Текст книги "Дерзкая и желанная"

Глава 28

Оливия проснулась позже обычного от жажды и урчания в животе. В голове стучало, а солнце, проникавшее сквозь единственное в хижине окно, только обостряло боль. Она сбросила шаль, которой укрывалась, и скатилась с импровизированного тюфяка – сложенного вдвое одеяла.

Одна из половых досок прогнила насквозь, другие покоробились, но в хижине было относительно чисто благодаря нескольким веткам с листьями, которые она собрала в метлу. С помощью щетки и ведра мыльной воды она могла бы сотворить чудеса, но за неимением оных по крайней мере пауков разогнала.

Оливия прикрыла глаза, пошарила рукой по подоконнику и, нащупав рукоятку ножа – того самого, который остался от разбойника с большой дороги, – осторожно сделала очередную зарубку на стене.

Семь ночей.

Прикрыв глаза, она прошептала молитву. Сегодня Джеймс сядет на корабль и начнет свое путешествие в Египет. И хотя в груди у нее щемило от боли, она удовлетворенно вздохнула.

Ее план удался. Осталось перетерпеть всего одну ночь.

Но это будет нелегко. Девушка подтянула к себе саквояж, который служил к тому же подушкой, и заглянула внутрь. Продуктов почти не осталось. Хлеб и фрукты закончились пару дней назад, осталось только немножко вяленого мяса.

Она медленно поднялась, опираясь рукой о стену, а когда головокружение прошло, проковыляла к двери хижины и открыла ее, заливая комнату светом.

Хотя за неделю она и не видела ни души, но все еще боялась, что кто-нибудь может ее обнаружить, поэтому внимательно оглядела окрестности. Ничего, только птицы вспорхнули с дерева да листья подрагивали на теплом ветерке. Зажмурившись от солнечного света, она вышла наружу и сделала глоток свежего воздуха.

Самым трудным за эту неделю была не жажда и не голод: нет, она с радостью, конечно, обменяла бы свои любимые сережки на чай с булочкой, – но все же больше всего ее мучила скука. В хижине часы сливались в одну сплошную бесконечность, и она с трудом отличала утро от полудня или вечера.

К счастью, она нашла себе занятие – копать. У нее не было нужных инструментов, зато палок имелось в изобилии. После того как она заточила ветку с одного конца, та служила почти так же хорошо, как и кирка, которую Джеймс носит в своей сумке. За последние несколько дней Оливия многие часы проводила на берегу, старательно откапывая то, что казалось мало-мальски интересным. В основном это были такие же круглые камни, как те, что обнаружил Джеймс, но она нашла и кусочки металла, потемневшие от времени. Пожалуй, стоит их зарисовать, прежде чем показать дяде Джеймса. Она надеялась, что старик хотя бы улыбнется.

Сегодня последний день ее изоляции, и к своему немалому удивлению, Оливия поняла, что будет скучать по раскопкам и этому непередаваемому ощущению предвкушения новых открытий.

Схватив свою самодельную кирку и оловянную кружку, она пошла по узкой тропинке к реке. Услышав журчание воды по камням, подбежала к краю, наполнила кружку и жадно выпила, потом зачерпнула еще.

Вода потекла по горлу, холодная и бодрящая, утоляя жажду и облегчая тупую боль в голове. Потом она лежала на траве, вспоминая те бесподобные дни, которые провела здесь с Джеймсом. Это была своеобразная пытка – воспоминания о нем в этом месте.

Со вздохом она поднялась и пошла дальше вдоль реки, любуясь красотой скрывающихся в туманной дымке вершин холмов и мирных пастбищ. Она уже собиралась спрыгнуть на песок речного берега, чтобы продолжить копать, когда странный холодок пробежал по коже.

Оливия оцепенела, и волосы на затылке встали дыбом, как будто за ней кто-то наблюдал.

Побросав все, она кинулась в лес. Не обращая внимания на ветки и колючки, помчалась к старой хижине и влетела внутрь. Руки ее дрожали, когда она задвигала засов.

С дико колотящимся сердцем она привалилась спиной к двери, говоря себе, что эта нервозность от недоедания и одиночества. Опустившись на тюфяк, она подтянула колени к груди и несколько минут едва дышала, со страхом ожидая, что вот-вот раздастся звук шагов в кустах и затрясется филенчатая дверь.

Но, как оказалось, никто ее не преследовал и она зря боялась.

Она была тут совершенно одна.

* * *

Джеймс доехал до самого Лондона в поисках Оливии и вернулся обратно.

Она исчезла, как какая-нибудь сказочная фея. Испарилась.

На постоялый двор в Саттерсайде она заезжала, но не останавливалась там, и хоть расспрашивала несколько человек о почтовой карете, никто, похоже, не видел, воспользовалась ли она ею. Он нашел лошадь, которую она позаимствовала у Оуэна, и зеленщика, у которого покупала фрукты. После этого Оливии и след простыл. Он навестил ее тетю Юстас и, по предложению Роуз, их кузину Амелию в Лондоне, но ни одна, ни другая не видела Оливию. Все ужасно беспокоились о ней. Особенно он.

Прошло уже семь дней, как она пропала, и когда он думал о тех опасностях, что могли подстерегать ее, то просто с ума сходил. Но сегодня, расспросив трех разных служанок на трех постоялых дворах вдоль большака, он понял, что придется выработать новую стратегию, а также попытаться отыскать какую-нибудь подсказку, чтобы продолжать.

Поэтому он возвращался туда, где начинался след, и к единственному реальному ключу, который у него был, – письму Оливии.

Он оставил письмо в коттедже, где сейчас проживали его родные, и ему пришло в голову, что они тоже могли узнать что-то новое. Посему он неохотно вернулся в Хейвен-Бридж, без Оливии.

Джеймс был в нескольких милях от деревни, когда обратил внимание на двух мужчин на обочине, словно что-то не поделивших, и, пришпорив лошадь, подъехал узнать, в чем дело.

Старик с полной корзиной овощей съежился от страха, а второй человек, помоложе и покрупнее, в грязной оборванной куртке, надвигался на него с ножом.

Оба удивленно обернулись, а Джеймс между тем спешился и оглядел типа с ножом.

– Несправедливо как-то, не находишь? У тебя нож, а твой противник вооружен картошкой и морковкой.

– Он хочет забрать мои овощи! – просипел старик.

Грабитель глумливо ухмыльнулся, показав желтые зубы, и переключил внимание на Джеймса.

Тот не шелохнулся, лишь взглядом дал понять старику, чтобы забирал свою корзину и шел себе дальше.

Обрадовавшись, старик быстро заковылял вниз по склону к дороге, потеряв по пути пару морковок.

– Выворачивай карманы! – потребовал между тем грабитель. – Гони все, что есть: деньги, ценности.

Кулаки Джеймса непроизвольно сжались, но он справился с гневом и даже улыбнулся.

– Будет тебе людей-то запугивать. Убирайся лучше подобру-поздорову и никогда больше мне не попадайся.

– Может, и уберусь – на твоей конячке. Но сначала заберу твои денежки.

– Да я тебе и полпенса не дам.

– Смелые речи ведешь! А как насчет этого? – Он полюбовался острым лезвием. – Дам тут поблизости нет, рисоваться не перед кем.

– А ты что, и на беспомощных женщин охотишься?

– Ну, я мог бы тебе соврать, что нет, но не буду. – Он противно захихикал над собственной извращенной шуткой.

Между лопатками Джеймса пробежал холодок.

– А ты, случайно, не видел здесь на прошлой неделе молодую женщину, путешествующую в одиночку?

– Может, и видел. А тебе-то что?

Терпение Джеймса лопнуло. Он шагнул вперед, схватил грабителя за руку с ножом и так вывернул, что тот взвыл от боли.

– Что ты с ней сделал? – Убийственная смесь ярости и страха за Оливию бурлила в жилах, лишая его самообладания. – Подумай хорошенько, прежде чем ответить, потому что я ухвачусь за любой повод, чтобы свернуть тебе шею.

Грабитель дергался и вырывался, но Джеймс не ослаблял хватку до тех пор, пока пальцы у того не посинели и нож не упал на землю.

– Где леди? – Если этот негодяй хоть пальцем до нее дотронулся, ему не жить.

– Я видел ее неделю назад, да и взял-то всего лишь бутылку вина.

– Лжешь, мерзавец! – Джеймс развернул его и врезал кулаком в челюсть.

Грабитель плюхнулся в пыль и попытался отползти, но Джеймс схватил его за шиворот и встряхнул. Изо рта у вора текла струйка крови, ноги не держали.

– Я хочу точно знать, что произошло. Где она сейчас?

– Откуда мне, черт побери, знать? Я порылся у нее в сумке – там нечего было взять: только барахло да еда.

– Еда? – Это странно, если только… – Что еще? – прорычал Джеймс сквозь зубы.

– Маленький мешочек с монетами. Так, мелочевка.

– И ты забрал его.

– Я оставил ей еду. – Вор попытался отползти, но Джеймс схватил его за грудки и рывком поднял на ноги.

– Если я узнаю, что ты причинил ей хотя бы малейший вред…

– Да не трогал ее, клянусь! Она завладела ножом, и мне пришлось уносить ноги.

Самообладание Джеймса, и так висевшее на волоске, дало сбой, и от мощного удара глаза грабителя закатились, и он рухнул на землю как подкошенный.

Не покойник, но близко к тому.

Как ни странно, но эта встреча дала Джеймсу новую надежду. Если Оливии и в самом деле удалось убежать от вора – а если какая женщина и могла это сделать, то только она, – тогда, возможно, ее след не такой уж холодный, как он боялся.

Зачем она взяла с собой еду? Может, чтобы не терять время, хотела ехать без остановок или… или собиралась долго прятаться. Но где?

Он проверил карманы грабителя, нашел золотые часы и несколько монет, но ничего из того, что могло бы навести на след Оливии.

По крайней мере теперь он знал, что она была на этой дороге, предположительно шла пешком, всего семь дней назад. Он пойдет вперед и станет искать какие-нибудь ключи, что-нибудь, что подскажет, где она может быть.

Он взял лошадь под уздцы и повел по узкой утоптанной тропе, понятия не имея, что надеется найти: может, кусочек ткани, оторвавшийся от каймы платья, или шпильку, которую она могла уронить, или что-то еще. Ему отчаянно хотелось отыскать хоть какую-то мелочь, которая подтвердила бы, что она была здесь и не исчезла бесследно.

Вдруг что-то блеснуло в траве среди кустов сбоку тропинки. Джеймс моргнул, и все исчезло. Сделав несколько шагов вперед, он опустился на колени, раздвинул траву в поисках блестящего предмета и нашел его – кольцо, которое они вместе обнаружили у реки. Он узнал гладкий старинный металл, бороздку по краю, маленький размер. Кольцо Оливии.

Мысли вихрем закружились в голове. Почему кольцо валяется здесь, в кустах?

Он не мог представить, чтобы она выбросила его. Что бы она ни написала в своем письме, он знал, что все произошедшее у реки имело значение. И все воспоминания были связаны с этим кольцом. Нет, она по доброй воле не избавилась бы от него.

Но что, если была борьба? Грабитель потребовал, чтобы она сняла его, или попытался отнять? И если она сопротивлялась, а Оливия, со своей глупой храбростью, вполне на это способна, то кольцо могло улететь в траву и с тех пор здесь и лежать.

От страха у него похолодело все внутри. Он молился, чтобы Оливии удалось убежать от вора и оказаться в безопасности, но находка поколебала эту веру. Как от неожиданного удара в висок, он был ошеломлен и ослеплен.

Боже милостивый, он же любит ее!

Любит так сильно, что самому страшно. Ему следовало понять это раньше, но все время что-то отвлекало, не давало увидеть то, что он должен был увидеть давным-давно.

Оливия – центр его вселенной, единственное, что по-настоящему имеет значение.

Вероятность, что с ней могло что-то случиться, потрясла его до глубины души. Без нее его жизнь – ничто. Он отдал бы все богатства фараонов за то, чтобы она была рядом, и молился, чтобы у него появился шанс сказать ей об этом.

Джеймс прижал кольцо к губам, потом спрятал в карман.

Вспомнив грабителя, которого оставил лежать без сознания в нескольких ярдах сзади, Джеймс подумал, что тот наверняка признался ему не во всем. С одной стороны, очень хотелось привести его в чувство и вытрясти все, что знает, а с другой – у него чесались руки как следует врезать еще разок.

Джеймс понимал: что-то они упустили, когда составляли план поисков. Надо еще раз проанализировать письмо Оливии и выяснить, что удалось узнать Хантфорду, если, конечно, удалось.

И у него было ужасное, тошнотворное чувство, что время – его враг.

Краски и звуки вокруг неожиданно соединились: шелест травы на ветру, тень сокола, кружащего в вышине, лихорадочное биение сердца в груди. Он подошел к своей лошади, вскочил в седло и припустил по тропе в надежде получить кое-какие ответы в Хейвен-Бридже.

Глава 29

Через окошко хижины Оливия смотрела, как розовеет небо. Скоро стемнеет, неделя ее добровольной изоляции почти закончилась.

Она проведет тут еще одну ночь, а поутру соберет все оставшиеся силы и попытается дойти до коттеджа дяди Джеймса. Интересно, узнает ли ее добрый старый дядюшка?

Ее обычно упругие локоны повисли тусклыми жалкими прядями. Платье, испачканное в земле, пыльное, болталось на ней как на вешалке. А уж какое бледное и осунувшееся, должно быть, лицо, она и представить не могла.

Опасаясь, как бы у дядюшки Хэмфри не случился удар, когда ее увидит, и испытывая дискомфорт от давно не мытого тела, она решила, что в эту последнюю ночь рискнет быстро искупаться в реке.

Оливия достала небольшой брусок лавандового мыла, который взяла с собой, прихватила оловянную кружку и шаль, которая послужит полотенцем, и когда небо сделалось пурпурным с дымчатым оттенком, решилась выйти из хижины.

Это маленькое удовольствие – купание в реке – не облегчит сердечной боли от потери Джеймса – впрочем, ее ничто не облегчит, – но по крайней мере поможет ей вновь почувствовать себя женщиной.

Она прошла по тропинке к речке, положила шаль и мыло в траву на берегу и выпила несколько кружек воды. Вокруг не было ничего, кроме пастбищ, холмов и великолепного неба, но она все равно колебалась: раздеться догола у реки – слишком смелый поступок даже для нее. Тогда, с Джеймсом, все было иначе, ее буквально околдовал жар его зеленых глаз и ощущение его рук, чтобы смущаться или стыдиться.

Как много воды утекло с той поры!

Но после недели слез, скуки и голода она решительно вознамерилась доставить себе это маленькое удовольствие. Девушка сделала глубокий вдох и стащила платье и шемизетку через голову, почувствовав неимоверное облегчение от того, что освободилась от грязной одежды. Кожу покалывало во влажном вечернем воздухе, и она расплела косу, распустив волосы по плечам.

Спрыгнув на песчаный берег, она села на гладкий камень у кромки воды. Камень, еще теплый от солнца, согревал ее, пока она опускала ноги в прохладную журчащую речку. Соски напряглись в предвкушении, когда она медленно опустилась в бодрящую воду.

Джеймса не было, нести ее было некому, поэтому волей-неволей пришлось поставить ноги на мягкое дно. Окунувшись с головой, Оливия быстро вынырнула, растерла мыло в ладонях, вымыла волосы и, откинувшись назад, позволила тихому течению смыть мыльную пену. После этого она снова взяла мыло и тщательно оттерла каждый дюйм тела от носа до пальцев ног.

Когда она наконец закончила и вышла из воды, кожа благоухала свежестью и поблескивала в лунном свете. Она взяла мягкую шаль и насухо вытерлась.

Быстро стемнело, но возвращаться в хижину не хотелось, а еще больше не хотелось облачаться в грязную одежду.

Но, с другой стороны, может, и не нужно.

Она подхватила платье и рубашку и в вытянутой руке понесла назад к реке. Выстирать вещи – это всего несколько минут, и если повесить на ночь, к утру они почти просохнут, и она предстанет перед дядей Хэмфри и своей семьей в чистой одежде.

Она оставила свое второе, такое же грязное платье в хижине, поэтому ей не в чем было заниматься стиркой. Впрочем, все равно тут никого нет, разве что изредка пробежит олень или лиса, да и те тоже без бриджей или сюртуков.

Поэтому, насвистывая грустную балладу, она уселась на теплый камень и приступила к стирке платья – своей первой попытке побыть в роли прачки.

Как ни странно, но Оливия нашла эту простую работу – замачивание, намыливание, полоскание и выжимание – довольно успокаивающей. Она даже ненадолго отвлекла ее от мыслей о Джеймсе.

* * *

Джеймс влетел в дядюшкин коттедж и прошагал в кабинет, где Хэмфри, как и следовало ожидать, похрапывал в кресле. Ральф, хромая, вошел вслед за ним, и кривая улыбка осветила его юношеское лицо.

– С возвращением.

– Ты еще здесь. – Джеймс обнял его, задержав чуть дольше обычного. – А я думал, вы с мамой решили вернуться домой. Я рад, что вы не уехали.

– М-мама сегодня рано легла. Мне разбудить ее?

– Нет, пусть отдыхает.

– Она беспокоилась о тебе. Я сказал ей, что с тобой все будет х-хорошо.

– Ну конечно. Оливия – вот кто в опасности.

– А г-где она?

– Не имею ни малейшего понятия. – Джеймс пригладил пятерней волосы. – Пару раз я думал, что вот-вот найду ее, но не нашел. Единственный ключ, который у меня есть, – вот это. – Он сунул руку в карман. Вытащил кольцо и показал Ральфу. – Это ее кольцо. Я нашел его на тропе, которая идет параллельно главной дороге, ведущей в деревню.

Ральф внимательно посмотрел на кольцо, словно понимал, что оно воплощает все надежды Джеймса… и все страхи, и предположил:

– М-может, оно свалилось с пальца, когда она шла.

– Возможно.

Джеймс знал, что кольцо сидело слишком плотно, чтобы просто свалиться. Он опустился на скамью в коридоре и похлопал по сиденью рядом с собой, приглашая Ральфа.

Они с минуту сидели молча, задумавшись, и Джеймс все крутил золотое колечко в руке.

– Мы нашли его пару недель назад, когда я копал в северо-западном углу имения Хэмфри. Это Оливия заметила его в земле. Я сразу понял, что оно предназначено для нее.

Ральф помотал головой, как будто ослышался.

– В-возле реки? Я гулял там сегодня.

– Так далеко? Ты и вправду здорово окреп, – гордо проговорил Джеймс.

Обычно от комплимента Ральф краснел, но сейчас хмурился, как будто и не слышал его.

– Странно, что ты упомянул это м-место. Мне показалось, я видел, как кто-то промелькнул среди деревьев, но исчез так быстро, что я засомневался.

Боже милостивый. Там хижина неподалеку. А что, если она…

Джеймс схватил Ральфа за плечи.

– Не могла это быть Оливия?

– Ч-человек был далеко. Я подумал, что это к-какой-нибудь мальчишка-браконьер. – Он прикрыл глаза, по-видимому мысленно возвращаясь к тому, что видел. – Н-но да, это могла быть она.

Внезапно все встало на свои места. Она взяла с собой смену одежды, еду и вино. Она так и не села в почтовую карету.

Неужели все это время Оливия пряталась на земле Хэмфри, практически у них под носом? Неужели провела целую неделю одна, в заброшенной хижине в лесу?

– Это могла быть она, – повторил Джеймс. – Я еду узнать.

Ральф озадаченно нахмурился.

– Там же вокруг н-ничего нет. А что она ест?

– Если она прячется в лесу, то, полагаю, довольствуется малым. Оливия может быть довольно упрямой.

– Не такая, как все. – Ральф улыбнулся и ткнул Джеймса пальцем в грудь. – П-поезжай и посмотри, хочет ли твоя невеста, чтобы ее спасли.

Джеймс был уже на полпути к двери.

– Возможно, не хочет, но я все равно еду.

– Постой. П-прихвати с собой на всякий случай пирожки. – Ральф указал на кухню. – Она, наверное, умирает с голоду, и еда немножко увеличит твои шансы.

Для младшего брата Ральф довольно мудрый. Джеймс пошарил в маленькой кухоньке и нашел пирожки, яблоки и хлеб, наполнил фляжку вином и сунул все это в сумку.

Они вышли в коридор, и Джеймс, заметив, что Ральф подавил зевок, приказал:

– Иди спать. Увидимся утром.

– Надеюсь, к тому времени у тебя будут хорошие н-новости.

Джеймс сжал плечо брата.

– Я тоже надеюсь.

Спустя несколько минут он уже скакал во весь опор по темной дороге. Глупо, но ему было все равно. Пригнувшись как можно ниже, он доверил лошади самой находить путь. Скоро в лунном свете заблестела лента реки, и Джеймс проследовал знакомыми поворотами, изредка останавливаясь, чтобы поискать следы на берегу. Ничего. Он прошел то место, где откапывал камни, а Оливия сидела рядом и делала наброски. Камни так и стояли в ряд, как солдаты, только теперь их стало больше. Кто еще вел тут раскопки?

Старая хижина где-то неподалеку. Осталось только отыскать тропу, которая ведет к лесу. Если он правильно помнит, она в пятидесяти ярдах на юго-восток от…

Боже милостивый!

Он резко остановился и успокаивающим жестом положил руку на шею лошади.

Впереди различался силуэт женщины, сидящей на камне, как какая-нибудь водяная нимфа. Мокрые волосы закрывали лицо, и она тихонько напевала, выжимая ткань над водой.

Он надеялся, что это Оливия… и надеялся, что не она. Ему необходимо было знать, что она жива-здорова, и в то же время мысль, что провела неделю совершенно одна, лишенная всего необходимого, не говоря уже о привычных для нее предметах роскоши, ужасала.

И говоря по правде, было ужасно обидно, что она по доброй воле обрекла себя на все эти лишения, только чтобы не выходить за него замуж.

Он не решился окликнуть женщину из опасения, что та убежит в лес, поэтому тихонько пошел вдоль реки. С каждым шагом сердце его билось быстрее, словно оно тоже узнало быстрые, уверенные движения и этот наклон головы.

Когда он подобрался ближе, облака, скрывавшие луну, рассеялись, и света было достаточно, чтобы убедиться: это Оливия, благодарение Богу, живая и невредимая, только… совершенно голая.

Желание забурлило в нем, плоть затвердела, хоть мозг и понимал, что есть более насущные вопросы, которые нужно решить в первую очередь. Его лошадь заржала, и Оливия резко вскинула голову, а потом в мгновение ока сорвалась с места, уронив одежду, которую стирала, и понеслась к лесу, прямо к хижине.

Он бросился вдогонку, но к тому времени, когда добежал до хижины, она уже захлопнула дверь. Под деревьями было темно, и он не видел ничего дальше чем в шаге перед собой.

– Оливия, пожалуйста, впусти меня. Это я, Джеймс.

Сдавленный вскрик раздался из-за филенчатой двери.

– Джеймс? Это правда ты?

Он сглотнул и прижался лбом к покоробленному дереву.

– Кто же еще знает, что однажды ты под дождем проскакала на одной ноге через поле, и что ты гораздо лучшая актриса, чем готова признаться, и что боишься касаться босыми ногами речного дна?

Дверь, скрипнув, приоткрылась.

– Больше не боюсь. Однако если увижу здесь еще хоть одного паука, мои нервы могут не выдержать.

А теперь он узнает свою прежнюю Оливию. Облегчение растеклось по жилам.

– Прости, что напугал. Прости за все. Мы можем поговорить?

Она заколебалась, потом кивнула.

– Дай мне минутку убрать оружие и привести себя в презентабельный вид.

О господи!

– Оружие?

– Нож, – пояснила она из глубины темной хижины. – Небольшой сувенир из моих скитаний.

Вернувшись к двери, она впустила его внутрь. Она была обернута одеялом, подоткнутым под мышками, и руки казались слишком худыми.

Ему хотелось привлечь ее к себе и почувствовать биение сердца у своей груди, хотелось вкусить сладость кожи и вдохнуть пьянящий запах волос, но он ограничился тем, что мягко провел костяшками пальцев по щеке.

– Ты как, нормально?

Она вздохнула.

– Да.

– Почему? – просто спросил Джеймс, но она поняла, что он имел в виду.

– Я хотела, чтобы ты поехал. – Голос ее прозвучал сипло и надтреснуто. – В свою экспедицию. Ты должен был поехать. Почему ты остался?

– Не могу поверить: она еще спрашивает! Неужели ты и правда думала, что я уплыву на другой континент, ничего не зная о тебе? Не удостоверившись, что ты жива и невредима?

– Да, – резко отозвалась Оливия. – Я же написала тебе, что со мной все будет хорошо, а теперь ты и сам это видишь. Почему же не поверил?

– Почему? Может, я не хотел верить твоему дурацкому письму. Во всяком случае, той части, где ты намекала, что время, которое мы провели вместе, ничего для тебя не значило, и где сказала, что должна покинуть меня, потому что совсем не любишь.

Между ними воцарилось молчание, и Джеймс пожалел, что не видит отчетливо ее лицо, а еще бы лучше узнать, что у нее на сердце.

– Я хотела, чтобы ты был счастлив, – прошептала она наконец. – Понимаю, насколько эгоистично себя повела, когда поехала вслед за тобой в надежде, что ты откажешься от своей мечты ради того, чтобы остаться здесь и исполнить мою. А потом Оуэн застал нас вместе, лишив тем самым нас обоих выбора.

– Признаюсь, и я поначалу чувствовал то же самое. Но чем больше времени проводил с тобой, тем больше сознавал, что мы созданы друг для друга. – Он взял ее руки в свои, молясь, чтобы она поняла. – Каждое происшествие, каждый разговор, каждый поцелуй сближал меня с тобой. Я люблю тебя, Оливия.

– Ох, Джеймс. – Она подняла взгляд к потолку хижины, словно пыталась сдержать слезы. – Я тоже люблю тебя. Но я правда хотела, чтобы ты поехал, чтобы осуществил свою мечту.

– Иди ко мне, – сказал он, раскрывая объятия.

Она сделала два неуверенных шажка и, спрятав лицо у него на груди, всхлипнула в рубашку.

Джеймс, погладив ладонями ее спину и стиснув в кулаках еще влажные волосы, дабы удостовериться, что она и вправду здесь, с ним, вновь упиваясь ощущением правильности того, что они вместе, мягко пробормотал:

– Оливия, для меня очень много значит, что ты пошла на такие жертвы, чтобы убедить меня поехать – великодушнее тебя я не знаю никого, – но я отказался от места в экспедиции еще до того, как ты убежала.

– Лучше бы ты этого не делал.

– Я считал, ты будешь счастлива, что мы начнем нашу совместную жизнь.

– Но у меня все не шел из головы бедный дядя Хэмфри.

– А при чем тут Хэмфри?

– Он ни разу в жизни не ездил в экспедицию и мог изучать мир только по книгам. И когда он говорит о возможностях, которые упустил, взгляд у него такой печальный и затравленный.

– Это потому, что он слишком много пьет и проводит время в обществе своих кошек.

– А я думаю, это потому, что он так и не смог воплотить свою мечту. И я не могла вынести мысли, что однажды, через много лет, увижу в твоих глазах тот же затравленный взгляд. Я хочу, чтобы ты был счастлив… по-настоящему счастлив.

Он приподнял ее голову за подбородок и погладил подушечкой большого пальца скулу.

– Ну, во-первых, я буду счастлив, если мы выберемся из этой жалкой лачуги. – Он подхватил ее на руки, пинком распахнул дверь и перешагнул через порог. Она уютно пристроила головку в изгибе его плеча, и впервые за неделю Джеймс облегченно выдохнул, отпустив все свои тревоги, страх и неуверенность и почувствовав, как освободившееся пространство заполняется любовью, надеждой и счастьем.

Он принес ее к их месту у реки и поставил на ноги, потом снял сюртук и расстелил на земле.

– Не совсем одеяло, но все-таки трава не будет так колоться.

Засмеявшись, она села и подобрала под себя ноги.

– Колючей травы я не боюсь. В сущности, после этой недели я уже почти ничего не боюсь.

– Кроме пауков.

– Конечно.

Вспомнив камни у реки, он спросил:

– А ты, случайно, не копала, пока была здесь?

– Ну да, копала немножко. – Она улыбнулась. – Я нашла кусок металла, который похож на часть креста, и еще камни.

Он выгнул бровь.

– Ты говоришь прямо как археолог.

Она пожала тонкими плечиками.

– Мне же надо было чем-то занять свои дни. Должна признаться, что это было… приятно.

– И, может, чуть-чуть волнующе?

– Да. – Она потерлась губами о его шею, и пульс у него зачастил в ответ.

Он пощелкал языком, подзывая своего коня, и отвязал седельную сумку.

– Я привез тебе поесть.

Он вручил ей сначала хлеб, а когда она съела все до крошки, усмехнулся и отдал все, что привез, включая фляжку с вином.

Пока она ела, он принес выстиранные платье и рубашку, еще раз выжал и развесил на камне сушиться.

Слизнув капельку яблочного сока с тыльной стороны ладони, Оливия откинулась на спину и, устремив счастливый взгляд в небо, вздохнула:

– Ничего вкуснее в жизни не ела… особенно пирожки.

Джеймс вытянулся рядом.

– Вообще-то благодарить надо Ральфа. Когда он гулял здесь сегодня утром, ему показалось, будто среди деревьев кто-то мелькнул. И я подумал, что это можешь быть ты… Я надеялся, что ты.

– А, утром у меня было ощущение, что я не одна. Слава богу, что это был твой брат, а не тот грабитель, которого я… ну неважно.

– О нем можешь больше не беспокоиться.

– Как твой брат? И мама?

– Прекрасно. Но сейчас я хочу поговорить не о них.

* * *

Оливия моргнула и повернулась к нему.

– Заварила я кашу, да?

– Нет. Не думаю, что это, – он сжал ее ладонь, – можно назвать кашей.

Она улыбнулась.

– Ну а как бы ты это назвал?

– Я думаю, что любовью. Ты храбро провела неделю в глуши, чтобы исполнилась моя мечта поехать в Египет. Я прочесал чуть ли не пол-Англии, потому что не могу представить будущего без тебя.

Надежда кольцом свернулась у нее в животе. Теплая и сладкая.

– Тогда, полагаю, хорошо, что ты меня нашел.

– Я люблю тебя, Оливия. Больше музея, полного старинных артефактов, и пустыни, полной еще не найденных реликтов.

Она насмешливо вскинула бровь.

– О, это воистину высшая похвала. – Потом серьезнее добавила: – Я тоже люблю тебя. Больше, чем гардероб, полный изысканных платьев, и булочную, полную горячих сладких булочек. И я не говорю, что это из-за твоей груди, – она провела ладонью по гладкому полотну его рубашки, – однако и утверждать, что она тут ни при чем, не стану.

Джеймс наклонился и прислонился лбом к ее лбу.

– Я так тревожился о тебе.

Мука в его голосе чуть не довела ее до слез.

– Шш. – Она прижала палец к его нижней губе. – Я здесь. Со мной все хорошо, и я собираюсь тебе это доказать.

С этим она уложила его на спину, склонилась над ним и коснулась его губ своими. На короткий миг они замерли так, дыхание их смешалось в теплом летнем воздухе, и казалось, на свете нет никого, кроме них двоих.

Вот оно, то, чего она всегда желала. Такая любовь, которая выдержит любые тайны и любые ошибки, какими бы большими они ни были. Любовь, которая любую безнадежную ситуацию превращает в… правильную.

Желание вспыхнуло. Поцелуй углубился. Джеймс тихонько застонал, потянув одеяло, которым она была обернута, и оно упало, оставив ее совершенно нагой. Он жадно ласкал груди, бедра, живот, воспламеняя ее.

Она тоже стала стягивать с него одежду, и скоро его теплый крепкий торс потирался о ее соски, дразня и превращая их в твердые ноющие горошины.

Он просунул руку ей между ног и дотронулся до лона. Влажная и дрожащая от нестерпимого желания, она выдохнула:

– Джеймс… В письме я солгала. Я никогда не переставала любить тебя. В моей жизни был только ты. И всегда будешь.

Он опустился на нее, просунул ладони под ягодицы и посмотрел в глаза с нежностью, от которой перехватило дыхание.

– Ты придала моей жизни смысл, Оливия. Я всюду искал, пытаясь найти что-то… действительно важное. А ты все это время была рядом.

Она обхватила его ногами, привлекая ближе, и он, не сводя с нее глаз, медленно вошел в нее. Их тела идеально слились, они двигались вместе, раскаляя обоюдную страсть добела.

– Больше никогда не покидай меня, Оливия, – взмолился Джеймс, обхватив ее лицо ладонями.

Сердце ее сжалось в груди, а желание вспыхнуло с новой силой.