Текст книги "Пощады не будет никому"

Но было видно даже не специалисту, что кассета – подлинник. Однако работа есть работа, больше бумаги – чище задница. Эту заповедь прокурор Москвы знал твердо. Лучше заручиться заключением экспертов, прежде чем начать служебное расследование, и принять санкции.

Но для начала Прошкина следовало отстранить от всех дел до выяснения обстоятельств.

Он тут же направил кассету на экспертизу, договорившись, что о ее существовании никто не должен знать, только он и специалисты, которые подпишут акт экспертизы. И акт, минуя все инстанции и этапы, должен прямиком попасть ему на стол. Все это было сказано таким тоном, что в экспертном отделе стало понятно, дело чрезвычайно серьезное.

Экспертиза была проведена быстро, техника в прокуратуре имелась хорошая. И уже через два часа заключение, под которым красовались три подписи очень ответственных людей, лежало на столе у прокурора города Москвы.

Из заключения следовало, что съемки велись бытовой видеокамерой «Панасоник» в формате VHS, а данная кассета является второй копией с оригинала.

Прокурор прикусил нижнюю губу, читая заключение экспертов. Правда, он и без заключения понимал, что кассета подлинная. Он тут же запросил у своего помощника личное дело Юрия Михайловича Прошкина и попросил, чтобы ему доложили о техпроцессах, в которых занят прокурор Прошкин.

Информация была тут же подготовлена и легла на стол к прокурору. Вдогонку пришла еще одна информация, буквально выбившая прокурора столицы из колеи: человек, который фигурировал в записи вместе с прокурором Прошкиным, – преступный авторитет, один из руководителей бандитской группировки, три года назад вернувшийся из мест заключения, авторитет по кличке Чекан, недавно занявший место убитого Александра Данилина.

«Ну и дела! – подумал прокурор. – Куда теперь со всеми этими бумагами и видеокассетами?»

И прокурор, поразмыслив, решил пока спрятать кассету и заключение экспертов в свой сейф. Правда, он попросил зарегистрировать ее в журнале входящей корреспонденции сегодняшним числом.

Юрий Михайлович Прошкин, ничего пока не подозревая о том предновогоднем подарке, который сделал ему Дорогин, прекрасно провел дело вместе с адвокатом, сыграв в одну руку с защитой. И бандит, который должен был по совокупности статей получить десять или одиннадцать лет, отделался всего лишь тремя годами.

Юрий Михайлович Прошкин получил через Чекана от адвоката свою долю денег, а адвокат – свои. В общем, все остались крайне довольны друг другом, дело было сделано как нельзя лучше. Юрий Михайлович Прошкин пока еще ни о чем не подозревал, его настроение было приподнятым, можно сказать, праздничным. И он решил купить жене к Рождеству какую-нибудь дорогую безделушку, ведь ему предстояло замаливать перед Маргаритой Васильевной свои грехи. О грехах же своей жены он пока еще ничего не знал.

Глава 11

Чекан и Михара решили не откладывать дело в долгий ящик, а с ходу заняться допросом Рафика Магомедова. Его втащили в самое дальнее и глухое помещение, большое, с низким потолком и шершавыми стенами, вдоль которого тянулись покрытые теплоизоляцией трубы. На давно небеленном потолке в проволочных колпаках горело несколько ламп.

– Стул принесите, – приказал Чекан.

Тут же приволокли из другого помещения стул.

– Привяжите к нему этого урода.

Избитого Рафика привязали к стулу. Его руки были крепко-накрепко связаны за спиной, ноги примотаны к ножкам стула, а стул поставили к стене.

– Оставьте-ка нас наедине, – сказал Михара, обращаясь к Чекану.

Тот пожал плечами, но ослушаться своего учителя не мог.

– И дверь закройте поплотнее, чтобы никто ничего не услышал.

– Э нет, Михара, – сказал Чекан.

– Ты что, мне не доверяешь?

– Тебе доверяю. Просто вдруг.., чего он скажет? Или вытворит?

– Если скажет, я тебе передам. Ты же знаешь, общак мне дорог. А вытворит – ему же хуже.

– Понял, понял, – Чекан покинул помещение с низким потолком, оставив наедине Рафика Магомедова и Михару.

Михарский расстегнул пальто и несколько раз прошелся от стены до стены. Затем остановился в нескольких шагах от Рафика.

– Ну, что скажешь?

– А что я должен говорить? – с кавказским акцентом произнес Рафик.

– Давай побазарим. Тебя долго искали.

– Ну и что из этого?

– Значит, видеть хотели.

– Кто меня сдал? – выдавал из себя Рафик.

– Да разве это имеет значение для тебя, тем более сейчас? Отсюда ты не выберешься, привязали тебя крепко, ты даже двинуться не можешь.

– Гады.

– Кто?

Рафик в ответ заскрежетал зубами, и из рассеченной губы потекла кровь. Капли падали на грудь, оставляя на свитере темные пятна.

– Кровь течет…

– Ну вот видишь, кровь течет.., некрасиво как-то, – сказал Михара, – Ты знаешь, Рафик, что делают с теми, кто позарился на общак, или не знаешь?

Рафик молчал, опустив голову.

– Нет, так ты знаешь или не знаешь? Ответь.

– Слыхал.

– А ты припомни, что тебе умные люди говорили.

Михара взял за курчавые, уже высохшие волосы Рафика, резко рванул вверх, пристально посмотрел в глаза.

Взгляд Михары был таким, что не предвещал ничего хорошего для Рафика.

– Так ты знаешь или нет? Отвечай, морда, урод!

– Я ничего не хочу говорить. Кто меня сдал? – как заклинание, уже во второй раз повторил пленный азербайджанец.

– Кто сдал, кто сдал… Люди хорошие сдали, за деньги, естественно.

– За деньги… Продажные шакалы!

– Да нет, не шакалы, Рафик, не шакалы, поверь.

Не менты. Хорошие люди тебя сдали. А ты знаешь, скотина, что из-за тебя на зонах братва голодает, что из-за тебя подогрев в лагеря не идет и братва мучится, страдает, знаешь это? Отвечай, скотина, отвечай, шакал мусульманский! – и Михара, пока еще не выходя из себя, принялся трясти Рафика за волосы.

Его движения были резкими, сильными, и Рафик мотался вместе со стулом.

– Сука ты, сука! – Михара начинал звереть и тряс Рафика все сильнее и сильнее.

– Пусти!

– Сука!

Он бил его головой о трубы, затем опрокинул стул, стал ногой на горло Рафику и медленно принялся переносить тяжесть своего тела на правую ногу. Магомедов начал задыхаться, кровь хлынула из носа, но Михара своей ноги не снимал.

– Задушишь…

– Ишак мусульманский! Так ты знаешь, на что позарился?

– Знаю, – выдавил из себя Рафик.

– Ах, знаешь! – Михара наклонился, схватил правой рукой за веревку и легко, словно бы Рафик вообще ничего не весил, поставил стул на место.

Магомедов жадно хватал воздух окровавленными губами, сопел, изо рта вырывались кровавые пузыри.

– Ничего у вас не выйдет, не брал я…

– Ну, сука, а ты знаешь, что делают с теми, кто позарился на общак? Знаешь или нет?

– Слыхал, – сказал Рафик.

– А вот шакалам, которые хватают чужое, то, что им не принадлежит, отрубают руки. По-моему, так же поступают и у вас на Востоке. Но этого слишком мало для тебя, скотина. Ты знаешь, что ты убил моего друга и всю его семью? Моего друга, моего кореша, с которым я шел по жизни, который помогал мне и которому я жизнью обязан, ты знаешь это или нет? Зачем ты убил Резаного, шакал мусульманский? – и Михара со злостью и невероятной силой ударил ногой в грудь.

– Я Азербайджанец не успел договорить и вместе со стулом, к которому был привязан, буквально влип в стену, ударившись головой о трубы, потерял на несколько мгновений сознание.

– Ну, ну, сейчас очухаешься, это только начало. Руки мы тебе отрубим, это точно.

Рафик понимал, что выхода у него нет, скорее всего его ждет смерть, причем не просто смерть, легкая и быстрая, а мучительная и страшная, с ужасными пытками.

Ведь он попал в лапы не к милиции, не к сотрудникам ФСБ, которые за сотрудничество могли бы пристроить его в одиночную камеру, а к самым настоящим бандитам.

К таким, которые не остановятся ни перед чем, для которых свят лишь их воровской закон, а всякие там разговоры о гуманизме им просто-напросто неизвестны, они на них не обращают внимания.

– Ну, очухался? – прошипел Михара, заглядывая в глаза Рафика. – Где общак, говори!

– Я его не брал.

– Не брал? – удивленно вскинул брови Михара.:

– А кто его тогда взял?

– Я не брал.

– Испарился, говоришь, сам по себе?

– Не брал…

– Слушай, наверное, выходит, я его взял? Вот приехал с Колымы, из колонии строгого режима, отскочил на пару недель, быстренько в самолет, в Москву, а затем приехал к Данилину и забрал общак? А самого Данилина зверски мучил? Получается так?

– Не знаю, как там у тебя получается, но я его не брал, – ответил Рафик.

– Так, может, мил человек, ты подскажешь, кто его взял?

– Если бы я его схватил, меня бы уже здесь не было, поверь. Ты же не глупый человек, должен понимать, с такими деньгами мне бы сам черт был не брат.

– Черт, говоришь? – Михара заложил руки за спину, присел на корточки и снизу вверх посмотрел на Рафика. – Жаль мне тебя, парень, мог бы быть из тебя толк, если бы по правильной дороге пошел, если бы «стремящимся» стал, жил по понятиям, а не как свинья, не как бродячий пес. Да что уже про это говорить, поздно, время упущено. Мужик ты хваткий, в хороших руках из тебя бы человек получился, а так сдохнешь как собака. Выхода у тебя никакого, шансов у тебя, приятель, ноль. Просто ноль без палочки.

– Убьете?

– Я бы тебя сразу убил, да вот есть на тебя другой заказ, менты тебя хотят получить. А с ними разговор, знаешь, у тебя тоже может не получиться. А если и получится, если вышку не дадут, до зоны дойдешь, там тебе не жить, там тебя сперва опустят всем отрядом, задница шире рта станет. А потом замучат, небо покажется с овчинку. Ты на зоне, как я понимаю, никогда не был?

Если бы был, то я бы тебя знал. А кстати, – Михара поднялся на ноги и запрокинул голову, – меня-то ты, мил человек, хоть знаешь?

– Знаю, слышал, – выдавил из себя Рафик, – Михара ты.

– А, знаешь, видишь, и до тебя молва про меня дошла. Поскольку я человек правильный.

– Дошла, – сказал Рафик.

– Плохо, что мы с тобой вот так встретились, – Михара решил сменить гнев на милость и попробовать поговорить с Рафиком спокойнее.

Он подошел к железной двери, потянул ее на себя. Та отворилась.

– Эй, Чекан, тут у нас разговор душевный с Магомедовым намечается, дай-ка бутылочку водки и два стакана.

Чекан посмотрел на своего водителя и приказал:

– Слышал, что Михара просит?

Тот метнулся в соседнюю комнату, где стояли ящики с алкоголем и с закусками. Он открыл картонный ящик, вытащил литровую бутылку водки. А вот со стаканами было посложнее, ни одного чистого не нашлось. И Борис принялся мыть два взятых тут же на столе стакана, а затем насухо вытер. С ними и с бутылкой он подошел к двери.

В помещение Михара его не пустил, принял стаканы, вставленные друг в друга, и открытую бутылку водки. Затем попросил еще стул. Он поставил табуретку прямо перед Рафиком, на нее водрузил два стакана и бутылку с водкой. Налил полстакана себе и полный – Магомедову.

– Руки у тебя, дружок, связаны, так что я тебя сам попою.

Магомедов отрицательно махнул головой, дескать, я не хочу пить.

– Э, так не пойдет, мил человек. Давай-ка мы с тобой за знакомство выпьем, ведь раньше мы с тобой никогда не встречались и навряд ли встретимся потом. Так что давай покатим по стаканчику, – он взял стакан, поднес его ко рту Рафика.

И тот понял по выражению лица Михары, что лучше не сопротивляться. Давясь, он принялся хлебать водку, а Михара следил, чтобы ничего не проливалось. Водка жгла разбитые губы, но Рафик продолжал глотать сорокаградусную жидкость.

– Не могу больше, не могу…

– Кровь пить, значит, можешь, а как водку, так – нет?

Наконец стакан опустел. Тогда Михара взял свой, сделал несколько глотков, пополоскал во рту и сплюнул под ноги.

– Ну что, еще по одному? Между первой и второй перерывчик небольшой, – он опять налил стакан до краев и принялся вкатывать водку в Рафика. Тот уже не мог больше пить, закашлялся, тошнота подступила к горлу.

– Ну, азер, что-то ты слаб на водку, а вот на баб ты мастер.

– На баб? – произнес Рафик.

– Конечно, на баб.

– Так это проститутка меня заложила?

– Да не проститутка она, мил человек, а хорошая женщина. И дело свое знает туго, зря ты ее обидел, – Михара знал о том, что произошло между Рафиком и девушкой по вызову, – так что ты за нее не переживай.

– Знал бы, убил бы тогда суку!

– Ну, если бы знал." ты бы и на свет не родился, – мечтательно произнес Михара.

Выражение его угрюмого лица сделалось настолько страшным, что оно было красноречивее, чем надпись «Высокое напряжение, убьет!»

– Убил бы.

– Если бы да кабы…

И Рафик понял, пощады ждать не придется, эти два стакана водки, наверное, самое простое и легкое, что ему пока еще пришлось пережить.

– Так ты говоришь, общак не брал?

– Не брал, – убежденно произнес Рафик.

– Но ведь хотел взять?

– Хотел, – признался Рафик.

– Вот видишь, хотел. А уже за одно это, лишь за то, что такая мысль шевельнулась в твоих гнилых мозгах, тебе надо голову открутить и выкинуть на съедение злым собакам.

Знаешь, какие собаки на зонах? У, злые, лютые! Они зека по запаху чуют, будь ты хоть в цивильном, хоть надушен, намазан, она все равно, стерва, бросается, как та проститутка на член, и грызет, грызет… Так что, лучше ты об этом не думай, зона для тебя – курорт. Я же тебе уже говорил, Рафик, что там братва без подогрева. Ты взял их общак, а они сейчас голодные, даже чайку попить не могут.

– Не брал, не брал я, Михара! Слышишь, не брал! – с явно выраженным кавказским акцентом произнес Рафик, и говорил он это так, что Михара понял: действительно, Рафик до общака не добрался.

«Но кто же тогда мог взять?»

Ведь Рафик – это последняя надежда и Чекана, и Михары, и вообще всей братвы, всех тех, кто по крупицам его собирал, отстегивая долю.

– Значит, не брал? А Резаного за что погубил, семью его, жену молодую, племянника? Как тебе не стыдно, ишак ты мусульманский, шайтан ты!

Рафик молчал, понимая, что будет лучше не произносить пока ни слова. Алкоголь уже туманил голову, смягчал боль, которая буквально пронизывала все тело.

– Значит, давай договоримся так, – громко сказал Михара, – я пока своих сюда не зову. Ты минут десять-пятнадцать подумай, а потом я вернусь. И ты расскажешь все, что знаешь, расскажешь, от кого узнал про общак, про Сашу Данилина, про его дом и семью. Все-все расскажешь, а я потом подумаю, и, может быть, ты еще поживешь немного. Правда, ребята очень жаждут спустить с тебя шкуру, содрать, как ты, наверное, сдирал трусы с проститутки. Так что все теперь, Рафик, в моих руках, вот в этих, – и Михара показал огромные ладони с сильными узловатыми пальцами, с мозолями. – В общем, посиди, подумай. А я пойду поговорю, успокою братву. И учти, мне с каждой минутой удерживать их все труднее и труднее. Они, ты же видел, прямо рвутся сюда. И уж если дорвутся до тебя, то мало, Рафик, не покажется, – Михара развернулся и неторопливо покинул сырое помещение с низким бетонным потолком.

Чекан нервно ходил у двери, куря одну сигарету за другой.

– Ну что? – взглянув на Михару, спросил он.

– Не брал он, Чекан, общака. Не брал, – шепотом сказал Михара так, чтобы никто не услышал.

– Точно не брал?

– Не брал, я тебе говорю. Да и сам подумай, если бы он прихватил общак, то с такими бабками его бы уже и след давным-давно простыл. Дал бы десять – двадцать тысяч тем же ментам, они бы сами его и вывезли.

– Да, похоже" Похоже, ты правду, как всегда, говоришь.

– Вот в том-то оно и дело, Чекан, что общак прихватил кто-то другой.

– Но кто? – воскликнул Чекан, сжимая руки в кулаки и выплевывая сигарету себе под ноги. – Про общак знали немногие. Ты знал, я знал.

– Но меня здесь не было, – криво усмехнулся Михарский.

– Ну, еще пять-шесть, десять от силы. Но все эти люди проверены и на такое не пойдут. Ведь всем жить хочется, на Резаного ни у кого бы рука не поднялась, кроме такого отморозка, как Магомедов. Ой, бля, – произнес Чекан, присаживаясь на корточки, обхватывая голову, – час от часу не легче.

– Думать надо, думать. Я ему дал время подумать, может, что и сболтнет.

– А если нет? – спросил Чекан.

– Тогда кончать его будем.

– Мы же менту пообещали.

– Что мы ему пообещали? – спросил Михара.

– Отдать Магомедова. Ведь он их человека замочил.

– Одним ментом меньше стало, нам же оно лучше, – спокойно и рассудительно сказал Михара.

– Ссориться я с ними не хочу, хотя и дружбы у меня с ними никогда не было.

– Знаю, – сказал Михара.

– Но слово держать надо, даже если его поганому менту дал.

– Надо, значит, надо. Только мы схитрим.

– Как?

– Погоди.

Четверть часа тянулись так долго, словно прошел целый день в изнурительно тяжелой физической работе.

Наконец Михара открыл дверь, и теперь они вошли уже вдвоем – он и Чекан.

– Ну что надумал, мил человек, что скажешь хорошего?

– Я и сам думал, – заплетающимся языком начал говорить Рафик, – если не я, то кто?

– Вот и подумай.

– Сам я узнал про общак от бывшего охранника Резаного, его мы потом с дружками убили.

– Ага, сука, значит, это он заложил! – произнес Чекан. – Я так и предполагал. Не мог же сам Резаный на каждом углу свистеть про общак?

– Не мог, – сказал Михара.

– А вот общака мы не взяли, – запинаясь, говорил Рафик. – Может быть, не подскочи ты, – Рафик мотнул головой в сторону Чекана, – Резаный и признался бы, где спрятаны деньги. Но не успел.

– А в больницу ты зачем к нему ходил?

– Как зачем, – усмехнулся Рафик, – он же меня видел, мог очухаться и все рассказать.

– Так-то оно так… – и Михаре, и Чекану становилось ясно, что Рафик общак не взял.

Есть какая-то иная сила, иные люди, а может быть, один человек, который смог провести вокруг пальца всех – и их авторитета, вора в законе, и ментов, и садиста Рафика Магомедова. Но кто же этот человек, которому все сходит с рук и который, возможно, сейчас пользуется их деньгами и живет припеваючи.

И тут Рафик сказал, вернее, даже обронил как бы обрывок своей мысли:

– А если во время операции под наркозом Резаный взболтнул, а?

– Резаный под наркозом?

– А если… Так он же в коме был. Кто его резал? – спросил Михара у Чекана.

– Надежный человек – Рычагов.

– Рычагов? Рычагов? Кто такой, почему не знаю?

– Да есть такой, в Клину, заведующий хирургическим отделением. Он многих из моих от смерти спас, дырки зашивает, будь здоров! Кости вправляет, он из меня пулю вытащил, было дело.

– Рычагов, Рычагов, доктор – не наш человек, – сказал Михара, ведь не по понятиям живет. Доктор – он и есть доктор, лепила – и есть лепила. А ты его…

– Что, – спросил Чекан (они разговаривали между собой, совершенно не обращая внимания на Рафика), – что я его?

– Ты его проверил?

Чекан покачал головой.

– Надобности не было, я же на него и не думал.

– А надо было бы думать.

– Так он же меня спас.

– Спас-то он спас. – промычал Михара, словно бы жуя жвачку. Затем плюнул себе под ноги. – Резаного в его больнице Рафик кончил?

– В его.

– Вот оно и получается. Доктором надо заняться.

– Когда я его привез к Рычагову, Резаный уже был не жилец. Может, он и выкарабкался бы еще, так этот урод не дал, добил Сашу, – Выкарабкался, говоришь? А может… – Михара задумался, отвернулся к стене и принялся смотреть на свою зловещую огромную тень.

Глаза Рафика Магомедова забегали, он чувствовал: приближается час расплаты и никакое чудо его уже спасти не может. Он уже жалел о том, что признался, что не брал общак. Если бы он стал водить за нос Михару, выторговывать себе какие-то уступки за то, что покажет, где спрятаны деньги, еще был бы шанс спастись или хотя бы отсрочить расплату. Но дело было сделано, и теперь он всецело находился в руках Чекана и Михары.

Михарский сплюнул под ноги и своим обычным вкрадчивым, почти ласковым голосом произнес:

– Кончать с ним надо. Проку от него теперь уж никакого.

Чекан потер руки:

– Давно уже пора, у меня руки чешутся прирезать эту скотину, суку! – глаза его сияли злобой, и он еле сдерживал себя, чтобы одним ударом не прикончить азербайджанца, лишь желание подольше помучить того заставляло его не торопиться.

– Лучше ребятам отдай, зачем самим мараться? – предложил Михара. – А мы посмотрим.

Он спокойно уселся на длинную спортивную скамью, стоявшую у стены, и вытащил папиросу. Постучал картонным мундштуком по ногтю, сдул высыпавшиеся крупинки табака и жадно затянулся, несколько раз переломив мундштук.

Чекан вышел за дверь, и теперь в помещение с низким потолком долетало лишь неразборчивое бурчание.

Рафик с ужасом вслушивался в эти звуки, пытаясь разобрать, какие же приказания отдает Чекан.

– Чего он?

– Слушай, может, чего и наслушаешь.

Но разобрать что-нибудь внятное, доносившееся сюда сквозь неплотно прикрытую толстую металлическую дверь он так и не смог. Михара с легкой улыбкой смотрел на Рафика – так, будто бы перед ним находится клоун в шутовской одежде, а не убийца, который лишил жизни его друзей. Песенка азербайджанца была спета, и не нужно никаких слов. Последняя роль сыграна, теперь оставалось лишь сорвать аплодисменты.

Чекан молча зашел и, придержав полы пальто, сел рядом с Михарой.

– Тут место, конечно, хорошее, – огляделся Чекан, – вот поэтому и пачкаться здесь неохота. Давай на природу, в лесу его.., и кончим.

Михара пожал плечами:

– В общем, тебе решать, Чекан. Как скажешь, так и будет. А потом позвонишь своему менту, пусть забирает тело.

Они говорили в присутствии Рафика так, словно бы тот уже день как был мертв и уже ничего не мог ни слышать, ни видеть и реагировать на происходящее. Он сидел уронив голову, привязанный к стулу.

– Смотри-ка, живой! А я уж думал, он от страха помер, – воскликнул Михара и приложил указательный палец к губам.

В наступившей тишине слышался странный писк, словно кто-то наступил мыши на хвост. Затем раздался громкий всхлип, и Рафик поднял голову. За те несколько минут, пока он сидел, спрятав лицо, азербайджанец изменялся до неузнаваемости. Из волевого его лицо сделалось по-детски плаксивым, рот скривился в жалобной гримасе. Рафик плакал, слезы ручьями текли из глаз, он вздрагивал всем телом.

И тут у него прорезался голос:

– Не надо! Не надо, жить оставьте!

– Раньше надо было думать, – спокойно сказал Михара, в его голосе не чувствовалось ни ненависти, ни жалости, ни презрения. – А когда ты Резаного на больничной койке кончал, тебе в голову не пришло, что жизнь чего-то стоит?

Рафик не ответил, лишь громче заплакал:

– У-у-у…

Чекан сплюнул под ноги.

– Вот паскуда, даже умереть толком не умеет!

– Этому, брат, не учат.

– Многих перед концом видел, но этот – падаль.

– Не говори так, Чекан, кто знает, какая смерть нас ждет? Жить – дело не хитрое, а вот умереть красиво дано не каждому.

Чекан не выдержал, громко крикнул:

– Борис! – в помещение сразу же зашли трое. – Заткни ему рот, мешок на голову – ив машину.

Рафик дергался, но что он мог сделать один, связанный, против троих? Те даже не испачкались кровью, заткнули ему рот скомканной тряпкой, надели на голову мешок и, повалив на пол, отцепили его от стула, поволокли к двери.

– Смотри, Михара, он в штаны наделал.

– Вижу, – Михарский брезгливо обошел влажное пятно на бетонном полу и бросил в него окурок. Тот зашипел и погас.

– Мразь.

Машину подогнали к самому выходу из бомбоубежища, открыли багажник. И даже если бы кто-то случайно увидел происходящее, то наверняка подумал бы, что грузят какой-то тюк с чем-нибудь несъедобным, возможно, с грязным тряпьем, которое предстоит везти в прачечную. Рафика вкинули в багажник и тут же опустили крышку.

Две машины тут же выехали со двора. Город кончился быстро, Балашиха все-таки не Москва. Чекан, вопреки своей привычке, сидел на переднем сиденье, он словно бы чувствовал присутствие Рафика в багажнике, и природная брезгливость заставляла держаться его подальше. Он выбирал место казни.

– Давай по проселку, – Чекан небрежно махнул рукой, указывая вправо на столб с отметкой «27».

– А что такое двадцать семь? – поинтересовался Борис.

– Лесничий квартал, – ответил Михара, потому что Чекан промолчал. – Ты, наверное, браток, на лесоповале никогда не работал, если не знаешь, что эти простые цифры значат?

– Бог миловал.

– От тюрьмы и от сумы не зарекайся, – тихо произнес Михара и положил ладонь на плечо Чекану. – Смотри, далеко ехать не стоит, вон красивые елки стоят, подарок к Новому году повесим.

– Да уж, – хохотнул Чекан.

Он теперь испытывал радостное возбуждение, хотя знал, что потом придет разочарование, настроение вновь сделается мрачным, ведь общак так и не найден.

– Стой, – крикнул Чекан, понимая, что еще немного, и машина может завязнуть в снегу.

– Да уж, дальше пешком лучше.

Бандиты высыпали из машины, Чекан с Михарой осмотрелись. Вор вытряхнул папиросу из пачки, постучал мундштуком по ногтю большого пальца, раскурил. Вокруг был чистый, нетронутый снег, лишь санная колея уходила в сторону по лесной дороге.

– Ну что?

– Тяните его к елке.

– Может, развязать, пусть сам идет?

– Я тебе развяжу! – прикрикнул Михара. – Он уже свое отходил, отбегался, отпрыгался.

Рафика поволокли по глубокому снегу, Михара и Чекан шли следом. Один из бандитов, который прокладывал путь, оглянулся, остановившись у старой ели, обломал несколько нижних сухих сучьев.

– Ну что, здесь? – задрав голову, он посмотрел вверх на толстый живой смолистый сук.

– Пойдет, – сказал Михара, словно собирался на этом дереве прибить скворечник, – хорошее место, красивое.

Рядом был пень. Старую ель спилили совсем недавно – может, неделю, а может, вчера, и скорее всего завезли в Москву, поставили на одной из площадей. На пне лежал легкий снежок.

Михара подошел и подошвой башмака провел по пню, сбрасывая сухой искристый снег.

– Вот и плаха готова.

Чекан утвердительно кивнул:

– Как по заказу.

Рафик что-то хотел сказать, но тряпка во рту мешала, и он лишь тряс головой, мычал утробным голосом.

Слезы катились по щекам, горячие, крупные, из носа капала кровь.

– Развяжите ему руки и повалите, – приказал Михара. – А ты давай топор.

Тут же Михаре подали топор. Он провел ногтем по лезвию.

– Ну и тупой! – брезгливо поморщился старый рецидивист. – Таким топором только капусту сечь. Но для этого дела сойдет. Цепляй веревку на шею.

Тут же зацепили петлю, Рафика повалили на снег.

Как он ни сопротивлялся, совладать с тремя дюжими бандитами не мог, тем более ноги у него были связаны. Двое держали за руки, третий за ноги. Его подволокли к пню, буквально уткнули в него головой. Один из бандитов сел Рафику на шею, сжав голову коленями.

– Может, пусть смотрит?

– На хрен ему смотреть, – сказал Михара, – руки клади.

Сильные руки профессионального боксера двое бандитов прижали, уложили на золотистый, свежесрезанный пень, покрытый шариками выступившей смолы.

– Ну давай, не тяни, Михара, – попросил Чекан, жаждущий крови.

Михара несколько раз лихо крутанул в руках топор, затем с оттяжкой опустил. Лезвие топора с хрустом отрубило правую руку чуть выше запястья.

– Держи левую. На, Чекан, – Михара подал тяжелый топор.

Чекан опустился на колени и сделал то же, что и Михара, но так лихо и красиво у него не получилось, топор намертво застрял в пне. Две кисти остались лежать на большом пне.

Михара подошел и легко, левой рукой выдернул глубоко застрявший топор, затем обтер его снегом и передал бандитам.

– Поднимайте урода.

Рафик скорее всего еще не почувствовал боли, он с ужасом смотрел на обрубки рук, на торчащие раздробленные кости. Затем хлынула кровь. Но в это время веревка уже была перекинута через сук, и два бандита тянули изо всех сил. Тело Рафика, судорожно вздрагивающее, поползло вверх. Веревку замотали о ствол елки.

– Не оборвется? – спросил Чекан.

Михара пожал плечами. Он смотрел, как из обрубков хлещет кровь, разбрызгиваясь веером вокруг высоко висящего тела. Через пару минут Рафик затих, лишь кровь продолжала хлестать из обрубков.

– Вот и все. Другим будет наука, думаю, об этом все узнают, – Михара, ссутулясь, не озираясь, побрел к машинам.

– Узнают.

– Дурак он – Рафик.

Чекан пошел следом. Они еще некоторое время стояли, издалека глядя на повешенного Рафика Магомедова, сейчас уже абсолютно не страшного.

– Сука! – сказал один из бандитов.

– Так может быть с любым, – заметил Борис, – так что смотрите, Чекан с Михарой пощады не знают.

Бандиты угрюмо побрели к машинам, а затем, увидев, что Михара с Чеканом уже давно стоят на дороге, побежали по проторенной тропе. Когда машины разворачивались, пошел крупный снег.

Михара качнул головой:

– Оно-то и хорошо, заметет следы. Кстати, позвони менту, а то окоченеет, будет как из холодильника.

– Да, сейчас позвоню, – сказал Чекан, беря трубку телефона.

От волнения он забыл номер, несколько секунд морщил лоб, судорожно пытаясь вспомнить, куда же засунул бумажку, которую ему дал опер, капитан Панкратов. Наконец вспомнил, она была в нагрудном кармане пиджака.

Чекан запустил туда два пальца и вытащил ее вместе с несколькими смятыми сотками долларов, затем набрал номер. Пальцы у Чекана не дрожали, трубку, на что, собственно говоря, Чекан и рассчитывал, сняли тут же, как никак опер ждал звонка.

– Капитана Панкратова.

– Я слушаю!

– Слушай, капитан, это Чекан тебя беспокоит.

– Да.

– Хочешь Рафика Магомедова получить?

– Где он?

– Двадцать седьмой лесничий квартал по шоссе от Балашихи знаешь?

– Нет, не знаю.

– Посмотришь по карте, найдешь. Там большие ели, на одной из них болтается Рафик.

– Болтается? – крикнул капитан Панкратов.

– Вот так, болтается, как груша, без рук, – и Чекан истерично расхохотался, выключая телефон.

Через час в двадцать седьмом квартале уже была милиция. То, что они увидели, испугало даже видавших виды.

– Ну и звери! – сказал молоденький лейтенант, глядя на присыпанный снегом пень, посреди которого лежало две кисти рук со скрюченными пальцами. – За что они его так? – спросил он у капитана Панкратова.

Тот сплюнул, отвернулся. Зрелище действительно было невкусным.

– Общак хотел взять.

– Какой общак? Это когда Резаного порешили? – спросил лейтенантик, сглатывая слюну и пытаясь подавить подступающую к горлу блевотину.

– Какой, какой.., воровской общак.

– Так это тот самый Магомедов?

– Тот, а какой же еще!

– Это тот, который нашего застрелил?

– Тот.

– Ну, сука, так ему и надо! Я бы ему и не то сделал, – выпятив грудь, пробормотал лейтенант с остроносеньким лицом и заморгал голубенькими глазками.

– Сделать бы, может, и сделал, но снимать его тебе самому придется, как-никак твой участок.

К вечеру уже все бандиты в Москве знали, что Рафик Магомедов мертв. Знала и милиция, что бандиты и воры добрались до гнусного азербайджанца раньше, чем ФСБ и МВД, и разобрались с ним по-своему. Такой исход устраивал всех, ведь сложись по-другому и окажись Рафик живым и здоровым в руках милиции, то же самое ему сделали бы и на зоне, а может, еще и в камере предварительного заключения. Вряд ли он дожил бы до суда, у бандитов руки длинные, и человека, нарушившего воровской закон, карают безжалостно при первой же возможности. В общем, милиция могла отчитаться, что бандит уничтожен, а Олег Панкратов мог рассчитывать даже на повышение.