Текст книги "Случайные боги. О людях, невольно ставших божествами"

Иногда он являлся в компании с двумя другими вошедшими в историю офицерами, которых многие тоже почитали как богов: генералом XVII века Им Гён-опом и флотоводцем Ли Сунсином, владычествовавшим над разными морями. В традиции кут, в точности как в ритуалах панамского народа куна, полководцы ведут в астральном плане борьбу с божествами, порождающими болезни и беды. В их задачу также входит ублажать духов кунунга, голодную толпу безвестных воинов, сложивших головы на поле брани, забытых солдат всех сражений и возрастов. Когда в шаманку вселяется кунунг, ей, как известно, надо поесть сырого мяса – тогда духи наполнят ее своими восторгами и выражениями благодарности. «Духи – это история, – говорит шаманка Ли Хонг-Ха, считающая Макартура своим ангелом-хранителем и совершающая паломничества к его статуе в Парке Свободы. – На свете нет ни одного духа без истории, и понять их без истории нам не дано».

В шаманок и в самих порой вселяется дух генерала Макартура; перед тем как впасть в транс, они надевают на себя армейскую форму (20). Накурившись и влив в себя изрядное количество виски, некоторые мансин, совершенно не зная английского, по слухам, бегло выдавали пророчества на языке генерала. В 1980-х годах шаманку Хиун Миунгбун арестовали за контрабандную пачку «Мальборо» (21), положенную ею на алтарь перед шаманским портретом Макартура, но выпустили после того, как она убедила полицию Инчхона, что сигареты предназначались ему, но никак не ей. В шаманской практике Ким Кие-Сун «дух Макартура любит посылать пророчества, используя национальный флаг Южной Кореи», – сообщают антропологи Хеоник Квон и Хван Парк. Мировой порядок, задуманный земноводным богом Макартуром, носит глубоко эгалитарный характер, основан на взаимном уважении народов и во многих отношениях, как отмечают исследователи, «совсем не американский» (22). Шаманкам Макартур предоставляет возможность претендовать на жизнеутверждающую, мирную власть, влекущую за собой не разрушения, но возрождение. Как бог он явно не в ладах с земным наследием, оставленным им в Корее, где на его совести сотни тысяч смертей офицеров, солдат и мирного населения, где по его приказу на остров Вольмидо неподалеку от Инчхона было сброшено девяносто три бомбы, где он, угрожая Северной Корее атомной бомбой, развязал на полуострове гонку ядерных вооружений.

Время от времени протестующие устраивают акции, требуя убрать из Парка Свободы бронзовую статую Дугласа Макартура. Порой это выливается в столкновения прямо у его ног. И тогда присмотреть за генералом, безучастно взирающим на море, присылают полицейских. Поздней ночью Макартур пришел к Чакту, донимая своим голосом. Вполне возможно, что когда-то ему самому не давал покоя какой-нибудь демон, досаждая своими вопросами. А что, если можно снова и снова жить, как бог, в самых разных ипостасях? Что, если на себя можно примерить одежку божества любых размеров и форм? Вам бы этого хотелось?

#4

«Я вернусь», – сказал он.

На архипелаге Биак, расположенном к западу от побережья Новой Гвинеи, генерал Макартур лег в основу мифа. Там есть легенда о некоем старике, страдавшем от жуткой кожной болезни. Манармакери (23) жил один в джунглях изгоем, всеми презираемый за свои язвы и струпья. Как-то раз он застукал Утреннюю Звезду в тот самый момент, когда она решила украсть у него пальмовое вино, и воровка пообещала ему выполнить желание. С помощью звезды его семя проникло в непорочное лоно Инсораки, самой красивой женщины соседней деревни. Когда выяснилось, что отцом ребенка был «чесоточный старик», семья в гневе от нее отреклась и выгнала жить к мужу, отпуская едкие шуточки по поводу его кожи. Оскорбленный презрением с ее стороны, Манармакери решил преобразиться, развел с этой целью на атолле Вунди неподалеку от их дома гигантский костер, прыгнул в огонь и стал извиваться. С него тут же стала клочьями отваливаться старая кожа, превращаясь в драгоценные украшения и фарфор. Он вышел из огня юным и нагим с гладкой, лучащейся светом кожей. В одних вариантах легенды Манармакери явился из пламени с белой кожей, в других говорится, что сразу после этого он ступил обратно в костер, дабы «обжечь ее до привлекательного смуглого оттенка». Все свидетельствовало о том (27), что он, пройдя это крещение огнем, превратился в Мансерена Мангунди, то есть в самого бога.

Новоявленный бог собрал из пепла сокровища, вышел на берег, сотворил пароход, нарисовав его палкой на песке, и вернулся забрать Инсораки и сына. Но потом, желая подвергнуть проверке родственников со стороны жены, превратился обратно в «чесоточного старика», и они снова его отвергли. Поскольку на Биаке никто не верил в его могущество, он исчез, уехал в Европу и добился там процветания. Написал Священную Библию, повелел Гутенбергу ее напечатать и показал людям путь к вечной жизни. Поделился с европейскими племенами своими научными талантами и ввел в обиход так называемую «западную одежду».

Предание гласит, что в один прекрасный день Манармакери вернется на корабле на Новую Гвинею, привезет с собой все свои богатства и знания, а потом учредит утопическое государство. Его приезд возвестит новую эру рая Корери, название которой происходит от биакского корня, означающего «мы меняем кожу». «Мертвые восстанут из могил (24), больше не надо будет ни сажать семена, ни собирать урожай, потому как Мангунди будет щедро кормить всех своей магической пищей, – говорится в пророчестве, записанном одним исследователем в 1889 году. – Старики вновь станут молодыми, начнется новая эра, когда все будут только вволю есть, пить, танцевать и прыгать от радости, потому как забудут, что такое смерть». Все сменят кожу. Но кто узнает Господа, когда он придет? Он живет в коллективной памяти, потому что написал эпические стихи о самом себе, а потом распевал их, когда греб в каноэ. Его услышали на берегу, запомнили эти гимны и стали передавать из поколения в поколение.

«Ядо яамасаси йо маре пириар яно фави йо, фави айя бва», – пел Манармакери.

«Я спустился и выкупался в источнике (25), они меня не узнали, нет, они не узнали меня».

В середине XIX века на архипелаге Биак установилось хрупкое, почти недееспособное голландское правление. Чтобы закрепить свои права на западную часть Новой Гвинеи, на него высадились голландские миссионеры, офицеры и торговцы с приказом умиротворить папуасов, прослывших буйными и непокорными, и превратить их в источник производительного труда. Стремясь насадить протестантские ценности, голландцы попытались запретить вечерние гульбища, во время которых аборигены пили пальмовое вино, пели, танцевали и били в барабаны, что привносило в их повседневную жизнь хоть какую-то радость. Но взамен колонизаторы не предлагали почти ничего в плане материального прогресса, образования или инфраструктуры, поэтому на их притязания на власть туземцы смотрели косо. Появилась целая плеяда папуасских пророков, возвестивших о скором приезде Манамаркери, начале эры Корери, свержении колониального порядка и упразднении любых форм расовой иерархии. Посчитав, что все их потребности будут удовлетворены, крестьяне уничтожили урожай и сели на берегу ждать прибытия судна, воплощая в жизнь взлелеянный в мечтах миф, который впоследствии неизбежно отнесут к категории «культов карго».

В начале 1942 года обладавший стратегическим значением архипелаг захватил Японский императорский военно-морской флот, посеяв на островах массовый голод. Хотя у туземцев и не было желания помогать захватчикам, тысячи постоянно недоедающих жителей островов были вынуждены пойти работать на японскую военно-морскую базу Маноквари и услышали там об американском генерале, одержавшем череду побед над японцами и, казалось, способном повсюду поспевать, а порой даже одновременно бывать в разных местах. Газеты трубили, что между Брисбеном и Новой Гвинеей он перемещался с такой скоростью, что «зачастую ему для завтрака накрывали сразу два стола (26), разделенные расстоянием в полторы тысячи миль». В его распоряжении имелось ядерное оружие и суда, груженные неисчерпаемыми запасами. Все признаки говорили о том (27), что Макартур, по всей видимости, и был Манармакери, или Мансереном Мангунди – самим богом, вернувшимся в новом облике, сбросив с себя старую кожу.

В круг самых могущественных прорицательниц Корери входила и некая женщина по имени Ангганета Менуфанду (28), которая, предрекая скорое установление нового мирового порядка, была арестована и брошена в тюрьму сначала голландцами, а потом и японцами. Родом из деревни Совек, она подхватила заразную кожную болезнь, от которой умерли ее ребенок и муж, после чего уехала на необитаемый остров, чтобы жить там затворницей. Некоторое время спустя к ней явился какой-то странный старик, принес снадобье, вылечил ее и назначил своей посланницей. Манармакери открыл ей тайну флага Корери – сине-бело-красного, звездно-полосатого: «Если флаг твой и право твое будут и дальше не признавать, если твой дар опять подвергнут гонениям, разразится третья мировая война и уничтожит весь мир», – вспоминал впоследствии один из ее последователей. Провидица стала играть роль радио, слушая слова покойников и богов, а потом передавая их надежной ученице, которую называла своим «проводом». Появились и другие пророки, желавшие бросить ей вызов: когда некий житель деревни Намфор назвал себя живым богом, Стефанус, правая рука Ангганеты, попытался унизить его, назвав Коки, то есть «поваришкой». Когда его отослали обратно в родную деревню, он быстренько переделал презрительное прозвище в Каптен Коки (29), что означает «Капитан Кук», и собрал собственный легион поборников, готовых сцепиться с конкурентами.

Ангганета предупредила, что, если не наступит Корери, все закончится Короре – данный термин означает одновременно прогресс и побоище. И в том и в другом случае все коренным образом изменится. Стефанус разработал план создания нового государства, положив в его основу хартию Корери, определив ей роль основополагающего священного текста для многих поколений папуасских сепаратистов. Армию Корери предполагалось назвать Америка Бабо, сокращенно АБ, что означает «Новая Америка». Японские пули при этом превратятся в воду. В июне 1942 года, незадолго до казни, в одном из писем из тюрьмы Ангганета предрекала победу союзников: «После нынешних смутных времен на востоке взойдет Утренняя Звезда, Япония будет повержена, и мы снова воспрянем». Ее последователи знали, что под Утренней Звездой имелся в виду Макартур.

В одной из своих песен Манармакери рассказывал о горах трупов над облаками, сложенных штабелями, как солома на крыше. В 1943 году японцы решили расчистить леса для строительства на Биаке взлетно-посадочных полос, а когда на берегу в знак протеста собрались несколько десятков аборигенов, солдаты всех их убили. Год спустя, в мае 1944-го, Биак превратился в передовой фронт – Макартур использовал его в роли плацдарма для своего давно обещанного возвращения на Филиппины. Два месяца войска союзников ожесточенно сражались в джунглях Биака, выкуривая с помощью зажигательных бомб окопавшихся в пещерах японских солдат и оставляя на поле боя тысячи обезображенных трупов. «А после резни пришло время товаров» (30), – пишет историк Дэнилин Резерфорд; победоносные американские войска выгрузили огромное количество припасов и консервированных продуктов, раздав их изголодавшимся аборигенам. Невероятное количество грузов, оказавшихся на острове, теперь напоминавшем картину ада, еще больше укрепило ощущение скорого наступления эры Корери.

Многие местные жители считали отнюдь не случайным тот факт, что для склада хранения своих запасов армия Макартура выбрала именно атолл Вунди, на котором прошел крещение огнем Манармакери. Когда после победы союзников мир разделился, острова Индонезии обрели независимость, но западная часть Новой Гвинеи вновь стала колонией Нидерландов. И пока голландцы кормили папуасов обещаниями самоуправления, в 1962 году ООН, даже не советуясь с местными жителями, уступила эти территории Индонезии. Взлелеянный в мечтах мессианский миф о Корери приобрел еще более настоятельный характер, подпитывая сепаратистов из Движения за свободное Папуа, сражавшихся за освобождение под бело-сине-красным звездно-полосатым флагом и молившихся на одинокую Утреннюю Звезду – небесное тело в ипостаси Макартура, который, по мнению многих, мог быть и архангелом Гавриилом.

В 1990-х годах Дэнилин Резерфорд приехала на Вунди, чтобы встретиться с пророком, который в целях анонимности в ее рассказах фигурирует под именем Дяди Берта (31). Атолл по-прежнему усеивали отголоски той далекой войны – обгоревшие каркасы машин, похожие на хрупкие скелеты мертвых насекомых, и проржавевшие жестяные тропические шлемы погибших солдат. Из обломков сражений многие жители построили себе дома. По ее выражению, Дядя Берт, рыбак, когда-то лично повстречавший Манармакери, жил «в скорлупе истории». В его доме «столом служил старый холодильник, стулом – пилотское сиденье с истребителя, а скамьей – блестящее авиационное крыло». У пророка хранилась подаренная Манармакери коллекция талисманов, включая зеленый сигнальный фонарь, доставшийся ему, когда он объявил о своем Втором пришествии, и жестяная табличка со словами «Белый контейнерный состав», которая, по словам божества, служила паспортом для поездок по земле.

Берт вытащил экземпляр написанной Манармакери книги; в Священной Библии лежала ламинированная открытка с изображением даже не одного Дугласа, а сразу двух: Макартура и британского фельдмаршала Хейга. За ними, с флагом Корери, стоял Христос. «День независимости, 1943 год», – гласила надпись на обороте. В понимании Берта, эта открытка обладала защитной силой и, подобно Таро, помогала предсказывать будущее. Ее насквозь пропитало заразительное могущество изображенных на ней чужестранцев из далеких краев, но также глубинный дух предков, ведь корнями и тот и другой уходили в архипелаг Биак. Этот кусочек бумаги обещал возвращение как жителей, так и имущества на эти острова, которые иерархи, очертившие границы земного шара, объявили отсталым захолустьем.

Какой личностью мог бы быть бог? Как пишет Манармакери, именно этот вопрос задает миф о Манармакери. И сам же на него отвечает, предлагая в этой ипостаси больного, чесоточного, всеми отвергаемого старика, который стремится к признанию и любви. В 1990-х годах индонезийское правительство, стремясь превратить тропический архипелаг в роскошный туристический рай наподобие нового Бали, провело ребрендинг описанной выше папуасской традиции, выдав ее за «региональную культуру». Министры заговорили о «подъеме» Биака; строители очистили родовые земли жителей острова для возведения отелей, но лишь очень немногим проектам действительно удалось стартовать. Дядя Берт, взяв на вооружение индонезийскую государственную риторику, перевернул ее с ног на голову, а полученный результат завернул в обертку своих пророчеств. Он предсказал, что «стартовую площадку вскоре покинет сам мир». То обстоятельство, что туристические инициативы финансировались за счет американских займов, служил еще одним доказательством причастности к этому Манармакери. «Чесоточного старика» можно было узреть не только на острове Вунди, но и по всему архипелагу. Его видели, когда он, отдыхая у дороги, грел в песке пальцы, а потом прямо на глазах исчезал. Пожары, бушующие на стройплощадках и пожиравшие магазины для туристов, свидетельствовали о том, что он не сидел сложа руки. По заявлению Берта, как-то раз Господь раскрыл ему тайное значение названия «Б-И-А-К»: Била Ингат Акан Кембали – «Сохранив в памяти воспоминание, можно все вернуть».

По легенде, в молодости Манармакери однажды погнался за свиньей, поживившейся на его огороде клубнями колоказии. С силой метнул в нее свое копье, но пронзенная им тварь убежала, оставив на полу окровавленный след и отпечатки человеческих ног. Пройдя по ним, молодой человек вышел к устью глубокой пещеры, а когда переступил ее порог, увидел, что там сияет солнечный свет. Внутри его взору предстал безбрежный рай – деревня с крытыми пучками соломы крышами, бесчисленные жители которой радовались и смеялись, не выказывая никаких признаков старения. «Твой час еще не пробил (32), – сказали они ему, – ты все еще в скорлупе… А это место – рай Корери». Потом добавили, что когда-нибудь ему будет суждено туда войти, но пока велели покинуть пещеру и вернуться назад. Наклонившись поднять свое копье, он увидел характерную переливчатую чешую свернувшейся рядом с ним змеи, испугался и убежал из пещеры. А когда возвратился домой, увидел, что весь его урожай засох на корню. После этого он утратил к жизни всякий интерес и впал в депрессию, все вокруг казалось ему бессмысленным и пустым. Вот какова предыстория человека, ставшего богом. Когда его спрашивали о причинах произошедшей с ним резкой перемены, он рассказывал об увиденном, но ему почти никто не верил. В отчаянии от утраты рая он начал чесаться.

Многим, кто воевал бок о бок с Дугласом Макартуром в окопах Первой мировой войны, запало в душу, что молодым солдатом он совершенно не боялся смерти. Свое божественное начало генерал обретал, терял и обретал снова с той же легкостью, с какой менял повязки на ранах, кровоточивших снова и снова. Макартура словно разрезали на четыре части, каждая из которых в присущей только ей одной манере становилась преходящим, мимолетным божеством. Генерал, стремившийся к известности, бессмертию и славе, самым неожиданным образом обретал их там, где сам никогда не ждал. Выступал в роли вырезанного из дерева бальсы идола, синтоистского ками, бедствующего земноводного духа и самого бога, покрытого струпьями, под которыми прятался настоящий красавец. Подобно змее он снова и снова сбрасывал с себя кожу. С одной стороны, генерал Макартур стал символом разрушения, которое повсюду несли американцы, с другой – проявил сразу четыре разных подхода к восстановлению территорий. Вполне возможно, что, когда тщеславный генерал займет наконец уготованное ему место, где бы оно ни находилось, ему не дано будет себя узнать.

4. Боги в мундирах

Из всех мыслимых ситуаций, когда человек вдруг может превратиться в божество, самая неприятная в физическом отношении наступает, когда в него вселяется дух. Привести к этому могут два пути. Человек сам может представлять собой грубую, неконтролируемую силу: в подобном случае его собственный дух покидает тело и затем, преодолевая сопротивление судорожно сжимаемых внутренностей, поселяется в другом человеке, совершая в окружающем мире действия и поступки через чужие члены. В ситуации с Дугласом Макартуром, к тому времени как его дух стал вдохновлять южнокорейских шаманок, танцующих на ножах, он самым беспечным образом умер. Однако другим повезло меньше – их земные оболочки духи покинули еще при жизни, как в случае того несчастного французского офицера в Нигере, спиритический двойник которого, как мы вскоре увидим, прямо у него на глазах поднял бунт, вселяясь в чужие тела, против его воли и вразрез с самыми лучшими намерениями.

Через свой дух можно полностью держать во власти другого человека. Но можно и стать жертвой, когда уже его дух вселится в тебя. Можно вдруг обнаружить, что ты стал лишь резервуаром для вторгшегося в тебя духа: когда он входит в твое тело и начинает тебя контролировать, зачастую в самый неподходящий момент, – и пока он сам не уйдет, с ним в принципе нельзя ничего сделать. На какое-то время ты превращаешься в какую-то мягкую, непонятную субстанцию, в которой дух и плоть, твое собственное и чужое «я» превращаются в нечто совершенно новое, порождая неустойчивое, недолговечное божество. Когда в тебя вселяется чужой дух, тебя может тошнить от боли, но он, пусть даже на время, наделяет тебя сверхчеловеческим могуществом, будто вмещая в себе силу, которую человек по причине своих физических размеров в принципе не может в себе удержать. «Он описывал, как у него болело все тело, когда дух наделял его этой силой, – рассказывал некий антрополог о человеке с Тринидада, в которого периодически вселялся дух, – а когда мы проходили мимо внушительного здания полицейского участка, показал на него и добавил: это примерно то же, что пытаться впихнуть в тело весь этот дом» (1).

А что, если бы эту силу можно было укротить, упорядочить и надлежащим образом использовать? Что, если человек, в которого вселился дух, мог бы учреждать новые институты, создавать собственные армии или даже государства? В 1925 году в одном из французских докладов из Ниамея, столицы Нигера, говорилось, что тем летом над городскими кварталами будто пронесся «ветер безумия» (2). Во время танца в деревне Чикал некая женщина по имени Зибо неожиданно впала в транс. В ее тело вселился дух. «Кто ты?» – спросила собравшаяся вокруг толпа, желая знать, с кем имеет дело. Тогда дух устами Зибо назвал себя правителем Красного моря. Вещая через своего медиума, он приказал запастись ружьями, и аборигены сделали их из дерева. Вскоре заговорили и другие духи: сержанты, солдаты, секретари, судьи и генералы Французской империи, вторгшейся в 1900 году в Нигер и оккупировавшей его. Вещая через тела крестьян, будто пребывавших в объятии мощного заклятия, они требовали дать им тропические шлемы и побольше джина, зловеще маршировали на негнущихся ногах в боевых порядках и в нарушение имперского протокола с пеной на губах проделывали кульбиты. И дабы доказать, что они не люди, бросали на свои новые тела горящие факелы, не причинявшие им никакого вреда. Некоторое время спустя эти духи открыли свое имя: Хаука, что в переводе означает «безумие». Они изрыгали из желудков черные чернила – будничную жидкую субстанцию бюрократии. Несколько месяцев спустя этот ветер безумия пронесся над северным регионом Филенге, где духи вселились практически во всех молодых людей. Некий французский чиновник сообщал о «серьезных проблемах в Курфее». Зибо и ее отец Ганджи «создали секту, копирующую нашу администрацию и стремящуюся свергнуть нашу власть». Зибо – или через нее правитель Красного моря – проповедовала мятежи. Деревни отказывались платить подати и заниматься изматывающим неоплачиваемым подневольным трудом по возведению с нуля инфраструктуры для Французской империи – тем же рабством, только под другим именем. Отказывая французам в повиновении, они покидали колониальный мир и уходили в бушленд, чтобы поклоняться там богоподобному раскольническому двойнику французского режима: армии духов, насчитывавшей с сотню солдат, майоров, лейтенантов, управленцев, врачей и технических специалистов. В этом глухом засушливом краю медиумы Хаука основали собственную общину-страну и стали усиленно готовиться к войне.

Озадаченный подобными странными бунтами, правитель Филенге написал региональному комиссару Ниамея майору Горацию Валентину Крочиккие, и тот в ответ приказал устроить на медиумов Хаука облаву. Правитель арестовал шестьдесят человек, в том числе и Зибо, заковал в цепи и отправил в столицу, где их бросили в тюрьму и три дня не кормили. На четвертый Крочиккия велел привести узников к себе и приказал исполнить ритуальный танец, по всеобщему убеждению, притягивающий духов. По неожиданным переменам в лицах, по замогильным стонам и странным, бессвязным движениям, больше подобающим не живым людям, а зомби, майор Крочиккия мог с уверенностью сказать, когда в окружающих вселялись духи. В насмешку над ними офицер приказал духам заплакать, выдвинув унизительное требование, заставившее медиумов выйти из транса, а вселившихся в них духов в срочном порядке покинуть новые тела. «Видите, вот и нет больше никаких Хаука, я гораздо сильнее их», – злорадствовал он. Потом повернулся к Зибо и глумливо ее спросил: «Ну и где они, эти твои Хаука?» После чего бил ее, пока она не сказала, что духи все ушли.

Подвергнув этой жестокой пытке и других узников, он велел отвести их обратно в камеры и там запереть. Однако в стенах тюрьмы неожиданно появился новый бог: обожествленный дух самого Крочиккии. «Я новый Хаука, меня зовут Корсаси (3), то есть корсиканец, – заявил он и добавил: – Я сильнее всех остальных Хаука, и нам надо вырваться из этой тюрьмы». Под предводительством божественного духа самого Крочиккии узники проломили стены узилища, выложенные из сырцового кирпича, и бежали, не дав возможности Крочиккии в человеческом обличии опять схватить их и посадить под замок. Зибо отправилась в ссылку на Берег Слоновой Кости, но само движение ширилось все больше и больше, вирусом распространяясь по городам. Вселяясь в разных медиумов, Крочиккия стал известен и под другими именами, в том числе как Кросисия, Коммандан, майор Мугу и Злобный майор – бог, способный на любую агрессию и бесчинства.

* * *

Как физически осуществляется вселение духа? В Нигере человеку приписывают тройственную натуру, считая его состоящим из тела, энергии и двойника биа, которого можно увидеть в качестве отражения на поверхности спокойного озера или же полуденной тени на песке. По ночам неугомонный биа покидает тело и улетает побродить по миру на волнах наших снов. Если верить этнографу Жану Рушу, в 1950-х годах ставшему свидетелем сотен ритуалов, медиум может видеть приближение духа-захватчика, или биа, незримого для всех остальных, – когда все начинают танцевать, он идет на запах ладана и грохот барабанов. «Дух держит в руках шкуру только что забитого животного, потом трижды подносит ее к танцующему окровавленной стороной, – рассказывал Руш. – В первый раз у того из глаз льются слезы; во второй из носа течет слизь; в третий он кричит… Затем, на счет четыре, дух надевает окровавленную шкуру танцующему на голову» (4). Вот каким образом подлинное биа человека заманивают в ловушку, будто сажая в мешок, пока дух-агрессор вселяется в физическое тело и занимает место его истинного биа, отчего тело становится безвольным и вялым. Далее дух-агрессор говорит и действует посредством своих новых членов, наделяя их сверхчеловеческой силой, напрочь пренебрегая любыми человеческими нормами, благодаря чему тело теряет всякую чувствительность к боли. Решив покинуть тело, дух-захватчик снимает с головы шкуру животного, выпуская на волю пойманное биа, после чего медиум открывает глаза. «Они всегда начинают кашлять, будто выйдя на воздух из душного подвала», – рассказывал Руш. Хотя медиумы никогда не помнят, что с ними было, транс неизбежно сменяется изнеможением. Со своей стороны, примерно в 1976 году Руш лично встретился с Горацием Крочиккией, под самый занавес жизни презренного майора, когда тот возвысился до должности генерал-губернатора Берега Слоновой Кости. И потом сообщал, что его собеседник, на тот момент старик в возрасте без малого девяносто лет, не всегда говорил вразумительно, но инцидент в ниамейской тюрьме все же помнил.

Дух вселяется независимо от воли человека: конкретного «гостя» выбрать нельзя. Когда же дух выбрал какого-то человека, то потом он может вселяться в него всю жизнь. Отказать ему нет возможности. Это может создавать множество затруднений: в человека, трудившегося правительственным чиновником и занимавшего высокооплачиваемую должность в надежде ее сохранить, мог вдруг вселиться Кросисия и с пеной у рта броситься оскорблять коллег. Дух отличался такой агрессивностью, что порой даже убивал своих безвольных медиумов. Но с помощью ритуальной церемонии духов Хаука можно было вызывать совершенно осознанно, уединившись в безопасном, заранее подготовленном месте где-то в глуши или в стенах собственного дома, подальше от распахнутых в ужасе глаз общества. Здесь можно было все тщательным образом организовать, дабы познать это странное могущество, наполнив адептов энергией, которая сохранялась гораздо дольше тех нескольких минут или часов, на которые в них вселялся дух. В состоянии транса медиумы под грохот боевых барабанов занимались строевой подготовкой, маршировали и чеканили шаг. Адепты призывали колониальных духов принимать участие в дискуссиях за круглым столом, вырабатывали новую политику и принимали декларации. А в отсутствие пробковых шлемов делали их из тыквы.

Набирая силу и все больше прирастая новыми членами, спиритическое движение Хаука получило возможность оккупировать французов, в точности как те оккупировали Нигер. Обоготворение превратилось в инструмент сопротивления и инакомыслия, работающий в астральном плане, недоступном для механизмов европейских имперских властей. Инструментом мучительным и нежеланным, хотя именно в этой нежелательности и крылось все его могущество. Силы, стоящие за ошибками, слепым случаем и такой же слепой удачей, сформировали водоворот возможностей. Как писал в своей книге «Обездоленные на земле» Франц Фанон: «Если нам и надо куда-то прийти, то именно в эту зону оккультной нестабильности людей» (5).

* * *

Идея о том, что в человека могут вселяться духи, появилась на свет на стыке порабощения и просвещения (6), в той самой точке, где сошлись воедино современные представления об имущественных правах, взгляды на природу человеческого «я» и вера в потусторонние силы. Хотя подобные прецеденты случались и в прошлом, вселявшиеся в человека духи стали свидетельством всей жестокости современного мира, начиная от похищения мужчин и женщин для трансатлантической работорговли и кончая стремительным крестовым походом европейского империализма. Сообщения о «волнениях», «диких жестах», «неистовстве» и «безумии», просачивавшиеся с захваченных периферийных территорий, неизменно трактовались через христианскую призму демонизма и в этом качестве требовали обязательного изгнания духов. Огромный спектр ритуальных и иных практик, разбросанных по огромным территориям земного шара, назвали одним и тем же словом possession, от латинского potis и sedere (7), которое в равной степени означает обладание и телом, и землей и дословно переводится как «право занимать то или иное конкретное место либо в нем оставаться». «О безумцах говорят, что в них вселился дух», – писал в своем «Левиафане» Гоббс.

Для философов эпохи Просвещения вселение в человека духа представляло собой возможность осмыслить человеческую природу. Современный человек был сотворен путем изгнания из него духов, что помогло ему укротить своих демонов и стать рациональной, владеющей собой личностью, способной общаться с другими и принимать участие в экономической деятельности. Этот владеющий собой человек, «хозяин собственного “я”», как писал о нем Джон Локк, стал тем фундаментом, на котором строилось современное государство. Его теневой двойник мог быть одержим демонами, но мог быть и нищим, порабощенным представителями белого имущего населения, равно как и другими божествами. На фоне рабского труда на плантациях мужчины и женщины, в которых вселялись духи или бесы, служили элементом контраста европейским мыслителям, выдвигавшим абстрактные, трансцендентные идеи о том, что представляет собой современный человек или каким ему надо быть. Упразднение трансатлантической работорговли в конце XIX века спровоцировало «драку за Африку». В погоне за прибылями европейские правители устремились в глубь континента, которого еще совсем недавно так боялись, считая могилой белого человека, который умирал там от укуса одного-единственного комара. В 1899 году по Нигеру вихрем пронеслась французская военная экспедиция под руководством Вуле и Шануана, сея вокруг разрушения, оставляя после себя голод и пепелища. Французские солдаты грабили деревни и амбары, впоследствии предавая их огню, насиловали женщин и убивали мужчин. Претворяя в жизнь политику террора (8), французы жестоко подавляли любые мятежи, и в 1922 году Нигер из незаконно оккупированной военными территории официально превратился в колонию под руководством обосновавшегося в Дакаре генерал-губернатора. Французский колониализм принес с собой собственный язык, новую одежду, привычки, правила и законодательные нормы, а заодно и школы, дабы учить молодых людей приносить пользу в качестве слуг общества. Во имя идеалов гуманизма нигерийцы, до прихода французов состоявшие домашними рабами, были для видимости освобождены и тут же закабалены по новой – их согнали в так называемые villages de liberté, т. е. «свободные деревни», и заставили там работать над реализацией общественных проектов, таких как строительство дорог. А поскольку налоги французам надо было платить во франках, крестьяне зачастую отказывались выращивать зерновые, которые шли на пропитание, вместо них культивируя более прибыльные культуры, такие как хлопок, в результате чего в стране резко возросла угроза голода. Вождей деревень, раньше обладавших священной властью и сплачивавших общину, определили сборщиками податей, после чего их тут же возненавидели и заклеймили позором. «Сколь настоятельной ни была бы потребность в экономических переменах и развитии природных ресурсов, наша миссия в Африке состоит в том, чтобы обеспечить культурное возрождение и привнести в человеческий материал созидательное начало» (9), – заявлял генерал-губернатор Жюль Бревье, описывая либеральную миссию Франции, призванную приобщить туземцев к цивилизации. Словно в ответ на лицемерие колониального проекта как такового, подпитываемого все той же жаждой наживы и расизмом, только чуть прикрытыми высокими идеалами, безумие вселения духов тоже стало в высшей степени креативным ходом. Пока европейские империалисты пытались навязать свое понимание того, что такое человек и каким должен быть «человеческий материал», духи Хаука превращали в нелюдей таких колониалистов, как Гораций Крочиккия. Их майор Крочиккия больше не «владел собой»: не в состоянии себя контролировать, он выпустил заключенных из тюрьмы. Духи Хаука заставляли колониалистов внимательно присматриваться к себе и своим жестоким поступкам, глядя будто в зеркало. В пантеон Хаука входил дух, не имеющий ничего общего с человеческой природой: обожествленная форма локомотива. Когда он вселялся в медиума, тот без конца носился взад-вперед, не в состоянии ни минуты усидеть на месте, пока не валился с ног от изнеможения. И представлял собой живое доказательство того, что современная цивилизация со всеми ее богатствами была выстроена на костях чернокожих рабочих, прокладывавших железные дороги в европейских колониях, в том числе насильно сгоняемых в трудовые лагеря для строительства путей сообщения в Нигере. Время от времени Хаука засовывали руки в котлы с кипящей водой, будто желая сказать, что могущество немыслимо без изрядной доли боли.