Текст книги "Пощады не будет никому"

«Скорее всего журналистка, – догадался парень, – а эти скандалят почище ветеранов второй мировой. Если тех еще можно чем-то напугать, то журналистов напугать невозможно. Эта мадам явно из газеты».

– Да-да, вон кабинка – восьмая, проходите, она свободна. Не знаю, вас ли там ждут, но кого-то ожидают.

Журналистка убрала бюст со стойки, парень даже привстал взглянуть на ее бедра. Те оказались ничуть не меньше, чем грудь.

Заинтригованная Варвара прошла по коридору и, хоть слабо себе представляла, где находится кабинка номер восемь, все равно ни о чем не спрашивала, считая, что тем самым уронит свое достоинство. Наконец она остановилась у двери с привинченным к ней номером.

«Восьмерка. Сюда, то, что надо».

Открыла дверь. В кабинке царил полный полумрак, лишь подмигивал красным огоньком видеомагнитофон.

Широкий мягкий диван, журнальный столик с грязной пепельницей. Никого там не было.

«Ага, – подумала она, – подожду пять минут, если ничего, то пойду печатать дальше».

Женщина сбросила шубу и уселась на диване. Вновь в ее пальцах появилась сигарета, и она задымила.

«Небось снимают эти кабинки те, кому негде потрахаться или выпить».

В комнате, лишенной окон, стоял запах пота, спиртного, табака и грязных носков. Но такие мелочи прожженную журналистку смутить не могли, они могли навеять лишь приятные воспоминания из личной жизни или новые сюжеты для творчества.

«Непременно напишу что-нибудь о видеосалонах», – решила она.

И тут дверь бесшумно открылась и тут же захлопнулась. Варвара Белкина даже не успела рассмотреть человека, вошедшего в помещение. Теперь в полумраке, царившем здесь, она видела высокого, крепко сложенного мужчину в лыжной шапке, натянутой по самые глаза.

Насколько она могла судить, у него была довольно солидная борода, ворот куртки поднят.

Мужчина тихо сказал:

– Это я вам звонил. Вы Белкина? – и подошел к видеомагнитофону.

– Да я! А как вас зовут?

– Сергей, – не задумываясь, ответил пришедший мужчина.

– Фамилия?

– Если бы я хотел назваться Ивановым, то сказал бы, что меня зовут Иваном Ивановичем, – довольно странно ответил он на вопрос.

Белкина решила больше не спрашивать.

– И что же мне интересного скажет Сергей Иванович Иванов?

– Я вам кое-что покажу.

– Мое время дорого стоит.

– Мое тоже.

Он вставил кассету, которую, вытащил из-за пазухи, нажал кнопку. Экран телевизора ожил, в комнате стало немного светлее. Мужчина уселся на край дивана так, чтобы оказаться чуть впереди Белкиной, чтобы она не видела его лица.

– Вы боитесь, что я увижу ваше лицо?

– Я не хочу этого.

– Понятно.

– Не на меня же вы пришли смотреть.

На экране пошла картинка. Лица двух мужчин, развлекавшихся в бане с проститутками, были ей незнакомы.

Она с опаской посмотрела на своего соседа и подумала, как обычно употребляя нецензурную лексику:

«Вот, бля, никому не сказала, куда еду, поймали меня на крючок. Может, это какой-нибудь маньяк и он сейчас попробует меня изнасиловать? Вполне возможно, начитался моих статеек и решил отомстить. Последняя моя статья – это статья про маньяков, которых полно в Москве и которых никак не могут переловить».

Но мужчина вел себя вполне мирно.

– Вы смотрите? – спросил он, не оборачиваясь.

– А что же я делаю?

– И как?

– Впечатляет, но пока я не могу понять, к чему вы клоните.

– Вы знаете этих мужчин?

– Нет, как и девиц не знаю, как не знаю и вас.

– Тот, что постарше, – это Юрий Михайлович Прошкин, один из районных прокуроров Москвы, второй – преступный авторитет, Чекан.

– Это вы снимали?

– Нет, – не стал вдаваться в подробности мужчина, сидевший спиной к Белкиной.

– А кто?

– Главное, кого снимали, а не кто.

Теперь Варвара смотрела на экран телевизора куда более заинтересованно. Движущаяся картинка сама собой рождала в ее голове строки будущей статьи, а также возможные названия: «Прокурор на рабочем посту», «Голая правда о прокуроре», «Лучше голая правда, чем красивая ложь» или просто «Голая правда и красивая ложь». Белкина даже почувствовала зуд в подушечках пальцев.

– Вы мне просто показать принесли или оставите в собственность?

– Вопрос не конкретен, – сказал мужчина. – Сперва я должен знать, нужна вам эта кассета или нет.

– Очень нужна! – честно призналась Белкина.

– Что вы собираетесь с ней делать?

– Буду работать, публиковать…

О том, что именно сейчас она пишет статью о коррупции среди прокурорских работников, ей говорить не хотелось, она боялась, что мужчина сейчас же заломит за кассету дикую сумму, которую редактор не согласится оплатить, а с собой у нее имелось где-то около двухсот долларов.

– Я могу ее отдать почти бесплатно.

– Что значит почти?

– С условием, что вы дадите ей ход. Опубликуете материал и некоторые кадры видеозаписи.

– Я на все согласна. Так, значит, денег не надо? – с замиранием поинтересовалась Белкина, боясь вспугнуть удачу.

Такого в ее практике раньше почти не случалось, за все материалы приходилось платить, и иногда своим собственным телом. Здесь же не требовали даже этого.

Она подвинулась чуть ближе к мужчине, улавливая запах дорогого одеколона.

– А вы не из ФСБ будете? – спросила она на всякий случай.

– Нет.

– Не из МВД?

– Я из общества зеленых, из «Гринписа».

– Тогда понятен ваш интерес, вам не нравится, на что они используют в бане березовые веники.

– Я эту кассету уже видел, и не раз, так что, если хотите, можете досмотреть до конца в одиночестве. Но ничего принципиально нового вы там не увидите, разве что парочку новых поз.

– Да, позы действительно впечатляют, – прочувствованно сказала Варвара, закидывая ногу за ногу и кладя руку на спинку дивана.

Мужчина, если бы захотел, мог бы откинуться и воспользоваться предложением. Но он продолжал сидеть не оборачиваясь. Варвара мгновенно вспомнила, что презервативы лежат в боковом кармане рюкзака, так что в случае чего они под рукой, даже не придется вставать с продавленного дивана.

– Я пошел, – мужчина, даже не дожидаясь ответа, поднялся и приоткрыл дверь.

– А как вас найти потом? – крикнула ему вдогонку Белкина.

– Зачем?

– Вдруг понадобится…

– Никак. Я сам вас найду и скажу спасибо.

Она стояла в коридоре, глядя на удаляющегося мужчину. Лыжная шапка и поднятый воротник куртки – вот почти и все, что она запомнила. А еще, спокойный низкий голос и запах хорошего одеколона, который продолжал витать в вонючей просмотровой кабине.

Белкина даже не досмотрела кассету, бросила ее в рюкзак и в расстегнутой шубе выскочила на крыльцо.

Бросилась в машину и приказала шоферу, будто бы собиралась лететь на пожар, который вот-вот погасят и она не успеет ничего увидеть:

– В редакцию гони!

Привыкший к подобному шофер не стал задавать вопросов, а сразу же поехал в редакцию, где возвращения Белкиной уже ждал главный редактор, которому насплетничала Люся.

Он знал: если Варвара Белкина срывается с места, значит, подвернулось что-то стоящее.

Белкина шла по коридору так, как идет знаменосец на параде под звуки фанфар. Она ногой толкнула дверь кабинета главного редактора и, ничего не объясняя, закрыла замок на ключ.

– Ты чего? – спросил главный поверх очков, глядя на свою сотрудницу.

– Не бойся, приставать не стану, не время да и не место.

– Почему? И время, и место.

– Нет, – возразила Белкина, садясь на письменный стол, прямо на бумаги. Она вытащила из сумочки кассету:

– Вот это дорогого стоит, – сказала она, держа кассету над головой.

– Что на ней?

– Крутая порнуха.

– Порнуха, дорогого стоит?

– Еще какого! Главное, кто и где этим занимается.

Сейчас увидишь. Кстати, видак работает? А телевизор?

Тогда прекрасно.

Белкина сунула кассету в видеомагнитофон, перемотала ее на начало, завладев пультом, уселась опять же на стол, закурила.

– Ну, смотри. Ты готов?

Пепел падал на рукописи.

– Готов, – пожав плечами, ответил редактор.

– Тогда протри очки. То, что ты сейчас увидишь, повергнет тебя в ужас.

И на экране пошла картинка. Редактор, видавший виды, многое не сразу понял, но комментарии Варвары все поставили на свои места.

– Ух ты, бля! – единственное, что произнес редактор. – Откуда это?

– Оттуда, – сказала Белкина. – Надеюсь, когда будешь выписывать гонорар, учтешь мои затраты и тот риск, с которым было связано предприятие.

– Какой же там был риск?

– Огромный, – многозначительно сказала Варвара, стряхивая пепел прямо в карандашницу. – Это, это, это, – она указывала пальцем на стоп-кадры, – надо будет распечатать. Кассету спрячешь в сейф, ведь могут затребовать.

– Обязательно затребуют, – с видом знатока сказал – главный редактор.

– Вот когда затребуют, тогда и покажешь. А еще лучше сделать несколько копий. В отделе новостей есть еще один видак, и кассет у них, как грязи. Сделаем копии.

Учти, я за нее заплатила пятьсот баксов.

– Ты с ума сошла! Это же сумасшедшие деньги! – воскликнул главный редактор.

– А что, не стоит, по-твоему? Если бы запросили тысячу, я бы не задумываясь отдала.

– Естественно, ты отдаешь не свои деньги.

– А то чьи же?

– Редакционные.

– Да ладно тебе! Через час я принесу тебе статью, она уже вся у меня вот здесь, – и Варвара постучала указательным пальцем по своему низкому лбу.

Главный редактор был ошеломлен, но он даже боялся себе в этом признаться. Его грело другое: завтра выйдет газета, а именно такого в ней и не хватало. Была обещанная статья Белкиной, но теперь с фотографиями, с фамилиями, с именами – это совсем другой коленкор! Большую фотографию-коллаж на первую страницу, несколько фотографий в середину.

"И тогда, – редактор самодовольно заморгал глазами и улыбнулся, – тогда мы станем еще более известны.

И в типографии следует заказать еще десять тысяч тиража, как-никак раскупитея. А если разгорится скандал, а то, что он разгорится, сто процентов, можно будет еще допечатать тысяч десять. Итого – двадцать тысяч сверху. Причем тут пятьсот долларов?"

Главный редактор посмотрел в глаза Белкиной, в чистые и невинные, чуть навыкате.

– Фамилии, звания, должности героев, надеюсь, ты уточнишь?

– Так точно, – отрезала Варвара. – У меня, слава Богу, в прокуратуре знакомых хоть пруд пруди, все регалии и послужные списки предоставят мгновенно.

– Только осторожно, пока волну не гони.

– Я пока и не буду гнать.

Дело завертелось. Через час распечатки фотографий были уже готовы, и художник-ретушер доводил их до кондиции, прикрывая надписями срамные места.

Глава 15

В начале двенадцатого черный «БМВ», за рулем которого сидел Борис; пересек кольцевую и, набрав скорость, помчал в сторону Клина. Борис внимательно следил за дорогой, погода стояла не очень приятная, и стоило лишь немного притормозить, как машину начинало нести то вправо, то влево. Тогда Борис кривился, но реакция у него была отменная, и он быстро выравнивал автомобиль. Чертыхался он шепотом, так, чтобы не беспокоить пассажиров. На этот раз их было двое, и когда машину заносило, то Чекан наваливался на Михару, то наоборот. Мужчины переглядывались, подмигивая друг другу, словно играли в странную игру. В пальцах Михары дымился неизменный «Беломор».

– Что ты куришь эту дрянь, как будто денег нет купить хороших сигарет? Давай я тебе подарю пару блоков американских, настоящих, не какое-нибудь дерьмо поддельное.

Михара вскинул брови:

– Ас чего ты взял, что твои американские сигареты хорошие, а не дерьмо?

– Ну как же, куришь их – и вкус чувствуешь.

– Вкус чего? – рассмеялся Михара и тут же глубоко затянулся «Беломором».

– Вкус табака.

– А вот и нет, – старый рецидивист сбил пепел в ладонь и, приоткрыв окошко, сдул его на дорогу. – Дрянь все эти сигареты, – вновь вздохнув, проговорил он, – и курить я их никогда не буду, потому что там сплошная отрава. Я на зоне сидел, так у нас в колонии один мужик срок отбывал – биохимик, он мне рассказал про эти сигареты. У них в лаборатории проверяли. Так вот, в твоих американских сигаретах, которые делают кому не лень, какой только дряни нету! И цианистый калий, и нитраты, и смола. А вот самые чистые сигареты – это «Прима» и папиросы «Беломор».

– Не верю, – сказал Чекан.

– Правильно, так и надо, не верь, не бойся, не проси, – напомнил зэковский закон Михара. – Но мне-то ты верить должен. Курю «Беломор» и жив пока.

– Все мы пока живы, и вряд ли кто-нибудь из нас умрет от курения, – Чекан усмехнулся и протянул руку к пачке «Беломора», которая лежала поверх старого картонного чемодана с металлическими уголками, кое-где проржавевшими.

– Кури, вспомни молодость.

– Теперь твой «Беломор», Михара, труднее достать, чем хороший «Мальборо».

– Вот-вот, не люблю быть таким, как все, – Михара с дружелюбной улыбкой угостил Чекана папиросой.

– Подзабыл я его вкус, ты только мне его и напомнил.

– Вспоминай, вспоминай. "Нам дым отечества. – "

Теперь Чекан попытался повторить то, что сделал с папиросой Михара, но ему не удалось так лихо переломить мундштук, и папироса криво торчала в его зло напряженных губах. Он трижды затянулся, тут же закашлялся и в сердцах выругался:

– Хрень какая-то, сразу горло дерет! Я себе представляю, если полпачки таких обложить, тогда язык распухнет, а утром горло не продерешь.

Михара хохотнул:

– А тебе что, в опере песни петь?

– В опере песни не поют, – сказал Чекан.

– А что ж они там делают?

– Арии исполняют.

– Но все равно голосят, как на поминках. Да и не об артистах речь, про тебя говорим. А сильного мужика ничто не берет, да и привыкать к этому импортному дерьму мне не хочется, зависеть будешь от дорогих сигарет.

А «Беломор» на зоне достать проще.

– Ты так говоришь, – посмотрел на кореша Чекан, – словно опять туда собрался, словно на вольняшке задерживаться не думаешь. На шконки потянуло?

– Знаешь, думаю на воле задержаться. И желательно побыть здесь подольше. Не хочется, чтобы опять кости болели, чтобы суставы крутило. Холодно там, вот это мне и не нравится.

– Так попросись, договорись, тебя куда потеплее отправят. Тебе устроят.

– Там везде погано, не мне тебе рассказывать.

– Это точно, там везде не курорт.

Машина проскочила место, на котором Чекана тормознуло ГАИ, когда он спешил к Резаному. Авторитет помрачнел.

– А вот здесь нас гаишники долбаные тормознули, Бориса тогда еще у меня не было, Митяй сидел за рулем.

– Это когда – тогда? – спросил Михара.

– Когда к Резаному гнали, когда он мне позвонил.

– А что он тебе такого сказал?

– Сказал, что ему хреново, сердце щемит, чтобы я все бросал и летел к нему.

– И ты бросил?

– А то нет! И карты бросил, и деньги оставил. А карта шла, как назло, лучше не бывает.

– Когда везет в одном, в другом обязательно ждет прокол. И ты это должен знать.

– Да знал я это, вот и полетел сломя голову. А эти долбаные гаишники то это, то се. – И это им не так, и то не туда глядит, и ремни не пристегнуты, и номера грязные.

В общем, минут пятнадцать разбирался с ними, а в это время, наверное, и порешили Резаного азербы долбаные – Рафик со своими дружками.

– Да уж, и не говори, в таком деле минута дороже года.

– Дороже, дороже, – сказал Чекан, судорожно вспоминая то, что произошло тогда на этом отрезке дороги, ведущей в Тверь. – Ну а ты не передумал, Михара?

– Чего же это мне передумывать?

– Может, кого другого подсеем?

– Кого ты подсеешь? В таком деле только на себя и можно полагаться, все остальные чего-нибудь хомутнут, завинтят. Вот твой Винт полежал там, а где он сейчас?

– Ну ладно, он сам дурак, наркот долбаный, меры не знал. Я ему сам говорил и морду бил, но на него, ты же знаешь, слабо это действовало.

– Я его вообще слабо знал, я с такими стараюсь дел не иметь. Люди вокруг должны быть надежные, крепкие как дуб, а не какие-то наркоты.

Чекан утвердительно кивнул в ответ на долгую тираду Михары.

– Лягу, полежу с недельку, а может, дней десять отхватить придется. Заодно кости подлечу, а то просыпаюсь, хрустят, как втулки несмазанные. Все хрустит, аж противно!

– Ты еще не старый.

– Постарше тебя.

– Не в годах дело.

Михара приложился горячим лбом к прохладному стеклу:

– Я сам себя не узнаю, раньше вскакивал с постели, все гнется, ни тебе скрипа, ни шума, в общем, отлично.

А после этой ходки совсем невмоготу стало. Еще на зоне знакомый доктор говорил, подлечиться мне надо, на курорт хорошо бы съездить. Говорят, в Мацесте под Сочами хороший курорт, грязи. Вонючие, правда, но зато боль как рукой снимает. Лежишь себе в ванной, а тебя обмазывают, обмазывают, гладят…

– Ну ты и размечтался! Утрясем это дело с Якутией и поезжай в свою Мацесту, мажься грязью.

– А ты уверен, – вдруг спросил Михара и пристально исподлобья взглянул на Чекана, – что доктор чист?

– Жалко будет, если он дерьмом окажется и деньги хватанул. Мы в него вложили много, правда, он и отработал на совесть, многих на ноги поставил, от ментов спас.

Но и платили мы ему по-царски, да и дом за наши деньги куплен, и операционную мы оборудовали ему, как говорят, по последнему слову техники.

– Ладно, ладно, – Михара положил руку на колено Чекана, – ты мне его не хвали, сам покалякаю с ним, посмотрю, чем дышит, как рентгеном просвечу.

– Думаю, ошибаемся мы с тобой. У немцев-то с собой ни хрена не оказалось!

– Как я понимаю, он мужик хитрый, мог и нас перехитрить. Если что, ты уж меня не обессудь.

– Конечно, Михара, если что, я знаю что с ним делать.

– Вот и хорошо. Главное сейчас прикинуться валенком, и если хороший человек, то мы его не обидим. А если сука, ты же знаешь, собаке – собачья смерть.

– Знаю, – коротко отрезал Чекан и вытащил из пачки дорогую сигарету, щелкнул золоченой бензиновой зажигалкой, прикурил.

– Игрушек у тебя развелось, Чекан, зажигалки, запонки… На хрена тебе все это, ты же и без них мужик уважаемый?

– Сам не знаю, Михара, как-то так повелось, втянулся.

– С кем поведешься, от того и наберешься.

– Я сам по себе. Но меняюсь вместе с миром.

– Да, сейчас все такие – навешают кресты, цепи, кольца. А имеют они н? это право или нет – Бог им судья. Сразу-то куда поедем? – спросил Михара.

– Сразу в больницу, Рычагов днем на месте.

Прошло немного времени, и черная «БМВ» с московским номером привычно, словно она это делала каждый день и словно бы хозяин машины работал в больнице, въехала на служебную стоянку и аккуратно затормозила рядом с автомобилем «Скорой помощи», пригнанным сюда немцами по линии гуманитарной помощи.

Борис выскочил, открыл дверь Чекану.

– Ты посидишь? – спросил Михару Чекан.

– Да, посижу, неохота светиться.

– Ладно, я пойду с Борисом, – : и они вдвоем отправились в больницу.

Никто ничего у них не спрашивал, никто не задавал лишних вопросов. Они важно шли по лестнице, затем по длинному больничному коридору прямо по центру, словно были проверяющими из здравуправления и никому не подчинялись, никого не боялись. Подойдя к двери кабинета Рычагова, Чекан посмотрел на Бориса:

– Подождешь здесь, – сказал он и два раза перстнем ударил в дверь.

Из-за двери послышалось не очень довольное:

– Да, войдите!

Чекан широко открыл дверь и, улыбнувшись, шагнул через порог, при этом его взгляд был напряжен. Рычагов, просматривавший бумаги, увидев Чекана, захлопнул историю болезни и, даже не поставив роспись и не закончив писать диагноз, поднялся из-за стола.

– Здорово, врач-вредитель.

– О, какие люди, и без предупреждения!

– Но с охраной, – пошутил Чекан, протягивая руку.

– Что случилось? – спросил Рычагов.

– Да ничего, слава Богу, серьезного. Никого не зарезали, никого не подстрелили и не взорвали. Все слава Богу.

– А что привело, дела какие? Сам себя неважно чувствуешь, занемог? – глядя на Чекана, нетрудно было догадаться, что тот абсолютно здоров и боль в суставах его не беспокоит.

– Да нет, доктор, у меня все чики-чики, работаю как часы. Пью, ем, курю, развлекаюсь. Денег-то у тебя хватает? А то могу в счет будущей работы подкинуть.

– Да нет, слава Богу, хватает, – улыбнулся чуть испуганный, но старающийся не подавать виду Геннадий Федорович Рычагов. – Присаживайся. Может, кофейку?

– Если только с «Твиксом», – растопырив два пальца, бросил Чекан.

– «Твикса» нет, – сказал Рычагов, – есть конфеты с ликером.

– Не люблю сладкого, от них глисты бывают.

Рычагов и Чекан расхохотались, как старые добрые приятели, давным-давно знающие друг друга и давным-давно знающие наперед все шутки.

– По делу я к тебе приехал, доктор.

– Ну так говори.

Чекан устроился в кресле напротив новенького письменного стола.

– И вот какое дело.

– Я слушаю, – пристально взглянув, как Чекан играет с брелоком, поторопил Рычагов.

– Есть один хороший человек, сидит сейчас внизу, в машине, мой старый кореш. Ему надо недельку-другую перекантоваться подальше от чужих глаз. Я подумал и прикинул, что у тебя самое лучшее место. К тебе в дом никто не шастает, там тихо, свежий воздух, а он человек больной.

– В каком смысле больной? – спросил Рычагов.

– Посмотришь, обследуешь, что-то у него с суставами. Знаешь, тюрьма не курорт, на пользу никому не идет. Так что, если ты не против… – «не против» было произнесено так, что отказать Чекану стало невозможно, слишком настойчиво и веско, как обычно разговаривает хозяин с наемным рабочим.

– У меня же тоже не курорт, – с сомнением в голосе и с опаской произнес Рычагов.

– Не бойся, его не ищут, он чист, не в бегах. Просто приболел немного, и прописки пока нет. Всем этим я займусь в городе, а он пусть перекантуется у тебя. В еде он неприхотлив, так что и тебе будет веселее. Кто у тебя сейчас там есть?

– Да никого. Иногда ассистентка подскакивает… Ну и глухонемой.

– Муму? – спросил с улыбкой Чекан, вспомнив Дорогина, вспомнив его растерянный затравленный вид. – Дурачок?

– Да.

– Прижился этот урод?

– Он не урод, нормальный, по дому помогает, полы помоет… Да и присмотреть за жильем есть кому, приезжаю, всегда камин натоплен, дрова наколоты.

– А этот дед к тебе ходил?

– Пантелеич, что ли?

– Не помню, кто он там, Пантелеич, Михеич…

– Нормально, тоже приходит двор подмести, приносит молоко, мясо. Нужный человек.

– Ну вот и хорошо. Денег я тебе дам, в общем, корми моего кореша хорошо, – и Чекан положил на стол пачку денег. – На первое время хватит, а там рассчитаюсь сполна, ты же меня знаешь.

– Какие вопросы? – ухмыльнулся доктор Рычагов, поняв, что пока он вне подозрений.

– Ну, тогда поехали.

– У меня тут дела, – соврал Рычагов, – сейчас надо к главному пойти.

– Сходи, я подожду, – и Чекан всем своим видом показал, что ждать намерен прямо здесь, в кабинете, и возражать бесполезно.

Рычагов пожал плечами. Он собрал со стола бумаги, подумал, закрывать стол или нет, а затем решил:

«А что у меня там такого секретного? Ничего», – ответил сам себе и, положив связку ключей в карман халата, взяв истории болезней, направился в коридор. К главврачу его никто не приглашал.

Он дошел до первого попавшегося кабинета, где был телефон, закрылся, выпроводив сотрудников, и стал звонить в свой загородный дом.

А Чекан сел за рабочий стол Рычагова и принялся быстро просматривать календарь, потому что прекрасно знал, такие люди, как Рычагов, пунктуальны и все записывают основательно. А перекидной календарь – это то, что является самым интересным для человека, понимающего толк в таких делах.

Действительно, телефонных номеров на страничках набралось, пруд пруди: Валентины Петровичи, Всеволоды Ивановичи, врачи, Минздрав. Разобраться во всем этом было почти невозможно.

«Ни одного знакомого номера, кроме одного, – моего собственного».

А в это время через четыре комнаты от кабинета, из ординаторской, Геннадий Федорович звонил в свой загородный дом. С Муму у Рычагова была твердая договоренность: он звонит трижды через одинаковые интервалы и только тогда Дорогин снимает трубку.

Сергей в это время находился на кухне и разделывал большим ножом поросенка, привезенного Пантелеичем из деревни. Поросенок был небольшой, нож легко разрезал тушку на куски.

«Вот бы его зажарить целиком, – размышлял Дорогин, – но возни слишком много. А так, кусками в микроволновке, да с хреном, да под водочку – это будет как раз то, что доктор прописал».

После второго звонка Сергей понял, что звонит Рычагов. Звонил он не часто и уж если беспокоил, значит, было что-то срочное. Он вытер руки, взял трубку. Когда она вновь разразилась сигналом, Дорогин нажал кнопку и приложил ее к уху.

– – Сергей, ты? – услышал он голос Рычагова.

– Муму, – ответил Дорогин.

– Слушай внимательно, хреновые новости. Вообще, дела хреновые.

– Чего ты так испугался, Геннадий?

– Тут ко мне приехал Чекан, и он сейчас привезет к нам в дом своего человека, вроде подлечиться. Но я-то понимаю, что никакое это не лечение.

– Привезет так привезет. Они же тебе за это деньги платят.

– Да, и раньше привозили.

– Ну вот видишь, так что бояться пока нечего, за руку нас никто не поймал, денег в доме нет, так что не волнуйся. Мы с тобой все предусмотрели.

– Все ли? – спросил Рычагов.

– Я буду прикидываться валенком, ты в присутствии гостя станешь мною понукать. Так что не волнуйся.

А за звонок спасибо, я тут как раз поросенка разделываю, так что будет чем гостя встретить.

Рычагов так и не дошел до кабинета главврача. Он вернулся с бумагами, зло бросил их на стол.

– Черт подери! – пробурчал он.

– Что, какие-то непорядки?

– Да нет, просто главный занят, у него дела. У меня есть полтора часа времени, можем смотаться ко мне, устроим гостя, а потом я вернусь.

– Хорошо, давай так, – по голосу Чекана было несложно догадаться, что иного он не ожидал услышать. – Пошли.

Рычагов быстро переоделся, сбросил халат.

– Вкусно пахнешь, – заметил Чекан, – цветешь и пахнешь, что ли?

– Цвести не цвету, но пахну.

Чекан еще раз втянул носом дорогую терпкую парфюмерию, но уточнять не стал, каким одеколоном пользуется доктор Рычагов.

Через десять минут они уже садились в машину. Рычагов сел впереди рядом с Борисом.

– Мы тебя потом назад забросим, не опоздаешь к начальству, – сказал Чекан.

– А может, и не потребуется. Позвоню. А если что, они позвонят мне, – кивнув на корпус больницы, сказал Геннадий Рычагов.

Дорогин, зная, что скоро прибудут гости, быстро переоделся. Он снял дорогой спортивный костюм, попрятал книги, которые читал, и облачился в старую одежду доктора, в ту, в которой его и видел Чекан раньше. Стоя перед зеркалом, он взлохматил волосы и обрадованно подумал:

«Хорошо, что я не побрился, а остался таким же, запущенным и заросшим».

Затем он подошел к камину и взял уголек, растер его в ладонях и пару раз мазнул пальцами по лицу, посмотрел в зеркало.

«Форменный сумасшедший, даже, может быть, чересчур. Хотя „чересчур“ в этом деле не помешает».

Сергей натянул на самые глаза лыжную шапочку, у него сразу же стал вид абсолютно конченого человека.

Лютер смотрел на все переодевания Дорогина спокойно, он уже привык к ним. Уж кого-кого, а собаку не проведешь, людей она узнает по запаху, а не по дорогим шмоткам и не по модным прическам.

«Вот и хорошо».

Сергей еще раз пробежался по дому, посмотрел, все ли на местах, и не привлечет ли что-нибудь слишком пристальное внимание гостя. Он уже предвидел, с чем связан визит Чекана и нового человека – подсадной утки. Чекан решил прощупать Рычагова, ведь, как понимал Дорогин, из тех, кто мог иметь хоть какое-то отношение к общаку, остались лишь доктор Рычагов и он сам.

Все в доме оказалось на местах. Дорогин вышел во двор, взял широченную фанерную лопату, обитую жестью, и не спеша принялся расчищать снег с дорожки, ведущей к воротам. Он издалека увидел машину, которая, петляя, пробиралась по узкой дороге со стороны шоссе.

"Так, – подумал Дорогин, – наверное, зря я так сделал – не позвонил Тамаре, она может приехать сегодня.

Хотя не стоит менять заведенный распорядок. Когда все идет по привычной колее, тогда меньше сомнений возникает у посторонних. Интересно, кого же решил подсадить к нам Чекан? Если одного из своих идиотов, типа Митяя или Винта, это не страшно. Вряд ли он найдет кого-нибудь поумнее, он сам человек не очень-то далекий, хотя и обладает абсолютным музыкальным слухом".

Машина вынырнула из-за горки и, сыпля снегом из-под задних колес, подкатила вплотную к воротам, почти уткнувшись в них бампером. Посигналила.

«Вот идиоты, сигналят, я же глухой!»

Дорогин воткнул лопату в снег и отправился открывать. Он специально долго возился с замком, наконец, навалившись плечом на ворота, откатил в сторону одну створку и широко, как только можно, улыбнулся, обнажив крепкие, белые зубы. Затем рукой показал, чтобы шофер заезжал во двор.

– Это он? – спросил Михара.

– Он самый.

– Оклемался твой Муму.

– Вполне.

Михара внимательно всматривался в Муму, смотрел на то, как тот бурно машет руками, изображая то ли стропальщика, то ли уличного регулировщика.

Чекан толкнул в бок Михару:

– Не обращай внимания, он всегда такой.

Михара промолчал.

Рычагов чувствовал себя не в своей тарелке. Страх уже всецело завладел его душой, ему казалось, что и Чекану, и его спутнику все известно до мельчайших подробностей – то, где деньги, как он с Дорогиным завладел ими, и бандиты только издеваются над ним, оттягивая момент расплаты.

– Да постой ты, Борис, какого черта туда ехать? Никто машину не тронет, поле кругом да лес.

Михара сам выбрался из автомобиля. Борис хотел подхватить чемоданчик.

– Не суетись, не прогибайся, – Михара отстранил его, – не люблю, – и, попыхивая «Беломором», подошел к Муму.

Дорогин смотрел на него исподлобья, из-под наброшенных на брови спутанных волос.

– Здорово, брат Муму, – сказал Михара, протягивая руку.

Муму сперва посмотрел на Рычагова, так, как смотрит собака на хозяина в случае, если кто-то чужой пытается ее приласкать, затем двумя руками схватил ладонь Михары и принялся трясти ее, кивая головой, издавая нечленораздельные звуки. И если бы Михара сам не вызволил ладонь, то тряс бы он ее и полчаса, и час.

– Силен, – усмехнулся Михара и похлопал Дорогина по плечу вполне дружелюбно.

– Му-му.

– Я понял…

От этого Дорогин улыбнулся еще шире и побежал прямо по глубокому снегу, подрезая дорогу к дому, чтобы открыть гостям дверь.

– Ничего мужичок, приветливый, – усмехнулся Михара, посмотрел на Рычагова, ожидая, что тот даст какие-нибудь разъяснения.

Геннадий Федорович приложил ладонь к виску и немного крутанул:

– У него амнезия…

– Это что такое, что-то типа ревматизма? – проворчал Михара.

– Это потеря памяти, черепно-мозговая травма. —Задето одно из полушарий"

– Хрень медицинская, в общем.

– Не скажи.

Чекан, не дослушав, запустив руки в карманы, пошел по дорожке.

– Борис, жди здесь, – бросил он через плечо.

Михара шел рядом с Рычаговым.

– Владимир Иванович." – начал было Рычагов.

– Можешь звать меня просто Володей или Михарой.

А то как-то нехорошо получается, я тебя на «ты», а эта меня на «вы».

– Язык не повернется. Вы старше, вы гость.

– Старше.., младше, значения не имеет.