Текст книги "Добро пожаловать в Ад"

ГЛАВА ПЯТАЯ
ЭКЗАМЕН НА ЧИН

Старший следователь Венедикт Вельяминов мог запросто отчитаться перед начальством по делу. За несколько дней удалось получить неплохие промежуточные результаты. Отпечатки пальцев, фоторобот подозреваемого. Правда, поиски в уголовной картотеке, успешно преобразованной в компьютерную базу данных, пока не увенчались успехом.

Отчет отчетом, но Вельяминов знал – расследование, начавшееся легко, обычно тянется долго и трудно. Такую странную закономерность он вывел за годы службы. Поэтому никогда не позволял себе расслабиться.

Он видел слабое место – папка, посвященная самой Аристовой пока пустовала. Кто эта красивая холеная женщина? На какие средства она существовала – могла позволить себе «тойоту», трехкомнатную квартиру в престижном доме? Кто ее друзья и враги? Опросы жильцов ничего не дали – тут каждый жил своей жизнью. В новеньком паспорте было указано только последнее место прописки. Никаких других отметок, представляющих хоть какой-то интерес.

С нетерпением Вельяминов ждал похорон – собралось не больше десятка человек. Старые друзья, давно потерявшие связь с убитой – по крайней мере так они все говорили. От них удалось узнать, что отец Аристовой, бывший генерал Комитета госбезопасности, скончался от инфаркта в девяносто втором году.

На официальный запрос Вельяминова пришел скупой ответ из ФСБ. В нем, в частности отмечалось, что с восемьдесят третьего по восемьдесят восьмой год генерал работал первым замом военного атташе советского посольства в Вашингтоне. Жена и дочь все это время находились там же, в Америке. В бумаге не раскрывался характер деятельности генерала. Сухо фиксировались повышения по служебной лестнице, присвоение наград, выход в отставку.

О Ритиной матери прежние друзья говорили без большой охоты. Из прямых, а чаще косвенно-уклончивых ответов Вельяминов понял следующее: уже зрелым сорокалетним человеком Аристов женился на молоденькой девице, которая немедленно бросилась изменять ему направо и налево. Супруг смотрел на это сквозь пальцы по двум причинам: во-первых, безумно любил жену и мог простить ей абсолютно все, во-вторых – развод в то время был серьезным препятствием для карьеры в партии или органах госбезопасности.

После возвращения из Америки и отставки Аристова следы Ритиной матери затерялись. Ходили слухи, что, пользуясь установившейся свободой, она вернулась обратно в Штаты и получила там вид на жительство.

Таким образом получалось, что последние пять-шесть лет Рита прожила как в вакууме: никто не мог сказать об этом периоде ее жизни ничего определенного. Это само по себе наводило на размышления. Ведь наверняка существовали в природе люди, с которыми она близко общалась. И тем не менее никто из них не появился на похоронах. А если вспомнить результаты тщательного обыска в квартире: ни одной фотографии, ни одного адреса, телефона, имени.

Даже в столице есть люди ведущие отшельнический образ жизни. Но они не разъезжают на роскошных автомобилях, они не держат дома дорогой косметики, сигарет и напитков.

Но всякий случай Вельяминов провел инструктаж с немногочисленным персоналом кладбища, оставил телефон. Если кто-то появится возле свежей могилы, звонить не откладывая, зафиксировать номер машины.

* * *

На уже знакомом Комбату джипе человек в камуфляже отвез его на окраину города к двухэтажному плохо оштукатуренному зданию складского типа с подслеповатыми, забранными решеткой окнами.

– Ну, так что ты умеешь?

– На словах объяснять?

– Зачем? Пойдем покажешь.

Они попали в небольшой спортзал, оборудованный всем необходимым. Оба сняли обувь, разделись до пояса, накинули белые борцовские куртки, туго подпоясались. Комбат чувствовал себя уверенно: двадцать раз присел со штангой, ударом ноги расколол дощечку четырехсантиметровой толщины. Он настроил себя на то, чтобы выложиться полностью.

Экзаменатор – невысокий, худощавый на вид человек с раскосыми глазами пригласил его вниз, в подвальное помещение. По тому, как он ставил свои босые ступни при ходьбе, знающий человек сразу мог определить мастера восточных единоборств.

В подвале было оборудовано стрельбище. На столе были разложены пистолеты самых разных калибров и фирм-производителей.

– «Макаров»? – предложил Экзаменатор.

Комбат кивнул.

– На интерес?

– Как знаешь.

– Тогда пусть будет угощение. Только не кабак, готовить самому.

– Согласен.

«Честная игра, – подумал Рублев. – У меня сердце стучит вовсю, а у него тикает как часы.»

Он не был гурманом – умел жарить картошку, яичницу, варить обычную, безо всяких хитростей кашу.

«Ничего, прорвемся.»

* * *

Экзамен был недолгим. Неразговорчивый человек признал в Рублеве если не равного, то, по крайней мере соперника.

До последнего выстрела счет был равным. Лицо с раскосыми глазами осталось непроницаемым, палец плавно нажал на спусковой крючок. Но какой-то мельчайший нерв натянулся чуть больше, чем это было необходимо. Девятка.

Комбат уже дышал ровно. Сделав паузу, потрогал свои жесткие, как щетка усы, пошире расставил ноги и вогнал пулю прямо в «яблочко». Экзаменатор похлопал его по плечу, но Рублев давно усвоил: у всех восточных людей долгая память.

На этот раз долго ждать не пришлось. Когда вернулись в зал, экзаменатор легко вспорхнул на длинную трубу, поднятую на высоту человеческого роста. Комбат понял – его вызывают на поединок лицом к лицу.

Слишком тяжелый, чтобы прыгать как кузнечик, он просто потянулся на руках, встал и осторожно распрямил ноги, удерживая равновесие.

Здесь, на трубе экзаменатор чувствовал себя как рыба в воде. Он перемещался медленно и плавно, высоко поднимая колени, как будто исполнял замысловатый танец. Слегка ссутулившись, Комбат ожидал его – грузный, похожий на медведя. Здесь он был обречен на поражение. Больше того – он обязан был проиграть, чтобы не нажить себе врага. Но сдаваться Рублев не привык – все расчеты «плюсов» и «минусов» в этом случае отступали на второй план.

Испытующе глядя на противника, экзаменатор покачался на полусогнутых ногах. Потом высоко подпрыгнул и опустился, даже не покачнулся, как будто приклеился ступнями к трубе. Все эти эффектные трюки нисколько не обескуражили Комбата – он был готов схватиться на самом неудобном для себя поле боя.

Шагнув вперед, экзаменатор хлестко выбросил вперед правую ногу – она распрямилась с таким звуком, с каким хлопает полотнище знамени, разворачиваясь на ураганном ветру. Босая пятка мелькнула в сантиметре от лица Комбата, тот даже не успел отшатнуться назад.

Сконцентрировавшись до предела, он ждал следующего выпада. Экзаменатор продолжил свой причудливый танец, завершив его пируэтом на триста шестьдесят градусов и ударом в область грудной клетки. На этот раз Комбат успел среагировать и защититься своим свинцовым кулаком.

Ступня с поджатыми пальцами налетела на этот кусок металла, но противник даже глазом не повел. Он быстро переступил и чисто выполнил боковую подсечку.

В падении Комбат успел уцепиться руками за трубу и подтянулся вверх. Экзаменатор наблюдал за ним на расстоянии шага – сейчас он мог одним ударом сломать Рублеву нос, челюсть или лицевую кость. Вместо этого он протянул Комбату руку:

– Один один?

– Ничья, – согласился «грузчик» из магазина.

– Первое угощение с меня.

– За мной тоже дело не станет.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
ПОСЛЕДНИЙ ПОКЛОН

К двум часам ночи милиция начала постепенно выпускать свидетелей. Опрос можно было закончить в течение часа, но слишком долго раскачивались, осматривали место, докладывали по телефону начальству. Клавишника, выпущенного из ресторана первым, Виктор попросил звякнуть своим – предупредить, чтобы не беспокоились.

В конце концов именно его, Виктора Логинова, промурыжили дольше всех. Несколько официантов твердо показали одно и то же: стрельба началась именно тогда, когда саксофонист вдруг прошел в зал и заговорил с телохранителями Казакова. У милиции сразу возникли подозрения – а не было ли это все заранее отрепетировано, чтобы отвлечь внимание охраны?

– Послушайте, разве я похож на камикадзе? – убеждал их Виктор. – Чего ради я бы согласился влезть между двух огней?

– На тебе, между прочим, ни царапины, – чуть ли не упрекнули его.

Шея страшно болела, но следа после удара рукояткой, судя по всему, не осталось – ошалевшему музыканту в голову не пришло посмотреться в зеркало.

– Так зачем ты к ним поперся? Поинтересоваться музыкальными впечатлениями?

Логинов неожиданно оказался перед дилеммой: говорить о вчерашнем появлении «друзей» или нет? Вроде бы никакого криминала. Он уже сомневался – не подпадают ли его информационные услуги киллерам под статью уголовного кодекса?

В любом случае что-то выдумывать, на ходу было выше его сил.

– Отлично. Значит, ты все-таки признаешь, что вчера эти двое общались с тобой накоротке?

Такие торжествующие улыбки выползли на лица обступивших его ментов, что Виктор окончательно упал духом. А еще пять минут назад предполагал, что находится на самом дне.

– Да, конечно, мы обговаривали последние детали.

У всех на виду, вместо того, чтобы выйти хотя бы в туалет… – он обхватил голову руками и закрыл глаза, не в силах больше смотреть в эти довольные собой рожи, гладко выбритые, с проборами честных служак.

На время его оставили в покое.

«Как там они? Дозвонился Гена или нет? Надо было попросить еще кого-нибудь.»

– Да вы спросите самих телохранителей – о чем я с ними начал говорить, – крикнул он, сорвавшись на жалкий фальцет. – Хотел предупредить заранее.

– Спросим, Логинов, не беспокойтесь. И не рвите себе голосовые связки.

Он уже приготовился к тому, чтобы следовать прямиком в камеру, но действительность оказалась вовсе не такой суровой – в четвертом часу его отпустили. Гена ждал на своем «фольксвагене».

– Я уже пачку прикончил. Держи последнюю.

– Дозвонился? – спросил Виктор, пытаясь удержать сигарету в дрожащих губах.

– Все в порядке. Сказал, что обсуждаем с дирекцией финансовые моменты.

* * *

«Экзамен на чин» Рублев сдал успешно – его взяли на работу. Правда, никто не объяснил, в чем она будет заключаться, какой ему положен оклад. Он сидел вместе с тремя молодыми парнями в одном из помещений офиса – попивал баночное пиво, смотрел вперемежку порнуху и костоломные боевики по видео.

Ни то, ни другое особого удовольствия не доставляло, но Комбат не спешил заявлять о своих особых правах и вкусах. Разговаривали в этой компании мало, короткими скупыми фразами. Новичка приняли спокойно: не навязывая бесцеремонное панибратство, не демонстрируя авторитет старожилов. Лицо и повадки Комбата достаточно ясно указывали на богатый опыт и закалку в настоящем – ревущем, испепеляющем пламени.

Рублеву объяснили, что здесь не бывает ни смен, ни выходных. Если не намечается никакой работенки, можно забуриться в соседней комнате с отличной звукоизоляцией и спать на диване сколько влезет. Если появились личные дела, начальство отпустит на пару часов, на сутки, даже на неделю в «мертвый сезон».

В принципе, Комбат ничего не имел против – он мог принять такой режим без особых проблем. Именно потому что до сих пор чувствовал себя чужим на «гражданке», в собственной квартире, так и не пустил корней за несколько своих «мирных» лет. Только два насущных вопроса требовали свободного времени. Две точки на карте столицы: Ваганьковское кладбище и ночной клуб «Калахари». Он знал, что оба визита сопряжены с риском, но отказаться от них не мог.

* * *

К заведенному сроку в девять дней с момента гибели Риты он в первый раз отпросился у новых хозяев. Решил подойти к могиле попозже, к закрытию кладбища, чтобы остаться незамеченным. По пути купил букет дорогих цветов, похожих на те, которые стояли в комнате у Риты. Когда он последний раз покупал цветы?

Садясь в вагон метро, Рублев задался вопросом – а не послал ли «хвоста» человек с родимым пятном? Но начальство занималось какой-то крупной сделкой, почти не появлялось в офисе. Вряд ли в такой ситуации кому-то придет в голову отслеживать перемещения по городу рядового сотрудника.

На всякий случай он сделал несколько лишних пересадок и в результате попал на Ваганьковское за сорок минут до закрытия. Он знал, что Риту похоронили здесь рядом с отцом. Еще одна привилегия для избранных – обычно покойников в Москве или кремировали, или тянули за городскую черту, к черту на кулички…

* * *

После тайфуна, который закрутил их в автомобиле на обочине, заставив любительницу тенниса позабыть о травмированной ноге, они с курсантом Рублевым продолжали видеться.

Оба сознавали разделяющую их пропасть. С одной стороны изысканно-красивая, модно одетая девушка, привыкшая отдыхать на Золотых песках и побережье Адриатики, пользоваться дорогой косметикой, курить «фирменные» сигареты. Образованная, отлично владеющая английским.

С другой, простой курсант – кусок гранита с острыми краями и непререкаемой верой в себя.

Они жили рядом и в то же время на разных планетах, и это придавало их связи особый привкус. Она видела в нем мужчину из своих смутных снов: мускулистого, с мощной шеей и твердыми пальцами, который молча опрокидывал ее на спину, стискивал до хруста костей. А ему, чей опыт до сих пор ограничивался потаскушками, одинаковыми как две капли воды, Рита казалась загадочным существом.

Она одновременно принадлежала и высшему, и низшему миру. Знала и понимала тысячи недоступных ему вещей, бывала в тех местах, о которых он не имел и понятия. Ее глаза различали еще тысячи оттенков, кроме основных цветов радуги. Кроме запахов солярки, кирзовых сапог, дешевых сигарет без фильтра, она распознавала еще множество других – тонких, неуловимых.

Она слышала первую каплю дождя и крадущуюся в темноте кошку.

С этим соединялась первобытная ненасытность: она вбирала, впитывала в себя все соки его тела – языком, влагалищем, кожей. Любила грубо материться, кусаться, просила, чтобы он душил ее, издавала протяжные стоны, переходящие в хрип.

Сейчас, когда она ушла из жизни, эта вторая сторона ее натуры ушла для него в тень, отступила на второй план. В сумерках, на кладбищенской аллее Рублеву рисовались только две Риты – первого и последнего часа. Загорелая девушка на корте и спящая женщина в шикарной квартире среди с пренебрежением раскиданных вещей.

Подходя к месту, он еще издалека увидел огромный, в человеческий рост венок из живых цветов. На черной траурной ленте было написано только одно слово: «Рите». Цветы выглядели совсем свежими – венок явно появился здесь сегодня.

* * *

Венок, появившийся у свежей могилы, вызвал жгучий интерес и у старшего следователя Вельяминова.

С самого утра он ожидал интересных событий на кладбище и не ошибся. Двое сотрудников ГУОПа наблюдали за аллеей на расстоянии – появится ли в поминальный день новое лицо. Еще двое ждали наготове – на тот случай если гость вознамерится ускользнуть.

Когда в кабинете Вельяминова раздался звонок, он сразу схватил трубку – автоматический определитель номера четко указывал на один из телефонов Ваганьковского. Его ждало относительное разочарование.

Заместитель директора сообщил, что еще вчера достал из домашнего почтового ящика конверт с долларами без обратного адреса. Всю ночь он терялся в догадках. Но наутро недоразумение разрешилось. Неизвестный человек позвонил ему и объяснил что это деньги для Аристовой.

– Большой венок сегодня и такой же на сорок дней.

К сорока дням поставить мраморную стелу. Думаю ты человек разумный и сделаешь все как надо…

«Эта осторожность еще не говорит, что гражданин N причастен к убийству, – подумал Вельяминов. – Просто не хочет контактировать с милицией.»

– Я уже подготовил замечательный венок, – сообщил заместитель директора.

– Может быть приберечь его для кого-нибудь другого? – предложил следователь. – Ваш заказчик захочет разобраться в чем дело и тут… Безопасность вам и вашим родным я полностью гарантирую.

– Лучше я сяду в тюрьму, чем остаток жизни ходить под колпаком.

Вельяминов понял: если его сотрудники сделают так, что венок исчезнет, заместитель директора организует новый.

– Мое дело предложить. Здесь я не имею права настаивать, – успокоил собеседника следователь. – Вы успели засечь номер телефона?

Как и следовало ожидать заказчик звонил из автомата.

«По крайней мере это лучше, чем ничего, – успокоил себя Вельяминов. – Первая весточка от друзей и спутников последних лет.»

Он все-таки не отдал приказа снять дежурства. Чутье подсказывало, что под занавес может произойти что-нибудь интересное…

За долгий осенний день даже закаленные, привычные к топтанию на месте сотрудники подмерзли и подустали. Горячий чай в термосе давно закончился, бутерброды тоже. Огромный венок из багрово-красных роз раздражал все больше и больше.

– Это ж просчитывалось с самого начала. Не надо держать остальных людей за недоумков.

– Никто и не держит. Но если есть хоть половина шанса из тысячи, почему бы не поставить нас с тобой сюда. Сотрудники не должны сидеть без дела.

– Это верно. Использовать в хвост и в гриву.

Вдруг им на глаза попался коренастый, с тяжелой поступью человек с цветами в руках. Медленно, опустив голову, он приближался к могиле. Чертовски похожий на фоторобота, составленного по показаниям консьержа и соседа Аристовой – с той поправкой, которую всегда надо иметь в виду, когда сопоставляешь живое лицо и набор схематичных деталей.

Отойдя за постамент с чьим-то бронзовым бюстом, сотрудник потянул из кармана портативную рацию.

Второй достал заранее заготовленный скромный букетик нарциссов и двинулся вперед. При себе он имел наручники и пистолет с полной обоймой. Начальство не рассматривало всерьез возможность появления на кладбище самого подозреваемого. Но на всякий случай дало устное разрешение стрелять по ногам в случае, если его удастся опознать.

Осталось не больше двадцати метров. Перегнувшись через ограду, коренастый человек положил цветы. Выпрямился, пригладил ладонью волосы.

«Не торопится. Ребята уже на подходе – получили сигнал и приближаются с разных сторон. Мужик явно не лыком шит. „Повиснуть“ на нем на секунду-другую, пока подоспеют остальные. Или „пушка“ и „руки за голову!“ Не похоже, чтобы такой безропотно подчинился – попробует сделать ноги. Значит придется стрелять. Начальство, конечно, похвалит, но так, чтобы между строк читалось: четверо – и не смогли чисто взять одного…»

Боковым зрением Комбат давно уже засек человека с букетиком нарциссов. Слишком мягко ступает. Наверняка их здесь несколько. Обложили. Жалко портить им показатели, но ничего не попишешь.

Неожиданно обернувшись, он первым подскочил к человеку в светлом плаще. Подобравшийся для атаки, тот оказался не готов к обороне. Комбат провел захват аккуратно, стараясь не сломать шейных позвонков человеку на службе. Тому, правда, удалось потянуть его за собой на землю.

В последний момент Комбату удалось завладеть оружием – только это уберегло его от немедленного ареста.

Трое сотрудников окружили его, целясь с близкого расстояния. Но их товарищ чувствовал смертельный холод на предельно короткой дистанции: ствол собственного пистолета упирался ему в висок.

Сумерки быстро сгущались, аллея уже опустела окончательно. Только старушка с сеткой прошаркала мимо компании странно застывших людей. Пустых бутылок возле них не обнаружилось, и старушка не стала задерживаться. Похоже она имела тонкий нюх и могла отыскать бутылки по запаху, раз занималась сбором в такой поздний час.

– Если попробуешь что-нибудь выкинуть, легкого конца не жди, – предупредили Рублева. – Продырявим так, что неделю будешь подыхать.

– Только не пытайтесь зайти мне за спину. Если я кого-то потеряю из виду – стреляю.

Он стал осторожно подниматься с земли, подтягивая и пленника. Пистолет и его голова должны составлять единое целое.

– Куда ты денешься?

– Это мои трудности.

– Отпусти его и я тебе обещаю: никто слова не скажет о том, что ты пытался оказать сопротивление. Для тебя это очень важно.

– Не люблю палить попусту – тем более в людей, которые выполняют свой долг. Чтобы ваша совесть была чиста – ее крови на мне нет.

– Значит, бояться нечего. Если сам себе не навредишь.

Один из сотрудников все-таки попытался сдвинуться в сторону.

– Кому сказал – стоять! – зычным командирским голосом рявкнул Рублев.

Он уже выпрямился в полный рост и мощная фигура добавляла убедительности его словам.

– Вы даете мне уйти и договариваемся считать, что к могиле никто не приходил.

Старший из сотрудников – тот который пропустил напарника вперед и задержался, оповещая остальных по рации – решил, что условия все-таки можно принять.

Зачем рисковать, никуда этот тип все равно не денется.

– Тогда ты должен вернуть оружие. Как нам объяснить его пропажу?

– Договорились. Я отступаю сюда – вы держите дистанцию тридцать метров. Не пытайтесь воспользоваться рацией, это я смогу различить даже в кромешной темноте.

Комбат стал медленно пятиться назад по направлению к стене, ограждающей кладбище. Пленник послушно, шаг в шаг, пятился вместе с ним, явно не собираясь геройствовать.

– Ну-ка посмотри, сколько еще? – спросил Комбат, зная, что этот сотрудник меньше, чем кто-либо заинтересован вводить его в заблуждение.

Сам он не отрывал глаз от остальных.

– Метров сто, – голова сдвинулась туда и обратно осторожно, чтобы не разбудить спящую в стволе смерть.

Все явственней доносился запах мусора – Комбат заметил слева доверху полный проржавевший бак. Еще шаг и спина уперлась в твердую преграду. Кирпичная стена.

Как только он вскочит на край бака, чтобы перемахнуть через нее, его расстреляют из трех стволов одновременно.

В любом случае свое слово он должен сдержать. Резко оттолкнув в сторону своего пленника, Комбат швырнул пистолет в мусор и неожиданно для всех кинулся вправо, в кусты.

Тотчас загремели выстрелы, вспыхнули слепящие зрачки фонариков. Рублев упал, прокатился кубарем по открытой полосе и снова нырнул в спасительную гущу.

Снопы белого света шарили совсем близко, как будто раздвигали, отводили в сторону ветки. Он слышал топот, отрывистые крики преследователей:

– Обрезай!

– Смотри стену!

– Вроде я его достал…

– Осторожно, у него еще своя «пушка» на руках!

Нагнув голову, чтобы не расцарапать лицо, Комбат с треском продирался сквозь плотный кустарник.

«Подмогу наверняка уже вызвали, – мелькнуло в голове. – Эти уже прикатят с собаками.»

Круглое пятно одного из фонарей толчками двигалось вперед, контролируя стену. Попробуй сунься – щелкнут как в учебном тире. Надо оторваться хоть чуть-чуть. Только как это сделать если они бегут параллельным курсом по аллее, а ты вязнешь в кустах.

Ни разу в жизни Комбата еще не гоняли как зайца.

Но этим людям он не имел права причинить зло – поэтому другого выбора не было. Его могли достать в любую секунду. Пули свистели, срезая ветки, с визгом рикошетили, ударяя в стену.

Вдруг он увидел впереди силуэты мусоросборочных машин. Одна, вторая… Прыгнул на подножку, заскочил в кабину. Милое дело – даже стекло не надо разбивать.

Вот где никто не подумает страховаться от угона.

Преследователи быстро сориентировались: машина зазвенела на разные голоса от череды попаданий. По кабине, по колесам. Ничего, ему недалеко. Подраненная колымага заурчала – Комбат подал ее вперед, развернул и ударил в стену.

Слабовато, надо разогнаться как следует. Пули "сыпались как горох, пришлось скорчиться под сиденьем и оттуда, не поднимая головы, удерживать руль. Ограда оказалась жидковатой – всего в один кирпич толщиной.

После первого удара по стене пошли трещины, посоле второго кабина и передние колеса, выломав кусок, очутились снаружи.

Дверцу, конечно, заклинило. Зато от лобового стекла остались одни зазубрины по краям – выход был гостеприимно открыт. Комбат приподнялся, чтобы выпрыгнуть вниз, и тут его все-таки зацепили – плечо ошпарило, прожгло. Когда он приземлился на ноги, верхняя часть рукава уже намокла от крови.

Впереди на улице мирно шумел поток машин. Рублев нырнул в открывшийся просвет как только что нырял в кусты. Взвизгнули тормоза, чей-то «мере» выскочил на пустынный тротуар и с грохотом опрокинул закрытый на замок коммерческий ларек.

Чувствуя как растекается вниз по руке густое и липкое тепло, Комбат проскочил освещенную фонарем зону и под аккомпанемент запоздалых выстрелов пропал в ближайшей подворотне.