Текст книги "Мадам Арабия"

– Very nice, very attractive!6767
  Очень красиво, очень привлекательно (англ.).


[Закрыть] – одобрительно покачала головой Джамиля, когда я вышла из примерочной.

Этим же вечером Рати повела нас на концерт в Municipal Gargen. Это было праздником для нас всех: я еще не видела концертов в Индии, Джамиля редко покидала дом, а Рати получила два в одном – помощниц, присматривающих за детьми, и подружек, с которыми можно поболтать. Она оставила нас на лужайке, сбегала за тремя стаканчиками масалы и счастливо растянулась на траве. Рати была нетипичной индуской – получила хорошее образование, была тонкой, интеллигентной, любила архитектуру и искусство. Она тосковала, заключенная в бесконечный круг домашних забот. Мы с Джамилей были ее развлечением – с нами можно развлекаться, сплетничать и снова чувствовать себя живой.

Концерт был под открытым небом – в центре парка под куполом беседки разместили оборудование, и вскоре музыканты с гитарами вышли к гостям. Среди них был барабанщик, хороший друг Рати – молодой красавчик с крепкими плечами и гривой мелких волнистых волос. Толпа была нешуточная, но, к моему удивлению, никто не танцевал. А они так играли! Даже кровь вскипала! Мы с Рати не удержались и стали приплясывать.

– Мне нравится барабанщик, – шепнула я ей на ухо.

– Да, он милый парень, я хорошо знаю его семью, и он, кстати, свободен. Давайте я вас представлю! – И Рати, схватив за руки меня и Джамилю в перерыве, потащила нас к сцене.

Мы обе упирались от смущения, но Рати была упрямее и сильнее: через пару минут она поставила меня и Джамилю перед концертным директором группы.

– Это Энни и Джамиля, мои студентки!

– Очень приятно. – Мужчина потянулся чтобы пожать мне руку, я протянула в ответ свою, и он вдруг отпрянул с раздраженным лицом.

Я левша; в Индии же подать левую руку считается признаком неуважения и даже попыткой унизить. Информация с форума оказалась правдой: индусы действительно не пользуются туалетной бумагой, а моются, помогая себе левой рукой, поэтому она считается «нечистой», ей нельзя есть и здороваться. В местах побогаче для омовений устанавливают шланг с водой (такой был у нас в ванной), в бедных – кувшин и краник. Мы с Белкой быстро перешли на «индийскую гигиену», устав рыскать по супермаркетам, так как toilet paper6868
  Туалетная бумага (англ.).


[Закрыть] была исключительно туристическим товаром, но вот тонкостей этикета постигнуть не успели.

– Может, у вас в России так здороваются, а у нас, в Индии, нет! – заявил мужчина.

Я смутилась, не понимая, что происходит, поменяла руку, и мы скомканно завершили ритуал приветствия. Затем он повернулся к Джамиле и подал ладонь ей. Джамиля зарделась румянцем и опустила глаза.

– I am sorry, I am Muslim…6969
  Простите, я мусульманка (англ.).


[Закрыть] – еле слышно прошептала она.

Джамиля была из строгой мусульманской семьи, правила ислама не позволяли ей касаться мужчины. Повисла пауза, не менее неловкая, чем предыдущая. В эту минуту, улыбаясь, подошел барабанщик. Он бегло кивнул нам, чмокнул в щеку Рати и поспешил готовиться ко второй части выступления. Мы с Джамилей почти побежали к своему покрывалу, расстеленному на траве, чувствуя себя одинаково сконфуженными. По лицу Джамили было видно, что она сильно расстроилась: ей не хотелось, чтобы ее сочли невежливой, но и ответить на рукопожатие не имела права.

Сначала на концерт со мной собирался Хуссейн, но, откровенно говоря, музыка и выставки были ему малоинтересны. Узнав, что поедут Джамиля и Рати, он отказался участвовать, пояснив, что не может находиться рядом с незамужней арабкой. Оставалось гадать, было ли его объяснение правдой или предлогом не ехать. В ответ я решила принять очередное предложение Рати остаться ночевать у нее дома. Султан увез Джамилю на байке, а я, Рати и дети загрузились в машину, и в пробке на Пурим состоялся серьезный разговор.

– Рати, я боюсь, что Хуссейну со мной скучно. Мы разные, понимаешь?

– О да, вы и правда очень разные, – закивала головой моя индуска. – Но это не значит, что ты плохая, верно?

– Да, но он все время стремится побыть с друзьями… Такое чувство, что он не знает, о чем говорить со мной, когда мы вдвоем. А я не могу так много пить и не хочу курить гашиш. Скоро я перестану быть ему интересна…

Я и вправду переживала. Изначально я не планировала серьезных отношений, но, проводя много времени вместе, стала привыкать к лысому. Хуссейн был веселым и заботливым, с ним я чувствовала себя счастливо и легко. «Хуссе-е-е-е-ейн!» – он рядом, открывает банку с тунцом, улыбается, покусывает ус, забирает из рук тяжелый пакет, садится в машину, чтобы отвезти меня в магазин или школу. Но стоило прийти Хабибу (я называла его «любимая жена») и предложить подняться наверх и покурить гаш, как Хуссейн обнимал меня и уходил в комнату, где с остальными мог сидеть часами, либо уезжал на Арамболь с ними же, а я чувствовала себя покинутой. Почему-то в голову не приходило, что если главные интересы Хуссейна лежат в плоскости веществ, дурманящих мозг, то проблемы у него, а не у меня. Рати пожала плечами: «He is 31, but he is still young in his mind…»7070
  Ему 31, но в умом он все еще юн (англ.). тридцать один


[Закрыть]. Хуссейн не писал и не звонил. Я проверила мобильный миллион раз, пока на нем не осталось процентов пять зарядки, не хватит даже на ночь. Я швырнула телефон в углубление в дверце машины и откинулась на спинку кресла. Мы подъехали к воротам.

До этого я посещала Рати, но только сейчас смогла рассмотреть ее дом хорошенько. Это был милое, чуть обветшалое строение с небольшой парковкой-двориком на въезде, крылечком перед дверью, а под окнами буйно росли несколько кустов и хватало места поставить стульчик, чтобы наблюдать за движением на улице. Внутри два этажа соединяла каменная лестница. Двери между холлом и кухней не было, и это создавало ощущение единого пространства и простора. Гостиная уютная и современная: у дальней стены стоял книжный шкаф, стол окружали три плетеных кресла с подушками, возле входа был длинный диван, на котором неизменно устраивались гости. В стене выдавалась ниша с окном и скамейкой, на которой можно было расположиться, вытянув ноги. Рати просиживала в ней часами: это было единственное место, где ее айфон ловил сигнал сети. Светлые стены то тут, то там были изрисованы Падмой и Парвати.

– Можешь взять любую книжку пока уложу детей спать, – кивнула на стеллаж Рати и поднялась наверх.

Там находились две жилые комнаты и навес, под которым сушилось выстиранное белье. Одна из комнат была приспособлена под гардеробную – в ней стояли шкаф и зеркало и были в беспорядке разбросаны чистые вещи. В другой, с ванной и туалетом, постоянно жили Рати, Падма и Парвати.

Жара в тот вечер стояла невыносимая, и под потолком без отдыха работали вентиляторы. Большую часть комнаты занимала кровать, на которой спали в рядок все трое, а мне предстояло улечься четвертой. Я растерялась, увидев это, – спать в одной постели с преподавателем, пусть и подругой, и детьми было непривычно.

Оставив Рати с детьми, я спустилась вниз и, поколебавшись, взяла с полки толстую книгу с черной обложкой, на которой ярко выделялись женские глаза. «Not without my daughter»7171
  «Не без моей дочери». Бестселлер о жизни американки, вышедшей замуж за перса и уехавшей в Иран.


[Закрыть], Betty Mahmoody. Я читала это произведение на русском, но английский оригинал взяла в руки впервые. Текст был сложный, и я не заметила, как Рати спустилась и подсела ко мне с кружкой чая.

– Эту книгу мне подарил отец, вот дарственная надпись, видишь? Можешь взять почитать, если хочешь, только обращайся осторожно.

Мы сели в нишу и, держа в руках теплые чашки, начали длинный ночной разговор. Рати замужем больше десяти лет, муж – ее первый и единственный мужчина. Они познакомились в колледже, были молоды и влюблены. Дайсон был красавцем и прекрасным собеседником, любил ее и настаивал на браке. У обоих были блестящие перспективы: Рати готовилась стать социальным работником, а Дайсон – врачом-терапевтом. Они поженились; Дайсон хотел, чтобы у них была «настоящая семья», с ребенком, и Рати уступила, родила Падму и, отказавшись от карьеры, стала домохозяйкой. Карьера Дайсона, напротив, пошла на взлет – его раз за разом приглашали в длительные поездки за рубеж. Семь лет назад семья переехала в Гоа. Муж опять был в командировке, когда беременная Рати с маленьким Падмой на руках отчаянно приводила дом в порядок. Индуски гордятся своей выносливостью, и Рати с энтузиазмом рассказывала мне, как двигала мебель и чинила потолок и стены. Когда супруг приехал, то сказал, что хочет, чтобы вся семья эмигрировала в Англию, но для начала он поедет туда один.

– Я плакала, я умоляла его остаться или взять всех с собой. Энни, ты не представляешь, что здесь творилось! Он складывал вещи в чемодан, я доставала их оттуда… Он злился. Он сказал: ты моя неудача, bad luck, так говорят у индусов. Но зачем тогда он взял меня в жены? Я уговаривала его не жениться, пожить вместе и не торопиться с детьми. Он настаивал, я родила, и они стали ему обузой!

Муж в Британии не смог работать по профессии и оставил медицину, превратившись из уважаемого всеми врача в менеджера в супермаркете. Впрочем, он хорошо зарабатывает и шлет деньги жене и детям. Рати изо дня в день крутится по делам: утром собирает сына и дочь в школу и выбегает за ворота, чтобы посадить их в автобус, потом несется преподавать в Englaterra. После занятий кормит своих малышей ланчем, стирает, готовит конспекты к следующим урокам, ходит в магазин за продуктами, помогает детям с домашними заданиями, укладывает спать, читает им книжки на ночь, и на следующий день – все заново. Она со всем управляется самостоятельно. Учительствовать начала потому, что устала сидеть в нише, глядя в телефон, – ждать, когда от мужа придет сообщение.

– Он редко пишет и злится, когда я его беспокою… Все время – я устал. Я уже едва его помню…

Мы легли далеко за полночь. Телефон сел. Я так и не получила сообщения от Хуссейна.

На другой день, когда я вернулась в Калахару, Хуссейн буквально напрыгнул на меня.

– Где ты была? Я звонил всю ночь!

– Что? Да у меня от тебя ни одного сообщения!

– На, посмотри! – И он ткнул мне под нос телефон, где были исходящие вызовы. Глубокая ночь, ближе к утру.

– У меня телефон сел в это время! Я ночевала у Тичер Рати!

– А-а-а-а, ну тогда все хорошо, а то я так волновался!

Мы обнялись, прижавшись друг другу, как будто не виделись целый год. Я совершенно не могла на него злиться.

С тех пор как мы стали встречаться, я жила на два дома: просыпалась, готовила завтрак себе и Белке, выбирала одежду для школы, потом спускалась на первый этаж и долго и нудно звонила в дверь. Хуссейн открывал всегда заспанный, слегка помятый со сна и, чмокнув меня, торопился вскочить обратно в кровать. Пока он досыпал, я варила масалу на плитке, перебирала вещи на столе, выкидывала пустые бутылки и окурки из пепельницы, долго пила чай, поставив стул напротив открытой двери, через которую был виден залитый солнцем двор. Если Хуссейн долго не шел в душ, я забиралась в кровать и начинала его тормошить:

– Five minutes, baby, just five minutes…7272
  Пять минут, малыш, только пять минут (англ.).


[Закрыть]

Он вертелся, заворачиваясь в одеяло, как большая любимая кошка. Я рассматривала его глаза, и у меня дух захватывало: у него были такие длинные ресницы, он хлопал ими, нежно урчал и, обнимая, предлагал прилечь рядом. Постель была такая уютная… Но надо было в школу, поэтому мне, как правило, удавалось его растолкать и заставить сесть в машину. Я обожала эти утренние часы, когда, щурясь на солнце, мы ехали по узкой дороге под пальмами между рисовых полей, Хуссейн наклонялся и целовал меня, рассеянно и лениво потягивая масалу из стаканчика и прикуривая первую утреннюю сигарету. В школе уже и забыли, как он выглядит.

– Тичер Рати заболела, поэтому еще один урок проведу я, – заявила посреди учебной недели Тичер Лала.

Я втайне обрадовалась, потому что Рати, при всей моей огромной симпатии к ней, была слабым преподавателем. Тичер Лала же была опытной, основательной и мощной, как боевой крейсер. Она невозмутимо поправила очки на носу и написала на доске: «Что важнее – быть кем-то или знать кого-то?»

– У нас будут дебаты. Классы, разделитесь, пожалуйста, на команды. (Из-за накладки с Рати нас объединили в одну группу, и в комнате сидело вдвое больше студентов чем обычно.) Кто предпочитает защищать какой тезис? Энни единственная девушка, она будет выбирать первой.

– Важнее быть кем-то.

– Хорошо, тогда вам, вторая команда, – противоположное. У вас пять минут, чтобы обсудить, что вы будете говорить. И помните, я хочу видеть дебаты, а не драку! – пригрозила Тичер Лала.

Мы сгрудились над клочком бумаги.

– Я начну, – вызвался Усман Ираки. Он любил поговорить, делал это громко, выступал уверенно и походил на адвоката в суде. – Ты можешь использовать знакомства и по дружбе или подкупом получить высокий пост. Но ты на нем не удержишься, если не будешь обладать знаниями и не являешься личностью. Ряд ошибок – и тебя вынудят уйти.

– Я скажу, – торопливо продолжила я, – что если у человека есть умения и талант, он рано или поздно будет замечен и завоюет свое место в обществе…

– Время! – отметила Тичер Лала.

Мы выстроили стулья в линейку, и команды сели лицом к лицу.

– Начнем с команды Энни!

– Связи играют в жизни важную роль, – загудел, поднявшись с места, плотный Усман. – Но они не помогут, если ты сам ничего не стоишь. Выбирая между знакомым глупцом и незнакомым умным, хороший руководитель выберет второго, ведь ему нужен результат.

Ираки говорил внушительно и серьезно. Я волновалась – ни в школе, ни в вузе я не сталкивалась с дебатами, мне было и страшно, и хотелось выступить.

– Я учусь здесь, в этой школе, – начала я немного неуверенно, но потом разгорячилась. – Но как это вышло? Я долго учила английский в школе в Москве, потом в университете. Это дало мне возможность завязать знакомства, говоря по-английски, и друзья рассказали мне про Englaterra – и вот я тут. Если я продолжу учиться, то с помощью новых знаний смогу найти хорошую работу, например в международной компании. А это значит, твои знания определяют твое будущее…

– Постой, – приподнялся на стуле тоненький Муса, выступающий за противоположную команду. – Допустим, я много учился и работал. Но и другие много учились и работали! Нас – толпа людей, и каждый хорошо образован. Кого возьмут на место? Того, кто знает начальника или родственника начальника. Получается, мои знания мало значат, но то, кого я знаю значит все!

– Но если ты не учился, ты не попадешь в число тех, из кого выбирают…

– Но если я никого не знаю, что мне толку от того, что я умею? Я умру голодным, не найдя для себя работы!

– Я сказала дебаты, а не драка! – напомнила Тичер Лала.

Группа и правду выглядела так, будто до кровопролития осталось совсем чуть-чуть: мы повскакали с мест и, перебивая друг друга, приводили аргументы каждый в свою пользу, всё возвышая голос. Уже было непонятно, где чья команда и кто за кого болеет. Парни утирали пот с разгоряченных лбов, когда прозвенел звонок.

– Урок окончен, – объявила Тичер Лала. – Всем хорошего дня!

Она выглядела удовлетворенной. Я смотрела на нее с восторгом: Тичер Лала была настоящим Учителем, она не только давала знания, она заставляла думать.

Классы спускались по лестнице вприпрыжку. Я на несколько секунд задержалась около Мусы – несмотря на бравое выступление на дебатах, он выглядел бледным и как будто еще больше похудевшим.

– С тобой все в порядке?

– Не очень. Я расстался со своей девушкой. Сегодня ночью она мне написала, что все кончено.

– Мне очень жаль…

Во мне боролись смех и сожаление. Расстроенного Мусу было жалко, как любого брошенного влюбленного, но, боже мой, сколько лет этому мальчишке! Он еще и с девушкой встречается! Это было для меня сюрпризом.

– Может, поболтаем в кафе? – с надеждой спросил он.

Я неловко завертелась.

– Понимаешь… У меня дела…

– Понимаю. – Он наклонил голову, и мы попрощались на крылечке у школы.

Пару дней назад Хуссейн с Хабибом, изрядно поплутав по Калангуту, привезли меня в двухэтажное кафе на побережье. Мы поднялись на террасу над морем. В центре зала стояли белые столики с цветными стульями, сбоку вдоль стены тянулась барная стойка с бутылками спиртного. Хуссейн подвел меня к перилам, чтобы показать выход на пляж.

– Тебе нравится, baby? Мы задумали вечеринку. Помнишь Хелен, которую мы встретили когда Хабиб, лежал в больнице? У нее день рождения, и она попросила Хабиба помочь организовать party. Ты же пойдешь со мной? Да?

Такой вопрос, несомненно, грел душу, так же как и все поведение Хуссейна этим днем: он бегал по кафе, расспрашивал персонал, что и где будет стоять, и обо всем интересовался моим мнением: какие лучше купить цветы на столики, какого цвета шарики заказать, где их повесить. Я почти испугалась – вдруг посоветую что-то не то. Наконец, когда дискуссии закончились и мы сели в машину, Хуссейн озабоченно спросил меня:

– А в чем ты пойдешь? – И, пытаясь высказаться поделикатнее: – Это вечеринка с бассейном, длинные платья будут выглядеть странно… У тебя есть шорты?

Я немедленно расстроилась. Хуссейн никогда не критиковал мою внешность, но было заметно, что длинные платья, купленные с Рати, ему не нравятся. Он много путешествовал, в том числе по США и Европе, и предпочитал западную одежду и на себе, и на девушках. Так как его семья занималась торговлей вещами, то недостатка в них не наблюдалось – даже здесь, в Гоа, шкаф Хуссейна был забит модными джемперами, футболками с принтами и стильной обувью. В качестве компромисса я предложила лысому выбрать что-нибудь вместе.

К нам присоединились Хабиб и Белка, и вчетвером мы поехали в Goa Trade Center, в европейские отделы магазинов «Big Bazar» и «Shopper Stop». Набрав с десяток платьев, мы с Белкой заперлись в соседних кабинках и переговаривались через стенку. На мне все сидело кошмарно, я была близка к тому, чтобы расплакаться.

– Давай съездим еще в Панджим, – предложил Хуссейн. – Я знаю один молл там. И можем заскочить в магазин, где вы покупали одежду с Рати.

Пустая трата времени – в магазине Ратиной подруги не прибавилось за неделю ни одной вещи (в Индии все небыстро – одежда обновляется редко и в небольших точках может висеть годами). В Caculo Mall, о котором говорил Хуссейн, мы набрали моему арабу стопку забавных футболок. Надо мной же, казалось, повис bad luck: что бы я ни выбирала, мне отчаянно не шло. Примерив пятые по счету шорты, я побоялась выходить в них из примерочной. Приходилось признать: я набрала вес.

– Хуссейн, почему ты мне не сказал, что я поправилась? Я ужасно выгляжу…

– Вовсе не ужасно. – Хуссейн галантно чмокнул меня в висок. – Можно поделать упражнения, если хочешь, но ты и так красивая.

В том, что у меня появились лишние кило, был косвенно виноват он сам. Как любой араб, Хуссейн любил покушать, он прекрасно готовил национальную кухню, основой которой являются рис, баранина и картофель. Излюбленной едой всех школьников (и теперь уже нашей) была капса – блюдо из обжаренного со специями мяса, помидоров, лука, риса и картофеля. Подавалось оно с салатой – густой пастой из измельченных в блендере томатов, кинзы, чеснока и жгучего перца чили. Это кушанье Хуссейн готовил как дома, так и заезжая к кому-нибудь из друзей в гости. Его ленивая неторопливость в деле приготовления пищи стала предметом шуток: возиться на кухне повар начинал поздно, потом припоминал, что каких-то продуктов не хватает, и отправлял за ними друзей или ехал сам. Овощи чистили сразу два-три человека, Хуссейн руководил и подключался на следующем этапе, когда пора было закладывать ингредиенты в кастрюлю. Посуда кряхтела и источала запахи, парни прогуливались вокруг нее, пили чай, курили и ждали. Пища достигала готовности примерно к часу-двум ночи, а в некоторых случаях и к утру – в гостях у Абдуллы, к которому мы приехали в Панджим покурить кальян и поиграть в PlayStation, капсу подали в шесть утра. На пол всегда стелили полиэтилен или простыню, на которую водружался здоровенный поднос с горой еды. Мальчишки ели очень быстро, буквально кидаясь на еду, как ястребы, – тому, кто был последним, предстояло мыть посуду. Если мы были одни, Хуссейн отказывался есть, если я не ем, если же собиралась компания – он кормил меня с рук, лично оттаскивая в сторонку лучшие кусочки. Любимым арабским фастфудом была шаурма или булочки с мясом и соусом, которые парни покупали, в любой момент затормозив у придорожной палатки. У наших с Белкой фигур не оставалось ни единого шанса – даже отказываясь время от времени от угощений, мы стремительно округлялись.

Теперь мысль о вечеринке приводила меня в панику. Я решила сделать еще одну попытку – попробовать купить что-нибудь сама, без толпы сопровождающих. Но у арабов девушка непременно должна быть под присмотром, долг мужчины – позаботиться о ней и доставить туда, куда она хочет. Хуссейн удивленно вскинул брови, когда я стала объяснять, что хочу погулять одна.

– Жди дома, хорошо? Я все куплю, а потом позвоню и ты заберешь меня из Trade Center.

После короткой схватки сбитый с толку Хуссейн высадил меня перед салоном красоты, находящимся на той же улице, что и наш «институт». Я робко вошла в стеклянные двери.

– Мне нужен маникюр, педикюр, стрижка…

Стриг меня паренек с узким разрезом глаз и короткими черными прямыми волосами. Гоа оказался мультинациональным местом, где можно встретить людей отовсюду, по виду было легко отличить лишь британцев, немцев и самих индусов, а внешность остальных заводила в тупик. У парикмахера было плоское лицо, он мог быть и тайцем, и китайцем, и вьетнамцем либо метисом, но, хотя мне и было любопытно, спросить его я не решалась, чтобы невзначай не обидеть. Дело свое он знал – подкоротил кончики, оформил прическу, закрепил ее лаком и передал меня, вполне довольную результатом, в руки мастеров маникюра и педикюра. Тут была беда. В Гоа сфера красоты только развивается, незнание технологий вместе с невысокими стандартами дало мне неаккуратно накрашенные ногти, которые я сделала бы самостоятельно гораздо лучше. Небрежность искупалась индийской доброжелательностью. Мастера вели себя мило и простодушно, и пожаловаться у меня не хватило духу. Напоследок мне проэпилировали верхнюю губу и брови ниткой: это способ, которым пользуются повально все, от сотрудников салонов до индусок-продавщиц на пляже. При помощи нити мастер захватывает волосок и резко дергает – больно, но очень эффективно.

Подвергаясь неприятной процедуре, я стреляла глазами по залу и чуть не рассмеялась, увидев в другом кресле толстого Ахмада. Ему брили усы. Видимо, он тоже ответственно готовился к пати.

Второй визит в Center получился ничуть не лучше, чем первый: единственной вещью, которая подошла, была замшевая юбка с разрезанными краями – она утягивала фигуру и смотрелась эффектно, но стоила три с половиной тысячи рупий – немалые даже по российским меркам деньги.

Дойдя до отчаяния, я купила шорты на два размера больше моего собственного (по крайней мере, они на меня налезли) и длинную футболку с вышивкой блестками и со скошенным краем. Ансамбль обошелся мне примерно в две тысячи, и я не чувствовала себя ни красивой, ни даже просто симпатичной. Переодевшись в магазине, чтобы не терять время, я расстроенно поползла к выходу, стараясь не глядеть в зеркала.

«Рати, я иду на party с Хуссейном, но так жутко выгляжу, такая толстая! Я купила вещи, но они мне совсем не идут», – написала я отчаянное эсэмэс Рати. «Пришли фото», – тут же откликнулась подружка. Я сделала селфи, стоя на ступеньках Center. «Не глупи, ты хорошенькая и стильная! Надо было сказать раньше, я могла бы одолжить что-нибудь свое. Иди, веселись и ни о чем не думай»

Покончив с шопингом, я присела в дешевой кафешке за углом Trade Center, заказала порцию момо – индийских пельменей с курицей и острым соусом – и позвонила Хуссейну. Он и близко не был готов к выходу.

– Ты закончила, baby? Я не могу тебя сейчас забрать, Хабиб хочет побрить голову, и я должен ему помочь…

Я рассердилась.

– Беби, возьми тук-тук, я тебе оплачу!

– Я не хочу тук-тук! Ты обещал меня забрать!

Я еще не настолько обжилась в Индии, расстояние между Пуримом и Калахарой казалось огромным и пугающим, а перспектива нанимать рикшу устрашала. Рикшами исторически работали выходцы из самых бедных слоев населения. Рикши бешено носились на своих ржавых черно-оранжевых повозках по рытвинам на дорогах, отчаянно сигналили, влетали в аварии и немыслимо задирали цены, почти никто из них не говорил по-английски. Хуссейн пообещал, что приедет за мной через полчаса, но я уже так накалилась, что швырнула трубку и перестала отвечать на его звонки. Вариант был один: добираться до дома общественным транспортом.

Для белой девушки идти вечером вдоль дороги одной – почти расписаться, что она легкого поведения. Рядом то и дело тормозили байки, поднимая пыль: их водители улыбались и спрашивали: «Can I drop you?»7373
  Можно тебя подбросить? (англ.)


[Закрыть] Я крепче прижимала к себе пакеты с одеждой, как будто они могли меня защитить, и целенаправленно шла к цветочной лавке, которая находилась на развилке двух дорог – на Мапсу и в Пурим.

– Мне нужны розы, – бросив свои сумки прямо на асфальт, втолковывала я худому индийцу-продавцу. – Просто красные розы. Без всего. Без других цветов, без оборок, без блесток…

Мужчина сделал жест в сторону готовых композиций, стоящих на прилавке, я отрицательно замотала головой и сосредоточилась на содержимом «склада»: ведрах с водой и цветами.

Индийские вкусы в составлении букетов очень специфичны. Продавцы все как один собирают нечто чудовищное и безвкусное, похожее на веселые поминальные венки. Индусы считают красивым поставить вместе самые кричащие цвета, посыпать сверху блестками и обернуть жутким целлофаном, заставляя и без того дешевый букет выглядеть еще дешевле. Цена некрупной розы – всего десять -пятнадцать рупий за штуку. В любой цветочной лавке похожий ассортимент: связки цветов жасмина, которыми индианки украшают волосы; корзины, полные головок хризантем и календулы (из них нанизывают бусы и украшают ими алтари божеств или вешают на лобовом стекле автобусов), розы, герберы и гвоздики идут на подарочные букеты. Ассортимент у́же некуда.

Мне хотелось простой элегантный букет красных роз, и его пришлось собирать самостоятельно. Я выбрала лучшие цветки, придирчиво проверила, как зачищены стебли и правильно ли (по косой) собраны.

– А теперь нужно закрыть корни влажной газетой. – Индус, кажется, уже ненавидел меня. – И замотать фольгой, чтобы не текло!

Букет состоял из двадцати пяти роз, он был влажным и тяжелым, и вместе с добычей я яростно влезла в бас с остальной индийской толпой.

Меня высадили на дороге между трассой на Мапсу и Калахарой, на той самой, по которой я впервые шла в институт. Уже давно стемнело, по обеим сторонам едва прорисовывались контуры домов и деревьев, которые подсвечивали огоньки машин. Фонарей было прискорбно мало. Теперь стало в полной мере понятно, какое я затеяла идиотское и небезопасное мероприятие. Но пути назад не было, и в шортах и блестящей футболке, помахивая тяжеленным букетом как битой, я шла, ориентируясь лишь на собственную память, распространяя вокруг себя бешенство и жажду мщения. Мне казалось, что если еще кто-нибудь остановится и спросит, подвезти ли меня, я убью его этим букетом. Видимо, эта злость меня хранила – не знаю, как еще можно объяснить, что до дома я дошла быстро и без помех.

Хуссейн стоял в дверном проеме, когда я ввалилась во двор, переводя дух. Он расплылся в улыбке, но я была так зла, что выпалила вместо «Hi» «Fuck you» и, несмотря на усталость, аж взбежала по лестнице наверх.

В студии вертелась перед зеркалом Белка.

– Ты где была так долго?

Я пересказывала эпопею, а Саня сердилась и смеялась.

– Ну, раз цветы купила, ехать все-таки надо! Пойдем, посмотрим, что они там устроят…

Я была так зла на Хуссейна, что поначалу и говорить с ним не хотела. Но он поймал меня, обнял и стал бурно восхищаться тем, как я выгляжу:

– Какие чистые, гладкие брови… Ты красавица, беби. И все сделала гораздо лучше меня – смотри, я еще не готов, а ты уже обо всем позаботилась, даже букет купила, и такой красивый! Ты должна мне помочь составить такой же…

Хуссейн знал толк в извинениях. Мое недовольство исчезло так же быстро, как и возникло, я повозмущалась для виду, и вскоре мы все вместе загрузились в машину, чтобы ехать к Хелен. Пати должна была начаться еще час назад, а мы только собирались в Пурим за букетом для Хуссейна. О, это так по-индийски и по-арабски!

На том же месте я собрала еще один букет из кремовых роз и гипсофилы. Он вышел таким трогательным и нежным, что мы с Белкой спорили, кому достанется право держать его во время пути. Затем Хуссейн зашел в vine-shop7474
  Винный магазин (англ.).


[Закрыть] в Кандолиме, а после мы наконец высадились на пляже возле шека, где шла пати Хелен.

Шеки – очень индийское явление. Это пляжные рестораны, состоящие из двух частей: первая, основная, – в здании, и в нее входят кухня, бар и внутренний зал, а вторая – мобильная, состоящая из лежаков, зонтов от солнца и легких столиков и стульев. Каждое утро их выносят на песок и каждую ночь прячут внутрь главного помещения. Две трети суток между лежаками непрерывно снуют официанты, а гости таким образом получают возможность наслаждаться морем и едой одновременно, иногда не покидая шек до самого закрытия. Когда стемнеет, на стол в шеках ставят свечи, и тогда берег моря наполняется мерцающими в темноте огоньками.

Над кафе к вечеринке серьезно поработали: оно было намыто, начищено, украшено шарами и живыми и искусственными цветами, бассейн подсвечивали разноцветные лучи. Повсюду гуляли наряженные девчонки и парни, в нижней зале, где устроили кейтеринг, стояли столы с блестящими кастрюлями и охлаждалось в ведерке со льдом французское шампанское. В баре наливали коктейли.

Мы прибыли в самый разгар. Хелен вышла нам навстречу вместе с мамой, низенькой приветливой толстушкой.

– О, спасибо, какие цветы! Энни, очень приятно тебя видеть… Проходите, устраивайтесь!

Поначалу было немного неловко, потом мы все выпили по коктейлю, заметили знакомых – Джамала, Хабиба, Красавчика Азиза, толстого Ахмада, Шейну, и потихоньку участники сборища вовлеклись в разговоры и стали пританцовывать.

– Видишь того мужчину, рядом с Хелен? – Хуссейн взял меня под локоть. – Это ее бойфренд… Он платит за всю вечеринку, это его подарок.

Хелен прекрасно выглядела, ее мужчина был немного угрюм и казался существенно старше. Мы скоро отвлеклись от них – заработала дым-машина, над полом потек густой туман, и мы, наскоро похватав еды из кастрюль, пустились в пляс. Внесли трехэтажный торт.

Хабиб, организовавший party, блистал как король, словно сам был виновником торжества. Он достал изо льда бутылку безумно дорогого шампанского, встряхнул ее, открыл – и мощной пенной струей залило ползала. Тут же вверх полетели куски торта, и через пять минут шоколадной войны толпа девчонок выглядела совсем не так красиво, как до этого, зато куда более эффектно. Вытряхивая из кудрей крошки и стирая с лица капли шампанского, мы устремилась в туалет – отмывать от сладостей волосы и поправлять макияж. На выходе из туалета в танцевальную залу я подверглась нападению – некто тяжелый и сильный врезался в меня, я потеряла равновесие и свалилась в воду, погрузившись с головой. Это Красавчик Азиз сбил меня с ног и швырнул в бассейн. По счастью, под новым нарядом у меня был купальник.