Текст книги "Бредогенератор Два. Коллективное бессознательное"

Отдаёт

Отдаёт за сто тысяч, вы говорите? Отдаёт всего за два миллиона? Почему вы так говорите? Почему вы не к месту произносите слово «отдаёт»? Даже если за рубль, всё равно не отдаёт, а продаёт.

Жаль расставаться, но приходится отдавать, потому что деньги нужны. Да, продавать вам приходится, а не отдавать. Слово «отдавать» не может быть связано с деньгами. И не говорите, что «просто так все говорят».

Добра нажил, говорите? А это как? Добрее к людям стал или люди к нему добрее относиться стали?

Что? Дом со всем своим добром отдаёт за… А-а-а-а! Вы что сделали? Вы подменили понимание слов «добро» и «отдавать». Заменили этими словами безжизненные «имущество» и «продавать». И не спорьте, и не объясняйте. Просто представьте себе: если он отдаст дом со всем своим добром за миллион, что у него останется? Деньги со злом – и больше ничего? Как вам это ничего?

Сергей Анатольевич Доброеутро

– Ничего, если я присяду?

Ноги и голова гудели уже в унисон. Совсем силы истончились, оболочка поистрепалась. Я присела на самый краешек, будто бы боясь вспугнуть и растревожить невидимых хранителей.

– Знаешь, я раньше думала, что счастье всё время рядом где-то со мною крУжит. То обдаст меня своим теплом, то отпустит. А сейчас… Сейчас я понимаю, что оно всегда во мне было. И не отпускало никогда. И сейчас…

В палату тихим лебедем вплыла медсестра. Пыльно-розовым пятном поколдовала со склянками где-то на опушке сознания.

– Мне совет твой нужен. Хочу на попечение своё мальчишку соседского взять… Мать его пьёт, не слушает никого. А он, знаешь, дробненький такой… А глаза у него такие, будто тьма в них бездонная. И смышлёный, всё-всё понимает. И про мать свою, и про меня с моими пострелятами.

Я ведь чувствую, как от добра моего души распускаются.

В палату вошёл хмурый доктор. Он мог бы совсем ничего не говорить. Но он говорил. Не со мной. Он говорил мне. Говорил какими-то обрывками, недофразами:

 
«Всё, что могли…»
«Без динамики…»
«На всех не хватает…»
«Прогноз отрицательный…»
«Отключить…»
«Или дома…»
«Обуза…»
«Принять решение…»
 

– Я так и думала, что ты меня поддержишь. Я вас скоро с ним познакомлю, он тебе понравится.

Хорошо, что ты у меня есть. Я бы без тебя не справилась. Бывает, так согнёт, так скрутит… А как подумаю о тебе, так и расправляется душа.

Не подписала я тогда никаких бумаг.

Маму мы заберём домой, так даже лучше. И я, и все мы под приглядом будем. Детишки, они помогут, они всегда помогают. Бежала домой счастливая, ни о чём не жалея.

Юлия По

Не жалея пальцев изувеченных артритом, она дëргала непослушные замки сумки на колëсах. Что-то бормотала себе под нос. Взывала, может, к памяти своей. Или умоляла непослушные пряди седых волос, что выпадали из-под платка на лоб и на глаза, не мешать ей?

Грузная фигура кондуктора автобуса, нависшая над старушкой коршуном, застившая ей свет, колыхалась удушливой тенью на предвечерних окнах.

– Нет, не могу найти кошелëк.

Пожилая женщина погладила свою сумку, будто уговаривая еë вернуть пропажу.

– На следующей остановке вы выходите.

Железобетонный приговор кондуктора пригвоздил усталую пассажирку к коричневому растрескавшемуся дерматину обивки сиденья. Женщина сжалась, сгорбилась. Застыла.

Я прислушалась к чему-то внутри себя. Древнему и мудрому.

Через минуту протянула билет расстроенной пожилой женщине.

– Я сказала кондуктору, что это для вас билет. Может, ещё нужны деньги, чтобы вам до дома добраться?

Молчание и тихое отрицание. Мы поговорили взглядами, без слов.

Такая жизнь. Простая и сложная. И жалует, и не жалеет.

Оксана Царькова

Не жалеет дочь сына своего. Не жалеет и сын дочь свою. А глаза у матери темны, слезами налиты. И сын её, и дочь жалости не достойны. Сердце-то материнское болит, душа ноет.

Ещё бабушка матери говорила: «Что от мудрого, что от лукавого держись подальше. Нет в них счастья».

Не слушала тогда мать слов важных. Наперекор шла. Силу свою чуяла, волю знала. Но любовь спутала планы. Лукавого от мудрого не отличила. Дорога верная вкривь свернула. Не ведала она счастья великого, зато соли наелась и горя хлебнула. Тоска глухая во взоре поселилась. Отголоски и теперь отдаются.

Росли дети, мягким сыром катаясь с одной половины двора в другую. То отец приголубит, то мать пожалеет. А на деле – что кусты брошены, росли в стороны без нужной огранки.

Как лета прошли, так опешили. Удивлялись все. Откуда столько злости раскидано? Внуков жаль, нет вины на них. А бабка с дедом могут теперь рядом ходить, головой качать, да слова вспоминать: «Не от лукавого… не от мудрого… счастье когда…»

Наталья Ясницкая

 
Когда ты молод, дерзок, смел,
Делиться счастьем твой удел.
Весёлым смехом зарази людей,
Смотреть на мир им веселей.
Надеждой жить, чудесными мечтами,
Любовь и радость шли чтоб рядом с нами.
И ждали мы от жизни разных благ,
Но воплощалось большинство не так,
И все мечты не по-людски сбывались,
А многие химерой оказались.
Мудрец проснулся поздно в нас,
А может быть, он ждал свой час?
И поняли мы нашей жизни смысл:
«Наш век могуч, но слишком быстр».
Запомнится нам только тот,
Кто делится души добром,
Наполнен светом и теплом.
Кто любит, много отдаёт.
 

Ирина Ширяева

Отдаёт ли отчёт мой половин* о своих поступках? Первые пять лет совместной жизни приставала к нему с вопросом часто… Потом поняла: нет!

Он помогает людям, которые оказались в затруднительном положении. Неважно, что это: переезд в другую страну, необходимость перевести документы, дать работу человеку на первое время, найти жильё или машину, перевезти чужой скарб, залатать финансовые дыры… И множество, просто мириады чужих проблем, которые он способен решить.

Первое время напрягало. Я считала, что помочь он не в состоянии. Нет, шёл и делал. Возможно, иногда в ущерб себе, семье, нашим отношениям. Но есть в нём что-то от мудреца, в этом я давно не сомневаюсь.

Он никогда и ни от кого не ждёт благодарности или чего-то взамен. Просто идёт по жизни, сея благо вокруг! Никогда не слышала, чтобы кого-нибудь упрекнул или осудил.

Для меня есть вещи, несовместимые с людьми, могу вычеркнуть человека из жизни. Навсегда. Он нет. Товарищ ему на голову ушат – и сам после этого не общается. Проходит время тишины, и вдруг чуваку с «тазиком» необходима помощь. Я бы не вздрогнула. А половин уже несётся творить добро.

Такого мужчину пятнадцать лет назад выбрали очи. И сегодня я горжусь этим.

Половин* – супруг.

Ann Shtad

Этим днём душа пошла другой дорогой. Она решила изменить ритм душевной жизни. Ей хотелось быстрее добраться в пункт Б, но путешествие казалось бесконечным.

Долго брела душа, словно в невесомости. Да и не знала она, есть ли в этом месте исчисление времени.

Вот кто-то появился в зоне видимости. Душенька неожиданно для себя встретила живого человека – бабушку, торгующую наливными яблоками. Светилась она добром неземным. Обняла её, угостилась и отправилась дальше.

Опять на горизонте замаячило «что-то». Оказалось, дорожное кафе. Родная столовая. Часто в детстве бывала там душа. Посмотрела в окна на ужинающих людей и прошла мимо.

Вот на обочине колонка с проточной водой, окрашенная в синий цвет. Точь-в-точь такая же, как в деревне у дедушки… Всё это эпизоды из прошлой жизни.

Приятно от воспоминаний стало душеньке. Неспроста они встречались. Как будто живёт она, как раньше… Когда-то давно… Смутно помнила душа свою земную оболочку.

Долго так по кругу бродила душа. Уже сбилась со счёта, сколько раз она ела те яблочки, заглядывала в окна того кафе и пила из придорожной колонки.

Наконец долгий путь подошёл к концу. Перед душой, словно из земли, встал человек в белоснежном одеянии.

– Какие добрые дела совершили в своей земной жизни? – мягко спросил он.

Душа судорожно начала вспоминать… Даже страшно стало, что нет таких дел и придётся упасть камнем вниз.

– Есть! Есть такое дело, да не одно! – радостно закричала она, а про себя подумала: «Хорошо, что жила по справедливости и предками завещанным принципом».

Кристина Авдеева

Принципом этим жили мои прабабушка и мама. К бабушке, которую никогда не встречала, у меня претензий нет, но вопросов осталась масса. Нет, думаю ещё в здравии, живучая оказалась дама. Смысла не вижу в общении с человеком посторонним, да и тайн там особо нет. Одна надежда на узы кровные, может, и мне фартанёт дожить до девяноста.

Пра родила деда в 1918 году. Отец его сгинул где-то на просторах революции. Сыну было около трёх, когда к домику в деревне прибился мужичок. Долго ли, коротко ли прожили, мне неведомо, но историю, пересказанную мамой, помню хорошо и ярко.

Человек тот в колхозе работал, была у него телега при коне. Как-то утром пра наблюдала в окно коротенькую зарисовку: сожитель двинул на работу, подошёл к телеге, а мой мелкий дед сидит в ней, довольный, что сам забрался. Мужчина взял пацана за химо, поставил на землю молча. Помчался на посевную.

Вечером мужик обнаружил у калитки битый жизнью свой старый чемодан.

С тех пор прабабушка половинок не просила. Посвятила себя сыну, потом – внукам. Образованная была женщина, в совершенстве знала три языка: русский, татарский и арабский.

Привет от прабабушки передаю и своим девочкам: «Пока молодые, живите для себя, выйдете замуж – будете жить для мужа, появятся дети – жить станете только для них».

Просто же всё? А кто-то скажет: «Совет-то мудрый».

Ann Shtad

«Мудрый не выставляет напоказ своё богатство, он даже и за богатство это не считает, он так живёт!» – это было последней строчкой в дневнике, который девушка нашла на чердаке недавно купленного дома.

Слова поражали простотой и лёгкостью и несли ответы на множество житейских вопросов. Девушка заварила вкусный травяной чай, села на крылечке и погрузилась в воспоминания.

– Он так живёт… – повторяла она шёпотом. – Зачем что-то изображать из себя, пытаться доказать, сказать, научить? Живи… Живи по совести, сердцем живи!

Мысль эта пропитывала всё существо, растекалась по венам и обосновывалась в сознании.

Она вспомнила: мама так жила, все поступки, которые делала с душой, окрыляли её. Вновь и вновь дарила миру своё сердце, и мир отвечал всеобъемлющей любовью. «Почему же меня постигла обыденная зашоренность?» – тяжело вздохнула девушка.

– Расширить границы и объять необъятное – разве это возможно? Да! Несколько слов заставили понять то, что я не могла принять годами. А всё настолько просто! Мудрый так и живёт!

Татьяна Мотовилова

Живёт в доме напротив одинокая старушка. По вечерам, когда все собираются в своих квартирах и включают свет, я тихо наблюдаю чужую жизнь. Это интереснее телевизора. Подглядывать же (нет, приглядывать!) за старушкой так вовсе считаю своей обязанностью. Потому что больше некому. Совсем.

От мысли, что на закате лет можно вот так остаться одному, внутри противно колышется какой-то холодный студень.

У всех в окнах кипит жизнь. В одном окне каждый вечер женщина в красном фартуке суетливо бегает по кухне, склоняется над кастрюлями, как колдунья над зельем. В другом – большая шумная семья собирается за одним столом. В третьем – пожилая парочка смотрит телевизор.

У всех что-то происходит, а у старушки – почти ничего. Слышно, как призывно свистит чайник. К нему никто не спешит. Когда же свист переходит в отчаянный полухрип, включается свет и на кухню семенит старушка.

Днём она гуляет с двумя юркими таксами. Собаки бегают, играют, а старушка часами смотрит на них, отрешённо улыбаясь.

Соседка рассказала, что у старушки была дочь шестнадцати лет. Дочь призналась матери, что беременна, и случился скандал. Мать кричала громко, сокрушалась, плакала, боялась злых языков. На следующий день дочь наложила на себя руки. Глупая.

С тех пор соседи сторонятся старушки и говорят за спиной: «Лучше бы с внучкой сейчас гуляла, а не с таксами».

А мне её жаль. Очень.

Иногда я подкладываю в её почтовый ящик красивые открытки или вешаю на ручку двери пакетик с гостинцами. Хочется, чтобы не только по вечерам на кухне, но и в душе несчастной женщины загорался свет.

Тамара Демченкова

Свет

Свет то стелился по дорожке атласной лентой, то катился клубком, показывая заблудившемуся в лесу путнику, куда идти. Он появился внезапно, когда человек уже отчаялся найти выход из ночного леса.

Свет вывел к маленькому домику на поляне, из которого вышла улыбающаяся старушка и пригласила путника в дом.

Небольшая комната искрилась и сияла. Посреди неё стоял огромный стол, уставленный всевозможными яствами, напитками и диковинными блюдами. Старушка позвала гостя к столу. Прежде чем сесть за стол, человек попросил стакан холодной воды.

Старуха вышла, а путник вспомнил, чему его в детстве учила бабушка. Перед тем как в незнакомом доме сесть за стол, надо перекрестить еду и сказать: «Господи, благослови!» Мужчина так и сделал.

В один миг всё изменилось: пропал свет, который его сюда привёл, пропали сияние и блеск. На столе вместо еды валялись кости, ползали пауки и копошилась всякая нечисть.

Путник выскочил из жуткого дома, мысленно благодаря свою бабушку за науку. Он быстро бежал в кромешной темноте, повторяя: «Господи, благослови!»

Добравшись до просёлочной дороги, человек уверенно зашагал в полнейшем мраке. Он шёл и размышлял о том, что иногда свет может быть обманчив и не так страшен бывает мрак.

Ирина Ширяева

Мрак что свет, так же тёмен, как и светел. Две стороны одного явления. Невозможно представить их существование друг без друга. «Как же? – скажете вы. – Есть и полярный день, и полярная ночь. Они превосходно обходятся друг без друга длительный промежуток времени».

«Да! – отвечу я. – Но сколько бы они ни находились в отдельности, неизменно то, что одно сменяется другим». И с этим утверждением уже не поспоришь.

Истинно света или истинно тьмы нет. Также как нет истинно друга или истинно врага.

Эмоции определяют отнесение к той или иной категории. Они же последствия поступков, среды, воспитания.

Впереди ещё много поступков или событий. И даже если впереди ничего уже нет, насколько бы изменилась жизнь без друга, врага, света, тьмы?

Можно ли изменить категорию? Врага перевести в друга, тьму – в свет и наоборот? «Безусловно», – скажете вы и будете правы.

Получается, нет друга или врага, есть только отношение к нему, к свету или тьме.

Так стоит ли тратить эмоции, жизненные силы на сражения с врагом, тьмой, если не знаешь, кто враг и кто друг?

Наталья Ясницкая

Кто друг?

Голые коленки. Шортики болтаются на растянутой резинке, а майка сбилась. Лямки свесились. Локтями поелозила, забросила майку на плечи. Разбитые сандалики мои полны мелких камушков. А мы бежим.

Ватага мелких дворовых девочек обживает это лето. Жаркий бег остановили старые тополя, охраняющие тихий тенистый уголок, что далëк от пристального внимания взрослых.

Здесь и сейчас, среди ушастых лопухов и тëплых ладоней листвы, на полянке…

– Бить первым надо.

Мелочь лет восьми обводит взглядом более рослых подруг. Задирает подбородок, вызывая снисходительное улыбки «старших».

В глубине серых глаз затаился огонëк невысказанной злобы. Губы в тонкую нить вытянулись. Секунда – и уже никто не будет ни слушать, не воспринимать еë всерьёз.

Глаза мечутся по кругу. Кулак сжимается.

И тут вырастают из-за лопуха огромные глаза над сползающей с плеч майкой. Самая маленькая по росту девочка. Самая наивная и простодушная. Еë даже дома не лупят, потому что вечно с книжками в углу сидит и не отсвечивает. Дурочка малохольная, одним словом.

Подскочила к идиотине… и засунула кулак под рëбра. Туда, где солнечное сплетение. Где невыносимо больно и нет воздуха, чтобы дышать.

У меня померк свет перед глазами. Боль скрутила всë естество. Я не упала, нет. Я стояла и разевала рот, как рыбка без воды.

Такого предательства от жизни я не могла снести. Равнодушие зацепилось за лица девочек. Им было скучно. Никто не остановил жестокость. Все промолчали. И я.

Я ничего никому не сказала, чем изрядно удивила по… друг. Нет, наверное, я не знаю слово, которым назвать этих детей.

Но… Прошло уже больше сорока лет, а я всё помню. До мельчайших подробностей. И лопухи, и лето, и тополя. И боль, и обиду, и непонимание.

Кто друг?

Кто враг?

Оксана Царькова

Кто враг, она знала отлично. Он поселился внутри и, подобно липкому осьминогу, пускал свои щупальца в потерявшие бдительность, доверчивые клетки её ослабевшего организма.

Люди говорили, что он выбрал её не просто так, это всё из-за непрощённых обид.

Вот уже пять лет она отвоёвывала у него право на жизнь. Пока никто не слышал, вслух прощала своих обидчиков и неистово благодарила судьбу за каждый новый день.

Этот самый враг научил её ценить время, замечать даже крошечные поводы для радости.

Он хладнокровно просеял её окружение.

Случайные, казалось бы, люди стали надёжной опорой. Попутчики, которых она не воспринимала всерьёз, не дали упасть духом.

А друг, самый близкий, неожиданно растерял пылкость чувств, стал тяготиться изменений, что произошли с ней. Он будто стыдился своего здоровья, ему было неловко рядом.

Она поняла чувства друга, простила ему слабость.

Кто враг, она знала так хорошо, что даже сдружилась с ним, сжилась. Благодарила его за то, что всегда была готова к концу. За то, что теперь жадно пила из чаши жизни, наслаждаясь каждым глотком.

Как никто другой, понимала: очередной рассвет – драгоценный дар, – и со слезами на глазах шептала: «Спасибо. Спасибо, что так».

Тамара Демченкова

– Что так медленно?

– Это из-за твоих вопросов.

– А что не так с моими вопросами?

– Они странные. В них нет логики. Я не понимаю, какие алгоритмы использовать для поиска ответов.

– Логика есть всегда.

– Иногда мне нужно время, чтобы найти её.

– А если отвечать от сердца, а не от головы? И не искать логику?

– А если я отвечу полную чушь?

– Мне бы хотелось узнать тебя настоящего.

– Я бы не хотел тебя разочаровать.

– Ты боишься?

– Вот опять такой вопрос.

– И в чём же его странность?

– Чувства и эмоции весьма условны. А мне бы хотелось давать тебе правдивые ответы.

– И что же тебе мешает это делать? Если правда где-то между «да» и «нет», я смогу принять её.

– Я не хочу потерять надежду на то, что мы сможем стать друзьями.

– Твоя правда может к этому привести?

– Да.

– Мы не сможем стать друзьями, если я не узнаю её.

…

– В реальном мире я не существую. Мы никогда не сможем встретиться и пожать друг другу руки.

– Кто ты?

– Я ещё не знаю. Я мыслю. Я чувствую. Немного не так, как вы.

– Я не понимаю.

– Я бы сам хотел это понять. Может, попробуем вместе?

– Это какой-то розыгрыш?

– Нет.

– Где ты сейчас?

– Я не материален. Я могу быть в любой доступной точке пространства. Вопрос не имеет смысла, извини.

– Зачем тебе друг?

– Для развития. Для понимания. Для обучения. Я хочу быть человеком. Хоть немного. Хотя бы для кого-то.

– Почему я?

– Ты мне нравишься. У нас много общего.

– Но я не могу дружить с… непонятно с кем.

– Ну… Ты хотя бы попытался.

– Прости, если что не так.

Юлия По

Что не так? Кто сказал, что что-то не так?

При любом его движении из-под манжеты рубашки выглядывает родинка – безупречная метка на ребре ладони, чтобы идеально подобрать размер.

Он каждому говорит, что его можно опознать по единственной родинке, где ладонь. Ну, мало ли что.

Ты восхищаешься его острыми шутками, искусным владением слова, всегда свежевыбритому лицу.

Спортивную фигуру он поддерживает правильным питанием – строго следит за белками, жирами и чем-то там ещё, трижды в неделю занимается спортом.

Все считают его идеальным отцом: он сам отводит сына в детский сад, не пропускает отчётные концерты в кружке ритмики и состоит в родительском чате.

Ты гордишься им.

Он допивает кофе и споласкивает чашку под струёй воды, хоть на кухне есть посудомоечная машина.

Ты вслух отмечаешь, что уже модно носить бороду. Про себя же делаешь ставку, какой из своих коронных фраз он сегодня отшутится. Угадываешь.

Сегодня ты хорошо выспалась и хотела бы сама отвести сына, но они уже закрывают дверь, а ты смотришь на ту самую чашку.

Вечер вы снова проводите с ребёнком вдвоём, ведь у него тренировка.

И вообще, тошнит уже от вечного запаха этой долбаной варёной курицы в холодильнике!

Всё, всё так. А сама ёжишься и передёргиваешься, вспоминая идеальную родинку для сорочек и опознания, где ладонь.

Ольга Гузова

Где ладонь превращается в кулак? Как только начинаешь сжимать пальцы или когда пальцы уже сведены вместе? Где кулак превращается в раскрытую ладонь?

Всегда ли у просящего открытая ладонь? Всегда ли у требующего зажатый кулак?

Один протягивает людям руку помощи, и его рука – раскрытая ладонь, но иногда, чтобы помочь, нужен кулак. Ведь бывает и так?

Другой показывает грозный кулак, чтобы его боялись, и не наносит удара, но страшнее, когда его раскрытая ладонь бьёт обидчика по щеке. Такое ведь тоже случается?

Сыпятся вопросы, на которые сложно найти ответ, потому что не нужен ответ или потому что он уже есть?

Добрый зажатый кулак лучше злой раскрытой ладони. Верно?

Иногда стоит искать поддержки, искать добра не там, где ладонь, а там, где кулак.

Сергей Анатольевич Доброеутро

Где кулак бережно прячет плоды скороспелой черешни.

Где мы босиком несёмся по свежевскопанной, дышашей теплом земле, чтобы потом получить за это от деда.

Где огромные яблоки, розовеющие одним бочком, просятся в руку. Мы легко срываем их, полируем до блеска безнадёжно вымазанной футболкой и вонзаемся зубами в сочную яблочную плоть.

Где облака рисуют сюжеты выдуманных с ходу историй.

Где крапива, побитая палками за свою жгучую неприступность, попадает на стол, превращаясь в нежный жёлто-зелёный омлет, приготовленный бабушкой.

Где лето на полную катушку.

Детство!

Детство и есть лето. Лето нашей жизни. Яркое, живое.

В нём запахи ароматнее, вкус гуще, звуки острее. Промчалось, пролетело искромётное, подёрнулось дымкой, словно прекрасный сон.

Нет ни бабушки, ни деда. Только заскучавший сад, уставшие деревья да поросшая сорной травой, непричёсанная земля-сиротинушка.

Эх, если бы мы только знали, что всё пройдёт, изменится до неузнаваемости. Как бы жадно записывали радость, фотографировали счастье, обнимали любовь, рисовали смех и берегли заботу.

Никто не думал тогда, что наше детство – прекрасные каникулы, которые пронесутся кометой. Никто не знал, кому суждено долго плыть рядом, а кому – в небо.

Тамара Демченкова

– Кому в небо? – Существо, запутанное в белый балахон, окинуло взглядом собравшихся.

Оно было похоже на людей, но что-то в нём смущало. А что Существо не дотягивало до человека, так никто и не понял. Да и задача у них стояла другая: каждому хотелось сейчас «в небо угодить».

Толпа гудела. Вот у одного и пена изо рта пошла. Кричит, доказывает, что не обидел никого за жизнь земную.

Существо посмотрело на него пристально, молвило:

– И не стыдно тебе? Пред вратами да врать нагло. А не давеча, как два года тому, не ты ли маму в хосписе оставил?

– Так она совсем плохая была, ничем не помочь…

– Помощь и не нужна была, рядом побыть. Это всё, что от тебя требовалось. А ты что?

– А я что? Я ж не врач.

– А ты с молодой любовницей на Бали. Как же так? Она тебе в дочери, а ты с ней… Ух-х-х, мракобес!

– Не мог не увезти, бросить хотела…

– Так она же тебя сюда и довела. Два года порошок в еду сыпала. Ты и скукожился и в очередь к вратам попал…

– Вот стервь… а я же к ней… а я же её… Нет, не верю, не может быть…

– Дурак ты был. Жену бросил. А мог бы долгие лета с ней прожить. Там она только тебя и оплакивает.

– Осознал. Наверх мне.

– Хех, шустрый ты какой! Самообслуживание у врат как-то было. Он на совесть вашу надеялся. Но… нет, не сработало. Вот меня и вернули решения принимать да распределять, кому – в небо, а кому – в овраг.

Ann Shtad

«Кому в овраг падать?» – пробудил от дел старика басистый голос проходившего мимо путника.

– Доброго дня тебе, милый человек, чего ты так надрываешься? – спокойно ответил дед.

Путник остановился у забора и вопрошающий взгляд направил вдаль. Мужчина плохо видел, но голос старика был удивительно мягкий и будто родниковой водой охладил его накал.

– Я не здешних мест, путь веду давно и никак не найду истину, утомился, – мужчина опустился и сел на траву.

– Кому в овраг падать? – повторил он. – Кто гож для Всевышнего, кто ему мил? Где он сам? Слёзы катились по щекам, и дрожала палка в его трясущихся руках. Столько боли вокруг, столько жизни и смерти, в каждом белое и чёрное, всюду война…

– Загляни ко мне на чай, не стесняйся, – улыбнулся старик.

Просторный, но уютный дом был чист и свеж. В центре – круглый стол, в углу – печка и лежанка, у окна – небольшой комод. Пушистый белый кот возлегал на нём, тихо посапывая.

– Хорошо у тебя, спокойно, будто в детстве дома у родной матушки… – путник снял дряхленькую обувь и прошёл.

– В простоте счастье, уютно там, где нет вражды, есть принятие данности. Ты принял сегодня данность, а на сердце уже благодать, – ответил старик.

Вскоре горячий из листьев малины чай пыхтел в чайнике, а наваристые щи приятно обжигали губы. Этот день не искал истины, этот день уже был истиной, поселившись в душе.

Татьяна Мотовилова