Текст книги "Не завтра жизнь кончается"

– Это местность во Франции. Кстати, одного из королей Франции, женой которого была знаменитая королева Марго, называли Генрихом Наваррским. Это звучит как любовная история, правда?

– О чём вы только мечтаете и чем увлекаетесь – невероятно, – проговорила Валентина Адамовна. – Мы в своё время пели песни Клавдии Шульженко: «Руки», «Синий платочек». А как любили и пели «Прощай, любимый город».

– Она называется «Вечер на рейде», – подсказала Лиза. – А я знаю ещё одну, которую вы наверняка пели:

 
На закате ходит парень,
Возле дома моего…
 

– Да, да, правда, – улыбнулась Валентина Адамовна и подпела Лизе:

 
И кто его знает, чего он моргает,
Чего он моргает? И кто его знает…
 

Валентина Адамовна, растроганно улыбаясь, подошла к окну, чтобы задёрнуть шторы, и сказала:

– Какая чудесная зима в Белоруссии! Никогда не думала, что это такой чудесный край.

Она снова вернулась к столу и, не скрывая грусти, вспомнила:

– Мы с моим вторым мужем хотели переехать куда-нибудь на север России, где были бы настоящие зимы. Но не успели. Началась война и он погиб.

– Хороший был человек? – спросила Арина.

– Очень. А как красиво ухаживал, – сейчас так не умеют и не хотят. Всем стало некогда делать красивые вещи. И не понимают, что им становится просто некогда жить. А за женщиной надо ухаживать.

Валентина Адамовна повернулась к Арине и спросила:

– А вы с мужем как познакомились? Он долго за вами ухаживал?

– Почти десять лет, – ответила Арина. – Мы из одного города, тамбовские волки. Вместе выросли, и почти с первого класса он меня преследовал, дёргал за косы и доводил до слез. А оказалось, что это потрясающая любовь.

– Наверное, после училища? – спросила Валентина Адамовна.

– Конечно. Приехал в офицерской форме, красавец, сдержанный, умный – все девчонки головы потеряли, а он, конечно, никого не видел, кроме княжны Таракановой. Это моя девичья фамилия, а княжной, меня просто дразнили. Хотя бабушка рассказывала, что мы из дворян.

– В тебе действительно что-то такое есть, правда, мама? – сказала Лиза.

Валентина Адамовна кивнула и согласилась:

– Мне тоже показалось, что в вас что-то такое есть. Врождённое благородство и воспитание.

– Что вы говорите? – запротестовала Арина. – Какое там воспитание? Вы не скажите это при Олеге, а то он расстроится. Он и так немного комплексует из-за моего дворянства и считает, что он меня не достоин.

– А знаете, милые мои девочки, – проговорила Валентина Адамовна так, словно хотела сообщить им важный секрет. – Это хорошо, когда чувства мужа всегда немножко на грани обожания. Это самое главное в жизни, поверьте мне.

– И всё равно иногда хочется чего-то необычного, – сказала Арина.

– Не говори это при маме, – возразила Лиза. – Она всё равно будет на стороне мужей.

Валентина Адамовна отрицательно покачала головой:

– Не всегда. Я ведь женщина и очень понимаю вас.

– Правда? – спросила Арина. – А признайтесь, вам никогда не хотелось просто пофлиртовать с кем-то другим, кроме мужа? Просто несерьёзно, не допуская никакой измены, конечно.

– Как вы обе это делаете с Серёжкой? – улыбнулась Валентина Адамовна.

– Ну что вы, это совсем не флирт, это же всё дружеские шутки, – запротестовали обе, а Валентина Адамовна кивнула:

– Я знаю, знаю, вы имеете в виду что-то более серьёзное.

– Конечно. Просто влюбиться, а он, может быть, даже не знал бы об этом.

– Пока человек жив, ему хочется любви, – сказала Валентина Адамовна. – Кто-то больше хочет, чтобы его любили, а кому-то больше хочется любить самому, но без взаимности это не любовь, а муки. И что это вас потянуло на такие разговоры? За мужьями соскучились или весна приближается?

– Вот, я же говорила, что маму нельзя о таком спрашивать, – засмеялась Лиза. – Она заподозрит неладное.

– Нет, что вы, – возразила Арина. – Всё это просто беспредметные разговоры вообще. Это Лиза виновата.

– Почему Лиза? – удивилась Валентина Адамовна. – Влюбилась в кого-то?

– Ну что вы, ничего такого, – заверила Арина. – Просто она недавно проводила беседу в своём классе и рассказывала о жёнах декабристов, а особенно о судьбе Марии Волконской. Её ведь без любви выдали замуж, но она пошла за ним на каторгу. Правда, есть некоторые данные, что уже там, на каторге, её любил ещё один замечательный человек, Михаил Лунин, философ и всесторонне одарённый и образованный человек. И якобы она тоже отвечала ему на его чувства. Даже поговаривали, что один из детей Волконских был от Лунина. Да и назвали его Михаилом, может быть, неспроста…

Валентина Адамовна вздохнула и сказала:

– Что ж, никто не осудит людей, переживших необыкновенные испытания. Даже если это и правда, и она любила Лунина так сильно, что родила от него ребёнка, они все трое достойны поклонения, что не разрушили семью, не обидели и не осиротили детей, никому не причинили горя. Вот в этом и заключается настоящее благородство настоящих дворян. Да и почему именно дворян? Просто человеческое благородство и здравый смысл.

– А разве это не измена? – спросила Лиза.

Подумав, Валентина Адамовна ответила:

– Измена – дело очень сложное. И я считаю, что измена в душе и мыслях важнее измены телом. Хотя, и то, и другое всё равно измена. Но если это останется тайной и никого не сделает несчастным, если эти двое сумеют остановиться и справиться со своими чувствами, то я считаю, что такое можно понять и простить. Ведь в жизни случается всякое.

Боже мой, о чём они тогда говорили? И так легко и хорошо, потому что их жизнь в маленьком белорусском городке проходила тогда так же тихо и размеренно, как та мягкая и красивая зима. И жизнь эта казалась прекрасной без всякой причины, а просто потому, что она была. Всё радовало, восхищало и обещало море радости впереди.

Вспоминая теперь всю свою жизнь, она почти всегда возвращалась только к этому времени. Потому что это было действительно самое лучшее и самое счастливое время её жизни. Ощущение счастья было беспричинным и она не совсем сознавала тогда, что это было действительно счастье.

И был тогда один необыкновенный вечер с пушистым, тихим снегом, мягкий и ласковый, как мечта, который вспоминался потом чаще всего.

В тот вечер Роза Марковна попросила Лизу отдать свой урок другой учительнице, которая училась заочно и хотела вычитать свои уроки до отъезда на экзаменационную сессию. Лиза с лёгкостью согласилась, объявила своему классу о замене и вернулась в учительскую, чтобы уйти домой как только прозвенит звонок и все разойдутся по классам. Подождав пока в коридорах всё затихло, она надела шубку и вышла из школы.

Было непривычно и одиноко возвращаться в это время домой одной, без своих девочек-попутчиц и немножко грустно оттого, что никто не ждал её, чтобы вместе скоротать этот путь. Илья был далеко, девочки остались на уроках. На улице было тихо и пушисто от чистого сверкающего снега.

Зимний вечер всегда таит в себе загадки и тайны чего-то неожиданного и потаённого, ещё неизвестного и не испытанного, но удивительного и сказочного. Она шла по улице, представляя, как выйдут после уроков её девочки, как кого-то из них будет кто-то ждать и встречать, стоя под заснеженным деревом и щурясь от сверкающего снега. Потом они будут долго расставаться у калитки и он будет греть её руки своим дыханием, не находя слов и пряча смущение в пушистых ресницах и лукавых влюблённых глазах, как у Антона Копешко…

Она пожалела, что уроки ещё не закончились, что нельзя пройти с кем-нибудь интересным и умным часть дороги и поболтать именно сегодня, в такой вечер, когда стоит такая чудная погода и такой мягкий и пушистый снег засыпал всё вокруг. Ей казалось, что в этом сказочном сверкании обязательно должно происходить что-то такое же загадочное и красивое, как эти мягкие покровы искрящихся снежинок. Иначе зачем творится вся эта неповторимая волшебная красота, если в ней не происходят чудеса? Ей так захотелось, чтобы какое-нибудь из этих чудес совершилось именно сейчас, что она замедлила шаги, словно ожидая чуда и боясь спугнуть его, уже почти уверенная, что оно непременно случится. Надо только представить, что она одна из этих учениц-вечерниц, что её ждёт где-то невероятный человек с красивыми загадочными глазами в пушистых девичьих ресницах, интересный и умный.

Услышав позади торопливые и энергичные шаги догонявшего её человека, она затаила дыхание, ещё не решаясь поверить в реальность своей догадки, но уже зная, кто это. Не скрывая радости, посмотрела в его сияющие красивые серые глаза, когда он поравнялся с ней. Удивляясь этому вечеру, этому мягкому сверкающему снегу, этому тихому и необыкновенному городку, где всё так замечательно складывалось в её жизни и, как в сказке, сбывались пусть маленькие, но невероятные желания, она улыбнулась, не смея нарушить эту лёгкую и почти нереальную плавность времени и событий, словно задавшихся целью угадывать даже ей самой ещё не совсем ясные желания и осуществлять их. Она хотела, чтобы случилось что-то совершенно невероятное, что-то под стать этому удивительному вечеру и это случилось. Разве была реальностью эта невозможная возможность, ставшая частью этого снежного сияния, этого волшебного зимнего вечера? И только теперь, когда это случилось, она поняла, что именно этого ей хотелось: остроумного и шутливого разговора с этим парнем, пока ещё вольным и свободным от всяких жизненных уз и обязанностей, весёлым, беззаботным и самоуверенным до зазнайства, но добрым и мягким, с покорной лаской влюблённых глаз и обещанием чего-то ещё неизведанного и прекрасного. И ей захотелось отблагодарить его таким же маленьким безрассудством, мгновенным, лёгким и ничего не обещающим, под стать этому мягкому и сказочному зимнему вечеру. Наверное, это было немножко неосторожно с её стороны и могло вскружить ему голову, но разве он был несовершеннолетним юнцом? И даже если бы случилось такое чудо, что он на самом деле хоть немножко по-настоящему увлёкся или даже влюбился, то разве не благо для такого зазнайки и циника узнать хоть что-то похожее на настоящие чувства, в которые он не верит и которые отрицает?

– О чём задумались, Елизавета Сергеевна? – улыбаясь спросил он, а его глаза с таким откровенным восторгом признавались ей в любви, что она так же откровенно глядя на него, ответила:

– О вас…

Это было невероятно и до сладкого головокружения многообещающе. Она это знала. Как и то, что таких откровений он наслушался, наверное, немало и всегда готов был услышать их. Неужели же даже от неё? Хотя, как знать, как далеко заходят его намерения, планы и зазнайство, ради которых он проводит с ней так много времени? Что ж, тогда пусть запоют фанфары радости в его душе, обещая неожиданные и приятные победы. Сегодня он это заслужил. За этот зимний сверкающий праздник, который он так талантливо угадал, осуществил и подарил ей.

Чуть наклонив красивую голову и глядя на неё с нескрываемым изумлением, всё ещё не совсем веря, но всё же сразу изменившимся от волнения и восторга голосом он спросил:

– Это правда?…

Вот видишь? А ты возомнил, что уже успел так хорошо узнать женщин, что даже стал презирать их. Разве можно узнать женщину, если она и сама не знает себя по-настоящему? Разве могла она знать ещё минуту тому назад, на что сможет решиться и куда поведёт всё, что может произойти, но никогда не произойдёт? Глядя на него с тем же восторгом, что и он, она с отчаянной искренностью призналась:

– Правда…

Не находя слов, он смотрел в её глаза, на мгновение потеряв контроль над своими мыслями, и она наблюдала, как эти мысли менялись и летели с невероятной быстротой, отражаясь бесконечным разнообразием в его умных глазах. Изумление, чуть заметное недоверие, но уверенность в своём знании, ласковое снисхождение и восторг обожания, нежность преклонения и радость близкой и неминуемой победы, теперь уже просто неминуемой после такого явного и откровенного признания…

Она тоже с ласковой нежностью посмотрела на него, отпустив всё и, словно, увлекая его в пропасть: пусть единственный раз увидит, как могут отвечать её глаза на то, о чём говорят его глаза. И позавидует тому, кому всё время достаётся такое выражение её глаз. Позавидует так, как завидует она той, которую он когда-то полюбит и на которую будет смотреть с тем же ласковым обожанием, с которым всё чаще смотрит на неё. И пусть он на мгновение поверит в то, что никогда не свершится, и вспоминает потом то, что больше никогда не повторится…

– Вы знаете, мне вдруг захотелось, чтобы вы совершили глупость и ушли с урока, – завороженно проговорила она, уже не глядя на него.

Ты чудный принц из сказочного царства чьих-то грёз. Есть в тебе, есть это море ласковой нежности и восторженной покорности женщине, есть в тебе обещание необыкновенной любви и невероятного счастья. Что ж – дай этому счастью пробудиться в твоей душе.

Она уже совсем по-другому, с весёлым интересом посмотрела на него, а он беспечно и радостно засмеялся, с восхищением глядя на неё, мягким воркующим от нежности голосом проговорил:

– Видите, как я угадываю ваши желания и исполняю их? А для конспирации я ушёл даже с двух уроков и предупредил нашу старосту Танечку, что у меня срочное дело на работе.

– Вы просто умница, – чуть прикрыв глаза ресницами, проговорила она, и он снова красиво и легко засмеялся, лукаво заметив:

– О, как трудно угадать, за что вы можете похвалить! Ведь только подумать: ученик прогуливает уроки, а классный руководитель хвалит его за это, а?

– Да, действительно, как это ужасно, – она смешно сморщила носик, и он снова засмеялся, глядя на неё с восторгом и нежностью.

Удивительно, сколько таланта, ума, тонкого остроумия и находчивости скрывалось в нём под мишурой хвастливого зазнайства. И как легко и приятно говорить с ним теперь как с равным, приятным собеседником.

– Ну, как дела у вас на работе? – спросила она весело, и он так же весело ответил:

– Отлично. А у вас?

– У меня тоже. За исключением того, что один из моих учеников прогуливает уроки, – тем же шутливым тоном проговорила она.

– Но заметьте: только в особых случаях, чтобы сделать приятное своей учительнице.

Он схватывал и понимал её мысли легко и талантливо. И так же легко добавил:

– Кстати, вчера я тоже мог и даже должен был прогулять урок, но не сделал этого только из-за вас.

Ах, ах, ах… Продолжая эту захватывающую игру, она с интересом спросила:

– И как же это случилось?

– Ваш урок был у нас последним и я никак не мог его пропустить, – переходя границы дозволенного, проговорил он. – Ко мне в школу приходила та девушка, с которой я тогда танцевал, «чёрная». Помните её?

– И что? Предлагала прогулять уроки?

– Именно. Говорит, что соскучилась.

Глядя на сверкающие под ногами бриллианты снежинок, она продолжила:

– И вы ей отказали.

– Конечно. Неужели вы могли допустить, что я соглашусь пропустить ваш урок?

Остановившись, она посмотрела на него, чуть прищурив глаза, и спросила:

– Вы как-то говорили мне, что занимались в армии боксом.

– Пробовал, но бросил. А что?

– Там есть запрещённые приёмы…

Он весело засмеялся и, поражая умением разгадывать её мысли, сразу же согласился:

– Запрещённые удары. Я всё понял и больше не буду. Каюсь, мне хотелось похвастать.

Умён, находчив, догадлив, уступчив и мягок – отличные мужские качества. Глянув на него, она заметила:

– И делаете это очень часто.

Изобразив неопределённый жест руками, как бы ещё больше раскаиваясь и прося прощения, он улыбнулся, но промолчал.

– Хотите похвастать, что нравитесь девочкам? – спросила она, тоже переходя дозволенное, и ещё более смело добавила: – Я это заметила.

Теперь надо было перечеркнуть этот переход границы и отодвинуть его ещё дальше, чем он был до этого. Глядя на него просто с вежливым учительским интересом, она добавила:

– Но для вашей будущей жизни и жены это скорее недостаток, чем преимущество.

– Почему? Разве это плохо? – не соглашаясь с переменой её тона, смело спросил он.

– Очень плохо. Для вас плохо потому, что надо быть очень умным и стойким, чтобы не стать ловеласом или, что ещё хуже, не докатиться до безалаберности. А почему это плохо для вашей будущей жены уже, по-моему, не надо даже объяснять.

– Логично, логично, – согласился он. – Но ко мне это не относится. Я очень верный однолюб.

– Ой-ли? – шутливо спросила она, решив всё же не напоминать ни о далёкой Фаине, ни о не состоявшейся пока женитьбе, ни об отрицании любви «очень верного однолюба».

– Честное слово, – ответил он, улыбаясь и так же смело и легко похвастал: – Вы же видите, что я ни с кем не встречаюсь, хотя девочки просто осаждают меня.

Она удивлённо посмотрела на него, обдумывая, как бы мягче и тактичнее остановить этот поток самовосхваления, когда он с тем же хвастливым напором, ломая все границы допустимой дозволенности, смело и уверенно продолжил:

– Но я не могу ни с кем встречаться, пока вы гуляете со мной по вечерам.

О, как умело и с какой самоуверенной наглостью он старался опутать её сетью соучастия в чём-то недозволенном, тайном и даже порочном. Он смело и с откровенной ласковой нежностью смотрел на неё красивыми серыми глазами, уверенный в своей победе, как умелый игрок, удачно разыгравший давно испытанный и беспроигрышный приём с неопытным противником. И теперь смотрел на неё смело и прямо, готовый прочесть смущение, растерянность, неловкость, даже возмущение и обиду, – всё ловко просчитанное и предвиденное им, но доказывающее её полное поражение и признание уже связывающего их греха, как тайного преступления. Её поразила не только его нагловатая смелость, но та безжалостность игрока, с которой он так умело решился втянуть её в грязь некой тайной связи, уже существующей в его сознании. Нет, ни возмущения, ни обиды или смущения – ничего из просчитанного его опытом он не получит и не прочтёт на её лице.

С тем же искренним удивлением она спокойно спросила:

– Так вы решили, что я гуляю с вами по вечерам?

– А разве нет? – так же уверенно и смело переспросил он.

– Конечно, нет, – невозмутимо возразила она и, разбивая его карточную комбинацию, просто и легко отодвинула его на положенное расстояние:

– Это вы гуляете со мной по вечерам.

Ничуть не смущаясь, по-прежнему уверенный в правильности испытанного хода, он с той же уверенной смелостью легко переспросил:

– А вы?

Не спеша с ответом, словно нарочно оттягивая его следующее поражение, она медленно, спокойно обдумывая слова, ответила:

– А я пока не вижу в этом ничего плохого.

Отодвигая его победные марши ещё дальше, так же спокойно добавила:

– И стараюсь использовать эти прогулки в воспитательных целях.

Не желая сдавать позиции, он пошёл ва-банк, бросив на кон важные и весомые козыри:

– Вы хотите сказать, что ходили бы так же с любым из ваших учеников?

– Разумеется, – уверенно ответила она и добавила: – С любым, кому было бы со мной по пути, интересно или кто выдерживал бы такие беседы.

Он помолчал, понимая, что почти проиграл. Пытаясь умело скрыть недовольство и делая последнюю отчаянную попытку избежать полного поражения, он пошёл на последний риск, переоценил свои возможности и допустил непоправимую по наглости ошибку:

– А если узнает муж?

Она удивлённо посмотрела на него и, не жалея его так же, как он не пожалел её перед этим, насмешливо спросила:

– Так вы решили, что я хожу с вами тайком от мужа?

– А разве нет?

Однако! Ну и наглец. Он действительно не очень лестного мнения о женщинах, если и о ней мог такое подумать. Она вспомнила о том, что сказал о нём Илья, и, окончательно уничтожая даже попытки подобной наглости этого зазнайки в будущем, спокойно ответила:

– Я рассказываю мужу обо всём, о чём мы говорим с вами.

Он уже не мог скрывать поражения и изменившееся выражение его лица было самым убедительным свидетельством её победы.

– У меня нет тайн от мужа, – добавила она, окончательно ставя его на место, спокойно и уверенно. – Иначе не стоило вообще выходить замуж. Мой муж знает, что я никогда не унижусь до каких бы то ни было тайн от него, тем более связанных с одним из моих учеников.

Всё. Последняя точка под капитуляцией и последняя черта, после которой у него не будет желания повторять подобные попытки в будущем. Можно надеяться, что, несмотря на всё зазнайство и смелость, он достаточно умён для того, чтобы понять это.

– Кстати, он советовал мне не тратить время на эти беседы, но оставил за мной право решать это самой, – добавила она и, продолжая наблюдать за тем, как менялось выражение его лица и как быстро он думал, сделала вывод: – Так что вы не так уж хорошо знаете жизнь и людей, как хвастали.

Нет, он не просто её ученик. Он умный и сильный мужчина, достойный противник, умеющий проигрывать, но не сдаваться, а тем более не теряться.

Быстро овладев собой, он уже спокойно и сдержанно сказал:

– Вы очень умная женщина, Елизавета Сергеевна.

– Надеюсь, что так, – так же сдержанно ответила она.

– И вы мне очень нравитесь, – не признавая её победы и не собираясь отступать, серьёзно сказал он.

Что ж, если нельзя победить прямо и открыто, то надо обезоружить противника его же методами. Подумав, она так же серьёзно и откровенно проговорила:

– Вы мне тоже.

Этого он не ожидал. Удивлённо посмотрел на неё, осторожно и недоверчиво переспросил:

– Правда?

– Правда, – ответила она, а он не смог понять, чего в её глазах было больше: искренности или лукавой насмешки.

– Вы знаете, иногда я вас просто боюсь, – признался он.

– Почему? – с невинной наивностью спросила она.

– Не знаю. Иногда мне кажется, что мы не случайно встретились и это добром не кончится.

Она улыбнулась и легко ответила:

– Вы же умный и хорошо знающий жизнь человек, так что пусть у вас не кружится голова от пустых фантазий.

И всё же, говоря это, она лукавила, зная, что её слова окажут обратное действие. Настоящий мужчина – это охотник с вечным стремлением догнать то, что убегает, и добыть то, что не даётся. А он настоящий, умный и сильный молодой мужчина – охотник в лучшем смысле этого слова. И, подтверждая её мысли, серьёзно и задумчиво глядя на неё, он сказал:

– У меня действительно часто кружится голова от наших разговоров. Но вы умеете одним словом, как холодным душем, всё перечеркнуть.

– Вот и отлично, что вы это заметили, – проговорила она. – И не сможете упрекнуть меня в том, что я делала вам поблажки или кокетничала с вами и пыталась увлечь. Следовательно, терпите – так закаляется сталь и мужской характер.

– Так я же и терплю. Разве вы не замечаете? – улыбнулся он.

– Замечаю. Потому и гуляю с вами, как вы изволили выразиться.

Он странно и почти растерянно посмотрел на неё и вдруг спросил:

– А что вы думаете обо мне?

О, если бы можно было сказать всё, что она о нём думала! Но, разумно взвешивая слова и смешивая правду с лестным вымыслом, она ответила:

– Если откровенно, то я ещё мало вас знаю и не могу разобраться, какой вы на самом деле. Иногда вы смешной мальчишка, весёлый, добрый, послушный и покорный. Иногда взрослый, очень мудрый и опытный, трезвый и холодный до грубости и даже цинизма. Но иногда мне нравится, как просто и разумно вы решаете сложные жизненные проблемы. И тогда я учусь у вас и готова слушать ваши советы.

– Вот видите, как вы уже знаете меня, а говорите, что не можете разобраться. Значит, таким я кажусь вам?

– Да, очень разным.

– А вы мне кажетесь просто необыкновенной женщиной.

Нет, не стоило повторять прежние замечания. Поэтому, удивляя и сбивая его с толку неожиданной смелостью, она ответила:

– А я такая и есть.

В его глазах удивление сменилось настоящим изумлением и он тоже смело и даже с вызовом спросил:

– Серьёзно? А вам не кажется, что вы заразились моим хвастовством и это не очень скромно с вашей стороны?

– Ну, почему же? – ничуть не теряясь, так же легко и уверенно проговорила она: – Любая женщина – необыкновенная, но каждая по-своему.

– Вот как вы всё повернули, – с восхищением сказал он.

– А вы хотели заставить меня растеряться? – спросила она и уверенно и весело добавила: – Даже не пытайтесь.

– Почему? – так же весело спросил он.

– Потому, что Бог создал сначала мужчину, грубого и не очень совершенного, какой всегда и бывает первая работа, ведь говорят же, что первый блин комом. И только потом уже создал женщину, венец совершенства. Разве не так?

Они оба улыбнулись от того удовольствия, которое испытывали, разговаривая друг с другом, обмениваясь словами и остротами, шутками, улыбками и взглядами, понимая друг друга и открывая в себе и друг в друге всё больше интересного и нового, что удивляло их, а удивляя, притягивало.

– Мы уже пришли, – сказала она, останавливаясь против его гостиницы. – Спасибо, что скрасили мне эту скучную дорогу домой.

– Очень жаль с вами расставаться, – совершенно искренне проговорил он.

Желая утешить, она легко ответила:

– Не горюйте. У нас впереди ещё целая вечность.

Нет, никогда не надо легко и беспечно разбрасывать слова, не понимая и не думая о том, что судьба может подслушать и по-своему распорядиться их тайным смыслом. Силы же невидимые и неведомые нам недоступны нашему пониманию, а тем более контролю, распоряжаются и легко играют нашими судьбами. Человеческий разум и разум Вселенной, находятся в таком же соотношении, в каком на Земле находится разум человека и медузы. Так утверждают йоги. А тем, кто умеет оживать, будучи закопан в могиле в течение нескольких недель в состоянии трупа, кто умеет перемещаться в космосе, добираться до любой планеты и проникать в другие измерения без громоздких скафандров и опасных, огнедышащих ракет, можно верить. Говоря о невидимых и непостижимых для материальной жизни мирах, Иисус Христос уверял учеников-апостолов: «У Моего Отца обителей много». А за пять или больше тысяч лет до Его рождения древние Веды наших предков славяно-ариев учили, что человеческое царство содержит четыреста тысяч человеческих видов жизни, а Вселенная – несметное количество миров, пространств и измерений, не соприкасающихся друг с другом. Так что неведомых и непостижимых для нас и нашего разума «обителей» у Создателя всего существующего действительно неисчислимое количество, как и действующих в них сил и взаимосвязей.

В понедельник Арина сказала:

– Говорят, что жене Василия Павловича стало хуже. Они столько денег угробили на её лечение и всё почти напрасно.

– Надо ему чем-то помочь. Хотя бы деньгами, – сказала Лиза.

Арина пожала плечами:

– Как это сделать? Надо бы снова собрать деньги, но сдают уже мизерные суммы. У всех своих проблем хватает, их можно понять.

Подумав, Лиза предложила:

– Давай мы ему сами сколько-нибудь дадим.

Арина отрицательно покачала головой:

– Он не возьмёт. Он и так очень неохотно берёт те деньги, что все собирают.

– И всё же у меня идея, – вдруг придумала Лиза. – Давай, когда будут собирать деньги, отдадим наши зарплаты.

– Отличная мысль, – согласилась Арина. – Мы без этих денег вполне обойдёмся, а им будет существенное подспорье.

Но уже через минуту она снова покачала головой:

– Он не возьмёт. Надо придумать что-нибудь другое.

– А что тут долго думать? Надо их просто подбросить. Положить в его портфель в учительской так, чтобы он не видел.

Они постояли у своего любимого окна, разговаривая и здороваясь с проходившими мимо учениками.

– Приходи к нам завтра, – предложила Лиза. – Поведём детей на горку кататься.

– Конечно, приду, – согласилась Арина, но подумав, предложила: – Давай лучше проведаем жену Василия Павловича. Я представляю, что она сейчас переживает.

Вернувшись домой, она рассказала всё свекрови. Валентина Адамовна спокойно выслушала её и по выражению её лица было трудно определить, что она думает. Лиза даже начала опасаться, что свекровь не одобрит её решения, и засомневалась, стоило ли вообще говорить ей об этом. Но Валентина Адамовна степенно решила:

– Я думаю, что это правильно. Мы без этих денег вполне обойдёмся. А людям они очень пригодятся.

Лиза обняла свекровь, поцеловала в щёчку и прошептала:

– Мамочка, вы просто чудо. Я вас люблю.

К концу февраля потеплело и снег начал быстро таять. Солнце светило ярко и весело, с крыш капало, а по дорогам бежали чистые и прохладные ручьи. К ночи всё ещё подмерзало, повисали прозрачные серебристые сосульки, а под ногами на лужах трещал тонкий, с белесыми разводами ледок. Вечером глухо и тревожно шумели мокрые ветки деревьев, покрывшиеся за ночь хрустальной и сверкающей коркой льда, но утром снова по-весеннему звонко тенькали синички, весело раскачиваясь на тонких и влажных ветках, с которых падали на землю крупные прозрачные капли. Воздух уже был пропитан свежими и манящими запахами близкой весны, а ласковый ветер приносил сладкую тревогу ожидания чего-то невероятного.

Всё вокруг быстро менялось, и вместе со всем менялись отношения Лизы с одним из её учеников. Её удивляло то постоянство, с которым он почти каждый вечер шёл с ней после школы, и она старалась привить ему свои лучшие представления о человеке и мужчине, которые он быстро и охотно впитывал. Теперь ей почти не в чем было упрекнуть его, и, хотя он не делал никаких попыток изменить их отношения, они менялись сами собой, всё больше сближая их. Он почти перестал хвастать и, казалось, совершенно избавился от заносчивости или, по крайней мере, научился не проявлять это открыто. Словно договорившись, они не вспоминали Фаину. Иногда Лизу всё же мучили угрызения совести оттого, что именно её неосторожные замечания разрушили его планы, и её беспокоило чувство вины перед той девушкой. Там все знали об их отношениях, а теперь и о том, что он её просто бросил. И всё равно Лиза считала, что та неизвестная Фаина не подходит такому парню, как Антон. И если их чувства не выдержали даже короткой разлуки, то женитьба была бы ошибкой. Она была уверена, что он должен встретить молоденькую, умную и очаровательную девушку, которая станет его единственной на всю жизнь любовью, и они будут очень счастливы. Девочки из её класса говорили, что где-то в Минске учится в консерватории красивая дочь второго секретаря райкома партии Ира, влюблённая в него ещё с детства. Никогда не видев её и не зная, Лиза уже была уверена, что настоящей и большой любовью Антона должна быть именно эта девушка, а не Фаина.

– Вы заметили, что уже всё реже делаете мне замечания? – спросил он, когда, расставшись с девочками-попутчицами, они, обходя лужи, пошли по улице совсем одни.

– Какие именно?

– Ну, что я неотёсанный нахал, хвастун и выскочка.

Вдохнув свежий и чистый воздух, пахнущий талым снегом и весенним восторгом земли, она подумала и ответила:

– Насколько я помню, я никогда не говорила вам ничего подобного.

– Но думали. Так почему вы перестали делать мне замечания?

– Мне кажется, вы очень изменились за последнее время.