Текст книги "Не завтра жизнь кончается"

– Я бы с удовольствием выполнил вашу просьбу, но не хочу вас подвести, – уже серьёзнее проговорил он, и замолчал, что-то обдумывая, а она вежливо не стала больше ни о чём спрашивать.

– Я никому ещё не говорил об этом, только вам, – сказал он и она поморщилась от его очередной лести. – Скорее всего, я вообще не буду на новогоднем вечере.

Её огорчило это известие, и по его пытливому взгляду она заметила, что он это понял, легко читая её мысли.

– Жаль, – откровенно призналась она, понимая, что скрывать своё огорчение нет смысла. – А я была уверена, что смогу уговорить вас.

– Считайте, что вам это удалось, – ответил он с покорным сожалением. – Но я должен уехать в часть, где служил. Это очень важно и серьёзно.

Соблюдая тактичность, она снова ничего не спросила и он, конечно же, продолжил сам:

– Дело в том, что у меня там осталась девушка.

Она снова почувствовала лёгкий укол огорчения, но уже никак не показала это. А он, говоря о своей девушке, которую оставил в армии, добавил:

– Мы договорились, что на новый год я приеду и заберу её. И мы поженимся.

Она подумала, что совсем не таким прозаичным представляла себе его будущее. Но почему её трогало именно его будущее?

– Да, это уважительная причина и вам не до концерта, я понимаю, – мягко согласилась она и подумала, что такая скорая, сразу после армии, женитьба неразумна для человека, у которого ещё нет профессии, а впереди предстоит учёба в вузе. Семья, дети и всё, что с этим связано, сейчас для него совершенно преждевременно. Оправдать это могла бы только настоящая любовь. Но, внимательно глянув на него, она почему-то не поверила, что там, в армии у него была именно что-то серьёзное и настоящее. Скорее, просто армейская связь. Чтобы проверить свою догадку, она легко спросила:

– Кем она работает? Расскажите о ней, если можно.

– Она медсестра в нашей части, – сразу ответил он, и она кивнула, подумав, что так и должно было быть. Конечно, кто же ещё? Медсестра или повариха в части, где сотни или тысячи молодых ребят, с голодной тоской за противоположным полом. Банально просто. А ей показалось, что он умнее других. Значит, просто показалось.

Словно угадав её мысли, он снисходительно улыбнулся и, как бы стараясь переубедить её, сказал:

– Вы не представляете, какая она.

Ну, какой может быть пигалица, которой не хватило женихов на гражданке, и, боясь остаться никем не востребованной старой девой, она отправилась к скопищу женихов – в армию, чтобы наверняка не прогадать и даже, если очень повезёт, иметь возможность выбрать? Неужели он этого не понимает? Не глядя на него, чтобы он не заметил её иронии, она спросила:

– И какая же она?

Кажется, он всё-таки что-то почувствовал в её тоне и, стараясь защитить ту, которую оставил в армии, почти с гордостью ответил:

– Красивая и умная. Она немного старше меня.

Да, конечно. В этом возрасте нравятся женщины чуть старше. С ровесницами не интересно. Таким умникам, как он, ровесницы кажутся глупыми и пустыми, а хочется чего-то острого и необыкновенного. Хочется перевернуть и переделать этот мир. Или хотя бы поразить его чем-то невероятным.

– За ней там все бегали, – добавил он.

Она улыбнулась и промолчала. Конечно, ещё бы за ней там не бегали, если таких, как она, там всего несколько дурочек на всё это множество молодых, здоровых и сексуально озабоченных парней, готовых женихов.

Она снова с иронией посмотрела на него, а он, словно оправдываясь, сказал:

– Там даже все холостые офицеры ухаживали за ней и, если бы она захотела, могла бы выйти замуж за любого из них. Но она выбрала меня и придумывала мне разные болезни, чтобы я был в санбате рядом с ней.

Молча слушая, она всё больше разочаровывалась, и, давая ему возможность рассказать всё, что он считал нужным, с огорчением думала, что Илья всё-таки прав, а она не знает жизни и вообразила об этих новеньких учениках что-то необыкновенное. А всё так банально просто.

– Я всегда мечтал, чтобы моя будущая жена была врачом или хотя бы медиком, – признался он. – А она очень хорошая медсестра.

Остерегаясь каких-нибудь ещё более неприглядных подробностей, которые почему-то всё больше задевали её и разочаровывали, она спросила уже просто для того, чтобы как-то продолжить разговор:

– Как её зовут?

– У неё редкое имя: Фаина.

Лиза сдержалась, чтобы насмешливо не хмыкнуть, но вежливо кивнула. Имя действительно редкое, нелепо вычурное, устаревшее. Как пропахшая нафталином накидка из бабушкиного сундука. Оно было созвучно с именем старой и костлявой колдуньи Наины из поэмы «Руслан и Людмила». Нo он, скорее всего, давно забыл эту чудесную сказку. Он не из тех, кто, даже став взрослыми, не перестают хоть изредка перечитывать сказки детства, по-новому переживая и сохраняя в глубине души мечту о прекрасном и необыкновенном. Нет, он не романтик. А ей показалось что-то совсем другое. Может, и было в нём что-то особенное, какие-то намёки на то, что ещё могло бы быть. Но если он женится именно вот так, на этой Фаине, к которой у него полу-любовь или полу-расчёт на то, что она хорошая медсестра, то ничего особенного в нём никогда не родится, не разовьётся и не пробьётся к свету. А ей показалось…

Глянув на него, она представила, как он использовал там, в армии любовь этой медсестры, чтобы увиливать от службы, бездельничать и отсыпаться в медсанбате, развлекаясь с ней и теша своё самолюбие и тщеславие тем, что обставил всех своих предполагаемых соперников. На мгновение его улыбающееся лицо показалось ей неискренним и неприятным, а разговоры о женитьбе хорошо разыгранным фарсом. Снова внимательно глянув на него, она сказала:

– Что ж, желаю вам счастья.

Он поблагодарил, и они расстались у её калитки.

Дома все уже были в постелях, но Илья ещё не спал, читая очередной детектив. Переодевшись, она забралась под одеяло и тоже взяла книгу.

– Снова с Ариной болтали? – спросил Илья.

– Нет, с моим учеником.

– Тем самым?

– Тем самым.

– Он специально ждёт тебя и провожает домой?

– Нет, конечно. Он теперь директор гостиницы и ходит иногда проверять, как работают его подчинённые.

Илья отложил книгу и удивлённо спросил:

– Этой гостиницы, что рядом с нами?

– Да, именно этой. Другой в этом городке нет.

Он больше ничего не спросил, но через время она сама отложила книгу и, подумав, сказала:

– Кажется, он использует эти проверки, чтобы иногда проводить меня домой и поговорить.

Илья улыбнулся и насмешливо спросил:

– И что? Уже объяснялся в любви?

Она поморщилась, но спокойно ответила:

– Что за глупости тебе приходят в голову? Он вполне самостоятельный и умный парень. Он служил в армии совсем близко, где-то под Полоцком. И там у него осталась невеста в части. А сегодня он так пел, что заслушаешься. У него просто замечательный голос.

– Он тоже будет петь на вашем концерте?

Она задумалась и грустно ответила.

– Нет, к сожалению, мне не удалось уговорить его. Он едет к той девушке, на которой собирается жениться.

– Ну-ну, – проговорил Илья. – Ты с ним всё-таки будь поосторожней.

– В каком смысле? Боишься, что я могу в него влюбиться?

– Не ты в него, а он в тебя.

– Глупости, – поморщилась Лиза.

– Так когда же он собирается жениться? – переспросил Илья.

– Кажется, на новый год. И поэтому мне не удалось уговорить его петь у нас на вечере. Хотя голос у него просто замечательный.

Помолчав, Илья вдруг заявил:

– Не женится он на ней. Всё это болтовня, вот увидишь.

– Почему? – удивилась Лиза.

– Потому, что почти никто не женится на армейских подружках.

Лиза удивлённо посмотрела на него. Её добрый, иногда бесхарактерный и не умеющий устоять перед выпивкой Илья очень хорошо разбирался в людях, иногда поражая её своей проницательностью. И теперь тем же спокойным, почти равнодушным тоном, каким говорил до этого, он добавил:

– Этот твой ученик – порядочный прохвост.

– Ну что ты говоришь, не зная человека? – возмутилась она. – Он умный и способный парень.

– Конечно, умный. Но то, что это прожигатель жизни и пройдоха, видно сразу.

Уступая её недовольству, он мягко согласился:

– Ладно, ладно, пусть я ошибусь. Но, по-моему, ты ещё увидишь, что я был прав. Я редко ошибаюсь в людях.

Да, она это знала.

Почти все девочки ходили уговаривать Толика Боровика петь на сцене, хотя ничего из этого не получилось, и пришлось идти Лизе с Ариной.

Он стоял перед ними, теребя то ухо, то мочку, то почёсывая затылок или макушку, невысокий, небрежно одетый, чем-то похожий на растрёпанного воробья, и, смущаясь и краснея, наконец сказал:

– Не, не хочу я на вашем вечере петь. Да вы что? Чтобы я полез на сцену? Да меня же все пацаны задразнят и засмеют. Не, ни за что, никогда.

Им всё же удалось уговорить его прийти на репетицию, даже вместе с друзьями, которые не учились в вечерней школе. И они пришли все четверо. Немного развязные и даже нагловатые, пряча под этой маской обычное мальчишеское смущение, они сидели на последних партах и слушали, о чём-то переговариваясь и пересмеиваясь.

– Толик, а попробуйте теперь вы, – попросила его Лиза, когда они прослушали несколько номеров программы будущего концерта.

– Да что вы его на «вы» называете? – шепнула ей Зося. – Его так никто не называет. Тоже мне птица важная.

Лиза так же шёпотом ответила:

– Зосенька, надеюсь, вы заметили, что я всем вам говорю «вы». К тому же, мы обращаемся к нему с просьбой.

Повернувшись к Боровику, она мягко попросила:

– Это не для концерта. Просто мы послушаем, как вы поёте. Ведь ваши друзья знают, что у вас хороший голос. Спойте как в компании, на берегу речки, например. Ну, попробуйте, просто попробуйте.

– Да ну, я не смогу. Я даже мотив не запомнил, – ответил он, уже чуть уступая, и Лиза повернулась к баянисту:

– А вот Серёжа сейчас вам наиграет. Пожалуйста, Серёжа.

Толик несколько раз прослушал мотив, прочёл слова и попытался напеть. Голос у него был действительно приятный и сочный, а держался он просто и грубовато и это очень сочеталось со словами песни:

 
А кто я есть? Рабочий парень,
Простой советский человек.
Живу, как все, в двадцатый век…
 

Закончив петь, Толик махнул рукой и, совсем смутившись, сказал:

– Ладно, хватит.

Но тут все, не сговариваясь, дружно захлопали. Даже его друзья. И это решило проблему: Толик согласился репетировать и выступать на вечере.

После уроков, когда они снова шли домой вместе, он спросил:

– Я вам ещё не очень надоел своим обществом?

– Пока нет, – ответила она, стараясь не думать о том, зачем он так часто проверяет гостиницу именно вечером.

– А я уже очень привык к нашим беседам, – откровенно признался он, глядя на неё своими весёлыми и красивыми глазами.

Она чуть заметно улыбнулась.

– Что ж, если наши беседы принесут вам пользу, время не будет потрачено напрасно.

Он ничего не ответил. Они прошли молча до почты. Не поворачивая головы, он серьёзно и со смелой откровенностью сказал:

– Я с нетерпением жду вечера, чтобы поговорить с вами.

– Неужели с нетерпением? – насмешливо заметила она и, принимая его правила игры, с интересом спросила: – Так о чём будем говорить сегодня?

– А вы разрешаете мне выбрать тему? – чуть загадочно улыбаясь, спросил он.

– Разумеется, – согласилась она и, догадавшись, добавила: – Ведь вы её уже заранее выбрали, я угадала?

Он засмеялся ласковым, воркующим смехом умелого обольстителя и откровенно признался:

– От вас ничего невозможно скрыть.

– А вам хотелось бы что-то скрыть? – спросила она.

С готовностью подняв руки и умело изображая покорность, он весело ответил:

– Нет, ни в коем случае. Наоборот, я хотел бы вам в чём-то очень важном признаться, но боюсь, что вы обидитесь. А можно мне всё-таки сказать это?

– О нет, увольте от признаний, – решительно возразила она. – Давайте уж лучше вашу продуманную тему.

Он помедлил, глянув на неё быстро и внимательно.

У него были умные и проницательные глаза, чистые и красивые. В тёмных и густых ресницах, как у девушки. И он, конечно, неглупый и ловкий. И тему для беседы он продумал непростую и, может быть, даже настолько смелую, как любовь. Разговоров об этом в классе и при всех ему, конечно, мало. Ну, и?…

– А давайте поговорим о любви, – предложил он, внимательно наблюдая за выражением её лица, и она с иронией спросила:

– В порядке обмена опытом?

– Допустим, что так, – ничуть не смущаясь и не теряясь, согласился он.

– Из нас двоих вы, без сомнения, более опытны, – признала она. – Но у нас разный опыт.

– Я в этом не сомневаюсь, – ответил он, самоуверенно улыбаясь, и глядя на неё с той же снисходительно ласковой улыбкой.

– Да, это аксиома, – подтвердила она, только чтобы выиграть время и не показать, как ей неприятно видеть это неприкрытое зазнайство.

– Что такое аксиома? – спросил он, и ей понравилось, что его искренняя любознательность пересилила самолюбие, и он просто и откровенно спросил о том, чего не знал.

– Аксиома – это истина, не требующая доказательств, – объяснила она, внимательно глядя на него, и он легко кивнул.

И тут же с весёлым лукавством спросил:

– А как вы относитесь к любви?

Она чуть поморщилась и поправила:

– Ошибочная посылка.

Видя его недоумение, просто объяснила:

– Вопрос поставлен совершенно неправильно.

– А как же правильно?

– Правильный вопрос должен звучать так: что значит любовь в вашей жизни?

Он улыбнулся, не видя в этом никакой разницы, но, снисходительно соглашаясь и уступая ей, с готовностью повторил:

– Так что значит любовь в вашей жизни?

Она не была уверена, стоит ли быть с ним совсем откровенной, но всё-таки честно ответила:

– Я считаю, что в жизни это самое главное.

Он почему-то грустно улыбнулся и она спросила:

– А для вас?

Они медленно шли рядом и, легко ступая по утоптанному снегу, он так же легко ответил:

– А для меня – нет.

Не ожидая ничего похожего от человека, который собирался скоро жениться, она удивлённо посмотрела на него. Но по выражению его лица было непонятно, сожалеет ли он об этом или просто красуется. Словно угадывая её мысли, он почти сразу же со знающим видом добавил:

– Если откровенно, то я вообще уверен, что такой любви, о которой пишут в стихах и романах, на самом деле нет. Всё это выдумки поэтов и писателей, болезнь слабаков, а в жизни так не бывает.

– Вы это серьёзно говорите? – не поверила она.

– Совершенно серьёзно и никто не переубедит меня, что это не так, – с мягкой улыбкой уверенного в своих словах человека ответил он.

Конечно, переубедить такого невозможно. Да она и не собиралась это делать. Решив, что будет бестактностью напоминать о его предстоящей женитьбе, она просто спросила:

– Тогда как же люди женятся?

Он снисходительно улыбнулся, словно прощая её наивность, и уверенно проговорил:

– А вот так и женятся: понравятся друг другу и женятся, а потом привыкают и живут.

Если он играет, то очень убедительно. Хотя, скорее всего, он именно так и считает. То, что он видел в своей жизни в этом маленьком городке, а потом в армии, привело его к таким выводам. Впрочем, не важно, что он видел и с чем сталкивался. Из одинаковых обстоятельств каждый делает очень разные выводы. В меру своих возможностей и стремлений или желаний. У каждого самолёта свой потолок полёта, как говорят лётчики. Предел высоты, на которую он может подняться. У людей, наверное, тоже своя высота подъёма во всём: в духовном, физическом, умственном. Так это и есть высота его полёта? И это всё, что ему нужно в жизни для полной радости? А ей показалось, то в нём столько обещанного счастья и любви…

– Не пойму, кто вы: циник или несчастный человек? – проговорила она. – Тогда что же для вас самое главное в жизни?

Он уверенно, как уже о давно решённом и обдуманном, ответил:

– Работа, рост, общение с интересными людьми, семья, конечно, дети.

– Власть, деньги, – добавила она.

– Конечно. А разве это не важно? – намеренно вызывая её на спор, спросил он.

Она отрицательно покачала головой, снова подумав, что он не только хвастун и зазнайка, но тщеславный и расчётливый карьерист. И всё же сдержанно ответила:

– Важно, конечно, но не очень.

– По-вашему, важнее честность, скромность и бедность?

– Напрасно вы иронизируете и противопоставляете крайности. Я не за бедность и против обеспеченности и достатка. Но мне противна жадность тех, которые, дорвавшись до власти и жирного корыта, не способны насытиться. А главное, глупость тех, кто не понимает, какую цену платит за эти ничего не стоящие блага. Мы уже говорили об этом.

Он не сразу возразил, но, подумав, спросил:

– И кто установил эту цену?

– Жизнь, – уверенно ответила она и добавила: – Масса газетных статей и книг пишут об этом, но некоторые люди не хотят об этом знать.

– Значит, вы считаете, что добиться в жизни какого-то положения, ну, высокого, конечно, где уже есть деньги и власть, – это плохо?

Деньги и власть для него, как видно, самое главное в жизни. И спорить об этом бесполезно. Щадя его самолюбие, она мягко и просто сказала:

– Видите ли, каждый человек должен определить для себя градацию ценностей, то есть то, что для него важно в жизни. Можно быть счастливым без больших денег, власти и высокого положения.

Она ожидала возражений, но он спокойно и вдумчиво слушал. Она так же мягко, словно раздумывая вслух, продолжила:

– А можно всю жизнь угробить на приобретение денег, барахла, высокой должности и власти, но сломать свою душу, здоровье и саму жизнь. Чтобы потом, в один горький момент понять, что всё было напрасно, жизнь прожита зря и всё, чему отданы силы, – ложь и пустота. А самое главное проплыло мимо и его уже не вернёшь и не купишь ни за какие деньги.

Снисходительно улыбнувшись, он мягко и вежливо ответил:

– Это отличная воспитательная тема и мне нравится, как мило и довольно убедительно вы её излагаете.

Все их разговоры проходят впустую и ничего не дают. Его упорство и самоуверенность раздражали её, но она спокойно сказала:

– Это не воспитательная тема, а жизнь. Вся история человечества полна примерами, когда даже императоры и короли были очень несчастны и одиноки. И были готовы отдать свою неограниченную власть и несметные богатства за то, что вы отрицаете – за настоящую любовь. И не за любовь пусть даже самых блестящих красавиц, а за то, чтобы самому испытать это счастье – любить.

Продолжая внимательно слушать, он не возражал.

– Вы думаете, все они были глупее вас? – спросила она и добавила: – Глупцы именно те, кто не учится на мудрости прежних поколений и думает, что только им удастся перевернуть мир и обмануть саму жизнь.

Он по-прежнему молчал, не глядя на неё и продолжая что-то думать.

– Мудрейший и несметно богатый царь Соломон очень любил свою Соламифь, – сказала она. – А когда её отравили завистники и она умерла, он оставил трон, власть, богатство и государство, ушёл в пустыню и бродил там как помешанный несколько лет. И ни власть, ни богатство не могли заменить утраченную любовь.

Уже не пытаясь ничего ему доказать, она говорила так, словно раздумывала вслух, и ей было всё равно, как он это воспримет:

– Один из римских императоров оставил трон и власть, удалился в свое имение и стал выращивать капусту, а когда пришли звать его обратно, он не согласился вернуться. Как вы думаете, почему?

Он не ответил на её вопрос, а сам спросил её о том, что, очевидно, казалось ему сейчас более важным:

– Значит, вы считаете, что любовь – это самое главное в жизни?

Ей вдруг расхотелось говорить с ним о чём бы то ни было, а тем более о любви. Какой прок объяснять дальтонику переливы красок, а глухому красоту мелодий? И почему, в самом деле, она должна что-то доказывать ему? Он взрослый человек, у него свои взгляды и убеждения, а у неё свои. И, не собираясь ни отступать, ни даже щадить его, она уверенно ответила:

– Любовь не просто главное в жизни. Это вообще единственное, ради чего стоит жить на свете и для чего человек приходит в этот мир. Ничего не имеет смысла, даже сама жизнь, если нет любви.

Он молчал, а она так же уверенно добавила:

– Всё остальное – пыль на ветру. Просто пыль. И тот, кто этого не понимает, – зря проживает жизнь. Таких людей стоит пожалеть, как самых несчастных, какой бы властью они ни обладали и сколько бы денег и барахла не накопили. Разве миллионер во дворце счастливее нищего, если оба одиноки, никого не любят и никому не нужны?

– Но у богача всё-таки есть деньги, – возразил он.

– Ах, деньги, – насмешливо повторила она. – И что же? Он купит себе хоть несколько дней счастливой жизни? Ведь всё купленное будет любить его деньги и власть, а не его самого. А это не греет и не приносит никакой радости в жизни.

Он улыбнулся, тепло и ласково посмотрел на неё и она подумала, что он по-прежнему считает её наивной идеалисткой, а себя опытным и знающим настоящую жизнь человеком.

Снег мягко сыпался, без ветра и мороза. В слабом свете уличных фонарей снежинки плыли и сверкали, медленно опускаясь на землю, задерживаясь и тая на ресницах, на прядях волос, на гладкой коже лица. Всё было так сказочно красиво, а рядом шёл человек, для которого всё это было закрыто.

– А вы действительно верите, что такая любовь есть? – спросил он как-то грустно и недоверчиво, но ей послышалась в его голосе надежда.

– Я не просто верю, а знаю, что она есть. Но вас это ни в чём не убедит, – ответила она, чуть прикрывая глаза и подставляя лицо падавшим снежинкам.

Он помолчал, потом медленно и задумчиво проговорил:

– Кто знает, кто знает…

И уже через минуту прежним, весёлым и лёгким тоном добавил:

– Вы с каждым разговором переворачиваете мои взгляды и меняете мои убеждения.

В его глазах появились уже знакомые ей смешинки ласковой снисходительности и умелой игры, которые так портили его.

– Я даже боюсь, что скоро вы меня совсем переделаете на свой лад, и я стану романтиком, – добавил он с улыбкой.

– Не лукавьте, – возразила она. – Психология утверждает, что переделать то, с чем человек родился или сжился, невозможно. Можно сломать, но не переделать, если в нём нет соответствующих задатков и желания переделаться.

– А если такие задатки есть? – спросил он.

– Тогда при благоприятных условиях они разовьются вопреки всем дурным наслоениям. Пробьются сквозь их толщу как росток через асфальт. Видели, как это бывает?

– Видел, – ответил он, но, вдруг став серьёзным и уже думая о чём-то совсем другом, совсем серьёзно сказал: – Да, наверное, всё, что вы говорите, очень правильно и я согласен, что всё можно исправить. Хотя совсем не всё.

Он снова помолчал и вдруг поразил её неожиданным признанием:

– Я вот, например, не смогу жениться на той, которую люблю.

О эта вечная неосторожность в словах, иногда предопределяющих и программирующих нашу жизнь. О мгновения нашей жизни, – что мы знаем о них? Зачем так неосторожно бросаемся словами, порой просто для того, чтобы покрасоваться? А судьба, её Парки всегда подслушивают и наказывают. Её поразили слова человека, собиравшегося жениться, но она тактично не стала затрагивать эту тему и легко сказала:

– Не горюйте, в жизни так иногда случается. Не всегда удаётся быть вместе тем, которые любят друг друга. Поэтому об этом столько романов и народных песен. Но такая любовь светит потом всю жизнь и никогда не умирает.

Он ничего не ответил, а только посмотрел на неё вдумчивым и серьёзным взглядом. Помолчав, через время серьёзно спросил:

– А почему вы тратите столько времени на эти разговоры со мной? Хотите перевоспитать? Зачем?

Однако! Он чересчур самоуверен и не привык считаться с женщинами, и даже с ней, своей учительницей. Нет, он не приобрёл уважения к людям вообще. И он смеет задавать ей такие вопросы, чтобы смутить, поставить в тупик и даже обидеть и рассердить, а значит, победить и почувствовать своё превосходство. Улыбнувшись, она спокойно ответила.

– Это не я, а вы почему-то тратите много времени на разговоры со мной.

– А вы?

– А я, как ваша учительница, просто не имею права отказать вам в этом.

Он отлично перенёс поражение и она наградила его пряником после кнута, спокойно добавив:

– Мне кажется, вы очень способный и умный человек, и могли бы прожить настоящую, полную и очень красивую жизнь.

– А я именно так и собираюсь её прожить, – самоуверенно и даже заносчиво проговорил он и она насмешливо улыбнулась:

– Вот и отлично. И пусть вам повезёт.

– Мне обязательно повезёт, я знаю, – тем же уверенным тоном повторил он, и она согласилась:

– И пусть вам повезёт в самом главном.

– В чём это? – переспросил он и чуть насмешливо согласился: – А, да, – в любви. Конечно, конечно, и в этом тоже.

Она разочарованно промолчала, обдумывая, стоит ли говорить ему что-нибудь ещё, но всё-таки сказала:

– Хотя вы и смеётесь над поэтами и писателями, но Мольер очень правильно сказал:

 
Тот счастье знал, кто страстью сердце нежил.
А кто не знал любви, тот всё равно, что не жил.
 

Он молча выслушал её и, наблюдая за выражением его лица, она добавила:

 
Как объяснить бедняге,
Рождённому с рыбьей кровью,
Великое чудо земное,
Названное любовью?
 

Он быстро и внимательно глянул на неё и спросил:

– Это вы написали?

– Что вы, у меня нет такого таланта. Это Юлия Друнина. Читали её что-нибудь?

– Нет, даже не слышал о ней.

– Да, конечно, это ведь не из школьной программы, – вздохнула она. – А стихи вы не любите.

– Почему же? Такие, как эти, люблю. Когда-нибудь почитаете мне ещё.

Она посмотрела на падавший на дорожку снег и чуть насмешливо улыбнулась: он абсолютно уверен, что она и дальше будет заниматься его образованием и заполнять белые пятна в его знаниях. Но ей почему-то расхотелось говорить с ним и она промолчала.

Медленно ступая, они прошли ещё несколько шагов и, удивляя её, он вдруг спросил:

– А хотите, я спою вам что-нибудь?

Её поразило это предложение, но она согласилась:

– Конечно, ведь вы обещали петь так много, что мне надоест.

Он весело, легко и польщённо рассмеялся, красиво и беззаботно, как очень уверенный в своей удаче человек.

– Что же спеть? У меня не очень большой репертуар, – сказал он. Но через минуту решил: – После такого серьёзного разговора песни должны быть немного легкомысленные. Вы не против?

И сразу легко и красиво зазвучал его мягкий и приятный голос:

 
Луна на небе, ах, светят звёзды с вышины,
Ты говоришь мне: «Ах», что свалился я с луны.
Пусть это будет так. Я с луны свалился – пусть,
Но что ты станешь делать, если я туда вернусь?
 

Она никогда раньше не слышала этой песни, действительно игривой и лёгкой, очевидно, из его репертуара в армейской самодеятельности.

Тихо кружась и танцуя падали пушистые снежинки, мягко и нежно, с ласковыми переходами звучал его красивый и чистый голос, легко и беззаботно пел он, сам такой весёлый и беззаботный, что она снова позавидовала той девушке, которую он когда-нибудь полюбит. Не так, с расчётом, как эту неведомую ей Фаину, а по-настоящему. Несмотря на всё его хвастовство, зазнайство и несовершенство, в нём проявлялась очень трогательная мягкость, нежность и даже доверчивость. Особенно, когда он пел.

 
Идёт двадцатый век. Нету крыльев у тебя,
Взлетит ракета вверх, на луну умчит меня.
И понапрасну ты всю планету обойдёшь —
Ни в Азии, ни в Африке меня ты не найдёшь…
 

Почти через тридцать лет, перечитывая свои старые дневники перед тем, как сжечь их, она уже хорошо знала, что в мире нет ничего случайного и что мир этот построен невероятно разумно с бесконечными и непостижимыми для человеческого разума закономерностями и взаимосвязями всего со всем, где всё имеет свой смысл и предназначение. И не только без всякого умысла сказанное слово или шутка, но даже слова случайно услышанной песни имеют своё значение для умеющих видеть и слышать эти невидимые знаки и письмена. И всё это вместе – словно намёк или предупреждение, посылаемое нам какими-то неведомыми и совершенными силами, которым открыто наше прошлое и даже наше будущее. Но мы не умеем читать и слышать эти тайные послания, рассыпанные вокруг нас. Мы засорили своё внутреннее зрение мусором гордыни, самоуверенности, эгоизма, тщеславия, зависти и жадности, заботами о повседневных недалёких, мелких и сиюминутных потребностях, а то и просто душевной ленью и нежеланием видеть, знать и понимать ничего, кроме сегодняшних мелочных и пустых забот, а то и самой никчемной суеты.

Читая слова этой смешной песенки почти через тридцать лет, она по-другому услышала и поняла их:

 
И понапрасну ты всю планету обойдёшь —
Ни в Азии, ни в Африке меня ты не найдёшь…
 

Сколько трагизма и непоправимой боли было теперь в этих таких игривых тогда словах! Если бы тогда они могли хоть что-нибудь предвидеть, изменить или предотвратить! Но тогда он весело и беззаботно пел ей, а она так же легко и беззаботно слушала.

Когда она вернулась домой, Илья с мамой смотрели телевизор и она присоединилась к ним. После фильма, Валентина Адамовна спросила:

– Ну, как идут дела в школе?

– Нормально, только много работы с новогодним концертом.

– Когда будем шить костюмы?

– Уже скоро. Как только мальчики принесут обручи для бальных платьев. Я представляю, какая это будет красота. Вы тоже должны пойти на этот бал и посмотреть на свою работу.

– Подожди, ещё неизвестно, получится ли из этого что-нибудь.

– Если вы возьмётесь за эту работу, то всё получится, – уверенно проговорила Лиза и Валентина Адамовна улыбнулась:

– Ну, попробуем. Неужели же мы глупее тех белошвеек, что шили платья для жён и дочерей наших князей да графов?

Когда они перешли с Ильёй в свою спальню и стали раздеваться, он спросил:

– Тебя снова провожал твой любимый ученик?

– Да. Но мой любимый ученик совсем не он.

– И всё-таки больше всего времени ты тратишь именно на него.

– Не я на него, а он на меня. И если ему интересно, то не могу же я от него бегать.

– Ну, и как? Твоё перевоспитание удаётся?

– Не знаю. Если и да, то очень мало. Там столько тщеславия и такое стремление к высокой должности, власти и деньгам, что переубедить его в пустоте такой жизни очень трудно.

Илья зевнул и, потянувшись, сказал:

– Не знаю, рыжик, зачем ты тратишь время на эти разговоры. Это бесполезно, поверь мне.

– Бесполезного ничего не бывает. Что-то от этих разговоров всё-таки останется, я уверена.

– А я уверен, что он в тебя влюбится, и создаст ненужные проблемы.

– Что за чепуха? У него есть невеста, я тебе говорила.

– Вот и я тебе говорю о том, что может случиться. Ведь это уже взрослые люди.

– Поэтому и для меня эта болтовня тоже полезна.

Укладываясь поудобнее и снова потягиваясь, Илья благодушно и примирительно ответил:

– Ладно, делай, как знаешь.

– Это ведь только до Нового года. А потом всё закончится и я буду приходить домой вовремя.

Зима продолжала кружить игривые и лёгкие снежные метели, их сменяли ослепительно яркие солнечные и морозные дни или мягкие и тихие недели с искрящимися белоснежными сугробами.

Савельевы с Лавровыми часто ходили в парк. Дети катались на санках, а Валентина Адамовна, стоя внизу, фотографировала, как они летели с горки. Решаясь съехать Арина с Олегом и Лиза с Ильёй, чаще всего весело заваливались в снег, и потом отряхивались и очищали друг друга, не в силах говорить от смеха.