Текст книги "Мадам Арабия"

Выбравшись из теплой воды, я сняла промокшую одежду, стащила с церемонного и как будто замороженного толстого Ахмада его замшевый пиджак (он сопротивлялся, но мы с Белкой победили), накинула на бикини и так и ходила остаток вечеринки – лохматая, полураздетая, зато наконец-то стильная и довольная собой.

В тот вечер в бассейне утонуло три айфона, два обычных телефона и на скользком бортике у самой кромки произошла драка. От соседей стали поступать жалобы на шум, и Хелен появилась на площадке у бассейна раздраженной:

– Эй, парни! Никаких больше криков, никаких прыжков в воду, ясно?! Мы заканчиваем в 23:00!

Похихикивая, девчонки стали расползаться в разные стороны, парни складывали в машины вещи. Мы подошли к хозяевам вечеринки, чтобы попрощаться.

– Всего хорошего, Энни. – Похожая на куропатку мама Хелен обняла меня, прижав к круглому животику. – Арабские мальчики разные, но Хуссейн кажется хорошим парнем… Пусть у вас все получится.

Напоследок мы кучно сфотографировались у празднично украшенной елки на выходе из шека. «Вот и отпраздновали Рождество», – подумалось мне. До праздника было еще далеко, но больших планов на него у меня не было.

Обратно машину вел Хабиб. Я дремала на переднем сиденье, сидя у Хуссейна на коленях, когда нашу «сузуки» бешено затрясло и она завихляла по дороге, как будто потеряла управление. Я открыла глаза и увидела жуткую картину: разозлившись на Саню непонятно за что, Хабиб начал выделывать «арабские штучки» – сбрасывать скорость и рывком набирать ее, дрифтить, кидая авто от одной стороны дороги к противоположной, жечь тормоза. И все это – в машине, полной людей по самую крыши, будучи пьяным в стельку!

– Хуссейн, я боюсь, – умоляюще зашептала я бойфренду на ухо. – Пожалуйста, успокой его!

Хуссейн заговорил по-арабски, но его речь подействовала далеко не сразу: еще несколько минут машина безобразно неслась по дороге, и я вздрагивала при каждой тряске, понимая, что мы можем врезаться в дерево или свалиться в яму. Когда мы наконец-то въехали во двор, мы с Белкой были настолько злы и перепуганы, что даже не стали прощаться и бегом понеслись на третий этаж.

Исключая вечеринки, мы с Белкой теперь почти не проводили время вместе. Я постоянно была в школе, а после нее – с Рати или Хуссейном. Белка нашла русских подруг – Катю и Иру – и стала встречаться с Нельсоном.

Это вышло довольно странно. Спустя несколько дней после нашей встречи по дороге в хоспиталь Нельсон написал мне: «Как дела, что делаешь? Я бы хотел пригласить тебя на обед». Я в тот момент лежала на кровати в Хуссейновой комнате. Меня уже «пообедали», и этого вполне хватало.

Нельсон был настойчив: он не привык к отказам. Но после нескольких «нет» индийско-бразильский плейбой смекнул, что дело не идет, и спросил у меня, а не захочет ли Саня составить ему компанию. Белка в это время продолжала активно жить ночной жизнью. Я предложила ему (с Саниного согласия, конечно) подвезти ее до клуба, Белка села в красную «ауди» и укатила сначала на работу, а после – с ним в «Терассу», заведение, знаменитое морской кухней и заоблачными ценами.

Спустя несколько приятных свиданий Нельсон улетел в Дубай, а вернувшись, опять возник у ворот Калахары. Общество Белки ему явно понравилось, и это было взаимно. Он познакомил Белку со своим близким другом Базу. Владелец фешенебельного отеля, не слишком красивый, с неприятными на вид оспинами на лице (почти у всех в Индии кожа испорчена – она потеет от жары, быстро покрывается прыщами, которые воспаляются, рубцуются и оставляют следы на всю жизнь), временам составлял им компанию и был очень, очень богат. Базу хорошо разбирался в винах, умело вел беседу и знал хозяев всех сколько-нибудь стоящих заведений округи. Белка, в свою очередь, познакомила мужчин с Катей и Ирой. Девушки были старше нее, менее взыскательны, и Базу их вполне устраивал. Жил Базу также в Калахаре, что делало перемещение логистически удобным. В итоге веселая банда из Белки, Нельсона, Базу, Иры и Катерины ездила по ресторанам и барам без отдыха. У моей прыгучей блондинки наклевывался головокружительный роман. Катерина и Ира водили Базу за нос.

Я предпочитала общество Рати и ее детей и своих соседей, живущих на всех трех этажах нашего дома. Сдружилась с Джамалом и Ли – они были совсем рядом, через несколько дверей, и в их комнатку с балконом всегда можно была забежать за лаймом или чили, если таковых не хватало для готовки. Малышка Ли была невысокого роста, грудастая, с красивым изгибом капризных губ. Она носила маечки с глубокими вырезами, любила пиво и поспать, в свободное время валялась на кровати с лэптопом. С Джамалом они встречались полгода: он, смущаясь, заявлял, что дело идет к свадьбе. У них в комнате у входа висело зеркало, а под ним стояла тумбочка – а на ней совместное фото в рамке сердечком. Шейла и Азиз жили тут же, но общалась я с ними значительно меньше – у нас были разные интересы, да и пара вечно где-то пропадала.

Все вокруг обожали покушать, и я удовлетворяла собственную страсть к готовке сполна. Разобравшись с плиткой (у нас была одноконфорочная индукционная плита, на которой можно было использовать только особую посуду, иначе она противно пищала и отказывалась нагреваться), я постоянно что-нибудь готовила. Мы с Белкой питались просто – вареный рис, супы, салаты из свежих овощей (нас все равно докармливали на стороне), но в выходные я готовила большой завтрак – сэндвичи с тунцом, сыром и овощами (тунца я таскала из Хуссейновых запасов – выезжая из Саудии, он привез с собой целый мешок еды, боялся проголодаться на чужбине), а к этому еще омлеты и блины. Как-то Хуссейн явился снизу на их запах, осмотрел шкворчащий на сковородке pancake7575
  Блин (англ.).


[Закрыть], втянул запах ноздрями и умилился:

– Like my mother do it!7676
  Как моя мама готовит! (англ.)


[Закрыть]

На ароматы, плывущие по коридору, выглядывали из комнат Хабиб, Джамал и Ли. Ли восхищалась моими блинчиками и сэндвичами, что вызывало желание кормить ее бесконечно. Она и Джамал тоже время от времени что-то готовили и приносили нам, чтобы угостить. Как правило, это была невероятно острая жареная курица или рисовая каша с мясом.

Из-за того, что я почти не говорила по-русски, английский язык совершенствовался с невероятной скоростью – на нем приходилась общаться со всеми, кроме Белки. Первое английское слово я выучила от соседей, и это было «I swear!»7777
  Я клянусь! (англ.)


[Закрыть] – аналог знаменитого арабского «Wallah!». Оба синонима звучали по тридцать раз в минуту, не запомнить их было невозможно. Английскому целенаправленно и настойчиво учила Рати – во время наших приватных бесед она разъясняла новые слова, описывая их или демонстрируя предметы, – так я узнала, например, «transparent»7878
  Прозрачный (англ.).


[Закрыть] – Рати показала ткань, которая просвечивает. Арабский волей-неволей запоминался сам: я то и дело приставала к Хуссейну с требованием растолковать повторяющиеся в беседах друзей фразы. Так я узнала, что клянутся не только Аллахом, но есть еще и «оксамбилла», «Робб эль Кааба»7979
  Бог и Кааба! (арабск.)


[Закрыть], что «la» означает нет, а «айуа» – да. Овощечистка – «кашара», «харам» – грех, а «боса» – поцелуй. «Бисмилла» говорили, приступая к трапезе, а «елла» – когда собирались идти или ехать. Рекордом по произносимости было «хабиби» – мой любимый. С «habibi», кстати, обращались ко всем, а не только к любимым. Это было что-то вроде «дорогой» по-арабски. Хуссейна из-за лысины и острых ушек я звала «хофаш» – летучая мышь.

Первому ругательному арабскому слову меня, как ни странно, выучила Рати. Мы ехали поздно вечером в машине с ней и Джамилей, когда дорогу прямо перед нами перебежал какой-то отчаянный пешеход. Участок был плохо освещен, и Рати не на шутку испугалась. Когда опасность миновала, наша кудрявая индуска высунулась из ветрового окна и громко крикнул пешеходу вслед: «Зубби!» В приличном переводе это означает «пенис». Джамиля звонко расхохоталась: она никогда не употребляла матерных слов и не любила, когда их используют, но Рати позволяла многое, да и выглядело это комично. Мужчина, чуть не попавший по колеса, в ответ выругался на хинди и торопливо ускакал в темноту.

– This fellow helped himself by himself8080
  Этот парень спас себя сам (англ.).


[Закрыть], – утирая слезы краем платка, отметила Джамиля.

Декабрь был в разгаре, а значит, приближалось Рождество. В Гоа, где каждый день был какой-то праздник или шоу, к нему относились особенно, необыкновенно трепетно: большая часть населения была католиками. Панаджи завесили гирляндами и фонариками, не оставив пустого места. Пурим был похож на драгоценную шкатулку – все светилось, мерцало, на домах колыхались от ветра шарики, а крылечки украшали статуи оленей и Санта-Клаусов. Но нам было не до праздничных настроений – и я, и Рати, и Джамиля беспокоились из-за приближающихся экзаменов. Рати не успевала подготовить всем группам школьников тест, а мы с Джамилей – выучить пройденный материал. В конце каждого месяца в школе проходило что-то вроде промежуточного зачета – каждый из преподавателей давал задание, по которому проверял уровень группы. Тичер Лала готовила тест по грамматике, Рати – контрольную работу по словообразованию, а Тичер Кейт – текст для чтения с вопросами. Учебный декабрь, на нашу голову, выдался коротким – из-за Рождества ежемесячный экзамен запланировали провести раньше обычного. Экзаменов я боялась еще со школы, а тут, «в международной академии», переживала особенно.

– Ты можешь брать книги и заниматься у меня, – предложила Рати. – Устроишься в гостиной за столом… Я буду рада помочь.

Но заниматься у Рати оказалось невозможно – Падма и Парвати отвлекали шумом и вопросами, да и мы с молодой учительницей были не прочь бросить дела и немножко поболтать. Сосчитав оставшиеся дни, я решила объединиться с Джамилей и поехать заниматься к ней домой, благо она не раз приглашала. Моя новая подружка только обрадовалась: наконец-то гости, хоть кто-то кроме соседки-индуски, иногда заглядывающей поздороваться.

После уроков Султан позвал на помощь друга, и они в два байка довезли нас с Джамилей до неприметного магазинчика неподалеку от Englaterra. Shop состоял из двух частей – собственно прилавка, где продавались вода, газировка и орехи кешью, и стойки, на которой крутился металлический штырь с нанизанным мясом и стояла огромная алюминиевая кастрюля. Жилистый индус спокойно и размеренно разложил chicken biryani в коробочки и подал нам ароматный тяжелый пакет.

– Я заплатила хозяину заранее и сказала, что каждый день буду приезжать в это время за свежим бирьяни, – объяснила Джамиля. – Мы заберем еду, а пообедаем дома…

По улице в направлении от Englaterra проехал Мирза. Сегодня Ясмин в школе не было, и он ехал в одиночестве. Мирза заметил меня, притормозил, но, увидев что я не одна, лишь приветственно помахал и проехал мимо. Я нахмурилась – не смогла забыть его вероломства по отношению к жене. Мы с Джамилей, хоть и сидели на лавочке, уже изрядно вспотели и утомились. Султан и его приятель куда-то отлучились, и мы не могли никуда уйти, приходилось ждать.

– Если бы ты знала, как я хочу водить байк! – вздохнула Джамиля. – Мне надоело быть привязанной. Все время проси – и жди, жди, жди. Я даже пробовала ездить, у меня хорошо получалось, но потом Султан заленился, и мы забросили занятия.

Я сначала удивилась, подумав: как она будет ездить в абайе? Потом вспомнила, что видела мусульманок на байках – замотанные в черное с головы до ног, они ловко управляли скутерами и держались увереннее многих. Черная ткань развевалась на ветру, придавая им вид диких всадниц.

Наконец-то нас с Джамилей доставили в небольшой мусульманский район за школой. До него ехать десять минут – свернуть в конце Пурима, объехать большую, зеленую с золотом мечеть и спуститься вниз по улице. Район располагался на склоне, и съезд был крутым, приходилось часто притормаживать. На первом этаже многоэтажного жилого дома, редкого в этих местах, располагался небольшой магазинчик. Джамиля приветливо поздоровалась с хозяйкой и взяла сок, деньги пообещала занести позже.

Поднявшись по лестнице на третий этаж, мы оказались в просторной душной квартире. В гостиной стояли диваны и низенький столик, на который Джамиля бросила наш ланч. Девушка тут же бросилась в свою комнату переодеваться. Султан прикрикнул, чтобы она закрыла за ним, и ушел к друзьям.

Когда Джамиля вышла из дверей, я встала, не в силах сдвинуться с места. Восточная верхняя одежда скрывает облик женщины, меняя его до неузнаваемости. В школе Джамиля появлялась в полосатой плотной абайе и выглядела совсем невзрачной и бесформенной, без возраста, без единой детали, делающей ее отличной от других. Тут из глубин квартиры мне навстречу выпорхнула полная жизни девятнадцатилетняя девчонка с крупными черными кудрями, с глубокими, сияющими смехом глазами, с пышной грудью, с выразительной талией, с застенчивостью и очарованием, делающими ее обворожительной. Теперь я поняла, почему женский пол арабы прячут в черные тряпки, – такую я бы сама украла.

Джамиля, щебеча, прыгала по квартире. Бирьяни был еще теплый, оставалось принести поднос и салфетки. Джамиля притащила из кухни огромное блюдо, высыпала рис с курицей в центр и поставила рядышком пакет с молотым перцем чили. Свою половину она щедро посыпала – я удивлялась, как насколько острую еду можно в принципе есть. Мы уминали бирьяни руками, облизывая их, и запивали пищу сладким соком.

– Я именно из-за этого тут, в Индии, поправилась, – пожаловалась Джамиля. – Индийская еда жирная, но такая вкусная, mashallah!8181
  Слово, обозначающее похвалу, с положительным значением (арабск.).


[Закрыть] Уже столько раз я думала сесть на диету, мы даже ходили с братом в спортзал. Но заканчивается все одинаково – каждый день заниматься лень, а вечером Султан приносит шаурму и начинает меня дразнить, вертеть ею у меня под носом. Как тут удержаться… И здесь у меня нет столько дел, как в Йемене, чаще всего просто сижу дома с телефоном.

Основой индийской и арабской кухни являются одинаковые продукты – рис в огромных количествах, лепешки и булочки, сахар, мясо, специи. Несмотря на это, рецепты принципиально разные, и арабскую манеру приготовления блюд никак не спутать с индийской. Индусы имеют в меню множество вегетарианских и веганских блюд, калораж которых увеличивают с помощью масла. Его льют не жалея, так щедро, что на поверхности пищи плавают пятна жира, особенно этим грешат карри, на которых слой масла может достигать сантиметра. Дал казался мне нежирной едой, пока я не увидела, как Рати его готовит, вливая в чечевицу расплавленное «гхи» – индийский аналог сливочного топленого масла. Арабы пользуются в основном перцем чили и кумином (зирой), а вот в Индии разнообразие специй может свести с ума и человека, который их любит, и человека, который терпеть их не может. Белка ненавидела специи, в каждом кафе она жалобно умоляла «no spicy!» и получала все равно spicy. Для индуса немыслимо подать неприправленную еду. Это же невкусно! Я любила специи во всех вариантах и добавляла их до тех пор, пока во рту не начинал разгораться пожар. В кафе я просила «spicy!» и была удовлетворена только тогда, когда на глаза наворачивались слезы, а разогретый нос хлюпал и требовал высморкаться. Сморкалась вся Индия – громко, с душой и беззастенчиво, для этого в кафе специально клали на столы стопки салфеток. Еда, проходя через организм, прожигала его насквозь, горели желудок и кишечник, и я наконец-то поняла смысл шутки «поклонники чили хранят туалетную бумагу в морозилке». Приправленная специями, индийская еда сродни наркотику – ее можно есть, пока живот не лопнет. Тем более что оставлять на тарелке несъеденное или выбрасывать еду – большой грех для обоих народов.

Покончив с бирьяни (мы едва могли дышать), мы вылезли на кухню. Я нигде не видела таких больших кухонь, как в Индии, – в помещении так свободно, что можно танцевать. В углу у входа стоял высокий холодильник, длинная каменная столешница тянулась вдоль трех стен, мойка в углу была заполнена кастрюлями и чашками. Под окном находилась газовая плита на две конфорки, на полу под ней стоял баллон с газом. Столешница была полностью залита чем-то жидким и сладким.

– Я пыталась сделать сахар для шугаринга, – смущаясь, объяснила Джамиля. – Чтобы убрать волосы с рук. В салон не хочу идти… Сестра по телефону объясняла, как это делается, но у меня все убежало!

Взявшись за тряпки и перешучиваясь, мы стирали сахар с темной гладкой поверхности. Отмыв липкую жижу, Джамиля зашвырнула тряпку в мойку и откуда-то достала тяжелый пакет порошка горчичного цвета,.

– Я буду готовить йеменский кофе, хочешь?

Йеменский кофе оказался странным на вкус, совсем не привычным; не могу сказать, что он мне понравился. Это был молочный напиток на основе пряной смеси, в которой я, как ни пыталась, не обнаружила зерен кофе, зато отметила кардамон и перец. Мы взяли с собой кружки и ушли в комнату Джамили – единственное место в квартире, где работал кондиционер. Разложившись на кровати вместе с кофе и шоколадками (меня немало смущало то, что мы постоянно что-то проливали или капали на простыни и покрывала, но Джамилю это совсем не заботило), мы достали учебники.

– Знаешь, как раз перед тем, как ты пришла, я сказала Кемалю, что хочу бросить школу, – призналась Джамиля. – Мне надоели мальчишки, они глупые и дерзкие! Представляешь, Вафик после того, как меня не было несколько дней, сказал: «Привет, Джамиля, я соскучился по тебе!» Он забыл, что не имеет права говорить со мной! Здесь, в Индии, они забывают законы и правила поведения. В Йемене и Саудовской Аравии все строго, их убили бы за то, что они курят, пьют и заводят девушек. Я хотела уйти, но Кемаль сказал: подожди, к тебе в класс приходит русская… Если и после этого не будет лучше – тогда уходи…

Сидя в комнате, состоящей из двух железных кроватей, шкафа и окна, завешенного занавеской, Джамиля рассказывала, как сильно тосковала, когда отец отправил ее и Султана в Гоа. Это парни в Индии обретают желанную свободу, а девушка-арабка становится изолирована более чем когда-либо. В Йемене у Джамили и Султана большая семья – любящие родители, несколько братьев и сестер и бесконечно много дядь, теть и племянников. Дома всегда шумно и весело, бегают дети, кто-нибудь постоянно приезжает в гости, а в Гоа – четыре стены, учебники и одиночество. Правда, благодаря этому Джамиля необыкновенно продвинулась в английском, оставив еле способного изъясниться Султана далеко позади.

За окном запел мулла.

– Подожди немного, мне надо помолиться. – Джамиля тут же поднялась с кровати, вытащила из шкафа просторное легкое платье с капюшоном, надела его через голову и встала на колени. Она сосредоточенно произносила молитву, держа в руках маленькую зеленую книгу – Коран.

– Джамиля, а можно я примерю абайю? – несмело поинтересовалась я, когда молитва была завершена. Я уже давно с интересом поглядывала на эти длинные загадочные одежды. Джамиля в ответ распахнула дверцы гардероба пошире и вывалила на пол кучу вещей, среди которых были вполне западные джинсы и шорты, футболки и несколько абай разной формы.

– Попробуй вот эту. – Джамиля подала мне одну из них.

Я долго вертела абайю, перед тем как надеть, и наконец натянула. Чувство было, как будто я целиком залезла в капроновый чулок: ткань была синтетической, плотной, тянущейся и жаркой.

– Подожди, надо еще хиджаб надеть. – Джамиля деловито достала из кучки желтый платок и профессионально навертела у меня его на голове. – Вот теперь Mashallah, – любовалась она делом рук своих. – Muzza!8282
  Красавица! (арабск.)


[Закрыть]

Я посмотрела в зеркало и расхохоталась. Я думала что абайя превратит меня в томную восточную красавицу. В реальности я выглядела простонародной русской девицей, круглолицей и румяной, зачем-то надевшей черное платье. Абайя и хиджаб не придали мне ни тайны, ни сексуальности.

Мы проболтали весь день. Вечером Султан привез нам на ужин тандури чикен – острую, ароматную, крепко зажаренную курицу. Хуссейн не писал, и я решила остаться ночевать у Джамили. Султан обрадовался возможности не сидеть с сестрой и тут же снова уехал. Мы лежали на кровати под кондиционером, обложившись учебниками и тетрадями, и повторяли правила, время от времени посылая Рати фото, демонстрирующие, какие мы прилежные студентки. Устав от английского, Джамиля попыталась объяснить мне азы арабской грамматики. «Это очень просто», – говорила она, делая на последней странице тетради для меня пропись. Когда я аккуратно написала справа налево весь алфавит, она заявила: «Ты сделала очень красиво и правильно, как настоящая арабка», – и эта похвала заставила меня расплыться в улыбке. Впрочем, это был единственный успех в изучении арабского. Вопреки заверениям Джамили, он оказался невероятно труден, потому что не имел ничего схожего с другими знакомыми мне языками ни в произношении, ни в написании. Чтобы выучить слово khalas – «хватит», пришлось записать его на краю листочка английской транскрипцией, и то оно запомнилось только через двое суток постоянного повторения. Легко далось только слово «фасолья» – фасоль: ее, фиолетовую, Султан в тот день привез, а Джамиля, сидя на кровати, перебирала, чтобы приготовить на следующий день.

Наступала ночь, я уже задремывала, когда Джамиля начала рассказывать о Йемене. Это заставило меня открыть глаза, преодолеть сонливость и сосредоточиться на ее речи. Раньше я никогда не слышала об этом государстве, даже не знала, где оно находится. Ночью в Индии я услышала, что в Йемене есть города Сана и Аден, что многое в стране разрушено войной, а люди бегут. Что семья Джамили и Султана хочет переехать в Турцию, но не может решиться оставить родную страну. Что их отец имеет свою строительную фирму, он много работает и любит Йемен и даже теперь, когда так опасно, не хочет оставлять улицы, где его дети выросли. Что взрывами разнесло целый торговый квартал, где раньше было так красиво и интересно гулять, что их прежний дом стерт с лица земли, а тот, где семья живет сейчас, они арендуют. Что раньше можно было ходить безопасно даже в светских платьях, но больше никто этого делать не решается и все наряжаются в черный. Что есть целые фитнесы для мусульманок, где женщины занимаются спортом в абайе. Что отношения в семьях сложные, случается насилие, многое предпочитают скрывать. Что свадьбы пышные и веселые, что к Джамиле сватался парень из Дубая, он богат и хорош собой, но она отказалась, потому что хочет закончить образование. Что она хочет стать второй в Йемене женщиной-пилотом, водить самолеты, но не убивать, а просто летать…

Мы легли спать ранним утром и проснулись уже близкими подругами. Джамиля потянулась, сварила кофе, и мы поехали в школу на экзамен.

Работы проверили через два дня. Тичер Лала передала по рядам пачку бумаг, следя, чтобы никто не совал нос в чужие оценки. Я с некоторым недоверием уставилась на листочек, исписанный собственным почерком и испещренный красными отметками. Сверху стояли баллы – 30/18, очень приличный результат.

– Наилучшим объявляется Бахтияр, у него вообще нет ошибок, он признан студентом месяца, – торжественно объявила Тичер Лала. – Хорошие работы у Рашида, Мусы и Энни. И кстати, должна признать, что у Энни лучший почерк в школе. – И Лала подмигнула мне темным индийским глазом.

До Рождества оставалось всего ничего, и Рати сбивалась с ног, отмывая и приводя свой любимый дом в порядок. К счастью, все удалось закончить в срок, и осталась только хотя и важная, но необременительная и приятная задача – покупка сладостей. В сочельник Рати взяла меня с собой в Панаджи, показав неподалеку от Municipal Garden старинное кафе с тортами и традиционными печеньями. Кондитерские изделия в Индии приводили меня в недоумение: они были приторными, истекающими жиром, часто жареными и покрашенными пищевыми красителями – желтым, синим, красным цветом, что придавало им неестественный и отпугивающий вид. Исключение составляли шоколадные торты – в них было много какао и сливочного масла.

– Ты знаешь, что такое бибинка, Энни? – Рати показала мне небольшие слоистые треугольники в витрине. Они, как ни странно, выглядели «нормально», естественно, сливочные полоски чередовались с кофейными. – Попробуй, это традиционная рождественская сладость.

Бибинка оказалась приятной на вкус, она не была ни переслащенной, ни чересчур пряной, а по текстуре – нежно-кремовой. Мы так увлеклись дегустацией разных видов печенья, что набрали целый мешок лакомств и с трудом дошли до машины. Стали разворачиваться возле главной церкви Панаджи – белоснежного с синим католического храма, украшенного симметричными лестницами и перилами, с колоколом под главной башней.

– Мы здесь венчались с мужем. – Рати сосредоточенно рулила и кивнула на церковь не глядя. – Это было замечательно…

– У тебя есть фотографии?

Дома Рати вытащила с полки старый семейный альбом и положила мне на колени. Дети, не вспоминавшие про него месяцами, бросили дела, сели по бокам от меня и стали разглядывать снимки, тыкая пальчиками:

– Смотри, Энни… Это мама и папа… Это папа целует маму, она улыбается… Смотри…

Я залюбовалась на счастливую пару на страничке и подавила вздох.

На следующий день наступило долгожданное Рождество. Школа не работала: учителей и студентов распустили на трехдневные каникулы.

– Мы едем в церковь, – заявила я Хуссейну.

Мой мусульманин выпучил глаза: он и в мечеть не заглядывал с момента приезда, зачем ему в католический храм? Но я хотела прокатиться ночью по городу и прикоснуться к Рождеству. Временами я становилась упрямее рождественского осла и вполне могла поехать хоть в одиночку. Хуссейн, который был за любую активность, кроме голодовки, смирился.

К вечеру в доме поднялась суматоха. Вместе с нами в церковь неведомо зачем собрались Джамал, Ли, Азиз, Шейла. Рати и молодой Муса планировали присоединиться уже в Панджиме.

– Hi, guys. – Во дворе припарковалась незнакомая машина, из которой вылезли три молодых индуса. – Какие планы? Мы приехали на Рождество, сняли в Happy Residency квартиру и планируем пойти куда-нибудь в клуб потанцевать и выпить.

– А мы едем в храм, – со сдержанным достоинством сообщил Хуссейн.

Он стоял на пороге, опираясь о дверной проем. Я от смеха чуть не захлебнулась масалой, которую держала в руках. Буквально минуту назад я умоляла его не пить пиво перед церковью – Хуссейн уступил, но бутылки взял с собой, заботливо уложив на заднее сиденье «сузуки». Внешне же все выглядело исключительно почтенно: молодые люди везли подруг, одетых в длинные платья и платки, на службу в церковь.

Красивый образ стал рушиться еще до выезда: Джамал и Ли передумали.

– Я чувствую себя усталой, – сообщила крошка Ли, зевая во весь рот. – Мы останемся дома и поспим… Merry Christmas…

Белка ушла танцевать, и в итоге в церковь отправились только две пары – я с Хуссейном, Азиз с Шейной – и вольный, никем не любимый Хабиб. Небольшая площадь перед центральным храмом Панаджи, тем самым, где венчалась Рати, была наполнена народом и движением: парковались скутеры, из машин высаживались празднично одетые индусы, держащие за руки детей. Между парадными крыльями лестницы, на лужайке, была сооружена инсталляция – фигура Девы Марии в человеческий рост с младенцем на руках. Подле нее – ясли и волхвы с дарами, рядом паслись живые привязанные животные – козлята, овцы и коровы, к которым тянули ручки любопытные индийские детки.

– Кто эти люди и что они здесь делают? – кивнув на Марию и волхвов, с недоумением спросил Азиз.

Я попыталась, насколько позволял английский и собственные знания, вкратце объяснить молодому мусульманину основы католицизма. Это было странное, даже сюрреалистичное ощущение – стоять на лестнице католического храма в Индии и объяснять выходцу из Йемена, что есть бог кроме Аллаха и он был рожден смертной женщиной, чтобы искупить грехи человечества.

Была без пяти минут полночь, когда мы поднялись в храм. Зал оказался переполнен. Все скамейки, на которых можно сидеть и, положив перед собой Библию, читать ее, были заняты семьями. Мы с Шейной еле устроились в проходе, максимально далеко от алтаря, почти у выхода. Азиз покрутился и быстро покинул сборище, Хуссейн и вовсе не пошел, остался ждать на улице. Мне казалось, что в двенадцать произойдет что-то особенное, волшебное, но, когда часы пробили, ничего не изменилось, только певчие запели чуть громче. Мы с Шейной откровенно скучали, понимая лишь выборочные слова из торжественного песнопения: то, что перед нами висели мониторы, на которых появлялся напечатанный текст молитв, здорово помогало. В пять минут первого мы вышли наружу, снова окунувшись в тепло индийской ночи.

Хуссейн, Хабиб и другие парни закусывали, стоя у подножия церкви, там же нашлись Муса и Рати. Все вместе они окружали будочку с фастфудом, самую что ни на есть типичную для Индии: они состоят из каркаса, на котором установлены стеклянная коробка с самосой и небольшая жаровня, омлеты и сэндвичи жарят при вас. Парни поедали самосы и булочки с яйцами и майонезом и переговаривались. Несмотря на окружающий блеск, мерцание гирлянд и толпы гуляющих, праздничного настроения не было. Мы еще немного прошлись, сели в машины и вернулись домой, даже легли спать раньше обычного.

Настоящее, «мое» Рождество состоялось несколько дней спустя, когда мы отправились на Палолем-бич. В South Goa, южную часть штата, мы собирались так давно, что я уже не верила, что это случится. Проблема была в Хуссейне: тусовщик с одной стороны, с другой он был лентяем, каких свет не видывал. Вставало его лысое величество едва ли к обеду, а до Южного Гоа только в один конец ехать два часа, а ведь нужно еще разгрузить вещи, найти место, где устроиться, наплаваться досыта, поесть и доехать домой. В общем, поездка все откладывалась. Но в то утро все волшебным образом сложилось. Джамал ни свет ни заря поднял меня, а я, в свою очередь, Хуссейна. Весь дом внезапно восстал – на трех этажах перерывали шкафы, искали плавки и купальники, закидывали в пляжные сумки крем от загара, кепки и кошельки, завтракали и покрикивали друг на друга. На парковку вывалилась целая толпа, кроме двух машин завели несколько байков, и мы выехали в Южный Гоа, как правительственный кортеж, окруженный охраной из скутеров. Мы включили музыку на полную громкость и, проскакивая между пальм, хохотали и пели. Хуссейн вытирал потную лысину салфеткой, курил в окно и безостановочно болтал по мобильному. На бензоколонке он затормозил в хвосте внушительной очереди.

– Нам нужен petrol… И Султан сюда подъедет.

– Султан? А Джамиля?

И тут выяснилось, что хитрый Султан решил оставить мою подругу дома, а сам поехать развлекаться. Присутствие Джамили все усложняло – о ней нужно было заботиться, а себя вести прилично. Мы будем купаться, а она – смотреть на мир из окна?! Я выхватила телефон у Хуссейна: