Текст книги "Панкрат"

– Сразу же спускайтесь к дороге в том месте, где начинается тропа к этому схрону. Ждите там в течение следующих трех часов. Нет, – исправился он, подумав, – лучше четырех.

Суворин сделал паузу, чтобы в очередной раз вонзить зубы в истекающую жиром плоть куропатки. Отложил в сторону обстоятельно обглоданную кость, тщательно прожевал мясо и проглотил.

– А если… – неуверенно начал Чепрагин. Он так и не закончил. Все прекрасно понимали, что означает это “если”.

Суворин порылся в карманах, достал “Мальборо”, вытряхнул из пачки одну сигарету. Прикурив от уголька, который ловко выхватил прямо из кострища, устроенного на дне неглубокой ямки, затянулся:

– А если я не вернусь через четыре часа, вам не останется ничего другого, как извинить меня за непунктуальность и выбираться из этой передряги самим. Вынести этот чертов ноутбук и попытаться отнести его туда, где его смогут “расколоть” и с толком использовать эти данные.

– Чего проще… – проворчал Шумилов. – Дай сигарету, Седой.

Панкрат протянул ему пачку.

– А как ты думаешь, что там может быть? – спросил Чепрагин, обращаясь к Седому. Тот пожал плечами:

– Даже не представляю себе. Но то, что из-за него так трясся ваш Череп, однозначно показывает, что на винчестере – что-то очень важное. Что-то такое, что реально компрометирует Службу, подтверждая факт существования определенного рода контактов между эсбистами и боевиками.

– Ясно, – кивнул лейтенант.

– И что ж тебе ясно, Петрович? – насмешливо поинтересовался Шумилов.

– Что ничего не ясно, – вздохнул Чепрагин.

– Итак, завтра выступаем, – резюмировал Суворин. – Шансов у меня мало, то есть почти никаких. Но попытаться – это моя обязанность…

* * *

Он смотрел на багровый солнечный шар и испытывал неясную тревогу. Нет, это не было волнение перед предстоявшей ему завтра рискованной операцией.

От таких чувств он, будучи профессионалом, давно научился избавляться. Это было что-то иное. И это ему определенно не нравилось. Странное ощущение обреченности. Неизбежности чего-то малоприятного. Как будто бы завтра уже свершилось, и он не в силах ничего поделать.

Остроконечные купола горных вершин плавились в печи заката. Они горели темной медью, и небо над ними тоже пылало. Прозрачный горный воздух будто в кровь превратился…

Суворин затянулся. Выдохнул приторный дым, поморщился.

Как там говорил сержант? На бесптичье и попа – соловей. Завтра все выяснится. Завтра. А сейчас – спать. Он щелчком отправил окурок за край каменной осыпи, в пропасть. Повернулся и, наклонив голову, без шума нырнул в узкий проем входа, в коридор, все изгибы и неровности которого за четыре с половиной недели выучил уже, как свои пять пальцев.

Едва только его затылок коснулся грубого, обтянутого брезентом лежака, сооруженного из травы и тонких веток, как Суворин мгновенно погрузился в здоровый сон без сновидений.

Глава 5

– А про тебя так и не знаем ничего, – задумчиво протянул Чепрагин, не отрываясь от окуляров бинокля, снабженного системой ночного видения.

Его тихий, почти на грани слышимости шепот вплелся в негромкое шуршание дождевых нитей, протянувшихся между небом и землей, и тут же был унесен дуновением проснувшегося к вечеру ветра.

Ветер, дождь, слякоть… Чертова осень.

Суворин шевельнул упертыми в рюкзак локтями, разминая затекшие мышцы плеч. Покрутил головой – шея тоже за полтора часа сделалась точно каменная. Он расслышал только обрывки сказанного лейтенантом, но интуитивно восстановил недостающее, и сам вопрос был ему теперь понятен. Да, вчера он не стал распространяться о собственной персоне, о чем не жалел совершенно – еще раз перебирать в памяти все, о чем и так забыть до сих пор невозможно… В другой раз. То есть – никогда.

Поэтому он, тоже не прерывая наблюдения, едва разлепив запекшиеся губы, ответил Чепрагину, не поворачивая головы:

– Вернусь – расскажу.

Тот кивнул, будто возвращение Суворина было делом раз и навсегда решенным.

Седой чуть изменил настройку тепловизора – ему казалось, что струи дождя размывают и без того дрожавшие контуры часовых, прохаживающихся вдоль проволочного заграждения. Это раздражало и требовало принятия неотложных мер. Конечно, от его манипуляций изображение четче не стало, но зато появилось чувство удовлетворения от честно выполненного долга. Сделал, мол, все, что мог; если кто может, пусть сделает больше.

Они лежали в зарослях кустарника, на душном, исходившем молочным паром тумана ковре прелых листьев. Метра через три от того места, что служило им укрытием, начиналась вырубка, предшествовавшая лагерному периметру; здесь же, в распадке, поросшем орешником и черной ольхой, можно было схорониться без труда. В особенности – ночью.

В окулярах прибора ночного видения, усиленного цейсовской оптикой, мир становился неестественно зеленым. Зеленые фигуры часовых неспешно перемещались за проволочной сеткой, натянутой в два ряда (плюс спираль поверх второго). Зеленые вышки смотрели в зеленое небо с ярко-зелеными звездами. Зеленые лучи прожекторов скрещивались, словно шпаги, на территории лагеря через неравные промежутки времени. Неравные на первый, неискушенный взгляд. Определенная система в их работе была, но лежала она отнюдь не на поверхности. Панкрату потребовалась почти неделя на то, чтобы определить, по какой схеме изменяется продолжительность интервалов, через которые загорается тот или иной прожектор.

Так.., вот сейчас.., есть! До следующего – того, что справа, еще четыре минуты.

* * *

Панкрат следил за лагерем давно – еще до того, как к нему присоединились бойцы из “Омеги”. Он тщательнейшим образом изучил все подходы к базе боевиков, на брюхе исползав все вокруг и пролежав в холодной грязи несколько ночей. Но этого было недостаточно. Лагерь, расположившийся на горном плато, окруженном с трех сторон труднодоступными возвышенностями, имел еще и подземные уровни – один или даже несколько. Все-таки лагерь мог подвергнуться – рано или поздно – бомбардировке или любой другой атаке с воздуха, и на этот случай в “резиденции” главнокомандующего просто обязан был быть бункер. Но об этом Суворин не мог сказать ничего. Глядя с поверхности, не шибко много узнаешь.

Впрочем, кое-что он выяснил.

Сам базовый лагерь боевиков представлял собой очищенный от деревьев участок леса площадью примерно в один гектар. Полоса вырубки шла по периметру, и подходы к лагерю были открыты для охраны. Лагерь окружала “колючка”. Какая-то новая, вплетенная в решетку по образцу обыкновенного проволочного забора. Она была натянута в два ряда, на расстоянии четырех-пяти метров друг от друга, и между этими рядами прохаживались часовые – по двое на каждую сторону квадрата, форму которого имел вырубленный участок.

В четырех углах этой фигуры высились наблюдательные вышки. Установленные на них прожекторы обшаривали территорию через определенные, на первый взгляд чисто случайные интервалы. Однако человеку, не пожалевшему времени, не составило бы труда их определить, что и сделал Панкрат. Теперь он собирался использовать эти свои знания о вражеской обороне, чтобы без шума проникнуть за охраняемый периметр.

На территории лагеря размещались бараки и два больших гаража – в одном находились два одинаковых черных джипа “тойота-лэндкрузер”, напоминавшие близнецов, а в другом – “хаммер” и два военных грузовика. Бараков было восемь – длинные и невысокие, как коровники. Их плоские крыши были обтянуты маскировочной сеткой с черно-зелено-коричневыми лоскутами материи, а стены покрыты пятнами краски той же цветовой гаммы.

В центре лагеря располагался плац – там боевики и проводили целые дни, под руководством инструкторов-мусульман постигая премудрости боя голыми руками, минирования и стрельбы из различных видов оружия. Во время занятий на плацу часто присутствовал сам Рашид – обычно он возносил руки, поднимал очи горе и что-то говорил минуты две-три, жутко гримасничая, но практически не позволяя себе жестов. Его речи, судя по всему, воодушевляли боевиков, и те в ответ воздевали руки с воплями “Смерть русским!” или “Да свершится воля Аллаха!"

К лагерю подходила одна дорога. Та, по которой так и не добрался до него курьер Службы; та, по которой бежали когда-то (казалось, прошла уже вечность с того времени) Пика и Панкрат. По этой дороге к лагерю однажды подъехали три грузовика, крытых пятнистым брезентом, и чечены полдня разгружали их, доставая из кузовов продолговатые ящики. Тогда и узнал Суворин о существовании подземного уровня – боевики носили ящики к какому-то люку в стороне от барачного блока и опускали их туда на веревках. По всей видимости, привезли в лагерь оружие, а складировали его в арсенале, располагающемся под землей.

Как оказалось, подземным был не только арсенал. В северной части барачного блока имелось небольшое строение наподобие дзота, сложенное из железобетонных плит, обложенных мешками с песком. Там каждый вечер исчезал и оттуда каждое утро появлялся Рашид; кроме этого, у внушительной железной двери этого строения, больше похожего на поставленную на попа собачью будку, нежели на жилой дом, постоянно находился охранник, иногда – двое.

Панкрат рассуждал логически – командир должен иметь нормальные апартаменты, в которых можно не только кровать поставить, но и, как говорил смешливый Цигель, девушку положить. Последнее, насколько понял Суворин из собственных наблюдений, строго исключалось в лагере ваххабитов – за все время он не увидел здесь ни одной женщины. А вот первое – кровать, то бишь, – никоим образом не могло бы разместиться в крохотной бетонной конуре.

Из этого следовало, что сие строение есть не более чем вход, вернее, спуск на подземный уровень лагеря или в личный бункер Рашида.

В лагере, кроме всего перечисленного, было даже нечто вроде мечети. Небольшой, правда, более похожей на ее миниатюрную копию. Муллу Суворин так ни разу и не увидел. То ли ваххабитам полагалось молиться самостоятельно, то ли мулла был затворником…

Впрочем, кто-кто, а мулла был нужен Панкрату в самую последнюю очередь.

* * *

В лагере было еще кое-что.

Чуть южнее барачного блока, обнесенный отдельно колючей проволокой, располагался довольно большой по площади, высокий шатер, сделанный из маскировочной сетки, очень мелкой, накинутой поверх вкопанных в землю шести или восьми деревянных столбов. Что спрятано под этим шатром, Суворину так и не удалось рассмотреть. Напрасно он то забирался повыше на близлежащие холмы, то подползал почти вплотную к наружной линии “колючки”. Слишком темная была сеть, и контуры, едва угадывавшиеся внутри, не вызывали в его сознании никаких ассоциаций. Так и осталось это место для него загадкой.

Больше всего это напоминало столовую на открытом воздухе, но, похоже, здесь предпочитали питаться как-то по-другому – может быть, прямо в казармах. Еще это было весьма похоже на навес, под которым, когда тепло, садятся гости на свадьбе или устраивается танцплощадка.

Предположение насчет столовой с течением времени отпало само собой. Иногда, но не слишком часто, под этот шатер заходили двое, а то и трое боевиков. Они проводили там в общей сложности от часа до полутора, но никогда – больше. Чем они там занимались, оставалось только догадываться.

Однажды они втащили туда несколько тех продолговатых ящиков, что выгружали давеча из приехавших с Большой Земли грузовиков. С того момента под шатер вообще никто не заходил.

* * *

Его план был безумен.

Для западного военного искусства привычным было сокрушение препятствий, а в данной ситуации (двое против хорошо укрепленной базы ваххабитов) принцип “сила на силу” не срабатывал абсолютно. И тогда Суворин решил действовать согласно восточной стратегии – что не может быть взято снаружи, должно быть уничтожено изнутри.

Естественно, не было никакого смысла ввязываться в бой с чеченцами, многократно превосходившими их по численности. Даже заминируй “охотники” все бараки и на всю катушку воспользуйся фактором внезапности, оставшихся в живых с лихвой хватит, чтобы остановить дюжину таких, как они.

Панкрат же и не собирался уничтожать базу. Конечно, это было бы не плохо, но силенок маловато… Ему нужен был только один человек – Рашид. Именно его и собирался захватить Суворин.

Сейчас главным для него было проникнуть на территорию лагеря и добраться до бункера, в котором располагались “апартаменты” главнокомандующего армией “освободителей”. Возвращение должен был ему устроить не кто иной, как сам Рашид.

Имея в заложниках главу всех чеченских террористов, Панкрат рассчитывал беспрепятственно выбраться с территории лагеря на какой-нибудь из стоявших в гаражах машине. Таким образом, он сосредоточился на плане проникновения, буквально по минутам просчитал действия охраны и выстроил схему “мягкого” (как нож в масло) вхождения на территорию противника.

Во время самой продолжительной паузы в работе прожекторов он и Чепрагин должны были подползти к проволочному заграждению с восточной стороны, убрать охрану и “перекусить” проволоку. Потом нужно было утащить в укромное место (Панкрат присмотрел его заранее) трупы часовых, прикрыть за собой проделанные в ограждении отверстия и ждать следующей паузы в работе прожекторов, во время которой лейтенанту нужно будет покинуть территорию лагеря. На все про все спецназовцам отводилось около пяти минут. Дальше Суворин должен был двигаться самостоятельно. Между бараками, убирая по необходимости охрану, к бетонной конуре, обозначавшей спуск в бункер Рашида. Там – захват охранника и проникновение с его помощью на подземный уровень.

Ну, а дальше…

Панкрат даже не хотел думать о том, что будет, если полевой командир окажется окончательно обезумевшим фанатиком с полностью подавленным инстинктом самосохранения и просто-напросто откажется назвать ему пароль, ключ к содержимому ноутбука; если начнет, брызгая слюной, призывать гнев Аллаха на его голову; если крикнет своим солдатам: “Стреляйте, не жалейте меня! Во имя Аллаха милосердного!"

Ему хотелось верить в то, что чечен – такой же человек, как все, и борется в первую очередь за власть, а потом уж – за свободу родины, веры и все такое. Иначе не имело смысла затевать все это.

* * *

В свете прожекторов "колючка” искрилась, словно серебряная. Две черные фигуры приближались к освещенному пространству, двигаясь навстречу друг другу – рослые, бородатые чечены с почти игрушечными “узи”, одетые в коричнево-черный камуфляж.

– Готовься, – прошептал Суворин, повернувшись к Чепрагину. – Следующее затемнение – наше.

Лейтенант кивнул, не сводя глаз с медленно ползущих, перекрещивающихся и начинающих расползаться в разные стороны лучей прожектора.

– Пора!

Они напряглись и, стискивая в руках ножи и кусачки, поползли, вжимаясь в землю, по направлению к проволочному ограждению.

Дождь продолжал лить; со стороны зарослей наползал туман, стлавшийся у самой земли.

У них было всего четыре минуты.

Часовые приближались.

Оказавшись рядом с первой колючей сеткой, “охотники”, зажав ножи в зубах и работая в четыре руки, быстро “выкусили” треугольник у самой земли с таким расчетом, чтобы, пробравшись на ту сторону, его можно было завернуть обратно, создав видимость неповрежденного заграждения. Первым в образовавшееся отверстие скользнул Панкрат. За ним, чувствуя, как стучит, готовое выпрыгнуть из груди, сердце – Чепрагин.

Охранники подошли на расстояние десяти-пятнадцати метров. Их фигуры выплыли из тумана, и один еще успел окликнуть другого на своем лающем языке – что-то типа “Эй, как дела, друг?”.

– Давай, – не таясь, прохрипел Панкрат.

Его рука мелькнула так быстро, что часовой вряд ли успел что-то разглядеть. Остро отточенный нож пропел реквием чеченцу и на последней ноте вонзился ему в основание горла. Короткий вскрик, почти неслышный, словно мышиный писк – и все стихло. Лейтенант не подвел. Его нож ударил чеченца точно под нижнюю челюсть. Бросок был такой силы, что лезвие вышло через затылок.

– Быстрее к сетке! – скомандовал Панкрат. Чепрагин метнулся ко второму ряду заграждений – здесь поверх была натянута свернутая в спираль “колючка”. Присев на одно колено, он принялся перекусывать проволоку, в то время как Суворин быстро завернул уже вырезанную в первом ряду часть обратно и подтащил к лейтенанту бездыханные тела часовых.

– Готово! – Чепрагин рванул на себя “выкушенную” сетку.

Пятясь вперед, они втащили на территорию лагеря трупы охранников и сложили их у стены одного из крайних бараков, в месте, которое Суворин присмотрел для этой цели заранее – туда не доставали вездесущие лучи прожекторов. Лейтенант пристроил кусок сетки обратно, и теперь им оставалось ждать следующего затемнения, притаившись в черной тени рядом с окровавленными трупами.

Яркие полосы мертвенного электрического света подползали все ближе, и на мгновение Чепрагину показалось, что Седой ошибся в своих расчетах, и сейчас их заденет, резанет этим светом, словно лезвием ножа. Он даже инстинктивно сжался, но тут же заставил себя расслабиться – постоянное напряжение могло привести к срыву в самый ответственный момент.

И, глядя, как ползут мимо лучи прожектора, вырывая из темноты месиво серой грязи, пожухлой травы и прелых листьев, занесенных на территорию лагеря ветром, лейтенант глубоко вдохнул, задержал дыхание на несколько секунд и медленно выдохнул, успокаивая бешеный стук сердца.

После нескольких попыток это у него получилось.

Занятый аутотренингом, Чепрагин даже не заметил, как полосы света скрестились на том месте, где они ползли, оставляя после себя борозды. Свет на мгновение замер, словно раздумывая, и теперь уже наступила пора для Суворина покрыться холодным потом.

Но задержка продлилась не больше трех секунд; по истечении этого недолгого времени лучи качнулись и разошлись в разные стороны.

Было самое время возвращаться. Это, разумеется, относилось только к лейтенанту, поскольку путь Седого лежал дальше, в глубь лагеря.

– Возвращайся, – прошептал он Чепрагину, навинчивая глушитель на ствол “ингрема” – того, который успел пристрелять еще в группе Николаева.

Чепрагин кивнул и беззвучно, призрачной серой тенью отделился от стены, к которой секунду назад прижимались они оба. Но какое-то шестое чувство заставило Панкрата схватить за руку не успевшего оказаться вне пределов его досягаемости лейтенанта. Схватить и рвануть назад. Лучи прожекторов качнулись назад, словно намереваясь подкараулить и застать врасплох кого-то.

– Уф-ф! – только и смог выдохнуть ошеломленный Чепрагин. – Ну и..

Лезвия света скрестились на том же месте, где совсем недавно им вздумалось задержаться на несколько секунд. Выждали и разочарованно расползлись – тут-то Суворин и подтолкнул лейтенанта.

– Давай, парень!

Чепрагин не заставил себя долго упрашивать. Он молнией метнулся к внутренней линии заграждений, пригнулся и…

Дальше Суворин не смотрел. У него самого времени в запасе было не так уж много. Того и гляди, кто-нибудь хватится исчезнувших часовых. Тогда – тревога по лагерю, проваленная операция, охота на одиночку, которого рано или поздно загонит, словно зайца, свора собак. И скорее рано, чем поздно. Поэтому Панкрат развернулся и канул в темноту, не оглядываясь.

Он бесшумно крался вдоль глухих стен бараков, вслушиваясь в каждый шорох и ежесекундно ожидая резкого воя тревожной сирены, от которого вжимается в плечи голова и закладывает в ушах. Сирена молчала. Но так не могло продолжаться бесконечно. Когда-то исчезновение часовых должны были заметить те, кто поворачивал на вышках прожекторы. И времени до этого момента оставалось все меньше и меньше.

Суворину понадобилось не больше пяти минут, чтобы по прямой пересечь пол-лагеря. Благо бараки не охранялись, и не от кого было прятаться.

Вскоре он почти достиг цели своего рискованного предприятия – небольшой охраняемой будки, представлявшей собой вход в подземные апартаменты Рашида. “Почти” означало, что он стоял за углом ближайшего к этой будке барака, затаив дыхание и выжидая, когда же отвернется охранник, пялившийся сейчас точно в его направлении. У него был прибор ночного видения, и всякая попытка подобраться поближе могла стоить Суворину жизни. Им еще очень повезло с часовыми, охранявшими ту часть периметра, через которую они проникли в лагерь – у тех почему-то не было ночной оптики.

И тут взвыла сирена.

Звук, низкий и басовитый, в одно мгновение истончился и поднялся до невообразимой высоты. Хлестнул по натянутым нервам, словно плеть, и тут же упал, понизившись до почти гудения.

По территории лагеря заметались лучи прожекторов, выхватывая из темноты углы зданий, низкие и плоские крыши гаражей, черные фигуры боевиков, сбегающихся по направлению к площади.

Сирена послужила для Суворина толчком к действию.

При ее звуке охранник на мгновение рефлекторно вскинул глаза к небу – видимо, здесь как-то привыкли больше бояться угрозы с воздуха. Панкрат использовал его короткое замешательство, чтобы выбежать из-за угла и взять его на мушку. Опустив глаза, чечен увидел направленный на него автомат. Его рука тут же метнулась к висевшему на плече “калашу”, но Седой, не собиравшийся миндальничать, молча выстрелил ему в плечо и одним прыжком оказался рядом. Выронив оружие, часовой заорал от боли, схватившись левой рукой за простреленную правую. Суворин ногой оттолкнул в сторону упавший автомат, без замаха ткнул часового свободной рукой в солнечное сплетение, отчего тот согнулся пополам, и по-чеченски потребовал:

– Ключи!

Вместо ответа охранник, необычайно быстро преодолев болевой шок, разогнулся, срывая с пояса нож, и резко взмахнул рукой. Седой успел отскочить. Лезвие рассекло камуфляж на его плече, и боевик тут же рванул руку с ножом обратно. Возвратный удар Панкрат блокировал корпусом “ингрема”, схватил чеченца за кулак и с силой вывернул запястье. Раздался сочный хруст, и вторая рука охранника плетью повисла вдоль тела, а нож плюхнулся в грязь под ногами.

Из-за угла барака метнулись тени – поднятые ревом сирены, чеченцы определили-таки источник угрозы и устремились ко входу в бункер Рашида. Пнув охранника носком ботинка в пах, Суворин развернулся к боевикам и дал очередь для острастки. Те залегли, причем один – как-то очень уж неуклюже, едва не зарывшись лицом в землю. Видимо, зацепило пулей.

Панкрат ощущал, как утекает между пальцев удача.

Повернувшись к часовому, который силился подняться на разъезжавшихся в стороны ногах, при этом глухо подвывая по-собачьи от боли, он буквально прорычал:

– Ключи!

– На поясе.., связка.., у-ы-ы! – пробормотал тот, падая на колени.

Суворин снова выстрелил в направлении бараков. Ответная очередь – с земли, наспех, без тщательного прицеливания – угодила в бетонный козырек над дверью. Панкрата осыпало острой крошкой и серой пылью.

Отстреливаясь, он присел и ощупал пояс охранника. Ключи, вернее, ключ был прицеплен к ремню на железной цепочке. Одиночным выстрелом Суворин перебил звенья (отрывать, а уж тем более снимать, не было времени).

Он вставил ключ в замочную скважину и задвинул его до отказа. Что-то громко щелкнуло в замке, и Седой, дав третью очередь назад по тем боевикам, которые все еще лежали у крайнего барака, толкнул ее спиной и попятился внутрь. Едва он успел захлопнуть тяжелую дверь, целиком отлитую из металла, как она вздрогнула от частых тяжелых шлепков – словно огромное чудовище хлопало ладонью по железу. Пули расплющивались о броню толщиной в добрый десяток сантиметров, и Суворину оставалось только мрачно улыбнуться. Он только что ушел от неминуемой, казалось бы, смерти. И вдруг почувствовал, что по правому рукаву от плеча течет что-то горячее.

Тогда, ударив ножом, охранник все-таки зацепил его кожу. На плече, как раз там, где была еще одна татуировка “отдел ноль”, протянулся тонюсенький алый надрез, который впору было бы скальпелем сделать – настолько правильной была его форма.

Суворин позволил себе поморщиться.

Не время для перевязок. Вперед, пока есть силы – расслабиться можно будет, когда он возьмет Рашида. Тогда можно будет и плечо перевязать, и водки выпить…

Он едва не обрушился в темный колодец шахты, которая вела на подземный уровень коммуникаций. Свалиться в той темноте, в которой он оказался, было вовсе не мудрено – черно, хоть глаз выколи.

В кармане нашелся припасенный специально для такого случая световой элемент. Панкрат отстегнул клапан, вытащил тонкий цилиндрик длиной в половину обычного черного карандаша и сильно сдавил один из его торцов. В его руке тут же разгорелась яркая оранжевая звезда – от сжатия лопнула одна из двух герметично запаянных частей элемента, и вещества, содержавшиеся в них, соединились и воспламенились, интенсивно выделяя тепло и свет.

Он швырнул цилиндрик в зев шахты, и его свечение тут же вырвало из темноты скобы, приваренные к ее стенке и отполированные до блеска бесчисленным количеством сапог. Шахта оказалась неглубокой – метров пять-шесть. Вполне достаточно, чтобы схорониться от слабенького ядерного удара и его последствий, если только бомба не угодит прямо в “апартаменты”, а упадет где-нибудь поблизости, ну.., скажем, в километре.

Суворин закинул на плечо “ингрем”, поплевал на ладони и, зажав в зубах нож, полез вниз. Его ботинки загремели по железным скобам, словно громы Судного Дня. В оранжевом свечении элемента открытые части его тела (лицо и руки) имели какой-то желтоватый оттенок с легким налетом трупной синевы.

Не опускаясь до последней ступеньки, Панкрат спрыгнул, на лету срывая с плеча “ингрем”. Интуиция и опыт не подвели его в очередной раз, а расчет оказался абсолютно точным. Дверь бункера охранялась еще одним охранником, и он выстрелил, не раздумывая, когда в шахте мелькнула фигура Суворина. Но не попал – тот падал слишком быстро и шлепнулся практически плашмя. Пули взвизгнули над его головой, точно две старые кумушки, не поделившие сочный кочан капусты. Очередь с пола выписала на груди боевика причудливый алый орнамент, и часовой завалился на спину. Задравшийся вверх автомат еще несколько секунд выяснял отношения с потолком, а затем затих, исчерпав запас красноречия и, соответственно, патронов…

Суворин выпрямился, не отрывая взгляда от неподвижного тела охранника, и замер, пораженный установившейся наверху, снаружи, тишиной. Что-то здесь было не так. Но на раздумья и предположения Панкрат не имел времени, поэтому он бросился в противоположный конец коридора, где в свечении гаснущего светоэлемента поблескивала внушительных размеров, полусферической формы дверь.

Он присел у двери, сбросил с плеч вещмешок и вытащил из него брусок размером с человеческую голову, завернутый в металлическую фольгу. Развернув упаковку, достал четыре одинаковых продолговатых стержня пластиковой взрывчатки. Панкрат уже установил их по краю уплотненного специальной огнеупорной резиной шва, когда его внимание привлек какой-то странный звук, похожий на шипение десятка змей, взбреди им в голову вдруг зашипеть всем сразу.

Откуда-то из замаскированных в стенах коридора отверстий вырывался белый дым, сворачивавшийся в тяжелые белые клубы, которые стлались над самым полом, медленно обесцвечиваясь – по мере того, как газ растворялся в воздухе.

Панкрат рефлекторно задержал дыхание.

Отравляющий? Слезоточивый? Усыпляющий?

К чему, однако, понапрасну терзать себя догадками – вскоре он все узнает наверняка.

Этот сюрприз стал последним гвоздем в крышку гроба, в котором отдавала концы надежда Суворина на успешное завершение операции. Ничего другого, кроме прорываться с боем обратно и, наконец, успокоиться, получив свою дозу свинца, ему не оставалось.

Ну ничего, он еще утащит за собой пару-тройку чернозадых!

Панкрат сменил магазин “ингрема” (от нехватки кислорода уже начало сдавливать грудь) и бросился к лестнице, ведущей наверх. Взобравшись на высоту около трех метров, он осторожно вдохнул, думая, что тяжелый газ еще не успел подняться так высоко. Напрасно – железистый привкус во рту тут же убедил его в обратном.

Суворин буквально взлетел по оставшимся перекладинам ступеней и бросился к тяжелой железной двери, собираясь приоткрыть ее и бросить гранату, а затем, под прикрытием взрыва, попробовать вырваться из оцепления, в которое – он был в этом уверен – взяли это строение боевики.

Дверь не поддавалась. Решив, что нужно не толкать, а потянуть на себя, Панкрат еще раз повторил свою попытку.

Тщетно.

Поняв, что его заперли, Суворин повернулся спиной к двери и съехал по ней вниз. Он был в ловушке. Все. Окончательно и бесповоротно. Стылое железо двери ощутимо холодило тело даже сквозь плотную ткань камуфляжа. Или его вдруг охватил озноб?

Положив перед собой автомат, Суворин, так и продолжая сидеть на корточках, глубоко вдохнул воздух с металлическим привкусом.

* * *

Чепрагин смотрел, не отрываясь, как собираются ярко-зеленые точки рядом с небольшой будкой, в которую забрался Суворин. В одной руке лейтенант держал бинокль с громоздкой насадкой прибора ночного видения, а другая до белых костяшек сжимала цевье “калаша”. Спецназовец скрипел зубами и время от времени размыкал плотно сжатые, вытянувшиеся в тонкую злую линию губы, чтобы выругаться каким-нибудь из чернейших ругательств. Он видел, как боевики нахлынули сплошной зеленой волной, буквально затопив спуск в бункер, и почти сразу же откатились, выжидая.

Потом он увидел, как открылась тяжелая бронированная дверь, и наружу вытащили обмякшее человеческое тело, странно знакомое. Хоть и сложно было определить на таком расстоянии, но Чепрагин мгновенно понял, что это Седой.

– Дерьмо! – хрипло констатировал он, прячась за камень.

И вовремя – прожектора на вышках развернулись в сторону леса и принялись методично, пядь за пядью обшаривать прилегающее к базе пространство. Их лучи, напоровшись на голые кусты и деревья, распались на тысячи тонких лучиков и желтых пучков, словно вода, обтекающая опоры моста, и потерялись в хитросплетении ветвей; Чепрагин, избегая предательского света, попятился ползком, медленно, выбирая в качестве укрытий стоявшие по диагонали друг к другу деревья.

Оказавшись вне досягаемости прожекторов, он поднялся на ноги и побежал прочь, глотая текущие по лицу злые слезы.