Текст книги "Бредогенератор Два. Коллективное бессознательное"

Кто

Кто мог бы увидеть и понять все тайные уголки его души, он не знал, а возможно, и знал, но не хотел себе признаться в этом. Да, да, да. Она, его жена, лучшая женщина на свете, исполняла все его прихоти и капризы, никогда не перечила, брала на себя все трудности семейной жизни.

Дети тоже росли, не обременяя его собой, всё решала она. Она была как ветер, солнце, цветы, воздух, вода, всегда необходима. В ней он чувствовал умиротворение и счастье. Но всегда молчал об этом и часто вредничал.

Глаза её часто бывали влажными, видимо, из-за того, что он жил в своём мире. Глаза детей на него всегда смотрели с опасением, да и видел их он только за завтраком. Они все казались ему примитивными и скучными, какой-то странной обузой. Он старался держаться в отдалении от семьи. А ведь он любил жену и детей, любил так сильно, что не мог им об этом сказать. Что с ним не так? Понять не мог. Поэтому и держался в стороне от жены и детей.

Однажды утром вместо завтрака на столе была короткая записка: «Мы тебя очень любим, но больше так не можем».

В глазах потемнело. Казалось, земля ушла из-под ног. Он и представить не мог, что они уйдут от него. Мысли путались, перебивали друг друга. Но он знал, что найдёт их и вернёт домой.

Расскажет о своей любви ей и детям, постарается разделить с ними все их радости и печали. Ведь он для этого сделал так мало.

Ирина Ширяева

– Мало, мало! – кричали проказники, собирая яблоки, которые им сверху кидала бойкая девчонка.

Торчащие в разные стороны рыжие вихры только успевали мелькать между ветвей дерева. А сорванцы внизу уворачивались от летевших в них яблок. Не часто им доводилось полакомиться созревшими плодами.

– Каша по утрам полезна для здоровья, – слышала изо дня в день другая блондинистая красавица, отворачиваясь от направленной ей в рот ложки.

Взгляд её был полон презрения к лежащим на столе яблокам, а усилия нянечки казались смешными. «Какая каша? – думала она. – Я же не дура, как та простокваша с тощими косицами, что каждый день молоко пьёт и толстеет».

Жизнь менялась. Девчушка выросла. Бойко и дробно стуча каблучками, она скакала по улицам любимого города, а рядом, словно охрана, уже не пацаны, а молодые мужчины напряжённо смотрели по сторонам. Лишь дома маски слетали. Вместе с подушками и старыми игрушками, веером порхая, неслась кутерьма.

Кокетка же светлая возвысилась, шагая по дорожке красной. Но, как только девушка скрывалась от камер, её плавная походка, благосклонная улыбка расползались от невыплаканных слёз и горькой обиды. Все её усилия на ступеньках славы не прибавляли тепла и огня в глаза того, кто видел.

Наталья Ясницкая

– Видел, какие у неё ножки?

– Ножки как ножки.

– Ну, не скажи, это же не девушка, а просто мечта.

…

– Видел, какая фигурка только что рядом прошла?

– Обычная.

– Ну, ты не прав. Я бы с ней замутил.

…

– Смотри, какая грудь у красавицы напротив! Неплохо, да?

– Слушай! Тормозни. Я не воспринимаю женщин по частям. К тому же меня дома

ждёт одна!!! У неё всё это есть.

– Одна? Зачем одна? Их же много.

Сергей Анатольевич Доброеутро

– Много у других, у вас – ниже нижнего предела.

Вот так человек женского пола в тридцать четыре года узнаëт об антимюллеровом гормоне. Точнее, о том, что у неë этого гормона практически нет. И шансы стать матерью близки к абсолютному нулю.

Долго можно сидеть, заглядывать врачу в глаза и выспрашивать обо всяких способах обмануть природу и антимюллеров гормон. Но в голове будет колотиться только одна мысль: бесплодие – это еë судьба.

Она мстила кирпичам, стенам, лестницам, потолку и полу. Она металась в этих бетонных коробках, сменяя их одну на другую. Она разбивала руки и надежды об этот несокрушимый приговор.

Она на всю жизнь запомнила имя еë врага, решившего не поселяться в крови, – антимюллеров гормон.

Смирение наконец, через долгие годы, настигло еë. Она смирилась, что никогда не будет иметь детей. Смирение. Только… сейчас она пишет эти строки… и плачет…

Оксана Царькова

– Плачет, но не сдаётся, смеётся, но по-доброму. Кто это?

– Откуда я знаю?

– Злится, но никто его злости не видит, радуется, но не только за себя. Кто это?

– Понятия не имею.

– Боится, но со страхом справляется, рискует, но оправданно и взвешенно. Ну? Кто это?

– Я не знаю такого человека.

– Сомневается, но решение принимает, верит, но не бездумно. Неужели непонятно, кто это?

– Совсем непонятно.

– Страдает, но не унывает, наслаждается, но общим успехом. Это была последняя подсказка. Кто это?

– Я не знаю.

– Включи голову, разбуди вдохновение, ещё раз пройдись по словам и фразам, найди ответ!

– …плачет, злится, боится, сомневается, страдает… часто это обо мне… смеётся, радуется, рискует, верит, наслаждается… не понимаю… не совмещается…

– Это – ты, но тот, которым хочешь быть!

– …

– Ты плачешь? Почему?

– Я плачу, потому что открываю глаза.

Сергей Анатольевич Доброеутро

Глаза её затуманились, слёзы сами собой потекли. Так всегда бывает, когда дети и внуки, гостившие в деревне во время отпуска, уезжают. У молодых своя дорога, их жизнь в большом городе.

Дочь, сидевшая в крутой иномарке рядом с мужем, всё-таки оглянулась. Сердце зашлось, когда она увидела маленькую сгорбленную фигурку на пыльной деревенской дороге. Каждый раз, уезжая отсюда, она думала о том, что, дай Бог, не в последний раз повидались. Сердце её охватывала щемящая грусть.

Машина тем временем выехала на асфальтовое шоссе. Дети быстро переключились, играли сначала в города, а потом стали изучать номера встречных машин, выискивая одинаковые, кто больше заметит первым.

«Семь-семь – моё число!» – кричал старший, а младший громко и разочарованно вздыхал. Они любили бабушку, но дети так устроены, что не живут прошлым. Они живут здесь и сейчас.

Старушка долго сидела на крылечке. Думала о том, что дети зовут в город. Но как она может уехать от полуслепой одинокой соседки и от дорогих могил? На местном погосте у неё и муж, и сын, и родители похоронены. Ещё она думала о предстоящей зиме. Хорошо, что дети помогли дров заготовить. И о следующем лете, когда они опять приедут.

Её место не в городе, а здесь. Она из тех, кто «где родился, там и пригодился». Так вот.

Ирина Ломакина

Вот иду я по дороге ухабистой, по тропинкам лесным с котомкой за спиной. Сквозь зелёную листву лучи солнечные пробиваются. Да такие лучи, что не просто идти – бежать хочется, да не получается: корягам лучи неведомы, лезут под ноги, сбить пытаются. А идти немало – через бор хвойный и рощицу берёзовую. Ножки беречь надобно. Укутала я их в тряпочку, чтоб не натёрли лапоточки.

На днях воротился из леса сосед праздничный. Не жалел он ножек своих, думал о красотке в избушке лесной, что поселилась намедни. Как добрался до неё, не помнит. Ноженьки истёрты, рученьки покусаны, и змейка ушлая пролезла за кафтан. Так, сказывали, дева та лечила болезного, а потом и выперла в шею.

А ещё был случай. Мальчонка на дерево залез, а слезть не мог, собрал половину деревни криком своим. Лестницу притащили. Полез отец его по ступенькам и сам на верхних застрял. Все стоят кругом, что делать, не знают. Староста наш, добрый человек, но уже старенький, клич кинул на смелого да отважного: кто спустит их, мешок зерна получит. Мимо мельничиха шла, караваи свежие сватье несла. Запах – что душа рвётся. И мальца с отцом, видно, тоже проняло. Не успела она за поворот свернуть, как скатились они с дерева, понеслись ей вслед.

А у меня радость приключилась. Тётка моя, дева справная, родила двойнят чёрненьких. Мужик на пасеке, огород не полот, куры не кормлены. Бегает по двору да дому, ревёт день ото дня, в толк взять не может: счастье это.

Наталья Ясницкая

Это был уже… не важно, какой по счёту подъём.

Перетянутые грубой верёвкой пальцы побелели от непосильного груза. От высоты кружилась голова, а язык прилип к нёбу.

«Режь стропы», – прошептал он, зависнув над пропастью и не в силах вытащить свой нож.

Она же запыхтела и беззвучно заплакала, пытаясь схватиться за скалу, но вырвала очередной корень горного дерева.

Всё-таки зацепилась за один из острых камней и разрезала ладонь. Задыхаясь, она втащила сына на надёжный выступ.

Печаль одномоментно заполнила оба сердца: вокруг вершины, на которую они забрались, мелькали цветные парапланы, парашюты и какие-то неведомые им летательные устройства. Сотни мужчин и мальчишек парили в небе, а их матери любовались свободным полётом, прижимая к груди остатки верёвок. Одна из них с недоумением посмотрела на героиню.

А героиня – на своего седовласого сына.

«Он в три года перенёс бронхит. Ему даже кровь переливали. Не понять вам».

Ольга Гузова

 
Вам дорого то,
что извне протоптали,
канат этот держите крепко.
Слаб он и тонок у одного,
узкой ходил тропою.
Взгляд постоянно назад:
приключений боялся найти
(да и боли)
на тощий свой зад.
Слёзы не станет лить он по воле…
Другому не хватит и рук
нить своей жизни объять.
И не смельчак вроде как,
но в омут судьбы – с головою.
Восторг от малых,
больших шагов,
смешна,
горька ли утрата,
упрямо несёт за спиною…
Вам дорого то,
что извне протоптали,
равна ли будет расплата?
 

Ann Shtad

Расплата не заставила себя ждать: немногие могли похвастаться живыми дедушкой или бабушкой. И нет, люди не вымирали. Просто что-то сломалось в механизме старения. Человечество глупело и молодело, и одно плавно перетекало в другое.

На данный момент я, возможно, самый старый человек на земле. И я успел за эти долгие годы больше, чем многие другие. У меня три здоровых потомка и внушительная диссертация о причинах мутаций человеческого генома. Человечество долго и упорно наносило вред своему дому, и он ответил ему тем же.

А если всё и дальше будет идти по такому сценарию, то примерно через восемь сотен лет под большим вопросом окажется воспитание и обучение детей, а ещё через пять-семь поколений – и их воспроизведение.

Я любил родителей и сестру, вторую половинку, друзей и однокашников. Я люблю эту жизнь, я люблю нашу планету и тройняшек своих очень люблю. В любви нельзя быть предателем и трусом. Поэтому этот эксперимент я буду проводить на себе.

Восемь утра, четверг, 19 мая. Подопытный – белый пожилой мужчина, тридцати двух лет. Жизненные показатели в допустимых пределах. Вводится внутривенно 5 мл препарата ANK-16-0.

Взлетает, падает, и разбивается сердце.

Юлия По

Сердце

Сердце разрывало тишину. Глубоко проникала новая эмоция. Того и гляди в душу заберётся, а там уже поминай как звали.

Первый раз она ощутила прилив непонятных страхов и чувств от одного только взгляда, чужого, пронзительного, наполненного теплом.

Казалось, здоровье не выправится и пучина мрачных коридоров останется с ней навсегда.

День от дня ненавязчивый взгляд появлялся всё чаще, она ждала его, звала сердцем.

Очередное обследование поразило врачей: «Ты сумела себя с того света вернуть, девочка». А девочка уже крепко вцепилась в жизнь. Её остывающую душу согрел тёплый взгляд, всего лишь взгляд.

«Вы можете ничего не говорить, вы можете ничего не делать, но ваши глаза, наполненные теплом, спасают тысячи жизней», – писала в дневнике пожилая женщина, прожившая долгую и счастливую жизнь.

Она наполняла каждую секунду жизни теплом и этим взглядом, так и не расставшись с ним.

Татьяна Мотовилова

«С ним или ни с кем», – подумала ты.

Вчера узнала, что парень, о ком ты так страдаешь, встречается с новой очередной пассией. Этот Казанова вскружил головы многим девчонкам. А после расставания эти брошенки страдали потом месяцами.

«Да что ж в нём такого-то?» – подумала ты, заваривая кофе.

Далеко не красавец, среднего роста. Ну это только внешне. А какой он там на самом деле? Поди разберись. Ты схватила сумку и пулей вылетела из квартиры. Ты опаздывала на пару.

– Привет, – кто-то окликнул тебя сзади.

Повернувшись, ты увидела Его… того самого Казанову.

– Тормози. Куда так ломишься?

– Я на пару, – растерянно промямлила ты и в то же время замедлила шаг.

Дальше пошёл разговор ни о чём и закончился предложением с его стороны встретиться вечером.

Ты не верила своим ушам, глазам, что всё это происходит именно с тобой. Сердце билось с таким бешеным ритмом, что готово было покинуть своё анатомическое место.

Вечером встретились. Шли, болтали, опять-таки, ни о чём. В разговоре ты поняла, что он зануда и словарный его запас далеко не соответствовал возрасту. Вдруг он резко остановился, крепко сжал в объятьях тебя и жадно впился в твои губы. Ты ощутила неприятный резкий запах из его рта.

– Ошалел, что ли? – крикнула ты, оттолкнув его.

– А что такое? Девчонкам нравится. Что, недотрога, давай повторим? – ехидно спросил Казанова.

Ты резко развернулась и со всей прыти помчалась домой.

– Ну и вали! Жалеть будешь! – кричал он тебе вслед.

«Ага, конечно. Ещё как. Надо будет почистить зубы», – подумала ты.

Тебе казалось, что теперь у тебя изо рта пахнет неприятно.

«А разговоров-то было…» – заваривая крепкий кофе, подумала ты, придя домой.

Понадеялась узнать о нём интересное что-то…

Мадина Имамова

 
Что-то внутри клокочет
Хочет спуститься вниз
Выстрелом одиночным
Прямо сквозь оболочку
Только не торопись
Небо внутри индиго
Прыгнет пунктиром луч
Солнцем багряноликим
Долгим протяжным мигом
Ждёт поворота ключ
Вечность сложилась вдвое
Топчется у дверей
Тянет тебя земное
Чувство оно живое
Только в сердцах людей
Что-то наружу вышло
Рухнуло рыхло вниз
Чтобы его услышать
Надо конечно ближе
Только поторопись
Перья уже не греют
И не несут крыла
Мягкое затвердело
Целое опустело
Выгорело дотла
Робко и неумело
Мерно пульсирует тело…
Тлеет обетованное
А небо снаружи странное…
 

Юлия По

Странное чувство охватило его, когда он пришёл в гости к новому знакомому. Обстановка и дом – всё было недоброе, чужое, вызывало у него опасение и тревогу.

Только он собрался присесть в кресло, как знакомый громовым голосом сказал: «Ты меня не узнал ещё?!» Мир будто перевернулся. Планета Зет. Планета великих магов и чародеев, где он жил и был одним из самых могущественных. К нему за советом прилетали с других планет. Он мог видеть события на тысячи лет вперёд, силой мысли и взглядом двигать горы, останавливать реки, управлять природой и вещами. Его знакомый тоже жил на планете Зет, но был слабым магом. Они оба полюбили прекрасную чародейку, которая никак не могла выбрать кого-то из них: каждый был хорош по-своему.

От сердца побежали лучики тревоги. Но, будучи светлым магом, он предложил рыцарский турнир, без применения волшебства. Предложил поединок на мечах.

Он думал, что они сошлись в честной борьбе за любовь прекрасной дамы. Бились жестоко. Неожиданно противник нанёс удар мечом в шею, и он упал, не успев осознать, что меч отравлен.

Его душа сразу покинула Зет. Ему предстоит ещё вспомнить, в каких уголках Вселенной он после этого побывал и чем занимался.

Великий и могущественный маг просыпался в нём, давая понять, что скоро предстоит покинуть эту приветливую планету и отправиться с новой миссией в другие миры.

Противник слабый – не преграда, надо лишь разгадать замыслы врага и то, что сейчас здесь творится.

Ирина Ширяева

Творится что-то странное. Панорамное окно в пол, а за ним – незнакомый город. Закат бордового солнца делает стеклянные пирамиды башен-высоток пламенеющими, горящими.

Маленький мальчик. Он белобрысый, конопатый. У него растянутая майка, шортики, стоптанные кеды. Это он в отражении окна, за которым догорает в закате чуждый город.

Башня из стекла, в которой заперт пацан, самая высокая. Он видит этот город свысока, и на его личике, всегда дерзком и улыбчивом, застыло переживание.

Он видит, что за окном, прямо перед его носом, парит обычное зелëное яблоко. Мальчишка хочет есть, его живот урчит.

– Просто протяни руку и возьми яблоко, – раздался голос за его спиной, но в стекле никто не отразился.

– Здесь стекло, я не могу сквозь него руку просунуть.

Мальчишка злится на голос, но не отводит взгляд от яблока.

– Но ты же не пробовал, – голос настойчив и ироничен.

Мальчишка выбрасывает руку вперëд, его пятерня проваливается сквозь стекло и хватает яблоко.

Вы хотите знать, как пишутся книги? Так вот. Это был мой сегодняшний сон. Так родился новый мир, новая вселенная. Вот так я делаю это.

Оксана Царькова

Это произошло как-то резко. В прошлом его отпуске отец был энергичным, бодрым и жизнерадостным человеком. А спустя два месяца заметно постарел. Смерть мамы его подкосила, он осунулся и не хотел жить. А ведь ему было всего пятьдесят пять.

Он работал – преподавал в местном педучилище. Равнодушие к жизни вообще не коснулось сферы профессиональной. Хотя студенты, знавшие его не первый год, говорили, что из его лекций исчезла лёгкость. Знания он даёт, но как-то на автомате. Нет горящих глаз, эмоциональных всплесков. Сын подумал: «Как заезженная пластинка».

Ровно в шестьдесят вышел на пенсию, хотя уговаривали остаться, ведь он был прекрасным преподавателем. Много читал.

Отцу исполнилось семьдесят. Во время прогулки по городу они вспоминали разные случаи из детства и юности, катание на качелях в городском парке, на санях в Масленицу. Когда лошадям в гриву были вплетены ленточки, а под дугой звенели колокольчики. И вдруг отец остановился и начал ковырять в носу. В самом центре города, у подножия памятника великому поэту. У сына словно иголки впились в сердце. Он подумал: «Стареет папка. Но такова жизнь».

В восемьдесят у отца стала слабеть память. Он хорошо помнил всё, что было тридцать и даже пятьдесят лет назад, лучше всех разгадывал любимые сканворды. Но то, что делал десять минут назад, забывал. И всё время всё переспрашивал. Это раздражало.

Отец часто ходил на кладбище. Сын и дочь сначала ругались, пока не поняли, что там у него знакомых больше, чем оставшихся в живых. И это нормально.

Ирина Ломакина

Нормально было в средневековье: замуж – в 15, на погост – пятидесятилетней старухой. В крайнем случае на костре сожгли бы. Сейчас добирайся на работу в душном вагоне метро, телефонных спамеров отшивай.

Вагон ритмично покачивало. Этот взгляд я почувствовала спиной.

Она стояла рядом и смотрела на меня не мигая. Я узнала эти самые обычные серые глаза, тысячи похожих можно увидеть только на одной станции. Запахло жареным.

– Как здоровье? – она спросила глазами.

Я не знаю, как это объяснить. Она молчала. Ртом не говорила, но вот глаза спрашивали.

– Хорошо, – таким же способом ответила я.

– Хорошо, – то ли она порадовалась за меня, то ли просто повторила, расстроившись.

Мои руки затряслись, я поправила шейный платок. Чёрт, я же никогда не носила шейный платок.

Я пересчитала станции новой ветки, поменялась местами со старушкой, проверила на телефоне время. И на всякий случай – дату.

У меня никогда не было аллергий, астм и прочих болячек, но сейчас я начала задыхаться: в меня проникал мерзкий дым. Или он исходил из меня, не могла понять.

– Прости, – выпалила я.

Она улыбнулась. И снова только глазами.

– Прощаю, – ответила она, – столько всего хотела тебе сказать, но смысл? Это нужно было в той жизни.

Она аккуратно перешагнула через портфель, стоящий на грязном полу у ног хозяина, который читал бесплатную газету, и вышла на следующей станции.

Походка точно была знакома.

Я уставилась на кудрявого парня, который что-то нашёптывал милой девушке. Фокус не сработал.

Вдруг поняла, что костром и жареным не пахнет. И почему иногда мне кажутся такими знакомыми и близкими посторонние люди?

Вот и моя станция.

Хорошо, что та девушка мне ничего не сказала больше. Что я там натворила за недолгую жизнь? Пусть это останется тайной для людей.

Ольга Гузова

– Для людей свойственно тянуть до конца. А тут… уже за гранью.

Накурено сильно. В кабинете завотделением областной больницы. Усталые глаза мудрого доктора скользят по стопкам моих диагнозов. Сигарета тает быстро. Слишком глубоко затягивается врач. Слишком тяжëлый ему достался пациент. Но… Его надо лечить.

– Доктор, – я успокаиваю дрожащие ладони, зажимая их скачущими от страха коленками, – у меня есть намерение жить.

– Благими намерениями вымощена дорога в ад.

Врач берëт из пачки новую сигарету и вытягивает из неë длинный столбик пепла. А я силюсь не упасть в обморок.

– Деяниями. Благими деяниями дорога в рай вымощена. И мы с вами будем делать дело, а не… По моему лицу расползлась блаженная улыбка. Надежда поселилась в моëм истерзанном теле. Врач достал новую сигарету и приготовился выводить меня из небытия. А это было именно оно…

Оксана Царькова

Оно приходило каждый день ровно в полночь. Ложилось на пригорок у опушки леса, сворачиваясь калачиком, и до утра не двигалось.

Лобастая голова укладывалась на мягкие лапы, а белёсые навыкате глаза, покрытые тонкой плёнкой, не мигая смотрели в одну сторону.

Казалось, вселенная отражалась в этих глазах. Звёзды маршировали в них по излучинам дорог, вспыхивая от особо ярких эмоций.

Тоска горьким мёдом несбыточного проливалась рядом с созвездиями.

А сердце редко, с неохотой выталкивало потоки переживаний в кровь, не находя сил для её очищения.

Что за думы преследовали Оно? Зачем смотрело на неказистый, покосившийся деревянный сруб?

Без крыши, в подпалинах, с зияющими проёмами вместо окон на стенах.

Тускло-жёлтый свет луны мрачно, с укоризной показывал облупившиеся, покрытые белилами куски штукатурки, переходя от одного тёмного угла к другому.

Солнце более благосклонно взирало на заросшие травой останки построек, дикие кусты сирени, малины. За домом – на огород, где местами рос дикий чеснок и кусты клубники. Её ягоды выглядывали из-за листьев и будто просили, чтобы оборвали усы, взрыхлили землю, напитали жизнью измельчавшие плоды.

Проходили дни, сменялись сезоны.

Но в одну из ночей взгляд Оно перемещался за маленькой фигуркой человека, который перетаскивал прогнившие доски, складывал из старых кирпичей очаг и зажигал огонь.

Оно с удивлением и робкой надеждой наблюдало, как сердце проснулось и, словно молоточек, ритмично стучится.

Наталья Ясницкая

Стучится когда идея в висок, главное – не упустить, описать её в срок…

«Планеты языком владея, она крепко обняла справедливости травму и закинула в авто, что везёт само, окно обзорное в крыше имеет. Всего-то и надо – сотню ручек и ворох бумаги, писать она станет в дороге, которую рисовала в детстве.

Мир, в котором живёт, опишет «пером», почерком красивым, ровным, понятным любому, ведь познать его просто, языком и телом владея. Понимать ветвистых деревьев стон, птиц, что поют не всегда в унисон; человека, который живёт на земле, в уголках, пусть и разных, но так одинаков во всём.

И припасы не нужны. Она остановится в каждом месте, где люди рассказ заведут, как в радости живут, что едят, и обязательно путницу странную традиционными яствами угостят.

Она запишет истории все на молочных листах, чтобы оставить тем, кто после… появится непременно, пусть на измученной, на изувеченной планете. Но из записей той, что знала Язык Земли, они узнают, как жили те, кто до… О чём думали, чем занимались, чего хотели, как мечтали, куда стремились…

Возможно, тем, кто после, удастся не ступать на всеми любимый предмет по сбору красно-рыжей листвы…»

Ради этого готова обойти многострадальную босыми.

Вот бы Субстанция шепнула людям…

Ann Shtad