Текст книги "Дерзкая и желанная"

Глава 19

Реставрировать: восстанавливать обветшалые или разрушенные памятники старины, искусства в прежнем, первоначальном виде (реставрировать старинные вещи).

Джеймс терпеть не мог, когда ему приказывали. А с той минуты, как Хантфорд ворвался в комнату Оливии накануне вечером, стал отдавать приказы направо и налево, указывая, что делать и когда. Но главное все же то, что Хантфорд не предпринял жестких мер и Джеймс легко отделался.

Понимая это, он подчинился без вопросов, когда его позвали в столовую в девять утра, хоть его это и раздражало. Там его ожидали Оливия и Хантфорд – оба, судя по виду, почти не спали. У него, вероятно, тоже были круги под глазами, но их затмевал огромный синяк, который расплывался по щеке.

Настроение было мрачным, и Джеймс предположил, что они скорбят по концу их дружбы – их с Хантфордом. У Джеймса было такое чувство, будто целый пласт его жизни – и его будущего – внезапно исчез. Он переживал похожую пустоту после смерти своей собаки, любимой дворняги по кличке Гермес, несколько лет назад. Но это было хуже. В этом виноват он сам. И если Хантфорд все последующие десять лет будет метать в него гневные взгляды, это станет ему вполне заслуженным наказанием.

– Доброе утро, – поздоровался со всеми Джеймс и вежливо поклонился Оливии, заметив, что ее костыли стоят прислоненными к стене в углу.

– Доброе утро. – Она возила вилкой кусочек ветчины по тарелке.

– Позавтракай. – Хантфорд указал на стол, уставленный блюдами с яйцами, гренками, ветчиной и фруктами. – Потом поговорим.

Джеймс налил себе кофе и сел рядом с Оливией, заработав испепеляющий взгляд от ее брата.

– Что ты хотел бы обсудить?

Хантфорд отложил вилку.

– Я решил, что свадьба состоится в Хейвен-Бридже, чтобы избежать сплетен. Это можно объяснить тем, что твой старый, немощный дядюшка пожелал увидеть церемонию бракосочетания и вы не могли ему отказать.

– Неплохо придумано, – согласился Джеймс.

Ирония заключалась в том, что дядя Хэмфри, вероятно, на самом деле будет чрезвычайно рад присутствовать на свадьбе.

– Тебя устраивает скромная свадьба в Хейвен-Бридже? – спросил он, повернувшись к Оливии.

Хантфорд нетерпеливо скрестил руки на груди, но Джеймс не обращал на него внимания.

– Да, – тихо ответила она. – Полагаю, место для меня не так уж важно.

– Отлично, – отчеканил герцог. – Я возьму…

– Постой, – остановил его Джеймс, обеспокоенный столь бесстрастным отношением Оливии к собственной свадьбе. – Если место не имеет для тебя значения, то что имеет?

– Я бы хотела, чтобы присутствовала моя сестра и друзья, но мы так далеко от дома.

– Да, далеко, – встрял Хантфорд. – В этом-то и прелесть.

– Быть может, мы могли бы устроить их приезд, – предложил Джеймс.

Оливия чуть-чуть повеселела, но затем Оуэн сказал:

– Для нас чем меньше народу, тем лучше. Я, разумеется, буду присутствовать, чтобы убедиться, что бракосочетание состоялось. Мы сегодня же отправимся обратно в Хейвен-Бридж, где я поселю Оливию в тамошней гостинице. Эверилл, ты будешь жить у своего дяди или где хочешь, но только не в той же гостинице. Вечером я планирую встретиться с местным викарием и договориться об оглашении.

Джеймс бросил быстрый взгляд на Оливию. Лицо ее было почти таким же бледным, как простое белое платье, которое она надела, – поразительное отличие от того золотистого воздушного наряда, из которого выскользнула вчера вечером. Кровь его вскипела при воспоминании о том, как она смело расшнуровывала платье, обнажая восхитительную шелковистую кожу. Боже милостивый! Он тряхнул головой и взял себя в руки, радуясь, что ее брат не может прочесть его мысли.

Хантфорд продолжал разглагольствовать:

– Меня ждут дела, не говоря уже о жене и дочери. Поэтому сегодня вечером я уезжаю в Лондон. Но не бойтесь, я вернусь в Хейвен-Бридж через три недели, до того как состоится это счастливое событие.

– Ты, похоже, все спланировал, – заметила Оливия.

– Не совсем. Мне не хочется оставлять вас в этой деревне с одной только твоей горничной в качестве дуэньи – по вполне очевидным причинам, но не вижу, как этого можно избежать. Как бы там ни было, судьба твоя уже решена. Можешь использовать это время на планирование свадьбы… и своего будущего.

Оливия взглянула на Джеймса, и он увидел в ее глазах лишь осторожность. От обожания, доверия, которые были у них еще вчера, не осталось и следа. Утаив письмо, он растоптал ее высокое мнение о нем. И если раньше она считала его образцом честности, то теперь сомневалась в его намерениях. И кто поставит ей это в вину?

Три недели до свадьбы. Ровно столько времени у него на то, чтобы попытаться вернуть ее расположение.

Ровно столько, чтобы вернуть ее глазам радостный блеск.

* * *

К вечеру того же дня Джеймс уже вновь находился среди живописных холмов Хейвен-Бриджа. Он забрал свои вещи из гостиницы, попрощался с Оливией под бдительным оком ее брата и отправился верхом к дядиному коттеджу. Джеймс постучал в дверь, но ответа не получил. Обнаружив, что дверь не заперта, вошел.

– Дядя, ты дома?

Тут и там лежали стопками книги, всюду спали в великом множестве коты. Стараясь не наступить кому-нибудь на хвост, Джеймс пошел на громкий храп, доносившийся из кабинета.

Во сне дядя Хэмфри выглядел совсем старым и дряхлым. В часы бодрствования он обладал острым умом и интеллектом, который легко позволял забыть, что ему уже под восемьдесят. Но не теперь. Один из котов пошевелился, потянулся и запрыгнул дяде Хэмфри на ногу, разбудив. Он несколько раз моргнул, поднял взгляд на Джеймса и сказал, как будто вполне нормально проснуться и обнаружить что кто-то вошел к тебе в дом без доклада:

– А я гадал, куда ты запропастился. Что с твоим лицом?

Джеймс потрогал пальцами вздувшуюся щеку.

– Получил кулаком.

– Ты? – Седые брови Хэмфри недоверчиво сдвинулись. – Обычно достается от тебя, а не тебе.

– Этот по заслугам.

– О. – Хэмфри задумчиво кивнул. – Как она?

– Ты о ком?

– Ну, девушка, за которой ты погнался.

– Да не гонялся я ни за кем, просто хотел сопроводить леди Оливию до теткиного дома.

– Понятно. – Но сказал он это так, словно прекрасно знал причины, по которым племянник в спешке покинул Хейвен-Бридж. И черт возьми, возможно, он и прав.

– Мы помолвлены, – сказал Джеймс безо всякого выражения.

– Вот оно что? Поздравляю, мой мальчик! Полагаю, за это стоит выпить. Плесни-ка нам скотча, хорошо?

– Конечно. – Джеймс прошел к дядиному буфету.

– Но я не уверен, что это причина для празднования. Ее брат, герцог, вынуждает нас пожениться.

– А. Что ж, помолвка – вещь особенная, какие бы обстоятельства ее ни сопровождали.

Джеймс плеснул скотча в стаканы и подал один дяде.

Хэмфри погладил кота, который устроился между его ногой и подлокотником кресла, потом сдвинулся вправо, давая своему мохнатому приятелю больше места. Он с минуту молча потягивал виски, прежде чем задал вопрос, который терзал Джеймса со вчерашнего вечера, а может, и раньше:

– И что это означает для твоей экспедиции?

Если кто и мог понять затруднение Джеймса, так это дядя Хэмфри. Он разделял его страсть к древностям и изысканиям и был еще больше воодушевлен предстоящей поездкой, чем сам Джеймс.

– Я по-прежнему хочу поехать.

– А у леди Оливии нет возражений?

– Я еще не имел возможности обсудить это с ней, но не могу представить, чтобы она была в восторге от того, что я уеду из страны вскоре после свадьбы.

Он взглянул на Хэмфри, надеясь на нотацию о том, каким дураком он будет, если упустит такую уникальную возможность исследовать руины древней цивилизации с группой опытных и уважаемых ученых.

– Тебе предстоит принять трудное решение.

– А что сделал бы ты?

Хэмфри глубоко вдохнул и закрыл глаза. Он сидел так, может, с минуту – Джеймс даже подумал, что дядя снова задремал, – но затем кашлянул, открыл глаза и изрек:

– Пригласи ее на пикник.

Джеймс в недоумении покачал головой: ум у Хэмфри, скорее всего, уже не такой острый, как раньше.

– Нет, я имею в виду экспедицию. Ты бы остался или поехал?

– На это ответа у меня нет: ведь я же не в твоей шкуре, – но очень хорошо помню, что, когда нам с твоей тетей Дороти надо было принять какое-то важное решение, мы брали корзинку с едой и уходили подальше от дома. Так мы достигали какой-то ясности, какой-то перспективы. Да это и ни к чему не обязывает – в крайнем случае проведешь день с хорошенькой барышней.

Джеймс погладил подбородок: пусть это и не совсем тот совет, которого он ждал, но, в сущности, идея пикника весьма недурна.

– Она же хорошенькая, верно? – Мутные глаза Хэмфри заискрились весельем.

– Очень. Почти такая же, как тетя Дороти.

– А!.. Стало быть, ты везунчик.

Может, Хэмфри и прав. Джеймс вспомнил импровизированный завтрак с Оливией на его любимом месте на холме, перед тем как она подвернула ногу. Хоть с него и открывается самый лучший вид во всем Хейвен-Бридже, но на костылях до него явно не добраться.

Словно прочитав его мысли, Хэмфри сказал:

– Возьми пару лошадей, и поезжайте на северо-западный край моего имения, где речка убегает в лес. В том месте есть нечто особенное… почти волшебное.

– Волшебное? Там что, живут духи и сказочные феи?

Хэмфри предпочел не обращать внимания на некий скептицизм, прозвучавший в этих словах.

– Я давненько там не был, но всегда подозревал, что эта земля святая. Обещай, что съездишь туда со своей хорошенькой невестой.

Джеймс пожал плечами: почему нет? Ведь до свадьбы около трех недель.

– Конечно. – Тут он с запозданием вспомнил, что надо ему попроситься к дяде на постой. – У меня к тебе огромная просьба: не приютишь на несколько недель?

– С радостью, при условии, что не будешь забывать про скотч. – Дядюшка Хэмфри протянул свой стакан и криво ухмыльнулся.

Джеймс наполнил его бокал, убрал с кресла напротив стопку книг и, усевшись, попросил:

– Расскажи мне еще о той земле у реки.

Оливию вновь водворили в комнату на постоялом дворе «Флейта и лягушка» в Хейвен-Бридже. Оуэн отбыл накануне вечером, и хоть воздержался от очередных нотаций, она видела в его глазах разочарование, а оно терзало во стократ сильнее, чем гнев.

Она ковыляла по комнате на костылях и была похожа на птицу, посаженную в слишком маленькую клетку. От края до края было не больше четырех широких шагов, но у нее болели руки от напряжения. Хилди заметила, что нога зажила бы быстрее, если бы Оливия оставалась на месте хотя бы десять минут, но та продолжала метаться и ничего не могла с собой поделать.

В явной попытке отвлечь ее, Хилди копалась в содержимом сундука.

– Нам надо найти подходящее платье для свадьбы. Может, розовое шелковое?

Оливия пожала плечами.

– Сгодится. – Если б это была помолвка ее мечты, Аннабелл с радостью сшила бы для нее великолепное платье, а Дафна непременно поделилась опытом по поводу брачной ночи. Как она скучает по ним, не говоря уже про о Роуз, спокойной и твердой поддержки которой так не хватало Оливии.

– Оно простое и элегантное, – бодро разглагольствовала Хилди. – Я подниму вам волосы на макушку и переплету лентой, как вы любите.

От стука в дверь обе вздрогнули, а Хилди даже уронила платье.

– Мистер Эверилл? Добрый вечер.

Он стоял в дверях, совершенно неотразимый в желто-коричневом сюртуке, кожаных бриджах и сапогах. Каштановые волосы очаровательно растрепал ветер, а зеленые глаза источали такой жар, что сердце Оливии пропустило удар.

Только вот прежней непринужденности в общении между ними больше не было. Возможно, виной тому такое чопорное и нескладное предложение, а может, все дело в отцовском письме.

Джеймс знает, как близка была Оливия с отцом и как глубоко его смерть потрясла ее. И тем не менее после всего, что между ними было – задушевные разговоры, пылкие поцелуи и все остальное, – он скрывал от нее письмо. Оуэн все объяснил – как поверенный отца передал ему письмо, но он не решался отдать его Оливии, – постаравшись снять вину с Джеймса, но она-то думала, что их отношения тоже важны. Неужели она для Джеймса всегда будет стоять на втором месте после Оуэна?

– Прошу прощения за столь ранний визит, но сегодняшний день обещает быть славным, поэтому, леди Оливия, хотел бы пригласить вас на пикник.

Оливия выгнула бровь и бросила многозначительный взгляд на свои костыли. И пусть ей жуть как хотелось вырваться из этой комнаты, от одной лишь мысли о том, что придется ковылять по ухабистой дороге, у нее заболели руки.

– Боюсь, далеко я не уйду.

– Этого и не потребуется: я привел еще одну лошадь, и мы можем верхом поехать в одно замечательное местечко. Я сам никогда там не был, но дядя Хэмфри говорит, что вода в речке такая чистая и прохладная, что невозможно удержаться, чтобы не опустить в нее ноги.

– В моем случае это будет только одна нога. – Она понимала, что ведет себя как капризный подросток, но должна была защитить свое сердце, которое новой боли уже просто не вынесет. Каким бы заманчивым ни был пикник, она не может позволить себе слишком сближаться с Джеймсом. Чем больше времени они проведут вместе, тем больнее будет, когда он уедет в Египет.

– Кстати, я купил горячих булочек…

Только не булочки. Ох какой же он милый… ужасно милый. Она вздохнула.

– Полагаю, свежий воздух и солнце пойдут мне на пользу.

– Даже при не слишком подходящей компании? – Покаянная улыбка Джеймса говорила: он знает, что в немилости, но хотел бы это изменить.

– Я вовсе не это имела в виду. Хилди, ты ведь поедешь с нами, да?

– Э, только не верхом, миледи. Я готова, но пешком.

Джеймс покачал головой.

– Но это далеко – мили три-четыре полем.

– Впрочем, поскольку мы помолвлены, думаю, это не имеет особого значения. Хилди, принеси мне, пожалуйста, шляпу и зонтик.

Через несколько минут Джеймс усаживал ее на послушную кобылу бурой масти с белыми отметинами.

– Ну как седло? Удобное?

– Вполне. – Она и забыла, как любит обозревать окрестности из седла и само ощущение свободы от верховой езды, и не могла дождаться, когда они окажутся на открытом пространстве, где можно будет пустить лошадь во весь опор.

Джеймс привязал костыли позади седла и ловко вскочил на гнедого мерина.

Они поехали по главной улице, мимо лавчонок и деревенской площади. Дорога огибала хорошо ухоженное кладбище и, чуть выше по склону холма, оригинальную церковь – церковь, в которой они, вполне вероятно, обвенчаются.

Взгляд Оливии задержался на каменных стенах, прочной двери и желтых полевых цветах, которые росли по обеим сторонам дорожки, ведущей к ступенькам. Эта живописная сцена была словно взята из ее фантазий.

Джеймс, похоже, даже не заметил церковь. Его взгляд был устремлен на зеленые холмы, глубокое серебристое озеро и безоблачное лазурное небо. Теплый ветерок ерошил ему вызолоченные солнцем волосы, и Оливия не могла им налюбоваться. Так они ехали с милю, потом он остановился и простер руку над полем с высокой травой.

– Мы направляемся на запад, вон к тем деревьям. Можно придерживаться этой скорости, если хочешь, или…

Прежде чем он договорил, Оливия широко улыбнулась и пустила кобылу в галоп. Ветер ударил в лицо, сорвал с головы шляпу и высвободил непокорные локоны из удерживавших их шпилек.

Джеймс скакал в нескольких корпусах позади нее. Несмотря на то что наверняка мог в любое время обогнать ее, он дал ей пространство и позволил наслаждаться ощущением свободы от быстрой скачки и ветра, бьющего в лицо.

Узкая извилистая речка протекала по краю леса, и Оливия натянула поводья, переводя дух, когда кобыла побрела вдоль берега. Джеймс присоединился к ней, соскользнув с лошади.

– Ты была похожа на себя обычную. Мне понравилось.

Она вскинула бровь. Возможно, дело в бодрящей, опьяняющей скачке, теплом ветре или чудесном пейзаже. Какова бы ни была причина, на сердце у нее и вправду стало легче.

Джеймс повел лошадей вдоль речки, в тень деревьев, попутно заметив:

– Дядя Хэмфри был прав: это очень красивое место. Сейчас я расстелю одеяло и помогу тебе спешиться.

Он отвязал их снаряжение от седел и подал ей кружевной бело-голубой зонтик от солнца. Она раскрыла его и сверху любовалась окрестностями, пока Джеймс готовил место для пикника.

Мускулы его перекатывались под сюртуком, когда он развернул и встряхнул большое одеяло, прежде чем расстелить на земле – наполовину на солнце, наполовину в тени. Прислонил ее костыли к стволу дерева и положил сумку в тень. Оливия надеялась, что в сумке есть теплые булочки, и от одной мысли у нее потекли слюнки.

Закончив приготовления, Джеймс подошел и протянул к ней руки. Она соскользнула с седла и одной рукой обхватила его за шею, когда он легко подхватил ее на руки и понес к расстеленному одеялу. Там он усадил в тень на мягкую подстилку, а зонтик закрыл и отложил в сторону. Солнце было теплым, и она подумала, что ничуть не возражала бы, сними Джеймс сюртук или даже рубашку.

Он, не догадываясь, о чем она думает, занимался лошадьми: напоил и скормил им несколько яблок, прежде чем привязать к низкому буку в нескольких ярдах. Затем он вымыл в речушке руки и присел рядом с Оливией на одеяло, вытянув перед собой длинные ноги.

Они выпили вина, которое Джеймс налил из фляги в простые оловянные кружки, и оно было вкуснее всего, что Оливия когда-либо пила из хрустальных бокалов.

– С чего начнем – с бутербродов или сладких булочек? Чему отдаешь предпочтение? – спросил Джеймс.

– Конечно булочкам, – не задумываясь выпалила Оливия.

Их было четыре, и, съев две, совершенно божественные, она поняла, что насытилась, и решила воздержаться от остального угощения – во всяком случае пока. Вновь налив в кружки вина, Джеймс приступил к главному:

– Думаю, нам надо поговорить.

Оливия заглянула в зеленые глаза, которым когда-то верила… и которые до сих пор обожала.

– Согласна. С чего ты хотел бы начать?

– С письма твоего отца.

– Я не намерена обсуждать с тобой его содержание.

– Понимаю. Настаивать не буду: это твое право, – однако, думаю, недоверие друг к другу ни к чему хорошему не приведет.

Ага… теперь он хочет доверия. Чтобы сдержать язвительный ответ, едва не сорвавшийся с губ, она закрыла глаза и сосредоточилась на успокаивающем журчании воды.

– Я намеревался рассказать тебе о письме в тот вечер, когда Хантфорд обнаружил нас. Да, собирался, но ты была такой… такой красивой, что все мои мысли спутались и я… В общем, я не жду, что ты мне поверишь, да, может, это и не важно, но знать должна.

Оливия из-под опущенных ресниц видела его плечи и виноватое, несчастное лицо. Да, она верила ему. Кроме того, бальзамом на душу пролились его слова о ее красоте.

– Следовало бы рассказать тебе о письме раньше, и я собирался, но не мог нарушить обещание, данное твоему брату. Мне вообще не стоило встревать в ваши семейные дела. Прости.

– За этим ты и приходил к Оуэну на следующий день после бала у Истонов? Чтобы поговорить о письме?

Джеймс медленно кивнул.

– Хочешь знать, что я, глупая, подумала? Почему-то решила, что ты пришел просить моей руки.

– Ох, Оливия, прости!..

– Не за что. Кажется, это мне надо извиниться. Я не должна была целовать тебя тогда, на террасе. Именно оттуда и началась вся эта вереница неприятностей: сначала драка, потом моя нога, сломанная ось… и мое грехопадение. Всего этого можно было бы избежать, если бы не моя невоздержанность.

Джеймс лег на бок и подпер голову рукой.

– А я не жалею, что ты меня поцеловала. И отчетливо помню, что тоже целовал тебя, и мне понравилось.

Оливия старалась не смотреть в его обольстительные глаза – правда старалась, – но, как всегда, устоять перед их притяжением, которое было сильнее прилива, не смогла. Что-то теплое шевельнулось внизу живота, и это едва не растопило ее решимость сохранять дистанцию.

– Мы оба наделали ошибок и теперь вынуждены пожинать плоды. Но ты не должен упускать возможность отправиться в исследовательскую экспедицию в Египет, к которой столько готовился. – Ей удалось произнести это без малейшей дрожи в голосе. Важно было убедить его поверить, будто она ничуть не возражает остаться одной на целых два года.

Джеймс сел.

– Ты уверена? В свете сочтут это странным.

– Мнение света – недостаточная причина отказываться от своей мечты. Такой шанс может выпасть лишь раз в жизни. С какой стати ты должен подчиняться условностям?

– Я бы не хотел делать тебя объектом насмешек – ты мне небезразлична.

Оливия с трудом проглотила ком, образовавшийся вдруг в горле. Он сказал: небезразлична, но даже не заикнулся о любви. Призвав на помощь свои скромные актерские навыки и весь запас смелости, она произнесла:

– Ты мне тоже небезразличен. И те два года, что ты будешь в отъезде, этого не изменят. Мы сможем начать нашу совместную жизнь, когда вернешься.

– Как ты великодушна, Оливия!

Она пожала плечами, будто речь шла о каком-нибудь пустяке.

– Я еще не успею привыкнуть к супружеской жизни, поэтому, подозреваю, для меня мало что изменится. Если хочешь, перееду в твой дом, поближе к брату и сестре, чтобы почаще их навещать. А в остальное время буду заниматься хозяйством и руководить твоей челядью.

– Да у меня и челяди-то всего только экономка, кухарка и служанка.

– Я могу нанять еще людей, если в этом возникнет необходимость. – Она мысленно поздравила себя с тем, что сумела сохранить прозаичный тон, обсуждая эти обыденные дела, хотя сердце истекало кровью. – Если хочешь, стану навещать твою маму и брата, пока тебя не будет.

– Нет, лучше не надо.

– Как знаешь, – отозвалась она сдержанно, сделав вид, что его отрывистый ответ ничуть ее не задел.

– Не знаю, что еще сказать. После всего случившегося я и представить не мог, что ты станешь поддерживать меня.

На лицо его закралась осторожная, неуверенная улыбка, и она поняла, что поступает правильно.

– Не вижу причин, почему наш брак должен что-то менять: сотни супружеских пар на какое-то время расстаются.

Он устремил задумчивый взгляд вдаль, на искрящийся летний день, а через пару минут молчания повернулся к ней.

– Спасибо, что понимаешь, как много это для меня значит.

Джеймс неуверенно протянул руку, коснулся ее щеки, затем наклонился и нежно поцеловал. У нее защемило сердце от того, как трогательно, как сладостно это было, почти больно. Тело ее молило о большем, жаждало ощутить на себе его ищущие руки, настойчивый язык во рту, но они оба держали свою страсть в узде. Она смаковала его коричный вкус, наслаждалась теплым ветерком, который заигрывал с локонами на затылке, и тем, что, по крайней мере сейчас, они вместе.

Джеймс вдруг прервал поцелуй и резко встал.

– С твоего позволения, пойду пройдусь, разомну ноги.

Оливия дотронулась пальцем до своих губ, которые все еще покалывало от поцелуя.

– Иди прогуляйся. Я посижу здесь. – Ей тоже нужно время, чтобы взять себя в руки, собраться с мыслями.

Джеймс послал ей признательную улыбку и, подхватив свою сумку, зашагал к речушке. Оливия смотрела ему вслед и видела, как он ее перепрыгнул одним махом и пошел вдоль другого берега, а когда скрылся из виду, легла на одеяло и заплакала.