Текст книги "Витражи. Выпуск второй"

А Ева с сыном и доченькой отошли в сторону, сели на скамейку и наблюдали, улыбаясь. Внутри теплилась светлая надежда и чувство победы. Сладкое, как шоколад.

Вскоре к ним подошёл мальчик. У него ещё виднелись шоколадные усы и растаявший шоколад на ручонках.

Он приблизился, сел рядом на скамейку и, как маленький почемучка, стал задавать множество вопросов: «А вы откуда приехали? Из какой страны? А где ваш папа? А какой у вас язык? А как вас зовут?» И беседа лилась, уже способствуя пониманию друг друга. Это было знакомство заново. Обид не осталось. Они растаяли как горячий шоколад.

Ева спросила:

– Куда пропала ваша старшая подруга?

Мальчишка ответил, что она здесь бывает на каникулах и уже уехала к себе домой.

С тех пор у Евы с детьми не было ни одного врага в этом огромном многоэтажном доме. Люди этого народа относились к ним с пониманием, добротой и теплом. Семья из троих нашла поддержку и помощь в народе, живущем среди сплетения Шотландских гор, звуков волынки, овец, пасущихся на полях и холмах.

Не смотри вниз, смотри на небо!

Не смотри назад, смотри вперёд!

Смотри в глубину, в сердце, смотри в детские глаза.

Спасительница

Каждый человек имеет свою сокровищницу памяти со времён самых ранних лет, которые он только способен вспомнить. Иногда подсознание сохраняет в памяти колыбельную матери, ощущения, расцветку, запахи, эмоции или целые события.

Память девочки Риты сохранила многие отрывки её детства. Они оставили неизгладимый след в становлении её личности.

Старший брат Риты, которому тогда уже было девять лет, с нетерпением ждал рождения сестрёнки. И поэтому, когда на свет появилась эта малышка, весом четыре килограмма и девятьсот грамм, сказал, что его сестрёнка самая красивая. И правда, красавица, у которой носик был спрятан между щёчек так, что его не было видно, а такую «крупняшку» не было страшно и на ручки взять.

Когда Рита ещё сидела в стульчике, она каким-то образом откусила половинку пойманной осы, а когда она пошла, то вскоре уже бодалась с соседским козликом во дворе. Еле успели тогда спасти то ли Риту, то ли козлика. В детском её воображении ей казалось, что именно козлика. Всё это были не её воспоминания, а почти мультяшные воображения её богатой фантазии после в сотый раз услышанных историй о ней от мамы.

Старший брат бережно заботился о своей сестрёнке. Ещё в младенчестве она перенесла воспаление лёгких и тяжёлую ангину, ей удалили гланды, во время чего заразили сепсисом. Рита долго лежала в больнице под капельницей. Исхудала. От былой пухлости остались только щёчки. Мама делала всё возможное, чтобы восстановить здоровье доченьки. Но аппетита не было, поэтому мама и брат старались накормить непоседу всевозможными способами, кашей или супом, но она просила кефир и селёдку, даже кильку.

Худоба и дворовая кличка «Спичка» ей не мешали танцевать часами. Каждый день она просила включить патефон и поставить её любимые пластинки с детскими песенками. Папа ей из осенних ботиночек вырезал тапочки, в которых она принялась ходить на кончиках пальцев, как балерина, и по-другому, то есть нормально, ходить не соглашалась. Поэтому через некоторое время её отдали в балет.

Брат защищал свою младшую сестрёнку всегда и везде. Она же доставляла ему всякие хлопоты. Эта плакса была настойчива и упряма во всём. Она могла донимать своего брата даже в его беспомощном состоянии, когда он, измученный бронхитом, лежал бережно укутанный мамой. После по-медицински профессионально прикреплённых банок он не мог двигаться, иначе банки отлепятся. Эти двадцать минут так нуждающийся в покое брат переносил допрос с пристрастием и пытки маленькой вредины, которая в этот момент от него требовала то книгу, то подушку, то дёргала его кудрявые волосы, после чего мама прибежала на крик старшего сына о помощи, чтобы унять свою заместительницу. Но как принято во многих семьях, старший получал выговор, а младшенькой многое сходило с рук, поэтому она и вредничала.

И всё-таки в памяти Риты её старший и единственный брат был самым лучшим героем её детства, единственным мужчиной, супергероем в её жизни, так как другого уже и не было.

Брат родился тогда, когда мама уже была вдовой. Второй папа брата был первым папой Риты. Вот так оно бывает. Но по стечению обстоятельств папа ушёл и больше не вернулся, когда ей было всего лишь пять лет. Поэтому единственный, да ещё и старший брат, был главным героем в её жизни. Героем с большой буквы. Он не пил, не курил, не матерился. Был поглощён биологией – самым любимым его предметом. Состоял в группе дружинников, занимался карате. Старший брат – это надёжная дружба, защита и помощь. Он научил Риту приёмам карате и говорил: «Защищайся или бей меня в пресс», а потом перекидывал сестру через плечо на кровать. Рита от него научилась многим приёмам, в том числе в прыжке делать удар ногой. Она и по сей день это умеет.

Ещё её забавляла игра «Столкни брата с кровати ногами», и то ли он поддавался, то ли нет, но это ей удавалось.

Увлечение биологией сподвигло брата на всякие научные эксперименты. Он ловил бабочек сачком, собирал их в множество коллекций. Уличный фонарь во дворе привлекал большое количество ночных пушистых бражников. В трёхлитровых банках прожорливые гусеницы превращались в бабочек, и Рита с удовольствием наблюдала за всем этим интересным процессом.

Брат был с головой погружен в свою науку, а Рита была первым слушателем его научных речей и лекций. Когда они ходили гулять в близлежащий Ботанический сад Вильнюсского Университета, рядом с которым они жили с самого рождения, брат показывал Рите птиц, редкие растения, разных насекомых под камнями, он называл их имена на русском, литовском и латинском языках.

Чуткое отношение к природе Рита приобрела благодаря своему старшему брату. Это он был её первым проводником ко всей окружающей их красоте, которая впоследствии задела поэтические струны её души.

Также именно от брата Рита переняла понятия дружбы и справедливости. Д’Артаньян со своим незаменимым сачком для ловли бабочек и его три друга-мушкетёра нередко собирались вместе, а сестра ходила за братом хвостиком, тайно ревнуя его к друзьям. Она была всегда в безопасности, находясь под защитой своего справедливого и честного брата.

Рита любила изучать талантливо нарисованные на последних страницах его школьных тетрадей карикатурные комиксы, потому что в них её брат был тоже главным героем.

Получив такое воспитание, имея такой пример в жизни, вот такая девочка, защитница всех живых существ и борец за справедливость, поехала на каникулы к бабушке и дедушке. В белорусскую деревню на всё лето, так как маме нужно было работать, а брат ушёл служить в армию, что для Риты было очень грустным событием, так как связь с братом ослабилась. После армии он стал слишком взрослым, а маму с Ритой судьба переселила в другой город.

В белорусской деревне было всё для детского счастья. Бабушка за лето всегда откармливала свою внучку-худышку, обзываемую дворовыми детьми «спичкой» там, дома.

Бабушка Настя была очень трудолюбивой и хозяйственной: каждое утро она вставала на заре, доила коров, пекла гору тонких блинов, яичницу со шкварками, пока ещё все спали. Когда всё было готово, она всех будила и звала на завтрак. Обед и ужин были тоже по традиции. На обед – суп с мяском на косточке и свежий салат с грядки, со сметаной. На ужин – картошка с простоквашей или молочный суп. Нередко бабушка уходила в чулан, чтобы отрезать «кумпячка» (вяленый окорок) своей любимой внучке или посыпала хлебушек сахаром. Что может быть вкуснее!

Хочешь ягоды и фрукты – пойди и сама себе набери. Поэтому у Риты была такая ежедневная привычка – сделать рейд по саду и нащипать себе по горсточке белой, красной и чёрной смородины, вишни, а также полакомиться сливой, грушей или яблочками разных сортов. Или иногда сбегать в лес за земляникой, нанизывая её на соломинку, и скушать, залив молочком. Набрать малинки в бидончик для варенья, обязательно полакомиться снятой малиновой пенкой. Самое любимое блюдо – молодые лисички или маслята, пожаренные с обильно нарезанным зелёным луком, и политая всей этой вкусностью свежая маленькая картошечка-поспешка. Вкусы детства самые яркие!

Всё доставалось трудом в этом деревенском хозяйстве. Лишь только раз в две недели приезжала «Автолавка» с хлебом, мукой, сахаром, крупой и с одного вида желанными конфетами.

К концу лета щёчки у Риты румянились, глазки блестели, рёбрышки уже не просвечивались.

Рита помогала бабушке вести хозяйство: коровку с поля пригнать на водопой, телёнка напоить, бульбу (картошку) свинкам насечь или груш-гнилушек набрать. Чавкали свинки весело, даже брызги летели во все стороны. Кормить цыплят – это отдельное веселье. Яйца куриные собрать – целая наука. Ещё надо было котят на чердаке проверить, молочком поить, собаке тюпку отнести.

И так каждый день. Иногда Рита увлекалась игрой с куклой, одежду для которой бабушка сама ей пошила, чтобы её внучка совсем не одичала за лето без цивилизации.

Дедушка Михал чинил обувь, косил траву, заготавливал сено на зиму, топил баньку. Рита любила слушать его военные истории на польском языке. Одни и те же каждый год.

Когда внучка увлекалась чем-нибудь необычным, бабушка продолжала трудиться в своём круговороте дел: коровку подоить, семью накормить и «обходиться» – так она называла уход за домашними животными.

Однажды произошло лягушачье нашествие на всю территорию этого деревенского хозяйства. Очень мелкие лягушки прыгали по двору и двигались в одном направлении, точнее, море лягушек покрыло каждые пять квадратных сантиметров земли. Какая-то великая необъяснимая ничем миграция этих чудных прыгающих творений.

Бабця Настя, так внучка звала свою бабушку, как обычно носилась с вёдрами туда-сюда – «обходилась» по хозяйству. Для Риты это было настоящей трагедией. Бабушка, не глядя, топтала сапогами этих милых, хрупких, невинных лягушат. Внучка старалась остановить бабушку, убедить её, чтобы она сжалилась над малышами. Но бабушка упрямо шагала, говоря, что у неё коровы не доены, и свиньи не кормлены, и что ей нет дела до каких-то лягушек. Внучка со слезами на глазах пыталась удержать бабулю за её сапоги, но та была неугомонна, чтобы смириться с такими глупостями. Эта борьба походила на реальную ссору между двумя упёртыми: пикетирующей внучкой и бойкотирующей бабушкой. Вся эта драма утихла лишь тогда, когда нашествие лягушек закончилось. «Спасительница живых существ» утешилась, что удалось спасти большинство, но оплакивала погибших меньших собратьев.

Не менее бурную акцию протеста Рита устроила и своему дяде, младшему сыну бабушки, который жил вместе с родителями до женитьбы.

Дядя был трудягой, работал трактористом. И траву скосит, и поле вспашет, и дров нарубит, и племянницу на тракторе покатает. Хороший дядька.

Но однажды этот дядька доставил разочарование своей племяшке. Он собрался на рыбалку! Конечно, жареные караси – деликатес, вкусняшка, пальчики оближешь и косточки обглодаешь. Но в представлении себя, как защитницы природы и всех живых существ, Рите вся эта идея с ловлей рыбы не нравилась! Она выслеживала дядю, стоящего в пруду в огромных сапогах с удочкой несколько часов, пока он, довольный, пополнял свою металлическую клетку карасями, и уже тогда придумывала план спасения. После утомительной, но удачной рыбалки, дядя вернулся домой с большим уловом, неся ведро, полное живых карасей, мечтая о вкусном ужине.

Но не тут-то было. Рита не спускала глаз с ведра, как бы провожая рыбок в последний путь ногами дяди. Она притаилась, дождалась, пока он пойдёт отдохнуть, попросив пожарить рыбу. Она осмотрела несчастных, молящих о пощаде рыбок.

Они были в клетке, погруженной в ведро с водой для свежести, и ждали своей участи. Рита посмотрела в их болью налитые глаза и произнесла:

– Я вас спасу! – и на свой страх и риск, жертвуя своим авторитетом, схватила ведро и понеслась в дальний путь к пруду, останавливаясь для передышки и чтобы сменить руку. К счастью, никто ничего не заподозрил, и спасённые счастливые караси вернулись домой в свой подводный мир. Рита чувствовала себя спасительницей, противостоящей несправедливости, инструментом победы добра над злом. Она возвращалась домой, готовая заплатить цену за благодарных карасей, которые получили вторую жизнь, второй шанс.

Рита вернулась домой. Какое-то время было тихо и тут началось.

– Где рыба?

– Там в ведре!

– Нету!

– Как так нету?!

Долго дядя искал своих доблестных карасей. Их нигде не было. Обнаружилось пустое ведро и странно притихшая племянница. Вскоре выяснилось, что рыбу украли не коты, а племянница. Она храбро отстаивала свою позицию спасительницы и борца за права животных и не сдавалась. Дядя повозмущался, поплевался и решил высказать сестре, маме Риты, все, что он думает о её бестолковом воспитании дочки.

Рита росла принципиальной девочкой. Она заступалась за обожаемых подружек, даже если ей приходилось сразиться с мальчишками старше её. В спортивно-физической подготовке, несколько лет игравшая в волейбольной команде, Рита не отставала от нормативов мальчиков.

Разве такую переделаешь?

Также она вместе с дворовыми детьми организовала в поле приют для подброшенных из города кошек. Ребятня строила домики для них, отдавала им свою еду, утешала их и возилась с ними на полном серьёзе.

Детство прошло. Но принципы остались.

Юлия Лавданская

Ведро с окунями

Отгорела, отшумела, отплакала осень… Золотой листопад сменился хрустальной прозрачностью, а затем туманной белизной. Раскисшие чёрные дороги стали твёрдыми и подёрнулись корочкой льда. Постепенно лёд сковал и реки. Пришла зима.

– Такое у нас в Тверской области бывает раз в пять—семь лет, – рассказывал дядька Максим. – Волга покрывается льдом, а снега ещё нет. Не самое идеальное время для подлёдной рыбалки, но наши мужики моментально подхватились, потянулись сверлить лунки! Сидят, как чёрные столбики и там и сям. Я-то совсем не умею ловить рыбу, но мне всегда было интересно, поэтому наблюдал за ними даже с некоторой завистью.

А тут звонит из Москвы мой друг Илья и просится: позови, дескать, к себе в деревню, половим рыбу в проруби! Я обрадовался, приезжай, говорю, конечно!

И мечта сразу в мыслях поплыла, как я сижу и приговариваю: «Ловись, рыбка, большая и маленькая»… а она и ловится одна за другой!

Вот приехал мой друг, удочки с собой привёз, снасти, валенки – всё, что надо. Балансиры показал – это такие рыбки маленькие металлические, для приманки, с двух сторон крючочки. И на следующий день отправились мы с Ильёй да с моим младшим, Николашкой-первоклашкой, на залив, который по местному называется «Штаны», из-за двойной своей конфигурации. По дороге встретили соседку Валентину Сергеевну, поговорили с ней, расспросили. Опрос и разговоры с собратьями по увлечению очень важный залог успеха.

Ну, она посмеялась, сказав, что мы опоздали, что клюёт только с утра, она наловила полведра на балансир, и теперь там делать нечего.

А вечером мы парились в бане, поэтому с утра не смогли рано встать.

Ну что делать, не отказываться же от затеи. Я вздохнул мысленно: «Помоги, мол, Господи, рыбку поймать! Ведь из самой Москвы человек специально тащился!», и мы пошли.

Приходим на залив. А там! Представьте, солнце светит вовсю, отражается в заледеневшей реке. Лёд такой прозрачный, что видно, как стайки мелких рыбёшек снуют туда-сюда, веселятся, дурачки, будто и не зима вовсе! А на самом-то деле зима, мороз градусов восемнадцать навскидку. Только снега нет. Мы с Коленькой обманулись бесснежьем да солнцем, оделись по-городскому: в курточки и ботинки.

Побродили, нашли на реке место подходящее, продырявили лёд местах в пяти, снасть установили и гуляем! Коля кренделя на льду выделывает, мы с другом разговоры ведём. За солнышком наблюдаем, как оно по небу едет из края в край на своей золотой колеснице. И счастье такое, что… ах! Хочется раскинуть руки и полететь, и обнять всю эту землю родненькую с её рекой, заливами, деревеньками, чёрными лесами, бурыми полями!

А тем временем чувствую, что и рукам, и ногам холодно становится, и у Коли из-под шапки синий нос торчит… Сколько мы уже тут прохлаждаемся, в прямом смысле слова? А рыбки ни одной так и не попалось на крючок. Права оказалась соседка. И молитву мою Бог не услышал, видно, грешный я человек. Огорчились мы с Колей.

– Пойдём, – говорим, – дядя Илюша, домой. Не умеем мы ловить рыбу.

А он отвечает:

– Идите, ребята, а я ещё половлю.

– Да ты зря замёрзнешь, – уговариваем его, – видишь, не ловится ничего.

– Это у вас, – говорит он, – не ловится, а у меня поймается!

Тут уж нам обидно стало.

– Спорим на три щелбана, что придёшь с пустым ведром и замёрзший?

– Спорим! – отвечает. – У меня валенки и куртка с мембранами, а вы идите себе, ждите к вечеру с уловом.

Мы с Колей перемигнулись и поспешили домой – вправду не обморозиться бы. Печку затопили, чаю напились, согрелись. Сидим на подушке, тренируемся, как дяде Илье будем щелбаны стучать.

И вот вечером приходит Илья, красный весь, весёлый, улыбается. А в руках полное ведро окуней в красно-серых полосках, с выпученными глазами! Вот это да! Остались мы с Николашкой в дураках.

Но Илья не стал бить нам щелбанов, он сказал:

– Давайте-ка лучше морковку с луком, будем уху варить!

И поплыл по нашей избушке дух наваристой ухи, лаврового листа и крепкой мужской дружбы.

А хитростям подлёдного лова Илья обещал нас научить.

Подарок на Рождество

Богатая квартира, вечно безмолвная и пахнущая музейной строгостью, в один из обычных тихих предрождественских вечеров внезапно наполнилась голосами, стуком и шорохом. В прихожей кто-то снимал куртки, грохал о пол тяжёлые сумки и переговаривался.

– А-а-а! Я не достаю, повесь мою!

– Давай, давай… ботинки не бросай, вот сюда ставь!

– Ключи! Ключи где? Ну, чебурашки, опять в двери оставили!

– Мам, а где здесь «одно место»?

Пётр Афанасьевич, в глубоком кожаном кресле с трудом читавший книгу через очки с толстенными стёклами, перепугался. Потянулся рукой к телефону, но не сумел с ходу нашарить его.

Он растерялся и не мог сообразить, что делать.

Жизнь Петра Афанасьевича в уходящем году претерпела крутой перелом. Страшное слово «пенсия», мысли о которой усиленно отгонялись и упрятывались на задворки сознания, всё же материализовалось. Нет, пенсионером-то он стал давно, но работать не переставал… пока мог. Пенсия всё же победила в неравной борьбе, и союзником её стало предательское здоровье, точнее, нездоровье. Последнюю подножку подставило зрение. И наступил тот самый «будущий век», в который не хотелось верить. Пётр Афанасьевич, совсем недавно необходимый огромному количеству людей, руководитель и оппонент нескольких актуальнейших научных разработок, организатор великих проектов, автор неожиданных открытий – теперь будто потерял свою сущность. Пространство огромной комнаты с книжными шкафами по всем стенам было ему незнакомо и чуждо, ибо никогда ранее он не проводил здесь свои дни. Неожиданно оказалось, что отсутствие собеседников тяготит его, что хочется озвучивать свои мысли… но кому, книгам? Ноутбуку? Зеркалу? Страшной ядовитой тоской стало подползать одиночество. Родных не осталось, сестра давно умерла, своей семьи так и не завёл. Немногочисленные соседи в элитном подъезде не горели желанием просить соли, предпочитая пользоваться услугами курьеров. К собакам и кошкам не было привычки.

Пётр Афанасьевич стал задумываться о смерти. Он никогда не считал себя верующим, но теперь вопросы – а что там?.. а как там?.. – сами собой овладевали им и настойчиво просили ответов, которых не было пока. А была рядом только тишина. И пожилая домработница, которая не нарушала, а, наоборот, словно воплощала эту тишину.

Шум переместился из прихожей в коридор и ворвался в комнату, где сидел с книгой на коленях застигнутый врасплох Пётр Афанасьевич, материализовавшись, как показалось ему, в толпу младших школьников.

– Дедушка-а-а-а-а! – завизжала толпа и набросилась на беднягу, который и успел только подхватить с носа очки. Когда, начмокав старика во все щёки, толпа схлынула, младших школьников оказалось всего двое – стриженая белобрысая девочка лет восьми и паренёк помладше.

Неловкая пауза, готовая уже было повиснуть, растворилась в воздухе, потому что вошла женщина – невысокая, симпатичная, с букетом георгинов в руке – и, внимательно поглядев прямо в глаза ошарашенного хозяина квартиры, произнесла чуть дрогнувшим голосом:

– Ну, здравствуй… папа!

Пётр Афанасьевич не мог придумать, что сказать, и сообразить, что нужно делать. Наконец, он спросил то, что витало в воздухе:

– Откуда у вас ключи от моей квартиры?

Вместо ответа женщина подошла к старику, крепко обняла его и вложила в его руку букет. Потом сказала, обернувшись к детям:

– Подите-ка на кухню, разберите пакет с продуктами, чай будем пить. И чайник там поставьте! Сообразите?

– Сообразим! – кивнула девочка, и дети исчезли.

Пододвинув стул, женщина села рядом с Петром Афанасьевичем, ещё раз взглянула прямо в глаза ему и сообщила:

– Я Катя. И Вы мой папа. А у Вас работает Татьяна Ильинична Мохова, подруга моей мамы, она жила от нас через дом. Я, когда решила ехать в Москву, созвонилась с ней, да и приехали мы сначала к ней. А она рассказала про Вас… я ведь не знала ничего!

Вы были у нас в посёлке, когда там археологическая экспедиция… в общем, курган раскапывали. Вы, наверное, руководили, я это не очень поняла. Мою маму звали Надеждой. Она Вас помнила, немножко рассказывала мне. Но больше мы ничего не знали. А тётя Таня, выходит, знала… Вот, говорит, съездите, познакомьтесь с отцом! И ключи свои дала. Она, кстати, звонила Вам, но Вы не брали…

Пётр Афанасьевич мало-помалу пришёл в себя. Надежду он вспомнил. Но ни о какой Кате и понятия не имел. Вот так Татьяна, тихоня эдакая! Подсунула родственничков из Малеевки! Внезапно он рассердился. Эта незнакомая Катерина сначала вотрётся в доверие, а потом велит разменивать квартиру! А самого в богадельню сдаст, знает он такие случаи, да и не такие ещё! Не дурак! Сейчас он встанет, укажет на дверь и гневно воскликнет: «Выметайтесь вон из моего дома…»

…Однако браниться, выяснять подробности, вглядываться в документы и пытаться отбояриваться ему почему-то не захотелось. Он поймал себя на странном ощущении, что его… как бы это… Услышали! И произнёс совсем не то, что было собрался:

– Катерина, – сказал он, – достаньте-ка вон ту вазу, поставим ваши цветы.

Петру Афанасьевичу вдруг стало даже весело! Он – дедушка? К нему приехали – внимание! – внуки? Неприятный разговор может подождать, не правда ли? Всё скажу, решил он. Но потом.

Он встал, поставил яркий деревенский букет в вазу, куда Катя уже налила воды, и пошёл на кухню. Там белобрысая искала в шкафу чашки, взобравшись на стул, чайник уже шумел, а мальчик пытался ножом разрезать ленточку на коробке с тортом.

– Давай помогу, – улыбнулся Пётр Афанасьевич. – Тебя как зовут?

– Пётррррр! – гордо ответил тот.

– Вот как? Тёзка мой?

– А я Маша! – сообщили со стула. – Дедушка, а где у тебя чашки?

– Чашки? Давай посмотрим… Видишь, тут Татьяна Ильинична хозяйничает, а я, к стыду своему… ага, вот они! И чашки, и блюдечки! Давай, неси на стол.

В этот вечер телефон Петра Афанасьевича терпеливо принимал один за другим вызовы и сообщения с одного номера, но хозяин, забыв его в кожаном кресле, так о том и не вспомнил.

Что происходит? Он пьёт чай с гостями? С родственниками, которых у него отродясь не бывало? Да ещё с детьми? Да он ли это, да его ли дом?

Разговор шёл легко, дети оказались вежливыми, но общительными. Пётр Афанасьевич рассказывал о своей работе. Катя – о маме, о своих родных местах, о причинах переезда в столицу – чтобы перевести детей в хорошую школу, которую посоветовала ей та же тётя Таня. Сама Катя была дизайнером в мебельной компании и работала онлайн.

А муж её умер три года назад.

– Онкология. Что будешь делать. Тяжело было, да… ну, жить надо же, – говорила она. – Я тут сняла квартиру. Неплохая, правда, до Вас долго ехать! Но это ничего…

Пётр Афанасьевич ощутил крепкий подзатыльник совести. «Так-то? – спросил беззвучный странный, но будто бы знакомый голос. – В богадельню, говоришь? Не узнав человека, решаешь за него? Да это соломинка твоя, это подарок тебе… на Рождество!»

«Чьё Рождество?» – подумал в ответ старик.

«Моё!» – прошептал голос и растворился внутри Петра Афанасьевича.

* * *

Через год на Рождество посреди огромной комнаты вместо антикварного стола и кожаного кресла красовалась высокая украшенная ёлка. Другой стол, длинный, накрытый белой скатертью, стоял сбоку, у стены, и за ним сидели, оживлённо болтая, одноклассники Маши, друзья Пети, бывшие сослуживцы Петра Афанасьевича с жёнами и детьми… Татьяна Ильинична и Катя потчевали гостей, улыбались и чокались с ними. Пётр Афанасьевич рассказывал Игорю Павловичу и Егору Вадимовичу, как ходил в школу на новогодний спектакль.

– Так моя Мария там Главная Снежинка была! Всем указывала, какие кому па выделывать! – говорил он с удовольствием.