Текст книги "Воспоминание о настоящем"

– Макс действительно так сказал? – не поверив ушам, переспрашиваю я.

– Ну, нет, он своими словами что-то говорил, – улыбаясь, отвечает повар. – Ой, я, кажется, сказала лишнего. Всегда со мной так. Вот моё место на кухне, и всё тут, ну никак не с людьми разговаривать.

Кажется, она действительно огорчена собственной несдержанностью. Кроме того, сказанное Мариной явно приходится не по душе Инне, резко меняющейся в лице.

– Спасибо за рассказ и освежающий коктейль. С нетерпением жду обеда, – желая стремительно ретироваться и ставя бокал с недопитым коктейлем на край стола, говорю я.

– На здоровье. Ну, так обед ровно в два, позже, чем обычно, – деловито сообщает Марина, начиная мыть овощи.

Инна неспешно поднимается со стула, потягивается, несомненно, заставляя себя ждать. Отношусь к девушке толерантно, надеюсь, у неё всё же есть причины для подобного поведения. Смотрю на Семёна Викторовича. Он молча наблюдает. Оставив Марину на кухне, продолжаем экскурсию по дому.

– В этом крыле кухня, личные комнаты персонала, гостевая комната Макса, тренажерный зал, бильярдный зал и несколько подсобных помещений, – монотонно перечисляет Инна, затем с откровенным раздражением добавляет, – что из этого ещё показать?

Скрыть эмоции ей не удаётся. Очень некстати, поскольку я сегодня не настроена на ссору.

– Спасибо, если мне что-то потребуется, я потом уточню, – примирительно улыбаясь, вежливо отвечаю я.

Заядлым игроком в пул или бильярд, а также любителем беговых дорожек и велотренажёров я не являюсь, поэтому к указанным помещениям в пристройке отношусь с равнодушием.

– Только Семёна с собой взять не забудьте…

Точно. Забудешь тут… Как же… Непременно найдётся человек, считающий своим долгом напомнить… Неоценимая рекомендация… Смотрю на Семёна Викторовича. Даже при большом желании невозможно пренебречь запретом на перемещение по дому без секьюрити. Все средства хороши, когда приоритетная цель – безопасность? Остаётся неясным лишь одно, чья именно безопасность здесь в приоритете.

На пути в основное здание становится окончательно ясно, что доброжелательного общения у нас с Инной не получится. Среди довольно большого числа комнат особый интерес вызывает третий этаж основного корпуса. Он разделён на два огромных помещения. Подходим к двери, расположенной слева. Семён Викторович с усилием отворяет тяжелую деревянную дверь, пропуская нас с Инной вперёд. Инна решительно проходит первой, я следую за ней. Едва переступаем порог, в комнате автоматически включается свет, открываются шторы. Приятный полумрак рассеивается потоками солнечного света, врывающимися в помещение и искусственным освещением. От яркого света в уголках глаз проступают слёзы.

Мы в просторной комнате с полами белого цвета и двумя панорамными окнами. Посередине массивный стол и большое кресло. В высокой напольной вазе букет свежих цветов. Функциональность этого помещения мне пока не понятна.

– Макс точно разрешил? – обращается Инна к Семёну Викторовичу, смотря с явным недоумением.

Секьюрити уверенно кивает головой. Я не понимаю, что здесь происходит. Стараюсь сохранять спокойствие. Инна подходит к окну. Раздаётся странный звук, напоминающий хруст. Оглядываюсь по сторонам. Стены начинают бессистемное движение. Испуганно смотрю на сохраняющего молчание Семёна Викторовича. Трогаю запястье левой руки, делаю несколько шагов назад, к дверному проёму.

– Это не страшно, – разводит Инна руками.

Замираю на месте. Стены тоже прекращают передвижение. Взгляду предстаёт удивительная картина: после перестроения стен комната заполняется бесконечным количеством стеллажей с печатными изданиями. Невообразимо. Теряю дар речи. Растерянно смотрю по сторонам. Книги везде. И представить не могла, что когда-то увижу это своими глазами, смогу прикоснуться к подлинным сокровищам.

– Думала, такое теперь только в ретрофильмах бывает, – с нескрываемым восторгом замечаю я, немного оправившись от шока.

– Как видите, не только в фильмах, – постукивая ногой о пол, надменно отвечает Инна.

Осматриваюсь, изумленно и восторженно улыбаюсь. Настоящая библиотека – без электронных табло, панелей, только реальные бумажные книги! Дух захватывает. Помню, в детстве у нас дома были настоящие книги, но такого количества печатных изданий, сосредоточенных в одном месте, я не видела никогда. Ими заполнено всё пространство комнаты. Книжные стеллажи простираются от пола до потолка, от одной стены к другой.

– Как… как удалось сохранить такую коллекцию после событий 2018 года? – почти шёпотом, словно каждой клеткой своего тела ощущая незаконность происходящего здесь, интересуюсь я.

Инна пренебрежительно пожимает плечами.

– С трудом, – откровенно отвечает Семён Викторович.

На двух больших окнах длинные портьеры, очень напоминающие тёмно-зелёные шторы, из которых героиня романа Маргарет Митчелл «Унесённые ветром» Скарлетт О’Хара всем бедам назло приказала сшить платье.

– Могу иногда сюда приходить? – обращаюсь я к Семёну Викторовичу.

Он утвердительно кивает головой. Подхожу к одной из полок. И поверхностного взгляда достаточно, чтобы убедиться в наличии значительного количества качественной литературы. Собрание русской классики, зарубежные авторы, периодические издания – кажется, здесь есть место всему. Очевидно, книги систематизированы в алфавитном порядке, что значительно упрощает поиск необходимого автора. Аккуратно, функционально. Очевидно, кто-то проводит здесь много времени.

– Можно, я возьму сегодня одну книгу? – прижимая к груди свой дневник, осмеливаюсь спросить я.

– Не думаю, что хозяин позволит, – скрестив на груди руки, злобно отвечает Инна. – Слишком дорого…

– Максим Алексеевич разрешил, – вступает в разговор Семён Викторович.

Инна смотрит на него с явным раздражением.

– Максим Алексеевич… – откровенно передразнивает она секьюрити, опираясь спиной на стеллаж.

Меня захлёстывает волна негодования, но я сдерживаю эмоции.

– Спасибо, – с благодарностью обращаюсь к Семёну Викторовичу.

Выбираю «Приключения Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла. Предвкушаю вечер с одним из своих любимых произведений.

– Я вас догоню, – особо не церемонится Инна, чётко давая понять, что посещение библиотеки окончено.

Не мешкая, мы с Семёном Викторовичем проходим во вторую комнату, расположенную также на третьем этаже, но несколько правее. Здесь меня ожидает ещё одна приятная неожиданность – небольшая картинная галерея. Пейзажи, портреты, натюрморты… От обилия красок начинает кружиться голова. В отличие от библиотеки, имеющей чёткую структуру, здесь царит тотальный хаос.

Среди сотен полотен лишь несколько работ для меня узнаваемы, в том числе репродукция картины Сальвадора Дали «Постоянство памяти». Ещё раз смотрю на обложку дневника. Совпадение? Не уверена. Застываю в оцепенении, рассматривая каждую деталь работы мастера. Раньше в полотнах Дали видела лишь историю не вполне здорового… точнее, вполне нездорового психически человека. Теперь могу смотреть на «Постоянство памяти», кажется, бесконечно долго, уделяя внимание каждому знаку. Торопливо перебираю в памяти всё, что знаю об этой картине. Припоминаю довольно интересный факт. На вопрос о том, почему на картине часы растекаются, сам Сальвадор Дали ответил: «Суть не в том, что они растекаются! Суть в том, что мои часы показывают точное время».

Но на картине трое мягких часов… Настоящее, прошлое и будущее… Но что собой олицетворяют перевёрнутые вниз циферблатом четвёртые часы? Любопытно. Стою, рассматриваю картину, опираюсь щекой на руку. Всё, кроме этой картины, перестаёт существовать. Не знаю, что творится вокруг… Сознательно ли художник вызывает ощущение брезгливости, изображая ползающих насекомых? Много вопросов и мало ответов. Поверхностные суждения относительно времени, пространства и постоянства этих величин. Необходимо в срочном порядке ликвидировать свою безграмотность в данном вопросе… «Я относительно умен. Весьма относительно». Тоже цитата Сальвадора Дали, если память мне не изменяет. Люблю риторические вопросы, поскольку главная их ценность – в ненадобности ответов.

Обернувшись, замечаю на себе пристальный взгляд Инны. Понимаю, что нахожусь в комнате возмутительно долго, задерживая сопровождающих меня лиц, и неохотно направляюсь к выходу.

– Второй этаж видели, там только несколько жилых комнат и спальня хозяина. Ну, а на первом гостевые, – с явным недовольством в голосе продолжает Инна. – Спальню хозяина не покажу, запирается на ключ, открывается только по приезду.

– Не планировала ходить по чужим спальням, – иронично замечаю я.

– Правда? – смотря мне в глаза, язвит она.

Откровенное хамство начинает надоедать. Не я причина её уязвлённого самолюбия, поэтому веских оснований для общения в подобном тоне не нахожу. Тем более не считаю нужным игнорировать такие замечания…

Гостевая комната на первом этаже провоцирует у меня острый приступ тоски. Поскольку гости в доме редкость, то незримая атмосфера одиночества особенно ощущается именно в этом помещении. Даже шикарному камину не удаётся спасти ситуацию. В целом весь особняк производит впечатление двойственное. С одной стороны, отсутствие постоянно проживающих людей угнетает, с другой… дом как будто не лишен жизни, он важен и самодостаточен. Иногда создаётся впечатление, (ощущение не создается!) будто особняк попросту не нуждается в постояльцах, и их отсутствие лишь выбор самого дома.

Даже на поверхностный осмотр мне требуется больше двух часов. Инне не удаётся справиться с лишённой объективных оснований ревностью, её замечания в мой адрес колки и неуместны. Витающая в воздухе нервозность портит настроение всем присутствующим. В таком составе осматривать остальные достопримечательности не возникает желания.

– Сёма, – снисходительно обращаясь к секьюрити, говорит Инна, – покажи гостье конюшню и всё остальное, у меня дел много.

Она сознательно акцентирует слово «гостье» и, развернувшись ко мне спиной, делает несколько шагов по направлению к пристройке. Вряд ли меня можно оскорбить подобным образом, но, устав от искусственно созданной атмосферы вражды, решаю охладить пыл поклонницы Макса.

– Инна! – кричу ей вслед. – Помните, Макс при мне задал вам вопрос по поводу работы?

Она останавливается и медленно поворачивается ко мне. Её лицо густо покрывается пунцовыми пятнами. Семён Викторович внимательно смотрит на меня, кажется, он готов ко всему. Инна молчит, напряжение нарастает.

– Может быть, сейчас что-то изменилось, вы устали и хотите отдохнуть? – продолжаю уверенное наступление я.

– Нет, – опустив глаза и склонив голову, отвечает она.

– Тогда, надеюсь, вы больше не будете вести себя со мной некорректно…

Не сказав ни слова, Инна уходит. Делаю глубокий вдох, словно вокруг меня становится больше воздуха. Умение нажить врага на пустом месте тоже талант.

– Может, на море сходим? – обращаюсь к секьюрити, касаясь своего лица так, будто ополаскиваю его водой.

Семён Викторович безмолвно пожимает плечами. Он держится индифферентно в любой ситуации.

– Тогда идём, – охотно соглашаюсь я с собой.

День радует погодой. Медленно бредём по побережью. Не могу сказать, что ссора с Инной сильно ранит, но чувствую я себя довольно скверно. Не люблю конфликты, стараюсь по возможности их избегать, обходить стороной, умею долго молчать, особенно, когда повод для скандала незначителен. Чехарда мыслей и вопросов, остающихся без ответа, не даёт покоя. Хочется выключить все звуки, сопровождающие прогулку. Но звуки, глубоко засевшие в голове, выключить невозможно… К сожалению… Смотрю на волны. Представляется немыслимым, практически невероятным когда-либо перестать восхищаться морем, его силой, красотой и бесконечной энергией. Оно всегда искреннее, всегда настоящее. Возможно, море является единственной стихией, умеющей одновременно успокаивать и заряжать энергией, умиротворять и возбуждать сознание. В зависимости от настроения, оно бывает разным: размеренным и безмятежным, тихим и спокойным, непреклонным и категоричным, властным и неумолимым, необузданным и бескомпромиссным, но при этом весьма откровенным. Отвлекаюсь от великолепия и мощи водной стихии, вспоминаю разговор с Максом. Он говорит убедительно, доводы кажутся логичными и обоснованными, но всё же есть несколько моментов, откровенно смущающих меня, оставляющих неприятный осадок. Во-первых, сумма гонорара. Её даже произнести страшно… Во-вторых, окутанная ореолом тайны деятельность, которой мне необходимо будет заняться по истечении двух месяцев обучения. И что будет, если после двух месяцев Макс сочтёт меня профнепригодной? Лучше об этом не знать, лучше об этом не думать… Пожалуй, придется отнестись к работе вполне серьёзно.

Оглянувшись, вижу метрах в пятнадцати от себя Семёна Викторовича… Не отстаёт… Размеренно, неспешно шагает по берегу, словно морские ракушки рассматривает. Плавные движения говорят о внутреннем спокойствии и гармонии. От секьюрити веет умиротворённостью и безмятежностью.

Заметив мой взгляд, он слегка замедляет шаг, увеличивая дистанцию. Натянуто улыбаюсь и машу ему рукой. Рядом с Семёном Викторовичем невообразима даже мысль о побеге. Тяжело вздохнув и прижав к груди взятую из библиотеки книгу и привезённый Максом дневник, иду дальше по побережью. Вспоминаю мудрость: «Если есть проблема, которую можно решить – нечего переживать, если есть проблема, которую решить нельзя – переживать бесполезно». Пытаюсь руководствоваться нехитрым правилом. В любом случае безопасность на два месяца усердной и результативной работы мне гарантирована. В этот период бояться нечего. Но никому, думаю, даже Максу, доподлинно неизвестно, что ждёт меня потом.

Значит, пока жизненно необходимо продемонстрировать полную покорность и согласие трудиться на благо родины, точнее работодателя, тем самым усыпив бдительность жильцов дома и охраны. В тот момент, когда ничего не подозревающий, утративший чуткость неприятель ослабит оборону, я непременно найду способ выбраться из заточения. Главная задача сейчас – добиться получения части денег в качестве аванса, чтобы можно было уехать, не возвращаясь домой даже за вещами. Иду, слушая шум волн, ощущая неповторимый, специфический морской запах.

– Почитаю здесь? – задаю вопрос Семёну Викторовичу. – До обеда ведь ещё есть время…

Безразлично пожимает плечами. Сосредоточенно смотрю на секьюрити, чтобы убедиться в искренности его жеста, но никаких дополнительных эмоций на сконцентрированном лице не отражается. Уютно размещаюсь на тёплом песке, открываю книгу и погружаюсь в волшебный мир чудесной страны, при этом совершенно забываю о наличии Семёна Викторовича в своей жизни. Время проходит незаметно… По крайней мере, для меня…

– Пора, – внезапно раздаётся голос Семёна Викторовича, нагло врываясь в мои мысли.

Поднимаю глаза. По недоброму взгляду секьюрити понимаю, что провела на песке довольно много времени.

– Что? – робко переспрашиваю.

– Обед, – негромко говорит он, демонстративно рассматривая свои наручные часы гигантского размера.

– Да, конечно, нам пора, – быстро соглашаюсь я.

Семён Викторович галантно подаёт руку, помогая мне подняться. Отряхнув с одежды песок, направляюсь в сторону особняка. Секьюрити неустанно следует за мной. На минуту захожу в комнату, чтобы убрать книгу в хранилище. Полагаю, в данном случае безопасность едва ли может оказаться излишней. Отправляемся обедать. Навеянные книгой мысли уносят куда-то очень далеко, но, подумав о Чеширском коте, я вспоминаю Макса. Его улыбка тоже долго витает в воздухе после ухода её обладателя.

На балконе накрыт стол, и тарелки с ароматным супом уже ждут нас. Марина действительно прекрасно готовит это блюдо, по крайней мере, мне так кажется, поскольку ранее я тактично умолчала о том, что никогда супа из чечевицы не пробовала. Давно в одном кулинарном шоу видела, как готовить этот суп, однако лень помешала мне воплотить в жизнь заинтересовавший рецепт.

Приём пищи проходит спокойно, без эксцессов. После мы с секьюрити на минуту спускаемся к Марине, чтобы сердечно поблагодарить за вкусный обед, затем выходим из особняка и размеренным шагом направляемся осматривать окрестности. Планирую не задерживаться, быстро закончить ознакомление, чтобы скорее отправиться в комнату. Постоянное присутствие рядом постороннего человека порядком утомляет.

Семён Викторович уверенно ведёт меня в определённом направлении. Молчит в свойственной ему манере. Оказывается, в нескольких сотнях метров от особняка находится небольшая конюшня. С детства немного боюсь лошадей, поэтому близко подходить к месту их высокой концентрации не решаюсь. Останавливаюсь возле ограды. Лошадей пока не видно, тревожиться нечего. Около входа в конюшню спиной к нам стоит мужчина. Он увлечённо чем-то занят, по всей видимости, чисткой конской амуниции. С интересом смотрю на Семёна Викторовича, немой вопрос отражается на моём лице.

– Борис, – коротко и ёмко поясняет секьюрити.

Краткость, несомненно, сестра таланта. Только в качестве экскурсовода Семён Викторович очевидно бесполезен. Обратив на нас внимание, Борис поднимает руку вверх и кивает головой. Отвечаем тем же. Затем Борис моет руки, тщательно вытирает их белым полотенцем, опускает закатанные по локоть рукава и направляется к ограде, энергично потирая ладони. Борис – седовласый мужчина лет пятидесяти, невысокого роста, субтильного телосложения, с лёгкой лукавинкой во взгляде. Видимо, именно он ухаживает за животными.. (Зачем употреблять в художественном тексте «осуществляет уход»? ) или «данная ситуация», которая используется чуть не на каждой странице – это канцеляризм)

– Борис – Ирэн, – знакомит нас Семён Викторович. (этот глагол «произносит» – просто беда! Его у вас много. Не те случаи, чтоб его использовать, он же несет определенный смысл и не может просто заменить слово «говорит». Понятно, что трудно найти много синонимов, но надо искать более точные)

Конюх приветливо кивает головой, его доброе, простое, открытое лицо с отчётливыми морщинками на лбу и вокруг глаз моментально располагает к нему. Однако по изучающему взгляду понимаю, что эта простота может быть обманчивой. Облокотившись на ограду, он неестественно скрещивает руки, словно что-то прячет. Рассмотреть его запястья не удаётся. Рядом с Семёном Викторовичем Борис смотрится довольно забавно из-за ощутимой разницы в росте и размерах.

– Нравятся лошадки? – обращаясь ко мне, (указывая в сторону конюшни и едва почёсывая затылок,???У него же руки скрещены!) спрашивает Борис.

– Скорее боюсь, – честно признаюсь я.

– Нельзя, так не получится… – хмурится он.

Конюх ставит ударение в некоторых словах неправильно, отчего речь приобретает довольно причудливое звучание. Вероятно, так проявляется акцент…

– Мимо проходила, – пожимаю плечами, словно извиняясь за собственное поведение.

– Так приходите не мимо, – смеётся он, затем, обращаясь к Семёну Викторовичу, добавляет, – Сенька, приводи барышню на лошадок смотреть.

Наблюдаю за реакцией грозного секьюрити. Лёгкая тень смущения, кажется, только что промелькнула на его лице.

– Бахус нет, – словно перебирая все возможные варианты, негромко произносит конюх и более уверенно добавляет, – с Агатом и Жоркой…

– Почему с Бахусом нет? Он проявляет агрессию? – спрашиваю с неподдельным интересом.

– Конь Макса к себе не подпустит, – эксперт в области лошадей смотрит с явным недоумением, словно мне неподвластно понимание очевидных истин.

– Давно здесь работаете? – всё ещё пытаясь рассмотреть запястья, продолжаю беседу.

– И с лошадками давно, и здесь уже несколько лет точно. Кабы не мы, дом давно бы продали, – с гордостью заявляет Борис.

– Мы? – удивлённо переспрашиваю.

– Ну, – самодовольно кивая головой, продолжает он, – хозяин о лошадках заботится, а здесь им хорошо, свежий воздух, трава. Где ещё такое место найдёшь?

– А хозяин часто здесь бывает? – пытаясь улучить удобный момент и выведать что-либо важное, расспрашиваю я.

– Нет, – удивительно доходчиво отвечает конюх, настороженно взглянув на Семёна Викторовича.

Бесспорно, доступные к обсуждению темы чётко обозначены, поэтому мои скромные попытки получить достоверную информацию о хозяине дома, работодателе или Максе моментально пресекаются. Семён Викторович при этом, пожалуй, выступает главным гарантом соблюдения установленных правил.

Полагаю, разговор себя исчерпал. Поняв, что потратила больше времени, чем планировала, я благожелательно улыбаюсь и прощаюсь с Борисом. Пообещав на днях непременно вернуться, мы с Семёном Викторовичем отправляемся дальше. Долго идти не приходится, буквально через сотню метров находится невзрачный участок земли с редко растущими деревьями, кустами и цветами. Вряд ли можно назвать это садом в широком понимании слова. Здесь нет садовника в специальной одежде, аккуратно подстриженных деревьев и декоративных кустарников, изящных бордюров на клумбах с цветами. Вокруг одиноко стоящей белой скамьи без спинки много высокой неухоженной травы и ярко-оранжевых цветов с ненавязчивым медовым запахом.

– За садом никто не ухаживает?

Семён Викторович по обыкновению отрицательно качает головой.

– Почему?

Пожимает плечами. Односложные ответы секьюрити иногда начинают действовать на нервы. Присаживаюсь на скамью, делаю глубокий вдох.

– Здесь хорошо, уютно, – констатирую факт, не ожидая, что Семён Викторович решит поддержать разговор.

Смотрю на безоблачное, непостижимое небо, слушаю шорох листьев на ветру, ловлю себя на мысли, что всё вокруг представляется знакомым. Словно раньше я уже гуляла по этому саду, сидела на этой скамье, даже чарующий запах цветов кажется узнаваемым. Удивительное чувство, сродни эффекту дежавю, но гораздо более назойливое. В попытках избавиться от докучного ощущения провожу несколько часов. Совершенно забываю о Семёне Викторовиче, которому приходится всё это время стоять на ногах. Будто окунаюсь в свой совершенный мир, отрицая происходящее наяву. Чувство безопасности успокаивает.

Напоминание об ужине возвращает меня в реальность. Семён Викторович стоит напротив, ожидая моей реакции на своё обращение. Поднимаюсь и медленно иду в сторону особняка.

Ужин, после которого возвращаюсь в комнату в приятном расположении духа, преисполненная чувством безмятежности. К концу дня перестаю столь остро реагировать на неотступное присутствие Семёна Викторовича. Кроме того, начинаю испытывать неловкость за то, что заставила секьюрити стоять несколько часов на ногах и вдыхать медовый запах ярко-оранжевых цветов.

Открываю прикроватную тумбочку, прикасаюсь пальцами к хранилищу. Достаю карандаш, поскольку решаю, что первую запись удобнее делать им, чтобы иметь возможность безвозвратно удалить написанный текст.

Уютно размещаюсь на кровати. Долго кручу дневник в руках, не решаясь приступить к изложению событий дня сегодняшнего. Пожалуй, лишь настоящей женщине ниспослан великий дар – умение думать ни о чём и обо всём одновременно. Кажется, в голове умещается добрая сотня мыслей, непременно носящих глобальный характер. Например, рассуждения о собственной жизни и превратностях чужой судьбы, о геополитической ситуации в Центральной Азии или исчезновении летающих лисиц в Австралии, о шикарном платье, сознательно не купленном мною на прошлых выходных. Возникает желание непременно записаться на курсы иностранного языка. Испанский или французский? Нет, будущее за азиатами, поэтому необходимость сносно изъясняться на китайском языке очевидна. Действительно, почему я сочла то платье цвета маджента чересчур экстравагантным? Хотя, возможно, поступила верно, не потратив деньги на очередную бесполезную вещь. Собственно говоря, в ближайшем будущем, может, и повода не предвидится…

Отвлекшись от дневника и окунувшись в собственные мысли, провожу, пожалуй, не меньше часа. Затем взгляд вновь падает на чистый лист бумаги с цифрой 1 в правом нижнем углу. Ощущение, будто после первой записи моя жизнь кардинально изменится и возврата к прежнему не будет уже никогда, усиливается. Беру карандаш в левую руку. С детства всегда пишу левой рукой, а ложку держу правой, так удобнее. Особую трудность вызывают первые строки, поскольку не имею ни малейшего понятия, стоит ли обращаться к дневнику и, если да, то как это делать.

Набираю в лёгкие больше воздуха, прикасаюсь стержнем карандаша к поверхности бумаги. Пытаясь написать первое слово, слишком сильно давлю на карандаш, стержень не выдерживает и ломается. Точилку в хранилище найти не удаётся. Решаю воспользоваться услугами секьюрити. Выхожу в коридор. На кушетке в неестественной позе сидит молодой человек.

– Где Семён Викторович? – забыв о чувстве такта, спрашиваю я.

– Я за него, – покраснев от смущения, отвечает молодой человек.

– Когда он вернётся?

– Утром, – растерянно сообщает он.

– Ладно.

Закрываю дверь и снова сажусь на кровать. Поскольку проблему с карандашом решить не удалось, достаю из хранилища ручку. Через несколько секунд раздаётся стук в дверь.

– Можно? – спрашивает парень с кушетки.

– Да, – снисходительно отвечаю я.

– Вам нужно что-то?

– От вас… нет.

– А Семёну Викторовичу что-то передать?

– Нет, ничего.

Он уходит. В моей голове зреет хитроумный план. Поскольку Семён Викторович не остаётся дежурить ночью, я могу попробовать обмануть охрану и убежать из особняка. Для реализации задуманного решаю дождаться глубокой ночи. Самодовольно улыбаюсь. Раскинув руки, падаю на кровать, ударяюсь локтем о дневник, беру его в руки. Рассматриваю. Теперь у меня есть своё «Постоянство памяти»… Открываю первую страничку, на которой Макс написал цифру предполагаемого гонорара. Ненасытность… Сколько бы не было денег у человека, всегда хочется больше. Указанная сумма действует на меня магическим образом, оказывая, не побоюсь этого слова, гипнотическое воздействие. Зачем людям столько денег? Зачем мне столько денег?

Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей о побеге, решаю сделать запись в дневнике. Зачем, если решила бежать? Хороший вопрос! Наверное, просто не очень верю в то, что даже в отсутствие Семёна Викторовича мне представится возможность покинуть особняк. Волнуюсь, словно школьник перед первым в своей жизни учебным днём. Кажется, рука не слушает команд мозга. Поскольку позиционирую себя как человека воспитанного, то и с дневником всё-таки решаю поздороваться.

Получается совершенный вздор. Человек, ещё утром, считавший себя адекватным во всех смыслах этого слова, уже вечером здоровается с неодушевлённым предметом. Немыслимо!!! Звучит абсурдно, но я разговариваю с целлюлозой. Пугающая перспектива.

Вспомнилась школа и «правильные» девочки с большими красивыми тетрадками, украшенными ленточками, цветочками и бусинками. В эти тетради девочки вписывали анкеты с вопросами о хобби и будущем, давали идеальные ответы и советы, записывали события, секреты и стихи собственного (и не совсем собственного) сочинения. Потом они дружно и весело что-то обсуждали, не выпуская из рук свои волшебные тетрадки, важно посматривая по сторонам, задорно хихикая и создавая вокруг себя ореол загадочности и романтизма. Мило и трогательно. Только я никогда не относилась к числу «правильных» девочек с большими красивыми тетрадками, о чем сейчас, видимо, самое время сожалеть.

Первые строки о начале дня и разговоре с Максом даются крайне нелегко. Начинаю подозревать, что проблема не столько в самом дневнике, сколько в его обладательнице и отсутствии у неё привычки и желания делиться своими впечатлениями с кем-либо. Хотя дневник, безусловно, благодарный слушатель, он ведь не может позволить себе оценочные суждения или нагло прервать собеседника на полуслове… Убеждая себя в том, что описать чувства на бумаге гораздо легче, нежели выразить их при посторонних людях, пытаюсь не относиться к этому как к обязанности, за которую платят деньги. В итоге запись о сегодняшнем дне получается совсем небольшой и малоинформативной, однако и это можно считать настоящим прорывом. Вкратце описываю диалоги с Мариной, Инной и Борисом, вскользь упоминаю сад и понравившиеся комнаты в доме, описываю эмоции от прогулки по берегу моря. Думаю, этого более чем достаточно для первого раза. Аккуратно убираю тетрадь в хранилище.

Крайне любопытное ощущение зарождается, когда записываешь свои мысли, эмоции и произошедшие за день события в тетрадь. Помимо того что разговариваешь сам с собой (в чём иногда абсолютно не хочется признаваться), так ещё и оставляешь документального свидетеля своих бесед. Компромат. Если точнее, когда кто-то это прочтёт, я, надеюсь, буду уже далеко отсюда.

Спать не хочется, мысли о возможности побега не дают покоя. Выключаю свет и ложусь в одежде на кровать. Жду, смотрю на часы на тумбочке с интервалом в три минуты. Надоело, но я хитрая, я жду… Ровно в четыре часа, когда у человека наступает самый глубокий сон, на цыпочках подхожу к двери. Аккуратно нажимаю на ручку и плавно поворачиваю её вниз. Дверь открывается легко. Через маленькую щель смотрю на кушетку. Никого нет. Открываю дверь немного шире.

– Помочь? – интересуется всё тот же парень. От испуга вздрагиваю. Парень стоит в нескольких метрах от диванчика, из-за двери его не было видно.

– Воды… мне нужно воды, – отвечаю первое, что приходит в голову.

– Я закрою дверь на ключ, схожу на кухню и принесу воды, – спокойно реагируя на просьбу, говорит он, делая несколько шагов ко мне.

– Нет! Я передумала.

Закрываю дверь и ложусь спать. Морфей на своей колеснице явно сегодня ко мне не торопится. Уснуть удаётся только в начале шестого.

Третий день в особняке.

Утро начинается с пронзительного, оглушающего, навязчивого звука… Спросонья кажется, что непосредственно в комнате воет пожарная сирена, точнее, она воет прямо возле моего уха. Невыносимо. Накрываю голову подушкой, не помогает… Сажусь на кровать, оглядываюсь по сторонам, пытаясь вычислить источник невыносимого гудения. Не сразу, но мне удаётся это сделать. Часы на прикроватной тумбочке по совместительству выполняют функцию будильника. Восемь утра. Я не готова сейчас встать с постели. Верчу часы в руках в надежде отыскать волшебную кнопку, способную отключить звук. Не удаётся. Неожиданно сигнал на мгновение замолкает. Отлично, с чувством исполненного долга ставлю часы на тумбочку и вновь кладу голову на подушку. Закрываю глаза… Но через несколько секунд сигнал возобновляется и, кажется, с ещё большей силой начинает атаковать мозг. Очевидно, звук не прекратится, пока я не отключу функцию повтора. Тянусь за часами, но в попытке заставить будильник замолчать, случайно роняю чудовище на пол. Ударившись о пол и закатившись под кровать, чудо техники не перестаёт петь свою назойливую песнь. Голова сейчас лопнет. Пытаюсь достать злосчастный будильник, не спускаясь с кровати, но, неуклюже потянувшись и запутавшись в одеяле, с грохотом падаю наземь. По закону жанра, именно в этот момент после непродолжительного стука в дверь в комнате появляется Семён Викторович. Полагаю, его взгляду предстаёт зрелище весьма удручающее: я, полусонная и всклокоченная, тщетно шарю под кроватью в поисках будильника, издающего оглушительный вопль. Картина явно не для слабонервных.