Текст книги "Поцелуй ангела (сборник)"

КАРАМБОЛЬ

Боб любил, чтобы у него было всё самое лучшее. Комплекс нищего детства. Теперь он мог позволить себе это расточительство. Даже среди своих слыл снобом, и это ему нравилось. Именно у него было всё самое-самое, начиная от зажигалки, кончая шикарной виллой на острове.

– Ну, папусик, я тебя ооочень прошу. Ну, возьми меня с собой, – ныла над ухом Бэби, его любовница. Тоже самая роскошная. Ноги от ушей, глазищи на пол-лица, грудь, ну словом, всё при ней. Правда, мозгов маловато. Иногда ему казалось, что они вообще отсутствуют, а честно говоря, зачем они ей?

– Малышка, пойми, там тебе делать нечего. От скуки умрёшь. Это деловая встреча, будут одни мужики и бильярд и всё.

– Билл и ард – это что? Когда шары катают по столу? Да?

– Ах ты, моя умница. Правильно, когда шары по столу гоняют.

– Ой, хочу, хочу! По телику видела. Там мужчинки такие красивые ходят с палками. Так интересно. Я буду, как мышка в уголочке. Никто даже не заметит.

– Да уж, тебя не заметишь!

У Боба взыграло знакомое чувство – покрасоваться и подразнить приятелей.

– Ну, хорошо. Иди оденься получше.

– Ура! Я еду! – завопила Бэби и, как маленький ребёнок, захлопала в ладошки.

«Полная дура», – подумал он.

Вечер был посвящен королю бильярда Стиву Бёрду. Это сейчас он Стив и живёт в своём маленьком дворце в Англии, а двадцать лет назад был Степаном Птичкиным и играл на деньги в подвалах. Сюда приехал по приглашению за большой гонорар продемонстрировать мастер-класс. Чтобы попасть на шоу, надо было выложить не только кучу баксов, но иметь огромные связи. Круг избранных был очень узок, только Боб, как всегда не смог отказать себе в удовольствии и приехал со своей «дамой», чтобы покрасоваться и показать, что он может легко заплатить за двоих. Никто, собственно, против не был. Многие знали Бэби и относились к ней как к красивому предмету интерьера, создающему хорошее настроение.

Маленький зал был оформлен с большим вкусом. В центре – ярко освященный стол с синим сукном. Все гости расселись по креслам. Ожидали выхода мэтра. А вот и он. Высокий, стройный, холенный. Знали, что ему за пятьдесят, но выглядел намного моложе. Стив шёл с кием под аплодисменты, совершенно отрешённый, настроенный на игру. Начал сразу от трёх бортов. Присутствующие замерли от удивления и восторга. И вдруг осечка. Зрители ахнули. Гость смущённо погладил синие сукно. Повисла пауза.

Этого времени было достаточно, чтобы Бэби ожила, встала со своего кресла и летящей походкой подошла к Стиву. Она, обворожительно улыбаясь, взялась за кий. Боб мигом оказался рядом и, обхватив спутницу за талию, извиняясь, потянул её на себя.

– Не трогай её, – сказал гость и отдал кий.

Некоторые стали ухмыляться, предвкушая смешной спектакль.

Бэби неловко покрутила кий в руках и уронила. Раздались редкие смешки. Она же, глупо посмотрела по сторонам, наклонилась и подняла его. Но когда она выпрямилась, выражение её лица резко изменилось.

Это была не Бэби. Она профессионально взяла кий и, встав в правильную позу, изогнув своё восхитительное тело, ударила. Шар был бит приёмом экстремальной резки. Все встали со своих мест. Ещё удар, опять идеальное попадание.

Стив внимательно всматривался в лицо красавицы, что-то страшное творилось в его душе. Бэби выпрямилась и, держа кий наперевес, стала медленно подходить к нему.

– Ну что, сволочь, узнал меня?

– Ты? Ты, Карамболь!

Он вспомнил всё, что было много лет назад, всплыли сцены из другой жизни.

Вот прокуренный подвал Центрального Дома Железнодорожника.

Здесь с молчаливого согласия администрации, за определённую мзду, конечно, был организован и спокойно существовал клуб любителей бильярда, играющих на деньги. Признанным лидером этого сообщества был криминальный авторитет Степан Птичкин – Птичка, имевший за плечами несколько ходок (тюремных сроков).

В один из вечеров на пороге появился вдовец Николай, за руку он держал маленькую белокурую девочку дочку Машеньку.

Через минуту молчания раздался хохот мужиков:

– Ты бы ещё с коляской пришёл!

Николай стоял молча, понимая, что всё зависит отПтички, как он скажет, так и будет.

– Ну, хорошо, заходи. Но если она, хоть раз пикнет, – сказал он, показывая на девочку кием, – забудь сюда дорогу.

Машеньку не было ни видно, и ни слышно. Сначала, будучи поменьше, она спала под столом, накрывшись отцовским кителем; став постарше, с интересом наблюдала за игрой. Первый раз она взяла в руки кий в свой десятый день рождения. Взяла его как родного, словно с ним родилась. Её стали воспринимать всерьёз и даже играли с ней на интерес. Потом стали даже побаиваться. Никому не хотелось быть «битым» ребенком. Отец тихонько гордился своей доченькой.

Но настал роковой вечер. Птичка со свитой пришёл позже, он был навеселе. У стола играла Машенька. Играла – громко сказано. Она достигла таких высот, что, взяв кий, не выпускала его до конца, била без единого промаха, за что и получила заслуженную кличку – Карамболь. По городу поползли слухи о чудо-ребёнке. Многие вызывались сыграть, и были биты. Мужская гордость взыграла, и Птичке сделали внушение.

– Ну что, Карамболь, не откажи в чести, сыграй со мной. Хочу понять, так ли ты хороша, как говорят, – сказал Птичка.

Партия была рекордно короткой. Стояла звенящая тишина. Все понимали, что хозяин не потерпит такого позорного поражения.

Сплюнув на пол, он сказал:

– А теперь проверим, так ли ты хороша, как женщина?

Николай понял, что это конец, и рванул вперед, закричав:

– Она же ребёнок!

И тут же упал на колени, наткнувшись на нож. Из его рта маленькой змейкой потекла алая кровь:

– Прости, Машенька, – только и успел прошептать отец.

Мария, покалеченная морально и физически, еле выжила. Ей помогла мысль о необходимости мести. В её душе всё выгорело, один пепел, но усилием воли она смогла из его горстки родить алмаз отмщения самой высокой пробы. Когда душа расставалась с телом от боли, она твердила себе, что не имеет права на смерть, пока по земле ходит эта тварь.

Сейчас они стоят друг против друга. Машенька миллион раз убивала его в своём воображении, и теперь ей надо воплотить свою единственную мечту в жизнь.

Карамболь наступала на Стива, держа кий наперевес. Пришло время праведного суда. Всё горе и боль сконцентрировались в её огромных глазах, и его сердце не выдержало. Стив покачнулся, схватился за край стола, но не удержался, захрипел и упал навзничь. Карамболь откинула кий и, упав на колени, начала трясти уже мёртвое тело.

– Нет! Нет, ты от меня просто так не уйдёшь! – закричала она, но поняла, что опоздала.

ПРОМЫСЛ БОЖИЙ

По округе из тысячи жителей за последний месяц умерло двадцать восемь человек, в том числе и Натальин муж, Виктор. На похоронах своего любимого она уже была на восьмом месяце беременности. Вот так в жизни и бывает. Встретились две души, полюбили друг друга. Свадьбу завидную сыграли. Жених с невестой, словно с картинки, оба писаные красавцы. Долго ещё вспоминала деревня это событие. Счастливыми должны быть, да вот со временем не угадали. Гнездо свили накануне Смутного времени. А кто знал? Жили, работали, любили друг друга, но Бог почему-то детей не давал им.

А сейчас, в жуткую разруху, голод и в страшное горе вдовства послал Господь Наталье долгожданное дитя. Она понимала, что теперь в ответе перед Виктором и собой. Любой ценой должна сохранить этого ребенка. Но как? Был бы рядом муж, он бы решил, как и что обустроить. Мудрый был оттого, наверное, что вырос сиротой и жизнью был не избалован. Всё мог делать и голову светлую имел. Жить да жить. А тут как гром среди ясного неба. Стая воронья накрыла. Тьма спустилась, ни лучика света, ни надежды. Одна безысходность.

Каким-то ветром занесенный в их богом и людьми забытое село, проезжий (скорее всего заблудившийся) и на удивление трезвый фельдшер, безнадежно махнув рукой, сказал рыдающей Наталье, что жизни Виктору, в лучшем случае, месяца два. Ему уже ничего не поможет, и деньги на лекарство не стоит тратить. Не выписав никакого рецепта, только криво улыбнувшись, словно ударив по лицу, сказал, чтобы готовила черный вдовий платок. С тем и уехал. Обезумевшая Наталья металась, ища выход. Когда она видела умирающего Виктора или скорее то, что от него осталось – желтого, иссохшего, немощного старика, у неё разрывалось сердце. Жизнь ещё тлела, утекая почти осязаемыми, тонкими ручейками. Только всё больше и темнее становились его глаза, словно остаток жизни концентрировался в них. Они стали из небесно голубого цвета, темно-василькового, почти черного. Он всё понимал, мудро и тихо принимая свой близкий конец.

Наталья решилась на отчаянный шаг. Пошла на поклон к ведьме. Упала к ней в ноги и запричитала, прося помощи. Бабка Татьяна жила в лесу, в самой глуши. Дорога туда длинная и не простая, через болота. Не каждого она принимала. Некоторые сколько ни ходили по верным приметам, на болоте, так и не находили желанной избушки, уходя ни с чем. Наталья же летела, не разбирая пути и не думая об опасности. Вот и полянка, на которой стоит старый домишко, наклонившийся на один бок и наполовину вросший в землю. Из века в век здесь жил род бабки Тани. Рождались от случайной связи с мужчинами только девочки, которым было предначертано судьбой быть ведьмой, ведуньей, знахаркой и повитухой в одном лице.

С силой, распахнув скрипучую, рассохшуюся дверь, Наталья в темноте увидела сгорбленную ведьму у окошка, которая гладила черного кота, мирно сидевшего у неё на коленях. Старуха не повернулась, а лишь показала скрюченным пальцем на стол, где в холщевом мешочке что-то лежало, и тихо сказала:

– Ждала тебя… Ничем нельзя помочь мужу твоему. Вот, забери эту траву. Виктор жил ангелом и уходит ангелом.

Напоследок предупредила, что этот отвар Наталья должна давать ему только в последние дни, когда он будет безнадежно кричать от сжигающей его боли, сила травы поможет ему уйти в забытье. Ей же напророчила, что если она не уедет из деревни и будет рожать здесь, то ребенок не выживет – непременно умрет. Ехать ей надо отсюда, да и подальше, так по судьбе у неё. Вскоре Наталья схоронила Виктора, не помня себя от горя. Окаменела. Ни слезинки не проронила.

Откуда это в ней. Ещё маленькой девочкой, она тайком бегала в бесстыдно разрушенную деревенскую церковь, которая и сейчас величественно стояла на самом высоком месте, на крутом берегу реки. Разорена колокольня, сровняли купол – надругались, как могли. И чтобы уж совсем завершить святотатство, кое-как приспособили её под мастерские. Церковь заливали дожди, гуляли зимние стылые ветры, и казалось, ничего не могло выжить и сохраниться от былой святости. Но с самых малых лет Наталью влекла туда непреодолимая сила. Там всегда было светло и тепло зимой и летом. Особенно в том уголке, где на старой, облупившейся стене чудом сохранился лик Святого. Это был Николай Чудотворец. Глаза, как у живого. Наталья всегда прибегала сюда за советом, научилась молча разговаривать с ним. Спрашивала, и он отвечал ей. Она поверяла ему все свои тайны, сначала смешные детские, а потом и серьезные взрослые. Такая безмерная доброта исходила от него, что теплело в душе. В последнее время там витал тонкий запах весенних цветов. Лик замироточил, но Наталья не знала об этом, ей казалось, что это только её фантазии. Сейчас она пошла к нему за советом. Всю ночь не спала и думала над словами ведьмы. Еле дождалась утра. Теперь знала, как надо молиться. Стоя на коленях, горько плакала и просила вразумления и сил на задуманное. Вдруг пришла ясная, непоколебимая решимость. Наталья поняла, что умрет сама, но ребеночка спасет, и он будет жить в память об их любви с Виктором. Ей необходимо, во что бы то ни стало уехать из этого гиблого места туда, где можно получить настоящую защиту и помощь.

Когда Наталья училась в школе, их любимый классный руководитель, неутомимый энтузиаст своего дела, Анис Николаевич, смог каким-то чудом организовать поездку класса на экскурсию в Москву. Она первый раз в жизни увидела сказку наяву. Светлое, яркое, огромное. Словно другой мир. Это потрясение было живо до сих пор в её душе. С годами эти воспоминания ещё больше сделали этот город прекраснее. Твердо верила, что эта красота не могла подвергнуться разрушению и тлену, в противовес тому, что царило вокруг её жизни сейчас. Решение было принято – ехать в Москву. Там, только там спасение. И каким бы трудным не был этот путь, она довезет туда своего ребенка.

Здесь было грязно, душно и невыносимо тесно. Её толкали и пихали локтями. Стоял громкий разноязычный гомон. Все куда-то торопились, почти бежали, с каменными лицами, не замечая ничего вокруг себя. Наталья, прижавшись к колонне и защищая живот руками, задыхалась в этой невыносимой духоте. В голове билась только одна мысль, как бы вырваться из этого подземного ада. Чувствуя, что теряет сознание от этого бесконечного серо-черного водоворота, она стала молиться. Закружилась голова и Наталья как-то сразу обмякла, обхватив руками большой живот, тихо сползла сначала на колени, а потом и вся оказалась на мраморном полу. Потеряла счет времени. А жизнь продолжалась. Мимо деловито сновали люди, никто её не заметил и не остановился, чтобы помочь. Наталья сначала почувствовала знакомый свежий запах весенних цветов. Открыла глаза и увидела перед собой маленького старичка, лицом похожего, как две капли воды, на Святого старца в её разрушенной церкви. Он наклонился и ласково сказал:

– Вставай, милая. Я покажу тебе дорогу.

Наталья со стоном приподнялась. Села, тяжело привалившись спиной к колонне. Поправила сбившийся платок на голове. Отдышалась. Дождалась, когда сердце успокоится, не будет так по сумасшедшему биться в груди. Осторожно, опираясь на стену, потихоньку, превозмогая боль, встала на ноги. Оглянулась по сторонам, но никакого старичка не увидала. Но точно знала, в какую сторону ей надо идти.

Наталья, никогда не рожавшая, вдруг каким-то древним инстинктом поняла, что надо торопиться, скоро начнутся роды. Теперь уже она стала расталкивать людей и прорываться к лестнице, которая круто вверх увозила плотную толпу. Вот и улица. Не зная, откуда пришла уверенность в том, что ей надо идти именно в эту сторону, решительно двинулась по переулку, завернув за угол, сразу увидала купол с крестом, совсем рядом, через два дома. Предательски темнело. Она шла быстро, почти бежала, иногда останавливалась, чтобы опереться о стену и отдышаться. Началась узорчатая ограда. Вот и открытые ворота. Быстрее, быстрее по ступенькам, в дверь, в храм…

Там никого не было, стояли густые сумерки, сладко пахло ладаном, мерцали, тихо шепча свою молитву, редкие свечи. Наталья стала быстро осматриваться, ища кого-то.

И увидела в дальнем левом углу иконостаса своего защитника – Николая Чудотворца. Медленно, еле волоча свинцовые ноги, пошла к нему. Туда, где был свет, спасение и помощь. Обессиленная, она упала перед образом.

Отец Николай на «гражданке» был врачом, работал в простой районной поликлинике. Очень любил своё дело, за то, что мог реально помогать несчастным и больным людям, особенно никому ненужным старикам. Сослуживцы его откровенно не любили и ревновали к пациентам. Николай, как белая ворона в огромной стае черных, резко выделялся на их фоне. Это сильно нервировало. Да ещё он был удачно женат. Жена была не из «простых». Всё было в их доме от её отца, который занимал большой пост. Но пришли перемены, а с ними молодые и жадные люди, которые тоже захотели больших постов. Свёкор не пережил неожиданной для него отставки. Привычный ритм жизни сменился на постоянные скандалы и упреки, но скоро нашлась более достойная замена «никчемному» Николаю. Однажды, придя домой, он нашел записку от уже бывшей жены. В ней она ясно в грубой форме объяснила свой разрыв с ним, и свой отъезд на ПМЖ заграницу, и то, что он свободен, как ветер, и может распоряжаться своей судьбой как хочет. И он распорядился.

Ушел служить туда, куда обездоленные люди приходят с последней надеждой на помощь, разуверившись во всем человеческом – в Церковь, к Богу. Николай со светлой радостью принял сан, и рядом с ним быстро образовался круг людей, которым он помог и с которыми теперь творил малое, посильное добро. Литургию отслужили, и в храме уже давно никого не было. Только молодая девушка незаметно прибирала в дальнем углу. Это была Анастасия, шестнадцати годков, а пережитого хватило бы и на все восемьдесят. Отец Николай несколько лет назад подобрал её поздней осенью в длинном, безлюдном подземном переходе. Она – тощая, грязная, выброшенный из жизни ребенок – была горьким наркоманом. В дверях появилась Анастасия с огромными, на всё лицо глазами, которые стали ещё больше от страха. Запинаясь, она почти шепотом прокричала:

– Отец Николай! Там, там она….

Он понял, случилось что-то непредвиденное, и сразу пошел за ней. Увидел лежащую на полу женщину, которая тихо стонала. Быстро подошел к ней и всё понял. Вызвали «Скорую», но пока машина пробивалась сквозь городские «пробки», отец Николай успел принять роды.

Родился прекрасный малыш, несмотря на истощенность матери. Как она смогла выносить ребенка? Раздался жизнеутверждающий крик младенца. Наталья открыла глаза и тихо улыбнулась. Её лицо было прекрасно, словно с иконы, ибо дающая жизнь совершает неземное таинство. У отца Николая дрогнуло сердце. Почувствовав, что она хочет что-то сказать ему, наклонился. Наталья, еле разжимая ссохшиеся губы, прошептала:

– Назови Николаем! Будет тебе сыном. И, легко вздохнув, умерла.

ВСТРЕЧА

Ольга была безумно довольна собой, командировка удалась на славу. Душа её ликовала. Триумф полный.

Теперь же она сидела в вагоне повышенной комфортности, и поезд медленно отъезжал от платформы. Группа провожающих её мужчин ещё стояла на платформе и натянуто улыбалась ей.

– Вот так их строить надо, – весело подумала она, ревизор из Центрального аппарата, вспоминая, как все они, во главе с генеральным директором, водили вокруг неё хоровод.

Поезд всё быстрее набирал ход и, наконец, перешел в медленно-ритмичное, убаюкивающее покачивание. На столике у окна стояли роскошные, очень дорогие цветы, большую часть пришлось отдать проводнице, которая заверила, что всё купе выкуплено и до самой Москвы её никто не потревожит.

Ольга обожала поезда. Этот крохотный мирок со своей микро жизнью расслаблял и успокаивал, позволял ненадолго позабыть всё заботы и проблемы и просто отдохнуть. Она уже предвкушала чудесные мгновения уединения, как вдруг в дверь робко постучали.

– Что это? Для чая ещё рано, а проводницу строго предупредила, чтобы не беспокоила понапрасну, – раздраженно подумала Ольга.

Стук тихо повторился.

– Да, войдите, – отработанным, начальственным тоном сказала она.

Дверь стала медленно отъезжать и перед взором предстала худенькая, бедно одетая девушка с целлофановым пакетом в руке.

Она стояла в коридоре, и как-то по особенному смотрела на Ольгу огромными серыми глазами, словно боясь произнести слово или переступить черту, разделяющую их. Повисла пауза.

Ольга недовольным тоном прервала это странное, затянувшееся молчание, грубо спросила:

– Что вы хотите?

Девушка вздрогнула, словно очнулась, и тихо, почти одними губами, произнесла:

– У меня билет на второе место, – и протянула розовый бланк билета.

Ольга взяла его и, посмотрев, убедилась, что незнакомка говорит правду. Первым желанием было пойти и напомнить проводнице, что в этом купе кроме неё не должно быть пассажиров. Когда же она подняла глаза и встретила такой умоляющий взгляд девушки, у Ольги неожиданно ёкнуло сердце, и по непонятной для себя причине она вдруг поменяла намерение. Тем более попутчица заверила, что никак не помешает, так как вещей у неё нет и ехать совсем недолго. Ольга вдруг решила, что вдвоем веселее и время быстрее пролетит в дороге, да и девица какая-то чудная, и дала своё согласие.

Пока попутчица располагалась, Ольга внимательно, без стеснения, рассматривала её. На девушке была простая темная юбка и старая водолазка, теперь такие не носят. Волосы чистые и густые были стянуты в хвост черной резинкой. Пакет, который она прежде держала в руках, аккуратно повесила на крючок у двери.

Оправив юбку, робко села напротив.

Ольга почувствовала, что соседка очень стесняется и робеет, боится даже глаз поднять. Она же, богатая и властная женщина, решила взять инициативу в свои руки.

– Если уж так случилась и судьбой нам предрешено ехать вместе, то давайте тогда знакомиться. Меня зовут Ольга. А вас?

Девушка, казалось ещё больше смутившись, тихо ответила, не поднимая глаз:

– Да, да, вы правильно отметили – судьбой предрешено. Извините. Меня зовут Татьяна.

– Ну, что ж вы так стесняетесь! Расслабьтесь. Всё уже позади. Мы вместе, и поезд едет по расписанию.

И как глухое эхо:

– Да, всё уже позади и мы вместе. Вдруг в дверь осторожно поскреблись.

– Да. Ну, что ещё там? – спросила Ольга недовольным тоном.

Дверь беззвучно приоткрылась, и в образовавшуюся щель проводница подобострастно спросила:

– Чайку не изволите?

– Изволим. Два чая, но не бурды какой-нибудь, поняли!

Несколько мгновений и на столике оказались два стакана в серебряных подстаканниках и вазочка со всякими вкусностями.

Ольга немного поёжилась, ей показалось, что сильнее заработали кондиционеры:

– Ну, ничего, сейчас согреемся горячим чайком. Правда, Татьяна? Угощайтесь.

Татьяна неловко потянулась за стаканом и чуть не пролила его.

Ольга звонко засмеялась.

– Тань, да не стесняйся ты так. Ведь мы, наверное, ровесницы?

– Да, мы ровесницы. Нам по двадцать пять лет, – вдруг подтвердила попутчица.

Ольга заметила, что Татьяна грела свои тонкие, почти прозрачные руки, обняв стакан с горячим чаем. На безымянном пальце у неё было кольцо с камнем. Когда же присмотрелась внимательнее, то поняла, что кольцо раньше имело еще два камня, но они были откусаны и вместо них торчали необработанные обрубуши из золота. Камень же был бриллиант, довольно большой и высокой чистоты.

– Тань, какое у тебя интересное кольцо!

– О, да. Фамильное.

– А где же остальные камни?

– Первый камень продала бабушка в голодный год, чтобы новорожденная дочка от голода не умерла. Второй – уже моя мама, что бы меня спасти. Вот один всего и стался.

И с этими словами Татьяна подняла голову и посмотрела прямо в глаза Ольги. Взгляд был необыкновенным, завораживающим. Огромные, на пол-лица, серые глаза с поволокой смотрели на неё так, что у Ольги всё перевернулось внутри. Взгляд выражал и радость встречи, и горечь расставания.

Ольгу разбудил осторожный стук в дверь и тихий голос проводницы:

– Просыпайтесь, скоро Москва.

Было яркое солнечное утро, розы раскрылись за ночь и благоухали на всё купе. Ольга почувствовала необъяснимую радость и легкость в душе, с удовольствием потянулась и попробовала вспомнить вчерашнее событие и ночную гостью, но толком ничего не смогла припомнить. Кинув взгляд на противоположную полку, она поняла, что на ней никто не спал и даже не сидел.

А была ли попутчица? Может быть, ей всё приснилось? Но, вдруг её взгляд задержался на крючке у двери, там по-прежнему был целлофановый пакет, который повесила Татьяна, когда вошла в купе. Ольга дотянулась до него, ловко сняла. Пакет казался почти пустым, перевернув его, потрясла. Из него выпало то самое кольцо с сиротливым, последним бриллиантом, и клочок бумаги, на котором красивым почерком было написано:

«Дорогая, любимая моя доченька. Как я хотела увидеть тебя. Мне разрешили. Прости меня, я не смогла выдержать всего. Родив, оставила тебя под дверью приличных бездетных людей. Сердце мне подсказывало, что они вырастят мою Оленьку достойным человеком. Я не ошиблась. Прости свою слабую мать и не ищи. Меня нет на земле вот уже двадцать пять лет. Как хотелось бы крепко обнять тебя и поцеловать, но не могу.

Будь счастлива, моя доченька. Мама».

Ольга машинально посмотрела на пакет. С него ей весело и задорно улыбался Олимпийский медвежонок.

1980 год – год её рождения.