Текст книги "Дерзкая и желанная"

Он углубил поцелуй, одновременно скользнув ладонью по изгибу ягодиц и бедру, к мягкому треугольнику. Трепеща от предвкушения, она открылась ему.

– Ты дрожишь. – Лоб его озадаченно нахмурился. – Нервничаешь?

– Нет. Просто я так долго об этом мечтала. Не могу поверить, что это не сон, не мечта, а явь. Что ты здесь, со мной… а я с тобой.

– Не сомневайся. – Джеймс проказливо ухмыльнулся и, положив ладонь на пушистый холмик, нежно раздвинул скользкие, чувствительные складки и принялся пальцем описывать круги вокруг местечка, где его ласки доставляли ей наибольшее удовольствие. От скрутившегося в тугую спираль желания подвело живот. Чувствуя, что сейчас что-то произойдет, она что есть силы стиснула его плечи и выдохнула его имя.

Но он вдруг прекратил ласки – что было вовсе не тем, чего она хотела, – и, улыбнувшись, убрал несколько прядок с ее лица.

– Вот это моя Оливия. Такая прекрасная и полная страсти.

Да. Она была полна страсти. И его слова доставляли ей удовольствие, но… О боже!

Одним быстрым ловким движением Джеймс соскочил с кровати, встал перед ней на колени и подтянул к себе, развел колени в стороны так, что голова его оказалась прямо там, возле сладкого местечка. Она догадалась о его намерениях и едва не лишилась чувств.

Господь всемогущий…

Его волнистые волосы щекотали внутреннюю поверхность бедер и вызывали восхитительные ощущения, так что Оливия не могла просто безучастно лежать. Приподнявшись на локтях, она стала наблюдать, старательно запоминая каждое нежное прикосновение, каждое сладостное ощущение. Его ладони ласкали ягодицы, а язык своим головокружительным танцем возносил к новым высотам. Изнемогая от страсти, она принялась теребить соски, еще больше усиливая наслаждение.

Он вскинул глаза и от увиденного застонал, что только увеличило пульсацию, зародившуюся в средоточии ее женственности. Она стремительно растекалась по всему телу, а потом взорвалась мириадами маленьких блаженных осколков.

* * *

Джеймс вытянулся на кровати рядом с Оливией и осыпал ее лицо поцелуями, давая время перевести дух, хотя и ему самому требовалось время, чтобы прийти в себя.

Она открыла глаза, и Джеймс увидел в них свет любви и нежности. В Оливии было все, что мужчина желал бы видеть в своей возлюбленной: ум, веселость, красота и преданность.

– Мне всегда нравилось, как я чувствую себя рядом с тобой: живой, свободной и раскованной, – но это… это не сравнится ни с чем.

От ее слов у него сжалось сердце.

– А я счастлив оказаться тем, кто познакомил тебя с наслаждением.

– Это не мог быть никто, кроме тебя, Джеймс.

Хоть и немало польщенный ее словами, он почувствовал необходимость внести некоторую ясность.

– Все дело в твоей страстной натуре – любой мало-мальски опытный любовник заставил бы откликнуться твое тело.

– Но не сердце. Я никому на свете не доверяю так, как тебе.

Чувство вины так сдавило ему горло, что едва не задушило, но Джеймс все же сумел проговорить:

– Кстати, о доверии. Думаю, тебе пора наконец узнать…

Не самое удачное время он выбрал для признания: ее шаловливые пальчики порхали по груди и животу, скользили вдоль пояса брюк, но позволить ей и дальше считать его каким-то образцом добродетели больше не мог.

Но Оливии не хотелось разговоров:

– Потом, все потом; а сейчас мы должны закончить то, что начали.

Он закрыл глаза, силясь отгородиться от соблазна.

– Нет. На сегодня достаточно. Давай вернем тебе приличный вид, пока не вернулась Хилди.

– Ее не будет еще по меньшей мере пару часов. И будет справедливо, если и я подарю тебе удовольствие.

Кончики ее пальцев нырнули за пояс бриджей и легонько коснулись головки члена. Джеймс застонал. То, что она говорит, конечно имеет смысл. Или ему просто хочется так думать… потому что ее ловкие пальчики уже расстегивают брюки?

– Ты не должна… – начал было он, но они оба знали, что его предостережение далеко не искренне.

– Попробуй меня остановить.

Она уселась на него верхом и принялась покрывать поцелуями грудь, живот, опускаясь все ниже и ниже, пока он не осознал ее намерений… Безо всякой преамбулы и колебаний она обхватила ладонью основание твердой как камень плоти и лизнула кончик, будто пробуя на вкус, а потом взяла в рот.

Джеймс перестал что-либо соображать; в глазах взорвался белый свет, рассыпавшись миллионами искр. Он застонал и выкрикнул ее имя, но Оливия была неумолима: ласкала и посасывала до тех пор, пока ему не стало казаться, что он вот-вот умрет от этой изысканной пытки. Джеймс оттягивал свое освобождение столько, сколько мог, но когда начался прилив безошибочного, непредотвратимого наслаждения, поднял Оливию, и они прильнули друг к другу, как будто их только что вынесло на берег – счастливых и обессиленных.

Оливия уютно устроилась у него на плече и сонно вздохнула. Когда он сказал, что должен покинуть ее на минутку, она схватила его за руку, не желая расставаться даже на короткое время, однако с благодарностью приняла влажное полотенце, которое он принес, чтобы вытереть их обоих, и покрывало, чтобы укрыть ее.

– Нам не следует задерживаться в постели, – предупредил Джеймс.

– Знаю, но я ощущаю такое блаженство рядом с тобой. Давай понежимся еще немножко, пока не вмешалась реальность.

Он положил подбородок ей на макушку и вдохнул цитрусовый, женский запах.

– Ну, думаю, несколько минут погоды не сделают.

Свет за окном угасал, Оливия так сладко посапывала, что мало-помалу убаюкала и его. Ноги и руки приятно отяжелели, и Джеймс погрузился в сон, пребывая в блаженном неведении относительно последствий этого короткого, пусть и не вполне невинного сна.

Глава 18

Очнулась Оливия от какой-то возни в коридоре, но, не желая выплывать из объятий сна, лишь потеснее прильнула к Джеймсу. Он во сне положил на нее руку, и она нашла тепло его тела приятно успокаивающим. Его четко очерченные губы были слегка приоткрыты, густые темные ресницы чуть подрагивали от ровного дыхания.

Между тем шум в коридоре становился все громче, пока не приблизился к самой двери. Волосы на затылке у Оливии зашевелились, и она настойчиво прошептала:

– Джеймс…

Глаза его, дрогнув, открылись, и он наградил ее ленивой, совершенно неотразимой улыбкой.

– Да, красавица?

– Ты это слышишь?

«Бум».

Он тут же резво соскочил с кровати, прикрыл Оливию покрывалом до подбородка и схватил брюки. Тем временем раздался стук в дверь, кто-то чертыхнулся и что-то пробормотал.

Не похоже на Хилди…

– Проклятье! – Джеймс бросил на нее извиняющийся взгляд. – Они выломают дверь, если я не открою.

Сердце ее упало. Слава богу, они не в Лондоне. Оливия села, подоткнула покрывало под мышки и храбро кивнула.

– Оставайся на месте.

Полуодетый Джеймс был уже почти у двери, когда раздался треск, и спустя секунду она распахнулась, с грохотом ударившись о стену.

Пытаясь закрыть ее от незваного гостя, по крайней мере на время, он загородил собой дверной проем, но Оливия успела увидеть широкие плечи и темную голову, так хорошо ей знакомые.

– Хантфорд? – потрясенно воскликнул Джеймс.

Оуэн. О нет. Оливия похолодела от страха. Брат каким-то образом все узнал, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

– Ах ты, подлец! – С размаху Оуэн врезал Джеймсу в челюсть, так что тот пошатнулся, а взгляд Оливии метнулся к брату.

– Оуэн, сейчас же прекрати, пожалуйста! Я все объясню.

Лицо брата исказилось от ярости, и, стиснув кулаки, он обвел комнату взглядом: увидел обеденный стол, сервированный на двоих, брошенную рубашку Джеймса и ее платье, валяющееся на полу.

– Нет нужды! – бросил презрительно Хантфорд. – Я в состоянии сложить два и два. Эверилл, ты покойник!

Джеймс выпрямился и бесстрашно встал прямо перед Оуэном.

– Ты вправе злиться, но послушай…

– Я не злюсь, – оборвал его Оуэн. – Я в бешенстве.

– Давай поговорим где-нибудь в другом месте, чтобы не расстраивать Оливию.

– Не произноси ее имя! – Оуэн впечатал кулак Джеймсу в живот, отчего тот отлетел к стене.

– Нет! – вскрикнула Оливия и, обернувшись покрывалом, спрыгнула с кровати. Ослепляющая боль пронзила ногу, но она не обратила на нее внимания, вознамерившись во что бы то ни стало покончить с этим безумием.

Джеймс запоздало предостерег:

– Твоя нога… Оставайся на месте. Со мной все будет в порядке.

– Ну уж нет, не будет! – прорычал Оуэн и снова двинул ему, на сей раз по ребрам.

Оливия схватила брата за руку, но он вырвался и продолжил махать кулаками, пока Джеймс со стоном не свалился на пол, хватая ртом воздух. Она понимала, почему Джеймс не вступает в драку, но не могла понять, почему даже не пытается защищаться.

Наконец Оуэн, будто сбросив наваждение, отступил назад и заморгал, глядя, как у Джеймса идет носом кровь. Увиденное так его потрясло, что он опустился на стул, как будто это его ударили по голове, и пробормотал:

– Господи Иисусе…

Оливия упала на колени рядом с Джеймсом и взяла его лицо в ладони.

– Прости, это я виновата.

– Нет. – Он сел, опершись об пол, чтобы не упасть.

– Я это заслужил… и не только это. Если сможешь, накинь на себя что-нибудь и пойди в мою комнату, а я пока поговорю с твоим братом.

– Я не оставлю вас одних.

Оливии страшно было подумать, что Оуэн может сделать без свидетелей.

Тем временем Хантфорд закрыл дверь – точнее, прислонил к косяку – и, подтащив стул к ним поближе, не глядя на сестру, проговорил лишенным эмоций голосом:

– Оденься, а с этим я должен разобраться.

– Джеймс не знал, что я поеду следом за ним в Озерный край, – начала Оливия.

– Но когда обнаружил это, не увидел никакого вреда в том, чтобы затащить тебя в постель, – скептически заметил Оуэн.

Оливия поморщилась от холодного и резкого тона брата, но ей было понятно, что он пытается скрыть свое разочарование и боль. Она солгала ему и пренебрегла всеми правилами приличий.

– Я готова принять любое наказание, но, пожалуйста, выслушай все до конца, прежде чем осуждать Джеймса. Он здесь только потому, что мне понадобилась помощь.

Оуэн фыркнул.

С тяжелым сердцем она подобрала с пола платье и кое-как проковыляла в дальний конец комнаты. Оуэн сидел к ней спиной, но она внимательно прислушивалась, ловя каждое слово.

– Я доверял тебе, – сказал он Джеймсу.

– Знаю. Прости.

– Ей известно о письме?

О письме? Оливия замерла, напрягая слух.

– Нет, но…

– Ты сам его читал?

– Нет, разумеется.

– Полагаю, ты понимаешь, чем все закончится.

– Конечно. Я женюсь на ней.

Ком размером с яйцо застрял у Оливии в горле.

– Потому что вас застукали, – презрительно бросил Оуэн. – Я желал своей сестре лучшего.

– Она этого заслуживает, – отозвался Джеймс надтреснутым голосом.

Обида и сожаление вспыхнули у нее в душе. Они сидят там и обсуждают ее участь так, как будто все уже решено. И в глубине души она знала, что так и есть: судьба вкупе со случаем вмешалась, чтобы исполнить ее заветную мечту.

Да только вот незадача: она никогда, никогда не желала, чтобы это произошло вот так.

Оливия торопливо затянула шнуровку платья и похромала к мужчинам.

– О каком письме речь?

– Что с твоей ногой?

– Что за письмо? – повторила она и повернулась к Джеймсу: – Это то самое, что все время выпадало у тебя из сюртука?

– Я пытался тебе рассказать… – начал Джеймс, но Оуэн его оборвал:

– Ерунда. Неважно. У нас есть заботы поважнее.

– Это письмо твоего отца, – не обращая на него внимания, продолжил тот. – И адресовано тебе.

– Проклятье, Джеймс!

У Оливии как будто воздух разом вышибло из легких.

– Папа? Но… как?

Она никогда не была склонна к обморокам, но сейчас в ушах зазвенело, ноги подкосились, и будто сквозь вату Джеймс выкрикнул ее имя.

Оливия видела, как он пытается встать. Почему брат не хочет, чтобы она прочла письмо? И почему Джеймс прятал его?

Немного придя в себя, она прохромала к изножью кровати, где лежал скомканный сюртук Джеймса, и сунула руку в карман. Вот оно, письмо от папы.

Смерть сама по себе страшна, а уж внезапная тем более. Сколько раз с тех пор она думала о том, как бы ей хотелось иметь возможность еще раз с ним поговорить, услышать его теплый хрипловатый голос, увидеть отцовскую любовь в глазах. Никто никогда не был ему ближе, чем она. И никто не ощущал эту потерю острее.

Но он оставил для нее письмо, а эти двое – Оуэн и Джеймс – скрывали его.

Не замечая боли в лодыжке, она развернулась к двери.

– Стой! – скомандовал Оуэн.

Но она так дернула дверь, что та влетела в комнату, чуть не ударив брата по голове, ринулась по коридору к комнате Джеймса и быстро заперлась на ключ. Она прочтет письмо, и никто: ни Джеймс, ни Оуэн, ни сам дьявол – ее не остановит.

Рухнув на кровать Джеймса, она старалась не думать о том, что у него был от нее секрет, и не задерживаться мыслями на трудном положении, в которое они попали, и на том, как унизительно закончился этот сказочный вечер. И особенно старалась не думать о несчастном выражении лица Джеймса, когда он сказал: «Я женюсь на ней».

Конечно, она мечтала выйти за него, но не так. Ей хотелось быть его любовью, а не обязательством.

Глаза ее щипало, нос жгло, ногу дергало. Стук сотряс дверь.

– Оливия, впусти меня, – донесся из коридора приглушенный голос Оуэна. Потом, уже осторожнее, он добавил: – Пожалуйста. Тебе не следует читать письмо в одиночестве.

Он, вероятно, прав. Отец был очень нездоров в последние дни, и что бы он ни написал, это могло быть… тяжелым. Но она должна прочесть письмо сама, без стоящего над душой Оуэна.

– Я не нуждаюсь в компании, благодарю. – Ей нужно время и пространство, дабы осмыслить отцовское послание. И как бы ни была она признательна всем своим родным за любовь и поддержку, это она должна сделать одна.

– Тогда, может, немножко подождешь? – предложил брат. – Ты сейчас слишком возбуждена.

Она шмыгнула носом.

– Возможно. Но я не какой-то хрупкий цветок, каким ты меня, похоже, считаешь.

– Я думал, что так будет лучше для тебя. Мне не следовало скрывать письмо.

Что уж теперь… да он и не единственный, кто принял неверное решение. Она поступила не лучше, погнавшись за Джеймсом в Озерный край.

– Я тоже была не права, – призналась Оливия. – Прости за неприятности, что причинила тебе, но ты больше не обязан меня защищать.

– А если я хочу?

Горло перехватило от наплыва эмоций.

– Пора мне становиться самостоятельной.

– Что ж, ладно. – Судя по голосу, он смирился и вроде бы простил ее. – Но буду рядом, если понадоблюсь тебе.

Сделав глубокий вдох, она перевернула письмо, дрожащими руками сломала печать. Глаза заволокло слезами при виде знакомого неровного папиного почерка. Читая письмо, она как будто слышала его глубокий мягкий голос.

«Моя дорогая, любимая Оливия!

Надеюсь, что к тому дню, когда ты откроешь это письмо, пройдет достаточно времени, чтоб ты могла думать обо мне без гнева и отвращения, но, быть может, я прошу слишком многого. Мне бы хотелось быть лучшим отцом тебе, Оуэну и Роуз, но я убежден, что все вы станете прекрасными людьми, несмотря на многие недостатки ваших родителей.

Возможно, ты задаешься вопросом, почему я решил написать тебе, а не твоему брату или младшей сестре, и я вот что скажу: Оуэн слишком вспыльчив и скуп на прощение. Я не виню его за это, он хочет как лучше для вас с сестрой. Роуз мудра не по годам, но слишком хрупка. Ты же могла и старшего брата рассмешить, и младшую сестру защитить, именно тебе я и доверяю сведения, которые собираюсь сообщить.

Видишь ли, твоя мать не единственная, кто был неверен в нашем браке. Я тоже изменил ей. Ребекка – полагаю, ее можно назвать моей любовницей – работала в городской библиотеке, которую я часто посещал. Хотя и вполовину не такая красивая, как твоя мать, Ребекка была милой, улыбчивой, остроумной, и это сразу же привлекло меня в ней. Несколько месяцев мы встречались тайно, но потом однажды, когда я пришел к ней, она выпроводила меня и сказала, что больше не желает видеть.

Я постарался с уважением отнестись к ее решению, но отчаянно желал знать, как она живет, все ли у нее в порядке. Однажды вечером я проследил за ней по пути в библиотеку и обнаружил, что она беременна. И все равно она наотрез отказалась увидеться со мной. Вскоре после этого она уехала из города и вернулась только летом. Когда я случайно увидел ее в парке с маленьким свертком, который Ребекка прижимала к груди – малышкой нескольких месяцев от роду, – она позволила мне взглянуть на девочку и сказала, что ее зовут София, София Рольф. Я больше никогда их не видел, ибо помирился с вашей матерью. В течение последующих восемнадцати лет я каждый год отправлял Ребекке щедрую сумму, чтобы они ни в чем не нуждались, но теперь понимаю, что одних денег было недостаточно.

А недавно я узнал, что Ребекка заболела и умерла. Я подумал было написать Софии и рассказать, кто я, но побоялся, что она не обрадуется новости, и не захотел осложнять ей жизнь. Во всяком случае, такое оправдание я для себя придумал.

Боюсь, моя дорогая Оливия, что сильно шокировал тебя своим признанием, и сожалею о той боли, которую это знание тебе принесет. Надеюсь – хотя и понимаю, что прошу от тебя слишком многого, – в твоем сердце найдется для меня прощение. Возможно, ты как-нибудь навестишь Софию и посмотришь, хорошо ли она устроена. Может, расскажешь, что вы с ней сводные сестры, а может, и нет. Прилагаю последний адрес Ребекки, который знаю, и черновой набросок, на котором она держит Софию. Я сделал его по памяти, после того как увидел их в парке в тот день.

Предоставляю тебе самой решить, поделиться ли этой информацией с Оуэном и Роуз. Не хочу причинять тебе еще больше страданий, но не могу сойти в могилу, не признав Софию своей дочерью.

Что же до остального, я искренне верю, что вам будет лучше без меня. Однако хотелось бы посмотреть, какой красивой, добросердечной и великодушной молодой женщиной ты станешь. Знай: как бы ни решила ты поступить с этими сведениями, я горжусь тобой и люблю тебя.

Передай Оуэну и Роуз, что их я тоже люблю.

Папа»

Оливия напряженно вглядывалась в отцовские строчки, пытаясь отыскать какой-нибудь намек, какое-то несоответствие, которое могло бы доказать, что письмо – злой розыгрыш, и ничего не находила. Письмо было написано отцом, его собственной рукой.

Она уронила листок на пол и попятилась к изголовью кровати. Как бы ей хотелось никогда его не видеть, как бы хотелось повернуть время вспять и остаться в блаженном неведении о его существовании. Оливия прижалась спиной к деревянному изголовью и настороженно воззрилась на бумагу.

– Оливия? С тобой все в порядке?

Она забыла, что Оуэн стоит за дверью, и от озабоченности в его голосе трудно было сдержать слезы.

– Да. – Она не доверяла своему голосу, чтобы сказать что-то еще.

Как посмел отец так с ней поступить? Почему именно на нее взвалил бремя этого знания? Он ведь считался верным и любящим мужем и джентльменом, а не каким-то распутником, который крутит романы с первыми встречными девицами.

– Ты меня впустишь?

– Нет.

Она с отвращением посмотрела на письмо. С каким бы удовольствием она разорвала его на кусочки и вышвырнула в окно, чтобы Оуэн никогда его не прочел. Ей не хочется, чтобы и он почувствовал себя так же ужасно, как она. Кроме того, ей нужно время, чтобы обдумать откровения отца без вмешательства ее властного брата, пусть он и действует из лучших побуждений.

– Я сожалею о письме, искренне сожалею. Но даже если ты не станешь обсуждать со мной его содержание, у нас по-прежнему остается чрезвычайно серьезный вопрос о крайне неподобающих обстоятельствах, в которых я тебя нашел.

И хотя он был по другую сторону двери, Оливия хорошо представляла, как нахмурился брат.

Она схватила письмо с кровати, бесцеремонно сложила, сунула за корсаж и только после этого прохромала к двери и распахнула ее.

– Сомневаюсь, что я единственная, чье поведение было скандальным.

Это заставило его на минуту примолкнуть.

– По крайней мере мне хватило здравомыслия не попасться, – пробормотал Оуэн. Затем, состроив гримасу, спросил: – А что это такое черное у тебя на глазах?

– Ничего. Оуэн, насчет сегодняшнего. Мы не…

– Стоп. – Он вскинул руку. – Я не желаю слышать подробности. Одно бесспорно: это выходит за пределы поцелуя украдкой на террасе. Ты неделю разъезжала по стране без сопровождения и оказалась не там, где должна была быть. Если бы не записка от Терренса, я так и не узнал бы, где ты. Я все видел своими глазами, а ты знаешь, каковы должны быть последствия. Как и Эверилл.

Оливия жестом пригласила брата войти и проковыляла к стулу.

– Что с твоей ногой? – спросил он снова, присев на край кровати напротив нее.

– Потом расскажу. Где Джеймс?

– В другой комнате, смывает кровь с лица.

Оливия поморщилась, но была рада, что у нее есть еще несколько минут наедине с Оуэном. Каким бы ничтожным ни был шанс, что ей удастся переубедить его, она должна попытаться.

– Я знаю, что разочаровала тебя и что ты действуешь в моих интересах.

– Именно.

– Ты беспокоишься о моей репутации.

– Проклятье, Оливия! Я много о чем беспокоюсь.

– Но подумай, никто ведь не видел нас с Джеймсом, кроме тебя. А ты никогда никому не расскажешь…

– Не это главное.

– Ну конечно же, это. Скандал случается, только если об этом становится всем известно. А о нас никто не знает.

– А ты не думаешь, что трактирщик, его жена и все постояльцы узнают об этом еще до того, как пивная закроется на ночь?

– Ну если бы ты не вышиб дверь…

– Не надо! – отрезал Оуэн. – Ты сама во всем виновата.

– Да. В том-то и дело. Это моя вина. И если ты заставишь Джеймса жениться на мне, всему конец.

Оуэн взъерошил волосы.

– Я думал, он тебе нравится.

– Это правда. Но должна признаться, что разочаровалась в нем, узнав про письмо.

Брат устало потер лицо ладонью.

– Это я его попросил подержать письмо у себя.

Оливия повесила голову.

– Послушай, об этом мы можем поговорить потом, – сказал Оуэн. – Ты можешь мне честно сказать: брак с Джеймсом сделает тебя несчастной?

Она вздохнула.

– Нет. Я люблю его. Но выходить за него вот так не хочу.

– Что значит «вот так»? Какое значение имеют обстоятельства? Ты будешь замужем.

– Он в конце лета уезжает в археологическую экспедицию.

– Нет, не уезжает.

– Но он должен. – Она подалась вперед, охваченная внезапным порывом заставить брата понять. – Я не могу быть причиной крушения его планов – он не простит мне этого до конца своих дней.

– После сегодняшнего ему еще повезло, что у него эти дни вообще будут. Возможно, эта мысль поможет ему примириться с утраченной возможностью исследовать Египет.

– Дело не только в этом, Оуэн. – Она заморгала, прогоняя подступающие к глазам слезы. – Я не хочу мужа, который не хочет меня. Мне не нужен холодный, пустой брак, который был у наших родителей. Я хочу любви, как у вас с Аннабелл.

При упоминании его прелестной жены морщинки вокруг глаз Оуэна чуть-чуть разгладились.

– Я понимаю, что ты расстроена. У тебя был тяжелый день. Но давай проясним одну вещь. Эверилл женится на тебе. А уж каким будет ваш с ним брак, целиком и полностью зависит от вас. И рискуя показаться бесчувственным, скажу, что мне на самом деле все равно. Знаю лишь, что, как только удастся все устроить, вы двое будете стоять перед викарием и обмениваться обетами.

– Пожалуйста…

– Не возражай мне, Оливия, – проговорил он тихо, но твердо. – Тебе меня не переубедить, ты только измотаешь нас обоих.

После этого весь дух борьбы покинул ее. Ну почти весь.

– Что ж, хорошо: я выйду за Джеймса, но только если ты позволишь ему потом отправиться в экспедицию.

– Неподходящее начало для брака.

Оливия согласилась, и от одной только мысли о том, чтобы расстаться с Джеймсом на целых два года, сердце болезненно сжалось. Она прекрасно представляла перешептывания света, когда станет известно, что муж покинул ее вскоре после свадьбы. Но она не может быть причиной крушения его мечты.

– Это не типичная помолвка, и брак не будет типичным. Я хочу, чтобы Джеймс поехал.

Оуэн с минуту сверлил ее пристальным взглядом, потом сказал:

– Прекрасно. После того как вы поженитесь, я не стану вмешиваться. Препятствовать его отъезду не буду, но сильно разочаруюсь в нем, если все-таки поедет.

Будущее, о котором она мечтала – брак с Джеймсом, – вот-вот наступит, но она не испытывала по этому поводу радости. Все пошло не так.

– А теперь, если не хочешь рассказать об отцовском письме, – напомнил Оуэн, – по крайней мере объясни, что у тебя с ногой.

Казалось таким нелепым говорить о чем-то настолько приземленном, как нога, когда мозг ее силился постичь тот факт, что брат застиг их с Джеймсом обнаженными в постели, и новость, что где-то в Англии живет ее сводная сестра. Но Оуэн не успокоится, пока не услышит всю историю.

– Это случилось пару дней назад, когда…

– Извините за вторжение. – В дверях стоял Джеймс, полностью одетый и имеющий вполне приличный вид, если не считать синяка, который уже расплывался под левым глазом. Откашлявшись, он устремил взгляд на Оливию, игнорируя Оуэна: – Можно с тобой поговорить?

Глаза его были полны печали, и ей захотелось встряхнуть его. Меньше часа назад они смеялись, целовались, разговаривали и дарили друг другу немыслимое наслаждение, а сейчас он стоит на другой стороне комнаты, как какой-то случайный знакомый, неловко переминаясь с ноги на ногу. Его отчужденный, пустой взгляд едва не разбил ей сердце.

– Конечно. Оуэн, ты не мог бы оставить нас на минутку?

Брат фыркнул.

– Все, что Эверилл имеет тебе сказать, можно сказать при мне.

– Но… – запротестовала Оливия.

– Хорошо. Твой брат тоже должен это услышать. – Джеймс подошел ближе и неловко встал перед ней. – Хочу, чтобы ты знала: признаю, я вел себя неблагородно, но от этого мое уважение и восхищение тобой не стало меньше. Прости, что воспользовался твоей слабостью…

– Ничего подобного: так захотела я сама…

– Нет. Я вел себя не по-джентльменски. – Глаза его умоляли позволить ему закончить. – Я не в силах изменить то, что уже сделано, но могу постараться все исправить.

Когда он опустился на колено, Оуэн что-то пробормотал и повернулся к ним спиной. В душе Оливия буквально вопила в отчаянии: «Нет, нет, нет. Пожалуйста, не делай это вот так!» Несмотря на его явную искренность, это выглядело какой-то насмешкой над ее мечтой о чудесном предложении руки и сердца, когда говорят о любви до гроба и вечной верности.

Джеймс взял ее за руку так, как если бы приветствовал свою дорогую бабушку, и механическим голосом проговорил:

– Ты окажешь мне огромную честь, если согласишься стать моей женой.

Он взирал на нее так, словно они актеры и он ждет, чтобы она сказала свою реплику. В его предложении не было ни страсти, ни счастья. Просто обреченный человек исполнял свой долг, ничего больше.

– Быть может, нам всем стоило бы хорошенько выспаться, – предложила Оливия, – а завтра обсудить это.

Плечи Джеймса поникли, он отпустил ее руку и начал было подниматься, но Оуэн приказал:

– Оставайся на месте. – Затем, обращаясь к Оливии, сказал: – Это было очень хорошее предложение, и я хочу услышать, что ты его приняла.

– Что ж, прекрасно, – отозвалась она, не адресуя свой ответ никому конкретно, ибо, что бы она ни говорила или думала, явно не имело большого значения. – Я согласна.

Оуэн вскинул брови, когда Джеймс встал, морщась от боли в боку.

– Это наверняка было не самое трогательное предложение. – Хантфорд метнул взгляд в сторону Оливии. – И не самое любезное согласие. Но, полагаю, и то и другое сгодится.

Из коридора послышалось шарканье, за ним испуганное:

– Леди Оливия?

Ох ты, господи! Она совсем забыла про Хилди.

– Я здесь!

Служанка появилась в дверях, триумфально держа в каждой руке по костылю.

– Посмотрите, что я… О боже. Добрый вечер, ваша светлость. – Она густо покраснела, присев перед Оуэном прямо с костылями.

Оливия праздно гадала, кто еще – быть может, кучер или трактирщик – забредет в комнату до того, как закончится этот день. А она не могла дождаться, когда он кончится.

– Спасибо, Хилди. Почему бы тебе не пойти в нашу комнату? Я скоро приду и все объясню.

Испытывая явное облегчение, что ее отпускают, служанка поспешила прочь.

С немалым раздражением Оуэн заявил:

– Я еще не получил объяснения твоей травме, но, думаю, это может подождать до утра. И хотя мне не стоило бы этого делать, я, прежде чем мы все разойдемся по своим комнатам, дам вам две минуты побыть наедине – не больше, а сам подожду в коридоре.

Слава всевышнему, Оуэн проявил чуточку сочувствия. Оливии просто необходим был какой-нибудь знак от Джеймса, что все между ними будет хорошо, что он не приравнивает женитьбу на ней к пожизненному заключению в Олд-Бейли.

Оуэн смерил их суровым предостерегающим взглядом и зашагал к двери.

Оливия вскочила, не обращая внимания на боль в ноге, и кинулась Джеймсу на шею.

– Тебе очень больно?

Он мягко выпростался из ее объятий и отступил на почтительное расстояние.

– Ничего страшного. Через пару дней пройдет.

– Я не хотела, чтобы все так случилось. Мне очень жаль.

– Мне тоже.

– Может, есть способ…

– Нет, я дал Оуэну слово, посему это вопрос решенный и мы должны смириться. Я приложу все силы, чтобы сделать тебя счастливой.

– Верю. – Хотя она не могла представить, как можно быть счастливой, когда Джеймс явно несчастлив.

– Ты прочла письмо своего отца?

При упоминании о письме, которое он скрывал от нее, Оливия отвела взгляд.

– Да. Мне о многом надо подумать.

– Если я могу что-нибудь сделать для тебя…

– Не думаю.

– Тогда мне лучше уйти, чтобы ты как следует отдохнула. Утро вечера мудренее.

И он с печальной улыбкой удалился.

Не было ни поцелуя, ни нежного взгляда, ни ободряющего слова или жеста – лишь смутная надежда, что завтра все будет выглядеть иначе.

Возможно, лучше, ибо хуже просто некуда.