Текст книги "Не завтра жизнь кончается"

Обойдя лужу, он чуть прикоснулся к её локтю, как бы оберегая от неверного шага и снова спросил:

– А вы не думали, почему?

Неспешно ступая и тоже обходя лужу, она так же не торопилась с ответом. Всё обдумывая и взвешивая, спокойно ответила:

– Думала, конечно.

– И как вам кажется, почему это со мной происходит?

Помедлив и снова всё взвесив, она сказала:

– Мне кажется, что причины могут быть две. Первая плохая: вы научились скрывать свои недостатки, изучив мои взгляды и подстраиваясь под них.

– Эта отпадает. А вторая? – нетерпеливо спросил он.

– Вторая гораздо лучше. Это значило бы, что в вас проявляются лучшие качества вашего характера, которые раньше словно спали.

Он кивнул, как бы соглашаясь, но, улыбнувшись, сказал:

– Есть ещё третья причина, но о ней мы пока не будем говорить. А вам не кажется, что вы тоже очень изменились?

Она подумала, взвешивая и анализируя, согласилась:

– Может быть. Общаясь, люди взаимно влияют друг на друга, это естественно. К тому же в мире вообще нет ничего неизменного.

Снова кивнув, он, чуть смущаясь, проговорил:

– Вы на меня очень хорошо влияете и я вам очень благодарен.

– Вот видите. А чтобы влиять на других, нужно и самой меняться в лучшую сторону. Так что я вам тоже благодарна.

– Неужели? – лукаво спросил он. – Значит, вы у меня тоже чему-то учитесь?

– Конечно. И прежде всего, как обходить острые и опасные подводные камни.

Понимающе улыбнувшись, он сделал вывод, а она почувствовала, что сейчас появится новый подводный камень, который ей придётся обходить.

– Значит, мы не просто ученик и учитель, а друзья. Ведь так?

У него был необыкновенный талант совершенно неожиданно, по ходу дела использовать возникавшие возможности и случайности и умело подводить собеседника к решениям и выводам, выгодным и нужным только ему. В своей изобретательной сообразительности его ум почти всегда на несколько ходов опережал сообразительность его собеседника, и это очень помогло ему в будущем достичь многого, чего не удалось другим.

– Наверное, это так, – помедлив, ответила она, пытаясь угадать, как он собирается это использовать, а он сразу же предложил:

– А если мы друзья, то пора перейти на «ты». Мы ведь почти ровесники.

Она была уверена, что найдёт подобающий выход из этого положения, но у неё всё равно испортилось настроение. Нет, этот самородок не менялся и не собирался меняться в лучшую сторону, а только подстраивался под её взгляды, вкусы и правила. Но, как это случается при любом подстраивании, рано или поздно это проявлялось и лезло наружу, как ослиные уши шаха.

– Вот оно что, – проговорила она, не скрывая разочарования.

– Вы только не думайте ничего плохого, – он засыпал её стандартными, избитыми фразами, пытаясь разубедить, польстить и уверить, но она уже ничего не слушала и, помолчав, удивлённо спросила:

– И вы сможете говорить мне «ты»?

Он тоже помедлил, как бы давая понять, что ему это тоже нелегко, но потом уверенно ответил:

– Конечно, смогу. В мыслях я уже давно называю вас на «ты».

– Вот оно что, – снова повторила она, а он мягко спросил:

– Так можно? Вы не против?

Неужели Илья всё-таки прав и этот умный и способный парень просто обыкновенный прохвост и прожигатель жизни, готовый на что угодно только для того, чтобы взять от жизни всё, как он говорит? Неужели она настолько не разбирается в людях, что возомнила, будто влияет на него, пробуждает в нём лучшие качества и черты? А он уверен, что водит её за нос, как наивную и глупую девчушку. И она – лишь одно из всего того, что он так решительно вознамерился взять от этой жизни. Как Фаина, как девочки, как всё, что он уже взял и ещё уверенно возьмёт. И её тоже. И плевал он на то, что она замужем, что она его учительница, что у неё есть свои убеждения и взгляды, свои не нарушаемые законы и границы в жизни. Для одной только прихоти он готов втянуть её в любые авантюры и даже сломать ей жизнь, если она согласится или просто незаметно и неосторожно позволит увлечь себя в это. Для него нет преград, для него она просто женщина, одна из тех, которых он познал уже так много, что даже начал презирать эти недалёкие создания, изучив их слабости и усвоив набор отмычек к их сердцам. Ну, что ж, тогда всё должно быть совсем иначе. Тогда в их отношениях всё должно быть совсем по-другому. И по другим правилам.

Некоторое время она колебалась, не зная, что ответить, но, подумав, нерешительно согласилась:

– Хорошо. Попробуйте.

Красивая улыбка на красивых губах уверенного в себе победителя. Ласковая щедрость дарителя всех благ и показная почтительная покорность в красивых и умных глазах – ведь всё идёт по его плану и почти как по маслу. Откуда такой талантливый самородок в этом маленьком провинциальном городке? И разве можно перед таким устоять?

– Значит, теперь я могу называть вас просто Лизой и говорить вам «ты»? – шутливый и дружеский тон, уверенный и лёгкий. – И вы тоже говорите мне «ты».

Он, конечно, доволен, очень доволен. Иначе и быть не может.

– Нет, я пока не смогу, – ответила она, наклоняя голову и пряча подбородок в мягком мехе шубки.

– Почему?

– Не знаю. Нет, пока что нет, – решительно отказалась она.

– Хорошо, я подожду, – сказал он как о чём-то решённом, и, заметив, что у неё пропало настроение, проговорил:

– Лиза, ты расстроилась, я вижу. Не думай ничего плохого. Я к тебе очень серьёзно отношусь, поверь мне.

Ну, это уж чересчур!

– Ещё бы! – возмущённо и насмешливо ответила она.

– Нет, ты не то подумала. Я действительно очень хорошо отношусь к тебе и у меня самые серьёзные намерения.

Не выдержав, она рассмеялась, не щадя его самолюбие и перечёркивая всё им добытое и завоёванное в этот вечер, с издёвкой спросила:

– Интересно, какие серьёзные намерения могут быть у взрослого ученика по отношению к своей замужней учительнице?

Как она и рассчитывала, его задел и обидел её смех и он почти с вызовом сказал:

– А вот возьму и увезу тебя.

– Ах ты, наглец, – так же насмешливо воскликнула она. – А моё согласие для этого не нужно?

– Нет, не нужно, – твердо и жёстко сказал он, и она вдруг увидела, что он может быть совсем не таким добрым и покорным, как ей это казалось.

– Не пугайся, я пошутил, – уже другим тоном и гораздо мягче поправился он.

Она с удивлением посмотрела на него и подумала, что где-то допустила ошибку, которую надо незаметно и осторожно исправить. Стараясь сменить тему разговора, спокойно сказала:

– Надеюсь, что так. Иначе это будет не Белоруссия, а Кавказ.

– Разве там воруют женщин? – тоже другим, более мягким тоном спросил он.

– Нет, кажется, сейчас это просто ритуал, – ответила она. – Жених должен украсть невесту. Но я где-то читала, что в древние времена жизнь там была очень суровой и лишний рот мог означать голод для всей семьи. Поэтому новорожденных девочек выбрасывали в ущелье, а повзрослевший парень должен был сам добыть себе жену. Украсть у соседних народов, у казаков, – где угодно. Поэтому слабый или несмелый джигит не мог жениться.

Он заворожено смотрел на неё, пока она говорила, и вдруг сказал:

– Я украл бы тебя из самого высокого замка.

Её бросило в жар от возмущения и желания влепить ему пощёчину, но она тут же взяла себя в руки, понимая, что пощёчина польстит его самолюбию и поставит его вровень с ней, а он должен помнить, что никакие нелепые слова не смогут даже возмутить её, потому, что она его учительница, Насмешливо глядя на него, она медленно проговорила наивную детскую украинскую прибаутку:

 
Хвалився кіт, що він убрід Дніпро перебреде.
А як пішов, то й не прийшов: нема кота ніде.
 

– Что это? – не понял он.

– Детский стишок о хвастливом коте. Перевести?

– Не надо, я всё понял.

Он улыбнулся, но, хотя и не собираясь отступать, всё же невольно переходя на прежнее уважительное «вы», проговорил:

– Вы необыкновенная женщина.

Это повтор. И вряд ли он не понимает, что если этот приём не сработал раньше, то нет смысла повторять его. Поэтому должно последовать что-то новое и более действенное. Но то, что последовало, заставило её ещё раз испытать свою выдержку.

– Я смотрю на вас и мне хочется, – проговорил он, сделал паузу и со смелой наглостью добавил: – Мне хочется поцеловать вас…

Чёрт побери этого негодника и наглеца! Влепить бы ему с размаха всей пятернёй по его самоуверенной физиономии, чтобы знал своё место и не воображал, что знает всех женщин. Но нельзя оплеуху. Нельзя даже показать своё возмущение – это будет поступок возмущённой девчонки, а не умной женщины.

– Да ну?! – насмешливо удивилась она и, сдерживая себя, добавила: – А навязываетесь ко мне в друзья.

– Я действительно считаю, что мы друзья… честное слово… я не хотел…

– Да чего уж там, – так же насмешливо перебила она. – Вы хвастаете, что знаете людей, а не имеете понятия очень о многом.

– О чём же? – спросил он именно то, что она ожидала и к чему подвела разговор.

– Ну, хотя бы о том, что друзья не разрушают УДК друг друга такими пошлостями.

Он умело и умно, не с мальчишеской растерянностью и смущением, а с настоящей мужской сдержанностью и самообладанием молчал. Она тоже молчала, не пытаясь выручать его и помогать выбраться из нелепого положения.

– Что такое УДК? – сдержанно спросил он, продолжая сосредоточенно думать, медленно шагая рядом.

Итак, любознательность пересилила самолюбие и, конечно же, обиду. А может быть, это просто умелая игра, чтобы продолжить разговор. Зачем? Какой целью он задался? Поспорил с друзьями, что уходит её или как это у них там называется…

– Это формула знаменитого хирурга – кардиолога Николая Амосова. УДК – это уровень душевного комфорта, – ответила она.

С крыш и деревьев, мягко шурша, стекала весенняя капель. Воздух волновал обещанием близкой весны и непредсказуемых перемен. А её УДК было всё-таки разрушено. И она не собиралась прощать ему это. Медленно ступая по мокрому асфальту дороги и обходя лужи, она сухо и решительно сказала:

– Что ж, сегодня нашим интересным беседам пришёл конец.

– Почему? – он повернулся к ней, явно не ожидая этого.

Продолжая медленно идти, не поворачиваясь к нему, словно даже не слыша его вопроса, а просто думая вслух, она спокойно, как о чём-то отстранённом проговорила:

– Вы красивый, способный, интересный человек, отлично знаете это и умеете этим пользоваться.

Неспешно обдумывая слова, так же спокойно продолжила:

– Но главное в вас то, что вы умный. Намного умнее многих ваших ровесников. И это главная причина, почему, как вы заметили, я гуляю с вами по вечерам. Но…

– Но? – повторил он, торопя её и стараясь помочь не только закончить мысль, но самому перехватить инициативу разговора, уверенный, что сможет повернуть разговор так, как нужно ему.

– Но я соглашалась с этим, так как мне казалось, что вы извлекаете определённую пользу от наших бесед. Поэтому не хочу думать о вас то, что, к сожалению, напрашивается, и о том, зачем вы ходите со мной. Но чтобы раз и навсегда положить этому конец, должна сказать вам вот что.

Повернувшись и, глядя в его красивые глаза, спокойно проговорила:

– Как и вы, я уже давно знаю, чего хочу от этой жизни. Должна признать, что у нас с вами очень разные цели и ценности. Для меня не важны материальные блага, должности и власть. Я хочу прожить жизнь с удовольствием, самоуважением и душевным комфортом, как жила до сих пор. Не нарушая ни одного из важных для меня правил. И самое главное из них то, что выходить замуж надо только один раз и прожить жизнь с одним мужем и без грязи, как бы эта семейная жизнь ни сложилась. Моя жизнь сложилась очень удачно и у меня есть всё, о чём может мечтать женщина.

Он внимательно слушал и она спокойно закончила:

– И мне не нужны никакие адюльтеры.

Её слова произвели впечатление. Помолчав, он спросил:

– Кто такой адюльтер?

– Не кто, а что, – мягко поправила она и объяснила: – Это супружеская неверность.

– Ага, – насмешливо произнёс он и ей показалось, что он всё-таки растерян и немного смущён. Но, быстро взяв себя в руки, он смело спросил:

– А если бы я в вас влюбился?

– Думаю, что такой глупости не случится, – просто и спокойно ответила она.

– Почему это глупость?

– Во-первых, потому, что вы не верите в эти выдумки поэтов и писателей, как вы сами сказали. А во-вторых, потому, что вы слишком умны для банальной ситуации, когда секретарши влюбляются в своих начальников, больные и медсестры в своих врачей, а ученики, естественно, в своих учителей. Это не любовь, а привычка, приправленная фантазией, – вот и всё.

Он молчал и что-то думал. Она была уверена, что он сейчас изобретёт что-нибудь очень убедительное, чтобы выйти из этого положения. Но он сказал то, чего она никак не ожидала:

– Вы обо мне очень хорошего мнения, Елизавета Сергеевна. А я такой же, как все. Может быть, даже намного хуже других.

Она молча ждала, понимая, что ему надо что-то высказать, и он продолжил:

– Помните, вы говорили со мной о пропущенных уроках? Я ведь сказал вам тогда неправду, и вы это поняли, признайтесь.

Она кивнула:

– Да, мне показалось, что вы почему-то не хотели сказать правду. И дело было вовсе не в болезни мамы.

– Вы правильно угадали. Дело было не в этом, – он помолчал, словно борясь с собой и шагая рядом, опустив голову, перед тем, как признаться: – Я несколько раз ездил к Фаине.

Она отвернулась, чтобы он не прочёл в её глазах то, что она хотела скрыть. Но он всё так же смотрел себе под ноги и продолжал молчать.

Свежая, прохладная талая вода не замерзала уже даже к ночи. Эта свежесть приносила запахи будоражащих душу лесных заводей и мшистых чащоб, где скоро должны были появиться нежные первоцветы, а потом ландыши. Их ещё не было, но их пробуждавшиеся к жизни молодые корни уже пахли той сочной и зеленью, которая неминуемо должна была появиться, предваряя невероятную красоту и радость первых цветов. Следуя нерушимым законам, эти цветы непременно распустятся, источая аромат тонкой нежности, разнося вокруг радость неотвратимого наступления весны.

– Вы знаете, я поступаю с ней как подлый предатель, – вдруг проговорил он с горечью. Она повернулась к нему, а он почти сразу же с той же горечью добавил: – Вообще, мне кажется, что я какой-то ущербный, что ли.

Поражённая его словами, она молчала, понимая, что если и было в нём много наигранного и показного, то сейчас была минута откровения и правды. Он поднял голову, посмотрел на неё грустными, красивыми, искренними глазами и с таким же искренним сожалением признался:

– Я не могу ни к кому привязаться надолго.

На его красивых губах появилась саркастическая улыбка, словно он издевался над самим собой, продолжив:

– Не умею любить так, как об этом пишут в книгах и показывают в кино. Как любили декабристы, о которых вы рассказывали. Даже так, как бывает у ребят, которых я знаю.

Она изумлённо слушала, не перебивая.

– Вы говорили, что я мало знал женщин. Я знал их много. Потому что рано начал…знать их. Но я никого не любил. Легко расстаюсь, не переживаю и не жалею ни за кем, а вскоре даже не вспоминаю о них.

Помолчав, он снова продолжил:

– Фаина была чем-то очень важным в моей жизни, хотя я понимал, что она любит меня больше, чем я её. Мне казалось, что я её тоже по-своему люблю. Мы решили пожениться, и я знал, что всё у нас будет хорошо: она будет прекрасной женой и матерью наших детей. К тому же я всегда мечтал, чтобы моя жена была медиком.

Он снова помолчал, достал из кармана сигареты, вытащил одну, но не стал закуривать, а просто шёл и мял её в пальцах. Наконец сказал:

– Я отслужил в армии и уехал домой. Мы расстались и сначала я вроде бы скучал за ней. Но сейчас меня всё меньше тянет к ней, и мне это просто противно сознавать. Она так много делала для меня, пока я служил в армии, но нельзя ведь жениться из благодарности. Я вижу и знаю, что она переживает, я несколько раз съездил туда, надеясь, что увижусь с ней и всё прежнее вернётся. Но ничего больше нет. У меня к ней только жалость. Мне жаль её как женщину, только и всего. Она пишет такие письма, что у меня сердце сжимается, а я подло не отвечаю. Но что я ей отвечу? Не могу же я написать ей правду.

Даже через несколько десятков лет она не могла забыть этот разговор и простить себе ту лёгкость, с которой отнеслась тогда к судьбе и чувствам неизвестной ей Фаины. Может быть, жизнь наказала её именно за это? Кто даёт нам право вмешиваться в чужую жизнь, давать свои советы и пытаться повернуть чужую судьбу, если мы даже в своей не во всём можем разобраться? А самоуверенно пытаемся вмешаться в Божий промысел так, как это кажется правильным только нам.

Тогда ей не только не было жаль ту неизвестную Фаину, но по наивной уверенности она видела его невестой только ту красавицу Иру, о которой ей рассказывали девочки и которая с детства любила его. Ничуть не осуждая его, а скорее, оправдывая и даже утешая, она рассказала ему историю Ильи:

– Наверное, у многих в жизни было что-то подобное, – сказала она. – Моего мужа ещё в школе любила одна девушка, но он об этом даже не догадывался. Когда он приехал домой после училища офицером, его познакомили с дочерью профессора, они поженились, а та девушка, что втайне любила его, тоже от отчаяния вышла замуж. Но дочь профессора привыкла к лёгкой жизни и не собиралась жить в военгородках. Они очень скоро разошлись, и та девушка тоже сразу же разошлась, даже избавилась от ребёнка, которого ждала, и теперь уже сама решила написать о своих чувствах тому, которого любила. А потом решилась приехать к нему в часть. Но у него ничего ответного не возникло к ней, и она уехала. Через время он встретил меня, мы поженились, а та девушка прислала ему замечательное письмо, которое кончалось словами: «Я буду всегда любить тебя, ждать и всегда искать, но никогда, наверное, не найду».

Он внимательно выслушал её и сразу же спросил:

– Вы читали это письмо?

– Да. А мой муж почти такое же моё, которое мне прислал один мой друг.

– Так вы тоже кого-то бросили?

– Нет, это нельзя так назвать. Мы просто дружили, ходили вместе в кино, но очень недолго, ничего друг другу не обещая. Он был студентом строительного института и его вскоре забрали в армию. Если бы он хотя бы намекнул мне, что у него ко мне что-то серьёзное…Он мне нравился и я бы ждала его. Но мы просто переписывались, и в его письмах не было ни слова о любви или о чём-то серьёзном после армии. А когда я вышла замуж, он прислал сумасшедшее письмо, умоляя уйти от мужа, даже если я уже жду ребёнка.

Весна приносила радостно тревожные ветры, свежие и ласковые. Дыша этой свежестью, они молчали, обдумывая и переживая каждый своё.

– Грустно у нас заканчивается этот вечер, – сказал он.

– Это хорошо, – утешила она.

– Хорошо? – удивился он.

– Конечно. Тот, кто не умеет грустить, не сможет пережить и настоящую радость. А вообще, не горюйте ни о чём. Значит, это не ваша судьба.

– Вы так считаете? – с надеждой спросил он.

– Я почему-то в этом уверена.

– Как же узнать, что это судьба?

– Вы не сможете не узнать её. Если вы встретите её, то не сможете с ней расстаться, потому что не сможете без неё жить, – уверенно сказала она.

– Вы думаете, что со мной это может случиться?

– Непременно. Просто вы её ещё не встретили. И не женитесь, пока не встретите именно такую, как вам надо.

Она помолчала, обдумывая и решая, а решившись, сказала:

– У вас есть отрицательные черты, есть ненужное, наносное и показное. Но я уверена, что у вас есть одно необыкновенное качество, о котором вы даже сами, может быть, не знаете: вы способны по-настоящему любить. И в вашей жизни обязательно будет такая любовь.

Он улыбнулся:

– Вы так об этом говорите, что я почему-то верю, что так и будет.

– Так и будет. Надо верить не мне, а жизни. Она всегда посылает нам то, что мы ищем и что ждём. Только надо точно решить, что важнее: карьера и власть, блат и материальные блага или любовь.

– А разве это несовместимо? – улыбнулся он.

– Жизнь доказывает, что почти всегда нет. В жизни за всё надо платить и всегда чем-то жертвовать.

Через много лет она прочла у замечательного мудреца, хотя ещё совсем не старого, Романа Доли:

«Даже смерть не избавляет от жизни. Она лишь переводит сознание в другое измерение. Величайшее заблуждение считать себя существом смертным. Величайшее заблуждение считать, что можно избежать заслуженной награды. За всё, рано или поздно, потребуется заплатить или взять плату. За всё потребуется сполна ответить, за посеянный ментальный мусор, за разбросанные в пространстве негармоничные эмоции и чувства, за лень, невежество и страхи. И неважно, понимает ли человек, что творит или не понимает. Отвечать приходится даже через воплощения. Поломанной судьбой, проблемами со здоровьем, невезением”.

Тогда она ещё многого не знала. Но тогда и он какое-то время, задумавшись стоял рядом, потом легко и решительно сказал:

– Что ж, если так, то не стоит ни о чём жалеть. Раб своё дело сделал, раб может уйти.

Её неприятно поразили его слова. Он мало, непростительно мало для своего возраста читал, ничего не знал ни об Амосове, ни о Друниной, ни о множестве других сокровищ человеческого духа и разума. Но знал циничное высказывание одного из самых жестоких и деспотических императоров древнего Рима. И произносил это изречение с явным одобрением. Вспомнив строки стихотворения, она прочла:

 
Седой Казбек познаешь ты от века
И океан измеришь ты до дна,
Но только глянув в сердце человека,
Постигнешь, что такое глубина…
 

После уроков они с Ариной неторопливо шли по дорожке от школы. Лиза слушала её рассказ о столкновении с учительницей химии, которое случилось уже не первый раз.

Ещё свежим был вечер, но уже всё ближе и теплее дышала весна, обещая что-то замечательное и неожиданное.

– Мне кажется, ты всё слишком усложняешь, – примирительно сказала Лиза.

– Нет, есть люди, с которыми иначе нельзя. Хорошее обращение они принимают за слабость, добро за глупость и будут придираться к тебе до тех пор, пока не получат довольно грубый отпор. Это такая холуйская порода людей. Они наглеют перед слабыми, как им кажется, но пресмыкаются и лебезят перед более наглыми. Принимают и уважают только силу и грубость.

– Может быть, ты и права, – задумчиво согласилась Лиза. – В жизни редко встречаются люди, с которыми неизвестно почему возникает настоящее душевное родство и полное взаимопонимание.

Арина внимательно посмотрела на неё и спросила:

– Ты о ком?

– О нас с тобой, конечно, – ответила Лиза.

Но та остановилась и вдруг с тревогой спросила:

– Ты часто встречаешься с Копешко?

Лиза удивлённо посмотрела на подругу и серьёзно ответила:

– Я не встречаюсь с Копешко. Мы просто ходим вместе домой, если он идёт проверять гостиницу.

– И только?

– Конечно.

– Но это не вся правда.

Помолчав. Лиза откровенно призналась:

– Не вся.

– Тогда что же у вас? – так же нетерпеливо спросила Арина.

– У нас? Ничего, – ответила Лиза и добавила: – С ним интересно. Он умный. Мы говорим о разной ерунде, но нам интересно.

– И это не вся правда, – уже уверенно и серьёзно проговорила Арина, и тут же спросила: – А как же твоё немецкое заключение о детской комнате и о том, что упущенное в детстве никогда не восполняется?

– Это так и есть. Вот я и стараюсь восполнить упущенное им в детстве.

– И как? Получается?

Лиза подумала и передёрнула плечами.

– Не знаю. Что-то получается, что-то нет. Он очень способный и схватывает всё на лету. Но иногда, исходя из своего жизненного опыта, перечёркивает мои утверждения и науку. Так что мы учимся оба.

– Вот так. И тебе, отличнице и выпускнице столичного вуза интересно с твоим учеником, недавним солдатом, у которого нет даже среднего школьного образования?

Лиза удивлённо повернулась:

– Представь себе. Но ты же сама ещё недавно доказывала обратное и была убеждена, что он сможет догнать нас, если с ним позаниматься. А сегодня мы поменялись ролями?

– Нет, нет, он способный и умный, я не отрицаю.

– Тогда что же тебя тревожит? Не веришь в мои силы и считаешь, что я не встречала более способных и умных чем он?

– Что за глупости ты говоришь? – Арина с особым вниманием посмотрела на подругу, но больше ничего не сказала.

Стараясь помочь ей быть ещё более откровенной, Арина спросила:

– О чём вы говорите?

– О разном, – задумчиво ответила Лиза. – Вчера он признался, что охладел к своей армейской невесте, что никогда никого по-настоящему не любил, не способен ни к кому надолго привязаться, а расставаясь, ни за кем не жалеет и легко забывает. И из-за этого считает себя каким-то ущербным.

Продолжая идти медленной походкой, мягко и ровно ступая красивыми стройными ногами, Арина небрежно спросила:

– Он тебе нравится?

– В каком смысле?

– Именно в том, в каком может нравиться такой парень. Ведь вы с ним почти ровесники. Скажи честно: нравится?

Лиза подумала. Молча сделала несколько шагов, прежде чем просто ответить:

– Наверное. Мне кажется, что та девушка, которую он полюбит, будет очень счастлива. И это будет милое и нежное создание, вроде нашей Тани Мацкевич или той, которая учится где-то в Минске в консерватории.

Арина грустно улыбнулась и возразила:

– А ты не допускаешь, что это будет дура, с которой даже не о чем будет поговорить?

Лиза отрицательно покачала головой:

– Нет, на такой он никогда не женится.

– Увы, дорогая, именно с такими умниками чаще всего и случаются такие злые шутки. – Она помолчала, как бы убеждаясь в правильности своих мыслей, и добавила: – Я боюсь, что когда-нибудь мы с тобой услышим, что он женился просто по расчёту, на тупой и уродливой дочери своего начальника только для того, чтобы продвинуться по служебной лестнице и сделать карьеру.

– Фу, что ты говоришь?

– Я говорю реальные вещи. А ты его идеализируешь. Он совсем не такой паинька, как тебе кажется, поверь мне.

Лиза кивнула:

– Я знаю. И я не говорю, что он паинька. Он хвастун и зазнайка, напорист и самонадеян, может запросто соврать. Но всё это как короста на его душе. Я уверена, что всё это слетит, как только он по-настоящему полюбит. Только любовь может в корне изменить человека и выявить всё лучшее, что в нём есть.

Арина молчала, изредка поглядывая на подругу, потом добавила:

– Или всё худшее. Хотя, вообще-то, мне нравится, как он ведёт себя с девочками. Они льнут к нему, а он отшучивается и ни с кем не встречается. Впрочем, когда же ему с ними встречаться, если он почти все вечера проводит с тобой? И как он ведёт себя?

Лиза улыбнулась:

– Почти нормально. Уже говорит мне «ты», а я ему по-прежнему «вы». И даже намеревался поцеловать.

– О?! – проговорила Арина.

– Не волнуйся, этого никогда не будет.

– Потрясающе!

Арина помолчала, не находя возражений, но чувствуя, что эти доводы её не убедили.

– А как же теперь Илья? – спросила она через некоторое время.

– Ну что за ерунда? Илья мой муж, моя настоящая жизнь, а не шутки и болтовня.

– Хорошо, хорошо, – проговорила Арина и спросила: – А как же Антон?

– А что Антон? Это вдохновение или, может быть, просто интересная игра. Мне кажется, у нас какое-то состязание: ему хочется вскружить мне голову, а мне – перевоспитать его. Вызвать к жизни всё лучшее, что в нём есть. Хотя, всё это глупости.

Арина пожала плечами:

– Не понимаю, зачем тебе это? Ты ведь тоже хочешь вскружить ему голову.

Лиза лукаво улыбнулась:

– Ну, во-первых, я не давала ему никакого повода волочиться за мной. Но он почти каждый вечер идёт проверять эту гостиницу, чтобы проводить меня и поговорить. И он вовсе не наивный мальчик, далеко не наивный. И о женщинах у него очень мерзкое мнение.

Арина тихо проговорила:

– Ты зря затеяла эту опасную игру. Один неосторожный шаг – и он опозорит тебя, сломает твою жизнь, втопчет в грязь сплетен твоё доброе имя. И всё для того, чтобы только похвастать перед друзьями и стать центром разговоров о том, что он закрутил роман со своей учительницей. Он же хвастун и тщеславный зазнайка. Ты же не думаешь, что он ходит с тобой только из-за твоих знаний или интересных разговоров?

– Конечно, не думаю. Но что ты предлагаешь? Чтобы я испугалась этого местечкового Казановы и перестала с ним ходить или, что ещё глупее, запретила ему это? Ведь он решит, что я боюсь не устоять, и возомнит о себе невесть что.

Арина подумала и всё-таки возразила:

– А что если он надеется вскружить тебе голову?

– И что? Пусть надеется.

– А если он влюбится в тебя?

– Ну и что? Разве он несмышлёный мальчик? Если пытаясь вскружить мне голову, он влюбится сам, то кто виноват? Пусть научится лучше думать о женщинах и правильно выбирать объект для своих опытов. А самое главное – пусть всё-таки почувствует, как это бывает.

Арина недоверчиво покачала головой и снова спросила:

– А если влюбишься ты?

Лиза тихонько засмеялась и весело ответила:

– Так ведь мне этого тоже очень хочется. И в него можно влюбиться. Вопреки всякому здравому смыслу и логике, с ним очень интересно. Это как захватывающая игра. И противник совсем не слабенький, далеко не слабенький. В разговоре с ним всегда надо быть начеку и всё обдумывать, а это интересно и заставляет всё время быть в форме, как говорят спортсмены. Но что с тобой? Кажется, совсем недавно мы с тобой мечтали о чём-то таком, а теперь ты вдруг испугалась.

Улыбнувшись, Арина начала сдаваться:

– Ну, я имела в виду не совсем такую ситуацию. И мне не хочется, чтобы у тебя были неприятности.

– Почему они должны быть? Ведь мы все взрослые люди.

– А что скажет Илья?

– Ничего. Он всё знает, я ему рассказывала. И он всё правильно понял.

– Не думаю, что ты всё ему именно так рассказывала. И сейчас его здесь нет.

– Это ничего не меняет. Приедет – и я ему всё расскажу. Хотя, что тут рассказывать? Увлечение, вдохновение, игра – весенние фантазии. Илья даже предупреждал, что тот может в меня влюбиться.

– Да, конечно. И всё-таки мне во всём этом что-то не нравится, – Арина нахмурила брови и некоторое время сосредоточенно думала. Потом нерешительно проговорила: – Плохо, что он твой ученик.

– В каком смысле плохо? Ты так говоришь, словно уже предполагаешь, что у меня с ним может быть что-то глупое и даже недозволенное. Исключено, уверяю тебя. Я не барынька Каренина, которую несмышлёной девчонкой выдали за старого и нелюбимого мужа.

Илья приехал вместе со всеми в начале марта. Соскучившись за семьёй, за привычной домашней обстановкой, уютом и теплом, где во всём чувствовалась рука Лизы, её вкус и даже запах её духов, Илья радостно прошёлся по комнатам и облегчённо вздохнул:

– Фу, наконец-то я снова дома, надоели эти казармы.

Лизы с Алёшенькой не было дома, и он нетерпеливо спросил маму:

– А где моя жена?

– Ушла гулять с сыном, – ответила Валентина Адамовна.

Он обнял её, поцеловал и сел на диван. Но уже через минуту встал, прошёл в их спальню и раскрыл шкаф, чтобы повесить китель. На вешалке висели кофточки Лизы и, не удержавшись, он спрятал в них лицо, вдыхая родной и волнующий запах. Возвратившись в большую комнату, снова сел на диван рядом с матерью и спросил: