатонных цистернах.

– Много цистерн?

– Много, очень много!

– Давно возите спирт оттуда?

– Давно, больше года.

– Больше года? – спросил Комбат.

– Да, больше года!

Нервы экспедитора уже сдали, и Комбат это прекрасно понял. Он вообще презирал мужиков, подобных этому. С виду все они крутые, а едва доходит до дела, в штаны готовы наложить.

– Куда возите спирт?

– На ликеро-водочный завод.

– Где он находится?

– Один в Смоленске, а другой за Смоленском.

– И что там делают из этого спирта?

– Водку, – выдохнул экспедитор.

– Водку, говоришь, делают?

Водитель по имени Гриша, привязанный к березе, плакал, как ребенок. Он трясся, его голова висела, слезы катились по щекам. Он уже понял, эти двое шутить не станут и скорее всего, узнав, что требуется, убьют. А ему очень хотелось жить.

– Вы на кого работаете? – спросил Комбат, пытаясь заглянуть в бегающие глазки экспедитора.

– На Гапона! На Гапона! Это он нас нанял!

– Что за Гапон? Почему не знаю?

– Матвей Гаврилович Су понев. Это он всем заправляет, абсолютно всем!

– Откуда спирт на складе?

– Не знаю. Мое дело маленькое – приехать, залить в машину, завезти на завод, сдать. Вот и все.

– Значит, так?

– Да, да!

Комбат вытащил спичку.

– Ну, что с ними будем делать?

– А что ты предлагаешь?

Подберезский пожал плечами, дескать, ты командир, ты и решай. А вообще по его лицу несложно было догадаться, что он примет любое решение Комбата. И если Рублев решит бросить спичку под ноги экспедитору, значит так и надо.

Глава 22

Пока Комбат и Андрей Подберезский разбирались с водителем и экспедитором, на полигон уже прибыли люди Гапона. Они были все в новенькой камуфляжной форме, которая абсолютно не подходила к их бандитским рожам. Люди Гапона прибыли на микроавтобусе и джипе. Они все были вооружены, нагло курили в строю. А когда полковник Иваницкий, встретивший их, сделал замечание насчет курения, один из людей Гапона – тот, который руководил уничтожением офицеров ГРУ – грязно выругался?

– Ты, полковник, делай свое дело. А мы займемся своим.

– А вам, Матвей Гаврилович не сказал, что в складах?

– Сказал, знаем. В склады мы с сигаретами не полезем. Иди, открывай, я должен все осмотреть. Гоша займется своим делом, а ты, полковник, не суетись, мы получили указания от Матвея Гавриловича. И если есть какие-то вопросы, то не ко мне. Набери Супонева и поговори с ним сам. На, – бандит вытащил из кармана трубку спутникового телефона и подал Иваницкому, – звони!

– Не надо, не надо. Делайте, что знаете.

Склад, в котором хранился спирт, находился в некотором отдалении от арсенала с бомбами и снарядами и солдат возле него не было. Когда один из офицеров, подчиненных Иваницкому, спросил у полковника, что это за люди, Иваницкий резко бросил:

– Эксперты из Минобороны.

– А, понятно, – сказал офицер и направился по своим делам.

В общем, все, кто служил на полигоне, чувствовали, творится что-то неладное. Но что именно? Ведь и раньше приезжали проверки, и их визиты ничем, кроме крутых пьянок, не кончались. У Иваницкого вверху, в Москве, были серьезные покровители, и офицеры, служившие под его началом, чувствовали – лучше не соваться, потому что нарвешься на неприятности.

Иваницкий хоть и выглядел довольно благодушно, всех своих подчиненных держал в строгости. Точно так вел себя и Борщев.

О том, что Борщев погиб, на полигоне уже знали.

Когда склад со спиртом был снят с сигнализации, из джипа люди Гапона вынесли два ящика и, сгибаясь под их тяжестью, направились на склад. Иваницкий остался у ворот.

– Что они делают? – спросил он у одного из бандитов.

Тот повертел головой, а затем приложил палец к губам, дескать, что ты, полковник, суешь нос туда, куда не следует. И вообще, не ты здесь хозяин, а совсем другие люди.

Тот, которого звали Гошей, был специалистом по взрывным устройствам и именно он руководил закладкой зарядов. Через час все было закончено и Гоша, забравшись в джип, проверил принимают ли радиосигналы мины, спрятанные в подземном хранилище.

Гоша – а это был уже немолодой мужчина с седыми висками – прекрасно понимал какой силы произойдет взрыв, стоит лишь включить прибор, а затем нажать на красную кнопку.

Расстояние, на котором можно было воспользоваться прибором, Гоша уже проверял не один раз – это два, максимум два с половиной километра, учитывая то, что приемники сигналов находятся под землей.

Специалист по взрывным устройствам посмотрел по сторонам, ища, где можно укрыться, а затем включить прибор и нажать кнопку. Гоша не знал, что буквально в пятидесяти метрах под землей лежат сотни тонн авиационных бомб и снарядов, начиненных взрывчаткой. И что если взорвутся и они, то весь полигон может превратиться в одну огромную воронку.

На зеленой траве, метрах в трехстах от ворот в подземный склад, два взвода солдат занимались строевой подготовкой. Гремел большой барабан, солдаты маршировали, останавливались, разворачивались и двигались то вправо, то влево. Прапорщик стоял возле барабанщика и поглядывал на своих подчиненных.

До бандитов, прибывших из Москвы, время от времени долетали слова бравурной солдатской песни о том, что они, соколы-орлы, отстоят Москву, заслонят ее от любой напасти. Специалист по взрывным устройствам Гоша скептично поморщился, слушая эту глуповатую песню.

«Ни хрена вы, ребятки, не отстоите. Позвонит Гапон, скажет нажать на кнопку и тогда все. Взлетите вы на небо вместе со своей песней и огромным барабаном».

Но солдаты, не чувствуя никакой опасности, весело маршировали под удары огромного барабана. Погода стояла хорошая, ярко светило солнце, по небу плыли легкие белые облака.

* * *

Если Борис Рублев принимал решение действовать, то мгновенно преображался, становился сразу же внутренне собранным, лицо его приобретало решительный вид, каждое движение становилось четким, выверенным, голос звучал решительно и уверенно. В общем, он становился похожим на того Комбата, которого знали и любили все его подчиненные, человека, готового на все ради достижения цели, ради того, чтобы выручить своих товарищей из беды, не дать им погибнуть.

Андрей Подберезский сразу же почувствовал ту разительную перемену, которая произошла с его бывшим командиром. Да он и сам, глядя на Комбата, мгновенно преобразился. Он был готов выполнить любое его решение. И если бы Комбат приказал Подберезскому броситься в огонь, то Андрей Подберезский не раздумывая сделал бы это.

– Значит так, Андрей, – решительно и твердо сказал Борис Рублев, – ты остаешься здесь. Спирт мы с тобой слили, наверное, тонн на двадцать этого дерьма в России стало меньше. Машину отогнали. В общем, ты карауль этих двоих, они еще нам понадобятся.

Будь внимателен. Они, насколько я понимаю, не подарки.

– Но я тоже не подарок, Комбат!

– Хорошо, Андрюха, в общем держи ухо востро, спуска этим уродам не давай. А я рвану в Москву, надо обо всем рассказать полковнику Бахрушину. Наверное, он ждет наших донесений.

– Привет ему от меня, Иваныч.

– Хорошо, Андрюха. На тебе пистолет, но без толку не пали. Оружие используй лишь в случае крайней необходимости.

– Понял, командир, – сказал Подберезский и посмотрел на своих подопечных, которые сидели на земле, привязанные к деревьям. – Была бы какая-нибудь яма, командир, сбросили бы их туда. И сидели бы они в ней как волки и выли бы, глядя на небо.

– Некогда ямами заниматься, Андрюха, надо действовать. И заодно поглядывай, что там делается на полигоне. А я мигом туда и назад.

Комбат гнал серебристый «ниссан», не жалея двигателя. Он даже на поворотах не сбрасывал скорость, а только нажимал слегка на педаль тормоза, да выворачивал баранку. Через два с половиной часа Комбат уже говорил с полковником Бахрушиным.

Тот был явно удивлен, не ожидая столь скорого возвращения Рублева.

– Значит так, полковник, – начал Комбат, но Бахрушин его остановил.

– Неужели, Борис Иванович, ты пробрался в склады и нашел, что они там хранят?

– Да, мы осмотрели тот арсенал, где бомбы и снаряды.

– И что там?

– Ни хрена там нет, кроме старого железа, начиненного тротилом.

– Значит, ничего нет?

– Есть, полковник, есть. Слушайте сюда.

Бахрушин сидел в машине рядом с Комбатом. Они встретились в городе, Борис Рублев подобрал полковника на одном из людных перекрестков. А затем они поехали на квартиру к Комбату и по дороге Борис Рублев принялся рассказывать обо всем, что ему удалось узнать.

– Так вот, полковник, все это полная херня – о том, что склады затоплены. Ничего они не затоплены, сухие и в полном боевом порядке. Они загнали в эти склады эшелоны с техническим спиртом. И почти каждую ночь туда приезжает машина «Урал» с двадцатитонной цистерной. В цистерну заливают спирт, а затем везут на ликеро-водочные заводы. И из этого технического дерьма делают водку, травят народ.

– Спирт? – словно бы не поверив услышанному, пробормотал полковник Бахрушин и принялся тереть лысину. Комбату даже показалось, что толстые стекла очков полковника запотели. – Спирт, говоришь?

– Да, спирт, – подтвердил Борис Рублев. – Я сам его видел, сам нюхал. Мы с Подберезским перехватили цистерну, когда она ехала – уже с полигона, – и Комбат назвал адрес, где находится ликеро-водочный завод.

А затем второй адрес, который он узнал от экспедитора. – В машине сидели двое, мы с ними быстро разобрались. Сейчас они в лесу, их караулит Андрюша Подберезский. Экспедитор был вооружен, у него мы отняли пистолет Стечкина и две обоймы.

– Понятно, понятно… Вот теперь-то все становится на свои места.

– Что вы имеете в виду, полковник?

– Что я имею в виду? Да то, Комбат, теперь понятно, откуда деньги у Борщева. Думаю, у Иваницкого тоже есть немалые деньги.

– Это все понятно, полковник. Так что будем делать дальше?

Полковник Бахрушин задумался. Подобного поворота он не ожидал.

– А много там спирта?

– В само хранилище мы попасть не смогли. Все люки надежно заварены, а через подземные тоннели мы проникнуть пока не пробовали, хотя, попытаться это сделать можно.

– Ясно, – сказал Бахрушин. Он явно был озадачен. – Послушай, а как ты все это смог узнать?

– – – Как раз вот это, – ответил Комбат, – было абсолютно не сложно сделать. Я облил спиртом одного из тех, кто сидел в машине – того, с пистолетом – и сказал, что если он мне не признается, то я брошу спичку к его ногам и он превратиться в факел. Этот трюк действует на людей мгновенно, они сразу становятся разговорчивыми, сгореть заживо никому не хочется.

Бахрушин прикусил губу. Подобного он не ожидал даже от Комбата, и теперь ему уже не очень хотелось вникать в детали.

– Ну ты и крут, Борис Иванович!

– А они, эти мерзавцы, лучше? Они же народ травят левой гнилой водкой.

И тут до него дошло, что скорее всего, импотенция Подберезского связана именно с питьем водки, приготовленной из технического спирта. Он зло скрежетнул зубами.

– Ты чего? – спросил Бахрушин.

– Жалею, что двух этих мерзавцев не сжег заживо, из-за них люди страдают.

Теперь уже полковник Бахрушин понимал, что к чему в этом деле, хотя всех деталей еще не знал. Если спирта на складах такое огромное количество, то скорее всего, за всем этим стоят очень большие чины в Министерстве обороны, в Генштабе. И без их ведома загнать на законсервированный полигон эшелон с техническим спиртом было бы невозможно. Так же невозможно было бы вывезти этот спирт из Германии.

– Да, теперь мне понятно, – пробурчал полковник Бахрушин.

– Что понятно?

– Почему мне ставят палки в колеса, а всему этому делу не дают ход. Теперь я понимаю, почему погибли мои офицеры. Скорее всего, они узнали то же, что узнали и вы.

А Иваницкому с Борщевым, естественно, это было не выгодно.

– Иваницкому? – переспросил Комбат.

– Да, полковнику Иваницкому, начальнику полигона. Я уже давно подозревал, что недаром на этом полигоне начальником служит полковник, а его зам в чине подполковника.

Будь там все чисто, со всем этим мог справиться любой майор. Скорее всего, они в дележе денег хорошо поучаствовали. Вот оттуда и покупки…

– А руководит всем этим… – сказал Борис Рублев, оставляя на конец самую важную информацию. Бахрушин напрягся, – некто Матвей Гаврилович Супонев.

– Супонев, говоришь?

– Да, так сказал один из этих уродов, которых мы с Подберезским задержали.

– Супонев… Супонев… Супонев… – несколько раз, словно разминая на языке фамилию, пробормотал полковник Бахрушин, – знаю я его, редкостный мерзавец. Но подобраться к нему никто не может. Неужели это он закрутил такое дело?

– Во всяком случае, – сказал Комбат, – Супонев там один из заправил.

– Все понятно, – ответил полковник, абсолютно не представляя, что ему сейчас делать. Ведь путь к начальству для него был закрыт. Скорее всего и его начальники каким-то образом связаны с торговлей левой водкой и наверное, тоже получают за свое молчание неплохие деньги. Если пойти и обо всем рассказать им – выдашь себя с потрохами. В общем Бахрушин понял, что теперь и он, и Борис Рублев, и Андрей Подберезский становятся очень опасными людьми. Ведь они владеют закрытой информацией.

– Полковник, решай что будем делать, – напомнил Комбат, поворачивая во двор своего дома.

– Не знаю, – честно признался Бахрушин, – и может было бы лучше, если бы я не совался в это дело. И ты, Борис, тоже. Если кому-то станет известно о том, что мы знаем, нас постараются убить и постараются сделать это как можно скорее.

– Убить? Нас? – словно бы не поверив в такую возможность, произнес Комбат.

– Да, да. Одно неосторожное движение и никто из нас не останется в живых. И самое главное, никому ничего не докажешь.

– Не докажешь? Я же сам видел, сам выливал этот долбаный спирт из цистерны «Урала»!

– Мало ли что ты выливал! И мало ли что ты знаешь, Борис. Ты даже не представляешь, какие люди стоят за этим делом. Их люди везде – ив Генштабе, и в Министерстве обороны и даже, скорее всего, в ГРУ. Ведь мы все-таки подчиняемся Генштабу.

– Полковник, все-таки что-то надо делать!

Ребята погибли, в конце концов…

– Я все понимаю, Борис, не спеши. Надо хорошенько подумать.

У Бахрушина, как у опытного разведчика, имелось несколько запасных ходов, как говорится, домашних заготовок. Но реализация этих ходов требовала времени. И одним из таких ходов был следующий вариант действий: встретиться с министром внутренних дел, потому что, насколько знал Бахрушин, тот ненавидит гээрушников, ненавидит Министерство обороны и постарается при любой возможности сделать им подлянку, высветить их в невыгодном свете. Самого же министра внутренних дел они подставляли не раз, но он оставался на плаву, скорее всего, благодаря своей неподкупности и близости к президенту. Этот ход являлся самым надежным, но и самым сложным.

Ведь для того, чтобы министр внутренних дел включился в цепочку, с ним необходимо было встретиться и все ему рассказать, убедить, заставить поверить. Никаких бумаг в подобных делах лучше не писать и даже не иметь на руках.

И сейчас полковник Бахрушин пожалел о том, что оставил в своем служебном сейфе ту записку, по которой он послал трех офицеров с проверкой на законсервированный полигон.

* * *

За те несколько часов, что Борис Рублев отсутствовал, оставив своего друга Андрея Подберезского сторожить захваченного водителя и экспедитора с «Урала», груженого спиртом, случилось следующее.

Директор ликеро-водочного завода под Смоленском, обеспокоенный тем, что спирт не привезли и его люди остались без работы, а он, естественно, без денег, позвонил самому Гапону.

– Да ты что, с ума сошел! – рявкнул в трубку Матвей Гаврилович Су понев. – Такого быть не может! Как это они спирт налево пустили!? Ты в своем уме? – хрипел в трубку Су понев.

– Не знаю, не знаю, Матвей Гаврилович… – извиняющимся голосом почти шептал директор ликеро-водочного, – уже почти три часа как машина должна быть на месте.

– А ты звонил на полигон, спрашивал у полковника Иваницкого?

– Нет, не звонил, – признался директор.

– Так позвони, придурок! Я тебе за что деньги плачу! Не за то, чтобы у меня голова болела и чтобы я сам решал все вопросы! Сам утряси. У тебя есть люди, есть охранники.

И если водитель и экспедитор загнали спирт налево, тогда я буду с ними разбираться, понял? А вдруг у них что-нибудь случилось?

– Да, да, Матвей Гаврилович, я сейчас позвоню.

Супонев бросил трубку, зло и грязно выругался. Один из его помощников даже прижался к стене, ведь хозяин крайне редко приходил в ярость и вот так грязно, как зэки на зоне, ругался.

– Придурки, мать вашу!.. – бурчал Супонев, наливая в бокал коньяк. – Если бы дела можно было делать одному, ни от кого не зависеть. Вот была бы жизнь, правильно я говорю? – обратился он к своему помощнику.

– Правильно, Матвей Гаврилович, правильно.

– Но ведь без вас, чертей и идиотов, ничего не получается. Хоть от вас больше вреда, чем пользы. Свои же пристрелят, будь они все неладны!

Директор ликеро-водочного завода минут через пять после разговора с Супоневым пришел в себя. Он сунул в рот таблетку валидола и лишь после того, как таблетка исчезла под языком, набрал номер полковника Иваницкого.

Дежурный бросился на полигон и минут через пять полковник Иваницкий взял трубку.

– Как не прибыла!? Я же сам лично ее отправил!

– Вот потому и звоню, – с полковником Иваницким директор завода разговаривал на равных. – Во сколько ты отправил?

Полковник назвал время.

– Вот и я думаю, что уже часа три с половиной, как машина должна быть на заводе.

Может, случилось что, а? Ты пошли людей, Иваницкий, пусть глянут, что с машиной случилось, – все еще теша себя самым простым выходом, самой незатейливой причиной, произнес директор ликеро-водочного завода.

– Сейчас разберусь.

Иваницкий почувствовал, как по позвоночнику липкой холодной струйкой потек пот.

– Да что же это такое в самом деле! – пугаясь прошептал он.

«Борщева убили, это мне теперь ясно, а кто следующий?»

И полковнику Иваницкому стало еще хуже.

Окно кабинета с крестом рамы шатнулось и поплыло перед его глазами.

– Боже, боже, – пробормотал полковник, опускаясь в кресло и подтягивая к себе блюдо с графином. Он налил полный стакан воды, а затем дрожащей рукой разбрызгивая воду на галстук, сделал несколько глотков.

"Да, следующий я. Ведь недаром же Гапон прислал на полигон своих людей. Да-да, я!

И надо скорее отсюда бежать, скорее! Но сейчас я убежать не могу, слишком много людей на полигоне. Значит, ночью. Ночью надо уносить ноги, надо выкопать деньги, забрать их и на «Уазике», якобы для проверки постов, самому лично поехать. А затем в Смоленск, из Смоленска в Москву, а оттуда куда глаза глядят. Только бы убраться отсюда, унести ноги. Иначе все! Ведь займутся, наверняка займутся и Борщевым, и теми тремя офицерами из ГРУ. А если не власти займутся мною, то тогда – сам Гапон. Я слишком много знаю, я сидел на кране. Да, мы с Борщевым заварили дело и вляпались в дерьмо. Борщев хоть пожил в свое удовольствие… Рестораны, водка, девки, проститутки, любовница.., он себе ни в чем не отказывал. А я, я, полковник Иваницкий, даже доллара из заработанных денег не истратил! Они все лежат в толстых пачках, упакованные и завернутые.., как младенцы. И каждая пачка перевязана веревочкой. Боже, за что мне такое наказание?! – и тут же полковник сам себе сказал:

– А ведь ты сволочь, Иваницкий! Ты же прекрасно знал, на что шел. Тебе никто своей воли не навязывал, тебя никто за руку не тянул. Ты сразу согласился, думал, обеспечишь себя на всю жизнь. Думал, все занимаются такими делами… Да, я так думал. Боже, во что я вляпался! Но, может, еще и обойдется?" – мелькнула мысль.

Этой мыслью полковник тешил себя не раз.

И пока ему удавалось выходить сухим из любых переделок. И после убийства людей из ГРУ все обошлось, и когда Борщев залетел в милицию, тоже все обошлось.

"Но неужели они ничего не боятся? – подумал Иваницкий о генералах, министрах и о Матвее Гавриловиче Супоневе. – Ведь у них у всех руки в крови. Ведь на их совести столько человеческих жизней! Ведь они своей отравой погубили столько людей, как ни одна война! Боже, о чем я думаю!? Если я сейчас ничего не предприму, то Супонев меня убьет.

Убьет не задумываясь. Ему-то на мою жизнь наплевать. Пришлют других полковников, майоров на этот долбаный полигон, и те станут, как и я раньше, отпускать спирт. Будут приезжать по ночам цистерны, загружаться и уезжать. Нет, с Гапоном лучше не конфликтовать", – и полковник Иваницкий, выскочив из штаба, направился к людям Гапона, которые, развалившись на травке у входа в склад, перекидывались картишками.

Он объяснил, что случилось, сослался на разговор с директором ликеро-водочного завода, затем на самого Супонева и сказал:

– Мужики, надо искать куда делась машина. Там, между прочим, двадцать тонн спирта.

А это без малого сорок тонн водки. Это два вагона водки. Спирт надо найти.

Один из людей Гапона – мрачный, черноволосый – злобно сплюнул себе под ноги.

– Полковник, скорее всего, их замели.

Не могли они налево толкануть спирт. Может, правда, попали в аварию – это другое дело.

Дернуть они не могли, ведь Гапон достанет где угодно. А если достанет, то раздерет на кусочки. Знаешь, полковник, он раздерет так, как голодный раздирает мойву. Я не завидую ни Грише, ни экспедитору. Смерть их будет страшной. Они даже в адском сне не могут себе представить, что с ними произойдет, если они дернут. Поэтому маловероятно, что они спирт налево завернули, скорее всего, в аварию попали. Ладно, пошли, – бросил он трем своим парням, и они, забравшись в джип, отправились на поиски пропавшего «Урала».

Им повезло. Они быстро нашли то место, где Комбат с Подберезским загородили дорогу срубленной сосной. А еще через полчаса четверо людей Гапона смогли справиться с Андреем Подберезским. Правда, драка была жестокой. И может быть, все кончилось бы иначе, если бы Подберезский не выхватил пистолет, который ему оставил Комбат, вместо того, что бы попытаться скрыться, успел выхватить, а затем им воспользовался. Но люди Гапона тоже оказались хорошими бойцами и достаточно умелыми.

Страшно избив Андрея Подберезского, связав по рукам и ногам, бандиты затащили его в джип. Гриша и экспедитор, как две бешеные собаки, бегали вокруг связанного Подберезского и пинали его ногами.

– Ну что, пидар, попался? Теперь на нашей улице праздник, теперь ты у нас поплачешь, теперь ты у нас попоешь. И не беспокойся, козел, твой дружок не уйдет от нас, поймаем мы его!

Андрей Подберезский молчал, отплевывался кровью, корчился, но молчал.

– Если твой долбаный дружок побоялся бросить спичку, то я не побоюсь, и ты сгоришь, как факел, как новогодняя елка. Ты у меня…

– Ладно тебе, – сказал черноволосый, которого все звали Стас, – раньше крутым представляться надо было, заткнись и не лезь, без тебя разберусь.

– Да я его… Я его… – кричал экспедитор, то и дело бросаясь на связанного Подберезского.

– Козел! – сплюнул кровью Андрей.

Он был избит до такой степени, что едва находил в себе силы открыть глаза и выплюнуть изо рта кровь. А еще минут через двадцать бандиты, экспедитор и водитель нашли свой «Урал». Цистерна оказалась пуста, спирт, вылитый прямо в овраг, успел уже впитаться в землю, напоминая о себе только запахом.

– Суки! Суки! – кричал экспедитор, потрясая кулаками. – Столько добра перевели!

– Да ладно, снова заправят тебя, не шуми, – сказал Стас. – Разворачивайся и езжай за нами. Гриша, в кабину! Поехали на склады!

Джип впереди, а тяжелый «Урал» сзади двинулись по направлению к полигону.

Иваницкий обрадовался, увидев машину, а когда узнал, что произошло, испугался почти до умопомрачения. Ведь второго нападавшего не было, люди Гапона взяли лишь одного.

И теперь предстояло узнать, кто эти люди, кто их послал и зачем, и какого черта они вылили двадцать тонн спирта. Иваницкому от страха даже не хотелось считать сколько денег потерял он и Гапон из-за каких-то странных мужиков.

Пока цистерна заправлялась, Стас и его люди заволокли полуживого Андрея Подберезского в одно из маленьких помещений подземного склада. В этой бетонной комнатке стояли старый стол и табурет. Этой мебели было, наверное, лет тридцать, но она удивительным образом сохранилась. В маленькой бетонной комнате Андрея привязали к железной скобе, торчавшей из бетонной стены. Он не мог стоять на ногах, поэтому просто висел, время от времени открывая глаза и пробуя подняться на ноги.

Иногда это ему удавалось, и он несколько минут стоял. Но затем ноги подкашивались, Андрей терял сознание, голова падала на грудь, колени подгибались и он повисал.

– Только не курите! Только не курите, я вас прошу! – предупреждал всех полковник Иваницкий.

А Стас уже звонил Гапону и докладывал:

– Матвей Гаврилович, тут поймали одного, а их было двое. Второй не известно где.

– Стас, узнай, кто такие, узнай, кто их послал и какого черта они полезли не в свое дело. Но пока не убивай.

– Да нет, Матвей Гаврилович, что вы! Я убивать не собираюсь.

– Ты уж, мой голубь, смотри! Рукам волю не давай и никого к нему не подпускай. Машину пусть заправят, а я звякну директору, чтобы принял спирт. И еще – никаких инициатив, все согласуйте со мной.

– Понял, шеф, – сказал Стас, но отключил телефон лишь после того, как услышал гудки. – Значит так, мне надо узнать, кто этот человек и что ему надо было от наших ребят.

На Андрея Подберезского вылили два ведра холодной воды и это привело его в чувство.

– Ну что, отошел? – спросил Стас, прохаживаясь перед покачивающимся, связанным Подберезским.

Андрей молчал.

– Где второй?

– Один я…

– Вы же были вдвоем?

Подберезский кивнул.

– Кто вы такие? Кто вас прислал? Откуда приехали?

Андрей молчал.

– Ты что, неразговорчивый? Я знаю как говорить с такими неразговорчивыми. Ты будешь визжать, как поросенок. Вот только жаль, полковник запретил тебя смолить паяльной лампой, а так можно было бы начать тебя медленно поджаривать снизу вверх.

И тогда бы ты все рассказал, ответил бы на все мои вопросы.

– Пошел ты на хер! – выдавил из себя Андрей и повертел головой.

Все тело нестерпимо болело, во рту не хватало двух зубов. Болели ребра, ноги и затекшие руки. Андрей попробовал шевельнуть ногой и смог это сделать лишь превозмогая нестерпимую боль, от которой у него в глазах поплыли круги.

– Что, плохо тебе? – спросил Стас, заглядывая в глаза, которых из-за кровоподтеков и синяков почти не было видно. – Вижу, плохо. А ведь будет еще хуже, намного хуже. Как тебя, ублюдка, зовут? Как твоя фамилия, имя?

– Да пошел ты…

– Ах, так? Ты любишь ругаться. Ну-ну, поругайся. Ты можешь орать, визжать, пищать. Все равно тебя здесь никто не услышит и никто не придет тебе на помощь – никому ты не нужен. Людей у меня хватает, вход надежно закрыт.

Еще один бандит сидел за столом, время от времени приподнимая голову и поглядывая то на избитого Подберезского, то на широкую спину Стаса, который прохаживался по маленькой бетонной комнатке от стены к стене, заложив руки за спину.

– Ну и дела! Создаешь ты мне, мужик, проблемы, – сказал Стас, а затем на секунду задержался возле Андрея Подберезского и ногой ударил его в пах.

От боли Андрей сразу же потерял сознание и повис на железном крюке, как мешок.

– Ну вот, а ты не хочешь разговаривать. Я тебе сейчас отобью все хозяйство. Мошонка у тебя распухнет, станет большая, как вздутый футбольный мяч. И станешь ты ходить, поддерживая ее руками.

– Андрей скрежетал зубами и стонал.

– Что, не нравится когда бьют? А мне не нравится, что ты молчишь. Козел! Урод! Ублюдок! Хер поганый! – почти завизжал, выходя из себя Стас, и принялся молотить кулаками Андрея Подберезского в грудь и живот.

Он это делал с остервенением и невероятной злостью. Подберезский опять потерял сознание, и на него вылили еще ведро воды.

– Ну что, ты отошел?

Кровь хлынула изо рта Андрея Подберезского, и он, открыв глаза, увидел перед собой искаженное злобой небритое существо.

– Ублюдок! – Андрей попытался плюнуть в рожу бандита, но чуть не захлебнулся – подавился кровью и слюной.

– Ты видишь.., как тебе? – сказал Стас, вытирая кулак носовым платком. – У меня даже рука заболела, а ведь я только еще начал. Ты знаешь, как в гестапо пытали? Так вот гестапо, приятель, это сущая херня по сравнению с тем, как тебя стану мучить и пытать я. Так что.., ты все скажешь. Это только начало, дальше пойдет веселее. Терпи, не терпи – все равно не поможет. Жаль, нельзя тебя подсмолить. А я люблю запах горелого мяса, ух, как люблю! – и Стас вцепился в горло Андрея Подберезского, принялся душить, тряся почти безжизненное тело. – Я из тебя, шакал, гад поганый, душу вытрясу! Ты мне все скажешь, все! – скрежетал зубами Стас.

Второму бандиту стало явно не по себе от такого зрелища, и он поднялся из-за стола.

– А ты куда? – рявкнул Стас. – Сиди и смотри! Что, не нравится?

– Стас, я потом зайду.

– Сиди и смотри!

– Ладно, ладно, – кивнул головой второй бандит и опустился на стул. Но, чтобы не слышать стонов, он закрыл уши руками.

– Ну ты, мужик, и крепок! – даже с каким-то восхищением и завистью произнес бандит. – А вот сейчас я поступлю так, как делают на зоне. Я вставлю тебе в уши спички и буду медленно давить на них ладонями. И тогда у тебя откроется рот, тогда вывалится твой язык. Дай спички! – закричал Стас на своего помощника.

– Да их у меня нет! – сказал тот, хотя спички у него были.

– Дай!

– Стас, нету!

– Иди принеси, сбегай!

Это была коротенькая передышка.

– Комбат, Комбат, где ты… – шептал Андрей.

– Что ты там бормочешь? – подставив ухо к потрескавшимся синим губам Андрея, спросил Стас. – Кого ты зовешь – мамочку?

Мамочка тебе не поможет.

Андрей собрал последние силы и плюнул кровью прямо в ухо Стаса.

– Ах ты козел! Ах ты пидар гнойный! – резко развернувшись. Стас заехал кулаком в лицо Андрея.

Тот дернулся, ноги подкосились и он опять повис. Из разбитого носа хлынула кровь.

И уже скоро возле его ног лужа воды смешалась с густой темной кровью.

Под колпаком на потолке горела лампочка, Андрей уже потерял счет времени. Он не знал, день сейчас или ночь, не знал, сколько времени болтается здесь на железном крюке, лишь видел, как входят и выходят бандиты в камуфляжных куртках, видел перед собой искаженное злобой небритое лицо Стаса, видел его бесцветные глаза, а затем терял сознание. Его били, мучили, но он уже даже перестал ощущать боль.

Ему стало настолько плохо, что единственной мыслью, которая иногда короткой вспышкой появлялась у него в голове была мысль о смерти.