Текст книги "Комбат не ждет награды"

– Стой! – крикнул Комбат, бросаясь вперед.

Охранник не выпускал его ногу из зубов, впившись в нее мертвой хваткой, словно бульдог. Комбат со всей силы ударил охранника носком ботинка в голову, попал в висок. Гигант дернулся, и тело его забилось в конвульсиях.

То, что человек со скованными наручниками руками именно Борщев, Комбат знал наверняка. Перед поездкой Бахрушин дал ему его фотографию.

Но даже мертвый охранник не разжал зубов. Рванувшись, Рублев наконец высвободился и бросился к Борщеву, который придерживаясь за водосточную трубу, перебирался на карниз, идущий по периметру дома – довольно широкий, ведь дом был старый.

– Стоять, кретин! – выкрикнул Комбат и попытался дотянуться до Борщева рукой.

От испуга тот выпустил водосточную трубу и, скользя подошвами ботинок по оцинкованной жести карниза, засеменил к углу дома, цепляясь пальцами за рустовку стены.

Борис Иванович вспрыгнул на подоконник и ухватившись правой рукой за водосточную трубу, попытался дотянуться левой до подполковника. Но тот, воровато озираясь, кося на грузного Комбата безумными от страха глазами, мелкими шажками пробирался по карнизу.

Всего нескольких сантиметров не хватило Борису Рублеву для того, чтобы дотянуться до беглеца.

– Врешь, не возьмешь! – прохрипел подполковник и двинулся дальше.

Он видел, что Комбат без оружия и считал себя в безопасности. На другой стороне дома, как он помнил, была пожарная лестница.

"Доберусь до нее и быстро спущусь вниз.

А там найду что делать!"

Борщев боялся Комбата куда больше, чем охранника Гапона. В его воспаленный от страха мозг вкралось подозрение: это человек из ГРУ или из милиции. А в тюрьму идти ему не хотелось.

На самом углу дома на карнизе уже скопилась большая куча засохшего голубиного помета. Карниз никто не чистил лет двадцать. Борщев спешил, ведь Комбат уже сам ступил на карниз.

Засохшая сверху куча помета треснула под рифленым протектором ботинка Борщева, и его нога соскользнула с оцинкованной жести.

Борщев судорожно вцепился пальцами в глубокую рустовку стены, одновременно пытаясь сохранить равновесие. Но было уже поздно: одна нога зависла над пустотой, а вторая неумолимо скользила… Борщев, хоть и успел прижаться грудью к стене, сорвался-таки вниз. Его тело мелькнуло в густых ветвях дерева, следом послышался глухой удар. За ним наступила тишина, лишь покачивались в безветренный день ветви старой липы.

Где-то совсем рядом открылось окно, то ли этажом ниже, то ли в соседней квартире, и прозвучал сдавленный женский крик, а затем – причитания.

Комбат одним прыжком оказался в квартире, на ходу нагнувшись, подхватил с ковра пистолет, перепрыгнул через мертвого охранника и, прыгая через ступеньки, помчался вниз, понимая, что вляпался по самые уши.

"Какого хрена Борщев поперся на карниз!

И нужен-то он мне был лишь для того, чтобы вытрясти из него правду".

Оказавшись на улице, Рублев тут же перешел на шаг. Бегущего человека запомнят всегда, идущего шагом – вряд ли. Он выглянул из-за угла дома и увидел на асфальте распростертое тело Борщева. Тот лежал неподвижно с заброшенными за голову руками, на запястьях которых поблескивали наручники. В том, что подполковник мертв, не оставалось сомнения. Широко открытые глаза не мигая смотрели на яркое солнце, а из уголка рта на асфальт вытекала ровная струйка крови.

«Если бы он был жив, – подумал Рублев, – струйка пульсировала бы».

Ничего другого ему не оставалось делать, как только уходить. Виновным в смерти подполковника Рублев себя не чувствовал. Не он же погнал его на карниз, сам чуть не поплатился жизнью, сцепившись с охранником.

Да и потом рисковал, когда пытался достать Борщева на скользком наклонном карнизе дома.

Тяжелый пистолет оттягивал куртку. Его приходилось придерживать рукой. Длинный ствол с глушителем никак не хотел помещаться в неглубоком кармане, где уже лежала пачка сигарет.

Рублев пересек улицу, скрылся в подворотне. И тут услышал шум подъезжающей машины, оглянулся. Он увидел шестисотый «мерседес», за которым в отдалении следовал джип, наверняка с охраной. Машины остановились, и Рублев заметил, как из «мерседеса» выходят мужчина и девушка. Мулатка была в вечернем платье, а мужчину он толком не разглядел, тот стоял к нему спиной. Судя по спокойной улыбке на лице Анжелики, они еще не увидели мертвое тело.

Мулатка вскрикнула, зажав рот рукой, мужчина схватил ее за руку, затащил в машину, и оба автомобиля спешно отъехали. Рублев бросился к своему «форду», завел мотор и второй подворотней выехал на улицу. Он тут же свернул направо, надеясь встретиться с «мерседесом». Но этой встречи не произошло.

Рублев на предельной скорости миновал два квартала и затем чертыхнулся. Номер «мерседеса» он разглядеть не успел, точно так же, как и номер джипа, ведь машины развернулись не доезжая арки, а теперь и упустил их.

В том, что это приезжал хозяин охранника, засевшего в квартире Борщева, Комбат не сомневался. Кружить и дальше в этом районе становилось небезопасно, скорее всего, успела приехать милиция и кто-нибудь из соседей вспомнит о синем «форде», стоявшем во дворе напротив. Кто-нибудь мог заметить и его самого на карнизе здания.

«Скорее к Бахрушину, – решил Комбат. – Вместе мы заварили эту кашу, вместе и расхлебывать».

* * *

Встреча произошла дома у Бахрушина.

Леонид Васильевич с нетерпением ждал возвращения Рублева, надеясь, что тому удалось вытрясти из Борщева хотя бы часть правды, конечно, если Борис Иванович застал его дома.

Если же нет, шансов узнать что-нибудь от мулатки-Анжелики у него нет. Та наверняка знала совсем мало.

Когда Бахрушин открыл дверь, то лишь взглянув на лицо Комбата, сразу догадался, случилось что-то неординарное и вряд ли приятное. Рублев не проронил ни слова, пока дверь была открыта, а лишь она захлопнулась, тут же выдохнул из себя несколько ругательств.

– Вижу, хреновые наши дела, – произнес Бахрушин и понимая, что сейчас не до эмоций, ничего больше не сказал Комбату, который прямо в ботинках отправился в комнату застланную ковром.

– Ну и херня! – Рублев нервно ходил по большой комнате, от чего та сразу же показалась Бахрушину меньше, чем была на самом деле.

Затем Леонид Васильевич с удивлением смотрел на то, как Комбат уселся и стал снимать с ноги ботинок. Носок был в крови.

– Посмотрите, – Рублев поставил ботинок на стул так, чтобы хозяин квартиры мог его осмотреть.

На коже явственно виднелись следы зубов.

– Борис Иванович, что случилось?

– Борщев разбился.

– Как?

– Хотел удрать от меня по карнизу, да сорвался.

– А зубы чьи на ботинке?

И тут Комбат рассказал Бахрушину о том, что с ним случилось.

– ..кто же знал, что так получится! – злился Борис Иванович. – Напуган Борщев был до смерти, вот и бросился удирать, когда мы с охранником сцепились. Ах да, – спохватился Комбат и вытащил из кармана пистолет с навернутым на него глушителем.

Бахрушин осторожно взял оружие, осмотрел его со всех сторон. Никаких особых примет на пистолете не было. Выщелкнул обойму.

– Патроны на месте, кроме одного.

Комбата удивляло насколько спокоен в этой ситуации Бахрушин. Сидел себе, рассматривал пистолет, прокушенный ботинок и даже в ус не дул.

– Вот и поговорил я с Борщевым! – вздохнул Комбат, снимая окровавленный носок.

Бахрушин, не меняя выражение лица, снял с полочки журнального столика пачку салфеток, вытащил две и подал Комбату.

– Промокни.

Случилось то, что случалось редко: Комбат чувствовал себя надломленным. Он понимал, что в общем-то взялся не за свое дело, вот и подвел теперь Бахрушина. Будто мало у того неприятностей! Может быть, именно поэтому он так тщательно занялся своей неглубокой раной. Рыхлая бумага легко впитывала в себя кровь.

Затем Рублев долго брызгал на прокушенную пятку из флакончика с туалетной водой.

А Бахрушин тем временем размышлял.

Но уравнение получалось со многими неизвестными и данных для того, чтобы получить ответ, не хватало.

– По-моему, Борис Иванович, получилось так, что ты, сам того не желая, облегчил задачу тем, кто стоял над Борщевым.

– Ничего я не облегчал! Все получилось само собой.

– Да. Но им было выгодно избавиться от подполковника. Теперь они смогут все списать на него, если, конечно, в этом возникнет необходимость. – Иваницкий… – проговорил Бахрушин, – теперь остался только он. И я удивлюсь, если полковник до сих пор жив. Хотя, – задумался он, – наверняка на полигоне у них крутится большое дело. Раз большое, значит у него есть инерция.

– Какая инерция? – не понял Рублев.

– Все большое имеет огромную инерцию.

Остановить такую машину мгновенно невозможно, пока она не выработает свой ресурс.

Значит, Иваницкий им еще понадобится.

– Кому им? Людям в Министерстве обороны?

– Нет, – покачал головой Бахрушин. – Они в этом деле такие же пешки, как и Иваницкий с Борщевым. Получают свои деньги и не более того. А вот настоящий хозяин – это тот, кого ты видел с мулаткой Борщева.

Борис Иванович подложил под носок салфетку и надел ботинок.

– Я думаю, Леонид Васильевич, самое время сейчас заняться Иваницким.

– Да, – усмехнулся Бахрушин, – тебе мало подполковника? Послушай, Борис Иванович, а не кажется ли тебе, что лучше всего нам с тобой будет отдохнуть? – полковник Бахрушин прищурил глаза и хитро посмотрел на Рублева.

– Что-то я вас не понимаю.

– Ну рассуди сам, почему я, ты должны заниматься этим делом?

Комбат удивленно посмотрел на полковника Бахрушина, не в силах понять – говорит тот серьезно или же просто хочет его позлить.

– А зачем жить, Леонид Васильевич, если потом все равно умирать?

– Тоже правильно, – Бахрушин упер руки в колени и поднялся со стула. – Помочь я тебе ничем не могу.

– Вы же говорили есть бумаги.

– Бумаги, бумаги… – зло скривил лицо Бахрушин. – Завтра они сделают так, что эти бумаги гроша ломаного стоить не будут, – Леонид Васильевич остановился, как бы раздумывая, стоит ли выдвигать ящик письменного стола или же закрыть его на ключ и забыть о его содержимом.

Комбат понимал, Бахрушин близок к нервному срыву, но не торопил его с принятием решения.

– И все-таки, – тихо произнес полковник ГРУ, – там, на полигоне, есть что-то, о чем узнал во время проверки майор Кудин.

Именно это его и погубило – голову даю на отсечение.

За свою жизнь Леонид Васильевич привык не доверять произнесенным словам, его скорее интересовала интонация, с какой их произносили. И в который раз он вспомнил короткий телефонный разговор со своим подчиненным майором Кудиным, когда тот докладывал, что на полигоне все в идеальном порядке, никаких нарушений не обнаружено. Бахрушин искал хоть малейшую подсказку, заранее зная, что майор и не старался заложить ее в это донесение, наперед зная, что разговор прослушивается. Наоборот, Кудин хотел убедить подслушивающих, возможно, того же подполковника Борщева, что ни о чем не подозревает.

Рука Бахрушина сама потянулась к ящику письменного стола. И вот уже на столе появились старательно склеенные листы – копии плана полигона, предусмотрительно снятые Бахрушиным с оригиналов на ксероксе. Комбат встал за спиной у Леонида Васильевича и смотрел на план. Бахрушин, склонив голову к плечу, беззвучно шевелил губами и озабочено цокал языком.

Наконец он повернулся к Комбату.

– Мы с тобой, Борис Иванович, до сих пор шли в не правильном направлении.

– Почему же?

– Когда идешь в правильном направлении, быстро приходишь к цели.

Возразить на это было нечего.

– Раньше мы с тобой каким вопросом задавались?

Комбат почесал небритую щеку:

– Мы пытались понять, что хранится на этих чертовых складах.

– Абсолютно правильно, Борис Иванович.

Но это, так сказать, окончательный вопрос.

А существуют еще и промежуточные. И если не можешь ответить на основной, не можешь сразу добраться до цели, то попытайся продвинуться к ней на один шаг, на два… Главное, двигаться в нужном направлении, – и он постучал твердым ногтем по плотной бумаге плана полигона.

– На какой же вопрос мы можем ответить сегодня? – спросил Комбат.

– Давай попробуем с тобой найти ответ на следующий вопрос: где может находиться то, из-за чего разгорелся весь сыр-бор?

– Конечно же на полигоне.

– Он перед тобой, – Бахрушин расправил план, и они уселись по разные стороны стола.

– План не могли изменить, подсунуть в архив липу? – поинтересовался Рублев.

– Нет. Я делал копию с оригинала, выполненного в пятидесятые годы. Какие-то детали могут теперь и не существовать, какие-то добавились, но масштабных работ на полигоне не производилось с начала шестидесятых.

Вскоре Борис Иванович Рублев уже вполне ориентировался в лабиринтах складов, которые уходили под землю тремя уровнями.

Глава 20

Борис Рублев проснулся на рассвете и сразу же поднялся, несколько раз махнул руками, присел. Суставы хрустнули, он потянулся и, направился в ванную комнату. Сегодня Комбат решил не заниматься физкультурой, а сразу приступить к делу. Ведь он пообещал Бахрушину съездить под Смоленск на законсервированный военный полигон и попытаться, если сможет, разобраться на месте что там и к чему.

Он поставил чайник на плиту, а пока тот закипал, обильно намылил щеки и стал бриться. Все движения Рублева были точны, и его, как всегда перед делом, охватил боевой азарт.

Он даже поторапливал сам себя:

– Ну, быстрее!

И тут же осаживал:

– Не торопись, иначе обрежешься. Не торопись.

Наконец с бритьем было покончено. Борис Рублев плеснул в ладонь одеколона и похлопал по щекам.

«Ну вот, сейчас позавтракаю, а затем, – он взглянул на часы, – минут через двадцать должен появиться Андрей Подберезский».

Вчера поздним вечером Комбат договорился со своим бывшим подчиненным о том, что Андрей за ним заедет и они вдвоем отправятся на разведку.

"Хорошо, конечно, – подумал Рублев, – что Андрей не поехал к Бурлакову. Поедет со мной, развеется, забудет о своих проблемах.

А потом, даст бог, вернемся в Москву и все у Андрея станет в полном боевом".

Вот с такими мыслями Комбат завтракал.

Аппетит у него появился – на удивление. Он съел три больших бутерброда и выпил чашку чая. Правда, чаем это питье можно было назвать лишь с натяжкой. Жидкость, которую употреблял Комбат, больше походила на заварку средней крепости, нежели на чай.

Но так уж был устроен Комбат. К кофе он относился пренебрежительно, а вот чаек любил.

Особенно крепкий, крутой и самое главное, чтобы тот был горячим.

Когда минутная стрелка его будильника застыла на цифре двенадцать, а часовая на цифре пять, в дверь коротко позвонили.

«Это конечно Подберезский», – Комбат выбрался из-за стола и направился открывать раннему гостю.

– Ты, наверное, голодный Андрюха? Я тебе оставил пару бутербродов.

– Я перекусил, спасибо, Иваныч, – сказал Подберезский, нахмурив брови.

– Вид у тебя, как будто на охоту собрался.

– Думаю, что да. Я и тебе захватил камуфляж.

– Может, ты еще и АКМы взял и полный боевой комплект – гранаты, парашюты, ножи?

– Ножи я взял, автоматы, конечно же нет.

– Были бы – прихватил?

– Они у меня есть, сейчас, что хочешь, купить можно.

По лицу Подберезского было не понять, шутит он или говорит серьезно.

– Ну ладно, ладно, Андрюха, это я так, пошутил. Хотя черт его знает, может, если бы мы были вооружены как следует, то это бы нам не помешало.

– Настолько все серьезно, Иваныч?

– Думаю, что да, Андрюха.

– А что мы должны найти?

Комбат решительно передернул плечами, затем наморщил лоб и криво улыбнулся.

– Если бы я знал, Андрюха, так можно было бы и не ехать. А так мне известно столько же, сколько и тебе. Борщев вывалился из окна, а он тот, кто мог бы многое рассказать.

– Да, незадача, Комбат. Наверное, он как увидел тебя, так наделал в штаны и чтобы не попасть врагу в руки, решил выскочить в окно.

– Кто ж его знает, Андрюха, чего он решил и какого черта сиганул в окно?

– А может, подумал, что он на первом этаже, а внизу клумба с настурциями, да ромашки? Как ты думаешь, Комбат, что у них там на этом полигоне?

– Приедем, посмотрим… Кстати, захвати-ка и мой любимый бинокль.

– Где он у тебя?

– В стенном шкафу, где мундир парадный висит и сапоги стоят.

Андрюша подошел к шкафу, открыл дверцу и щелкнул языком от восторга. Там действительно висел мундир, грудь которого, как крупная рыбья чешуя, украшали медали и несколько орденов. И кто, как не Подберезский, знал, что все эти награды Борис Иванович Рублев, командир десантно-штурмового батальона, получил не за просто так, а за настоящие дела, и что эти награды – лишь малая часть того, что по праву должно звенеть на груди майора воздушно-десантных войск.

– Да, Комбат, мундир у тебя что надо!

– Я же тебя не мундир прошу брать, – ехидно заметил Рублев, – а бинокль. Он на гвозде висит.

Подберезский взял бинокль в футляре, открыл его и вытащил черный, оцарапанный и кое-где посеченный осколками бинокль – сразу видно, не игрушка, а вещь.

– Да-да, тот самый, Андрюха, не смотри.

Боевой бинокль. Сколько раз мне предлагали заменить его на новый, на американский, корейский, английский, а у меня душа к этому прикипела. Хоть в нем и стекла поцарапаны, но он, знаешь, как хорошо пристреленный автомат, руку греет и уверенность в душу вселяет.

– Понимаю тебя, Комбат, ох как понимаю! – сказал Подберезский, вешая бинокль себе на шею, – Ты жрать хоть будешь? – спросил Рублев.

– Ладно, давай съем твои бутерброды и выпью твоего страшного чая.

– Можешь развести, слабак, кипятка полный чайник. А я пока кое-что соберу, – и Борис Рублев снял с антресолей пятнистый рюкзак, в котором что-то звякнуло, наполнил флягу в брезентовом чехле водой из-под крана, а затем подумал и вылил воду, вновь наполнил флягу, на этот раз чаем.

– Так будет лучше.

– Может и лучше, – улыбнулся Подберезский, – тебе, Иваныч, как всегда виднее.

Спорить не стану. Как знаешь, так и поступай.

– На моей машине поедем или, может, на твоей, которая бывшая моя? – спросил Комбат.

– Нет, на моей поедем, – сказал Подберезский, – як ней больше привык.

– Ну, как скажешь, так и будет.

И через десять минут Комбат и его бывший сержант уже ехали в кабинке лифта, которую они вдвоем почти всю и заполнили, ехали, боясь пошевелиться, чтобы не нажать ненароком плечом на кнопки.

– Давай вещи в багажник, а бинокль, если приглянулся, можешь взять с собой.

– Под кого косить будем, – поворачивая ключ в замке зажигания, спросил Подберезский, – под охотников или под грибников?

– Подумай, Андрюха, на грибников мы не очень похожи – вид у тебя воинственный.

– Да и у тебя, Иваныч, тоже не ангельский вид.

– Тогда будем косить под туристов. Надо постараться, чтобы все прошло тихо.

– Ножницы ты взял?

– Какие ножницы?

– Колючку как будем резать? – спросил Подберезский.

– На кой хрен они мне нужны? У меня есть штык-нож, вот им и перекусим.

– Логично, Комбат. А БТР ты с собой не взял?

– Как видишь, не взял. И парашют не взял.

Правда, две стропы сунул в мешок, только зачем – не знаю. Авось пригодятся связать кого?

– Кого?

– Кого надо.

Андрей Подберезский посмотрел на часы.

– Быстро ехать или как, Иваныч?

– Как всегда. А за город выберемся, тогда и придавишь педаль.

– Понял, Комбат, – четко, по-военному ответил Подберезский, уже входя в свое привычное состояние, в то, которое ему нравилось.

Да и вообще с Комбатом лучше лишних бесед не вести, дурных вопросов не задавать, а делать то, что он говорит. И тогда все будет в полном боевом, как говорит сам Комбат, тогда и головы будут целыми, и враги мертвыми.

Когда серебристый «ниссан» Андрея Подберезского выбрался на кольцевую, солнце уже стояло высоко.

– Послушай, командир, может, теперь ты порулишь, а я посплю?

– Что, не выспался?

– Я в последнее время вообще спать не могу. Понимаешь, нервы совсем извел.

– Давай.

Мужчины поменялись местами, и Андрей Подберезский мгновенно вырубился.

«Ну вот, хоть поспит пару часов», – подумал Комбат о своем друге.

В Смоленске Подберезский проснулся.

– Где мы? Смоленск, что ли? – протирая глаза огромными кулаками, спросил Андрей.

– А ты что, не видишь? Конечно же не Париж. До Парижа тебе проспать слабо!

– Черт его поймет! Сны я какие-то, Иваныч, дурацкие снил. Все убегаю, убегаю по каким-то катакомбам, а за мной гонятся, из огнемета палят. И вот-вот погибну, уже слышу, как огонь спину обжигает…

– Сплюнь три раза через окно, желательно через правое плечо.

– Через левое плевать положено, – растерялся Андрюха.

– А ты подумай…

– Ну, естественно, не через левое, а то на тебя попадет, – захохотал Подберезский, приходя в себя. – Где там твой хваленый чай, который крепче коньяка?

– Возьми в рюкзаке термос и я хлебну кипяточка.

Чай был огненно-горячий. Подберезский довольно долго возился с пластиковым стаканом. Выпив чая, он окончательно проснулся и смотрел на мир уже иными глазами.

– Смоленск проехали.

– Ну что, мы прямо к полигону?

– Пока поедем, а там сориентируемся на месте, – сказал Комбат, уверенно ведя «ниссан».

Минут через тридцать, пропетляв по просекам, серебристый «ниссан» съехал на просеку и Рублев сказал:

– Ну вот, Андрюха, приехали. Дальше пойдем пешком. Машину оставим здесь.

– Здесь, так здесь.

Мужчины выбрались и с рюкзаками двинулись по перелеску к полигону. Они уже видели колючку, дорогу, проходящую рядом с проволочным заграждением.

– Подожди, давай здесь остановимся, на этом бугорке. Отсюда неплохо видно.

Комбат вытащил карту.

– А эта самопальная хреновина у тебя откуда? – поинтересовался Подберезский.

– Один хороший человек дал. Фамилия его Бахрушин, звание полковник. Помнишь, небось?

– А, Леонид Васильевич, который вечно во всем сомневается? Как же, как же, помню.

– Ну вот и хорошо, его сомнения нам в Таджикистане помогли, – Комбат развернул карту и стал изучать ее, водя пальцами по периметру. – Территория огромная.

– И ты, командир, хочешь всю ее прочесать? И чтобы мы вдвоем.., цепью рассыпались?

– Нет, Андрюха, надо разобраться.

– В чем ты хочешь разобраться, командир?

– Вот смотри, это самая короткая дорога ко всем сооружениям. Вот это склады, – Комбат пальцем показал на карте несколько прямоугольников. – Вот они, и вот они, туда нам и надо попасть.

– А если охрана заприметит да стрельбу откроет?

– Знаешь, Андрюша, ты не первый год замужем, да и я мужик битый. Надо сделать так, чтобы нас ни один часовой не заметил. Проберемся к складам и там на месте обстановку изучим.

– Что же мы все-таки должны найти, Иваныч? – спросил Подберезский, сидя на корточках перед картой.

– Если бы я сам, Андрюха, знал, – уже в который раз повторил Комбат, – то можно было бы и не ехать сюда. Вот смотри, что у меня есть еще, – и Рублев развернул поверх карты копии синек.

– Что это? – вскинул брови Подберезский.

– Это план подземных складов. По утверждению Бахрушина там бомбы и снаряды, лежат запасы еще со времен войны. Все это добро сразу после победы свезли сюда и спрятали под землю. Понимаешь, бросать их стало уже не на кого и стрелять тоже было не в кого. Вот все это эшелонами и свезли сюда. Видишь, ветка железной дороги?

– Не слепой, вижу.

– По этой ветке эшелонами их и свезли сюда. Свезли, спрятали.

– Бля! – сказал Подберезский. – Да там же этих складов целый город!

– Что поделаешь, Андрюша, придется пройти его пешком.

– А если ничего не найдем?

– Не найдем, – вернемся в Москву.

Но что-то там должно быть.

– А это что такое? – острием ножа Подберезский провел по синьке.

– Это якобы затопленные и выведенные из обращения помещения.

– Как это затопленные?

– А хрен его знает, Андрюха, как они там затоплены… Грунтовыми водами, наверное.

– А почему эти склады затоплены, а те, где бомбы, не затоплены?

– Почему, почему… – Комбат нахмурил брови и желваки заходили на его щеках. – Если бы я знал, какого хрена затоплены только эти склады!

– Слушай, командир, по идее затопленными должны быть и те, и эти, и другие. Вот, посмотри на цифры: все склады находятся примерно на одном уровне. Тогда какого черта грунтовые воды натекли в эти помещения и не залили соседние?

– Ну уж этого я не знаю. Может, гидроизоляция хреновая. Может, дело в том, что одни склады пленные немцы строили, а другие – наши зэки. Дай-ка мне бинокль, а то ты с ним ходишь, как снайпер спецназовский.

Подберезский передал бинокль Комбату.

Тот бережно и любовно вытащил бинокль из кожаного твердого футляра и приложил к глазам.

– Ну, Комбат, теперь ты похож…

– На кого я похож? – продолжая смотреть в окуляры бинокля, буркнул Рублев.

– Да на того Комбата, который в афганских горах батальон в атаку водил. Как сейчас помню, сидишь ты в камнях и в этот бинокль зыришь, душманов высматриваешь.

– Тихо, не бурчи, Андрюха, дело серьезное, старыми победами сыт не будешь, да еще в той войне, которую мы проиграли.

– Мы не проиграли.

– Проиграли ее за нас другие…

Комбат изучал обстановку с помощью бинокля минут двадцать. У него даже начали слезиться глаза.

– Все ясно, – засовывая бинокль в футляр, сказал Рублев. – Все у них в порядке.

Скорее всего, служба поставлена как надо.

И офицеры не глупые, и солдаты не замордованные. Бодрые такие, ходят, службу несут.

– Чего же им быть замордованными? Не в Афгане ведь. Войны тут нет, никто не стреляет, не атакует, да и с парашютом прыгать не приходится. Живи себе потихоньку, дыши свежим воздухом. Грибки, ягодки, наверное, солдатики собирают…

– Это хорошо, – сказал Комбат, улыбаясь какой-то своей тайной мысли. Это лучше, Андрюха, чем в атаку ходить, хоть голову не прострелят.

– Да, лучше.

– Поспать бы нам с тобой не мешало, – вдруг сказал Комбат, хотя сам спать не хотел и понимал, Подберезский тоже выспался.

– Здесь река где-то неподалеку, может искупаемся?

– Не надо светиться.

Двое мужчин, сидящих под березами на высоком холме неподалеку от границы полигона выглядели довольно воинственно, хотя оружия не было ни у одного, ни у другого. Скорее всего, камуфляж, военный бинокль, да и вид опытных, видавших виды людей создавал такое впечатление.

– Дай мне бинокль, Комбат, я немного понаблюдаю, разберусь что к чему. А вообще ты лучше посиди здесь, а я пойду прогуляюсь, посмотрю с другой стороны все их строения.

– Давай, – сказал Комбат.

Андрей легко вскочил на ноги – бесшумно, так, что ни одна сухая веточка, ни травинка не затрещала, не зашелестела под его ногами – и направился вниз с холма. А Комбат склонился над синьками и углубился в изучение подземных складов.

– Чертовщина какая-то… – бормотал под нос Борис Иванович Рублев «Здесь в затопленных складах, если они действительно затоплены, ни хрена не спрячешь, потому что никак оттуда не вывезешь, разве что на лодке. А может там, в обозначенных затопленными складах, ни хрена нет? Может быть, действительно, их залило, а отремонтировать нет ни средств, ни сил? Хотя нет, судя по всему, на этот полигон министерство или кто еще денег не жалеет. Все здания свежевыкрашены, территория возле казарм убрана, все досмотрено. На плацу даже наглядная агитация новенькая, да и спортивный городок у них хороший. А вот и солдаты бегут. Прапорщик, наверное, вывел на занятия».

Борис Рублев смотрел на все, что происходит за колючкой, с каким-то умилением. Ему нравилась вот такая жизнь, размеренная, понятная.

Ему казалось, он даже слышит команды, повинуясь которым действуют три взвода. Вот они побежали, вот упали на землю и начали отжиматься.

– Молодцы, солдатики, тренируйтесь, тренируйтесь, – приговаривал Комбат.

А затем его внимание переключилось жа большие железные ворота.

«Наверное, через них и завозили в склады авиабомбы со снарядами. Ворота тоже свежеокрашенные».

Потом Рублев увидел вторые ворота, тоже свежевыкрашенные, и склонился над планом.

«А вот эти ворота ведут в затопленные склады. Между теми и другими метров двести пятьдесят. От плаца до входа в склады метров семьсот – восемьсот» В общем, все как должно быть, ничто не вызывает подозрения. Жизнь здесь какая-то слишком уж размеренная – образцово-показательная. Хотя.., так и должно быть. Если что-то и есть на складах, то скорее всего, солдатам об этом не известно. Хотя нет, – хмыкнул Комбат, – кто-кто, а эти… Если кто и знает обо всем, так это конечно же солдаты. Ведь от них ничего не спрячешь, о многом они узнают зачастую раньше, чем командиры. Может быть, встретиться с каким-нибудь солдатом, попытаться разговорить? Только аккуратно, разумеется, так, чтобы не вызвать подозрения. И он расскажет. Но если на складах бомбы да снаряды, то и солдаты могут ничего не знать. Скорее всего, они туда ходят редко. Ведь если где и прятать что-нибудь, то лучшего места, чем среди старых бомб да снарядов не найдешь. Тем более, туда никто не сунется – кому охота взорваться!" – примерно так рассуждал Комбат, кропотливо изучая план подземных лабиринтов, в которых хранились боеприпасы.

Часа через полтора появился Подберезский.

– Ну? – спросил Комбат, взглянув на своего друга.

– Что «ну», командир?

– Что видел? Рассказывай.

– Часовых видел, видел, как они сменяются. Нашел одно хорошее место, где можно подобраться к колючке, а оттуда до складов рукой подать.

– И где это место? – Комбат снял с карты синьки.

– Вот, смотри, – быстро, легко ориентируясь в карте, показал Подберезский…

* * *

Рублеву и Подберезскому повезло. Стемнело быстро, с востока надвинулись тяжелые темные тучи, начал накрапывать дождь и не пришлось дожидаться ночи. Они подобрались к колючке, разрезали ее и проникли на территорию. Два люка, указанных на плане, оказались заваренными, причем, один из них был заварен недавно, может, несколько дней назад.

Ржавчина даже не успела появиться на металлическом шве.

В конце концов Борис Рублев и его приятель нашли то, что искали.

– А ты уверен, – спросил Подберезский, – что через этот люк мы сможем попасть в склады?

– Должны, – ответил шепотом Комбат.

Метрах в ста от них ходил часовой. – Давай сдвигать горловину.

Провозившись минут двадцать, с невероятными усилиями Комбат с Подберезским сумели-таки снять горловину вмазанную раствором в кирпичную кладку, сняли ее вместе с заваренной крышкой люка. Комбат нашел камешек и бросил вниз. Послышался глухой звук падения на что-то твердое.

– Странно, воды нет, – прошептал Комбат и жестом показал Подберезскому, что будет спускаться первым.

Шахта оказалась довольно-таки глубокой, метров двенадцать. Уже внизу Комбат зажег фонарь и взглянул на Андрея.

– Как ты?

– В норме, Комбат. Двигаем вперед?

– Пошли.

И они тихо, стараясь не шуметь, двинулись по узкому бетонному коридору. Минут через пятнадцать они оказались у смазанной солидолом решетки.

– Ты следи, Андрюша, а я попробую с ней разобраться – сперва по-хорошему.

– Вымажемся сейчас, как гады.

– Это не страшно, помыться можно. Главное нам попасть в сам склад.

И они вдвоем принялись ломать решетку, орудуя ломиком. Прутья решетки были довольно толстые, но Комбату удалось-таки выгнуть один. Образовалась солидная щель сантиметров под тридцать.