Текст книги "Пианино из Иерусалима"

– Как всегда, – вздохнул менеджер.

«Какой у него унылый вид, – подумала Александра. – Будто только что с похорон».

– Когда вы пришлете ваших людей, чтобы все упаковать? – спросила она.

– Предметов много, и много мелких, как я вижу по описи. – Менеджер заглянул в компьютер. – Чем раньше, тем лучше. Могу вам отправить ребят через час.

– Денис? – художница вопросительно повернулась к своему подопечному. – Ты согласен?

Тот пожал плечами. То ли менеджер заразил его своей меланхолией, то ли здесь, в офисе, Гурин впервые осознал, что послезавтра, в воскресенье, навсегда простится с любимой коллекцией, которую собирал долгие годы. Александра помнила случаи, когда у коллекционеров во время аукциона случались нервные срывы, сердечные приступы. Поэтому она предпочитала, чтобы хозяева коллекций на торгах не присутствовали.

– Тогда тебе лучше всего отправляться домой прямо сейчас и ждать бригаду упаковщиков, – сказала она, поднимаясь. Гурин поднялся тоже. На прощание менеджер пожал Александре руку. У нее осталось ощущение, что она пожала руку тряпичной куклы – такой вялой и бескостной та оказалась.

* * *

– Не хочешь присутствовать при упаковке? – с явной надеждой в голосе спросил Гурин, когда они уселись в машину.

Александра покачала головой:

– Не могу, извини! Но завтра обязательно к тебе заскочу. Сейчас никак – у меня дома человек заперт, представляешь? Я забыла дать ему дубликат ключа. Надо ехать!

– Что за человек? – беспокойно осведомился Гурин.

Александра удивленно взглянула на него:

– Старый друг. А что за вопрос, Денис?

Тот растер лоб рукой:

– Извини, правда, не мое дело. Я сам не свой, нервы прыгают. Как подумаю об этом аукционе… Трясет что-то.

– Не ходи туда, – посоветовала Александра. – Ты же не думаешь, что я тебя обману? Будет опись проданных лотов, чеки. Да и свидетелей немало. Надеюсь на это, – добавила она чуть тише.

– Много народу придет?

– Как говаривал Талейран – об этом я скажу тебе завтра, когда заварушка окончится. – Александра пыталась шутить, но Гурин по-прежнему выглядел подавленным. – Я тебя очень хорошо понимаю, Денис. Если не сложно, забрось меня домой.

Не успела машина тронуться с места, как в сумке у Александры зазвонил телефон. Достав его, она с содроганием увидела имя Иланы. Хотя расстались они мирно, но с этим человеком ей говорить совсем не хотелось.

– Да, слушаю! – ответила она, поднеся трубку к уху.

– Это Илана. Хочу вас еще немного побеспокоить, – раздался знакомый голос. И вновь Александре вспомнились слова Ракели о нелюбви Иланы к телефонным разговорам. – За отдельную плату, конечно.

– Я к вашим услугам, – с тяжелым сердцем ответила художница.

– Пианино вскоре прибудет в Москву, его доставят до двери, как прописано в договоре. Все в порядке. Но дело в том, что я должна расписаться в получении. А я сегодня улетаю в Лондон, и довольно надолго. Срочные дела.

– Простите, а разве ваш супруг не может… – начала Александра и осеклась, вспомнив разговор с Генрихом Магром перед отлетом в Израиль.

– Нет, это невозможно. – Тон собеседницы стал заметно суше. – Будет правильно, если вы закончите дело, которое начали. Только нужно будет оформить доверенность у нотариуса, это здесь, в соседнем доме. Иначе не доставят пианино. Вы можете приехать немедленно? Я не займу у вас больше получаса.

У Александры было ощущение, что она снова видит сон, пугающий и яркий, – розы и трущобы Бат-Галима, ароматы флердоранжа и переполненных мусорных ящиков, труп на краю поля, которому не пришлись впору туфли пропавшей девушки… Вифлеем Галилейский – сонное место, полное очарования, дремлющее на солнце среди оливковых рощ. Сады Бахаи и закат над морем. Черные силуэты грузовых кранов в морском порту, похожие на огромные виселицы.

– Я еду к вам, – после короткой паузы сказала художница. – Постараюсь скоро быть.

Закончив разговор, она повернулась к Гурину:

– Денис, извини, что меняю маршрут, но не мог бы ты меня забросить на Знаменку? И сразу поезжай к себе. Я потом сама доберусь.

– Не проблема, – ответил тот, перенастраивая маршрут на навигаторе. – А как же твой запертый человек?

Александра отмахнулась:

– Для него даже лучше немного взаперти посидеть. Меньше глупостей наделает.

* * *

Дверь дома с мезонином открыла не Илана – перед Александрой стояла хрупкая светловолосая девушка. «Маша, сиделка», – вспомнила художница.

– Я к Илане, – сказала Александра. – Она меня ждет.

– Входите. – Художнице показалось, что голос девушки звучал не слишком приветливо.

Александра вошла в сени, затем в комнату. Ее встретил знакомый запах гвоздичного масла. Ничего не изменилось за те несколько дней, когда она отсутствовала, словно в комнату никто не входил. Ни один предмет не был сдвинут с места. Абрикосовая мягкая мебель, кремовые бархатистые обои, хрустальная люстра, сверкающая всеми огнями, лиловые плотные портьеры, наглухо задернутые на окнах. Но Александра все же заметила кое-что новое: на одном из стульев стоял маленький чемодан, из тех, что берут в ручную кладь. Он был раскрыт и пока пуст.

Художница оглянулась – Маша стояла на пороге, пристально глядя на нее.

– А где Илана? – спросила Александра, отчего-то ощущая неловкость.

– Наверху, прощается с мужем, – коротко ответила девушка. И, словно не выдержав собственного холодного тона, быстро добавила: – Ему хуже и хуже, а она уезжает в Лондон. И даже не говорит насколько. Как я одна тут справлюсь? Я же учусь весь день.

– Вам никого не дадут на подмогу?

Маша отрицательно покачала головой. Она выглядела очень расстроенной:

– Илана сказала, что в этом нет необходимости. Он так и будет сидеть там, наверху, целыми днями, ждать, когда я из института прибегу, на несколько часов. А ночью опять один. Генрих совсем перестал ходить, раньше хоть по комнате передвигался. И он уже несколько лет не гуляет. Это просто… жестоко. Я понимаю, когда люди бедные, нет денег на сиделку, но тут совсем другое…

– Маша, иди наверх, – раздался за спиной у девушки голос Иланы. Сиделка испуганно обернулась.

– Познакомились уже? – осведомилась хозяйка, входя в комнату. – Это Александра, она будет принимать пианино. Рада снова вас видеть!

И, не поворачиваясь, бросила через плечо:

– Маша, иди наверх! Или он опять начнет стучать.

Действительно, спустя мгновение раздался резкий, гневный стук – в мезонине били палкой в пол.

– Отнять бы у него этот костыль, все равно с кресла не встает, – сквозь зубы проговорила Илана. – Вы готовы идти к нотариусу? Нас ждут, я созвонилась и записалась на прием. Дело пяти минут.

Набрасывая на ходу легкую шубку из выщипанной норки, застегивая сапоги, Илана продолжала говорить так невозмутимо, словно речь шла о пустяках:

– Мне эта Ракель утром прислала на мейл письмо для Генриха. Я распечатала и, прежде чем сунуть ему под дверь, прочитала. Ну, там все опять про ее погибшую сестру. Где и когда они познакомились, что именно ему известно и прочее. Не поздно ли спохватилась эта Ракель?

Тонкие, умело подкрашенные губы дрогнули в усмешке. Илана распахнула входную дверь:

– Вы паспорт взяли? Я уже написала в транспортную компанию, что получать будет другой человек, по доверенности. Дала ваш вотсап. Когда пианино будет в Подмосковье, на складе, вам напишут или позвонят. Подъедете сюда, покажете документы и примете груз.

– Простите, а что дальше делать с инструментом? – поинтересовалась Александра. К ночи упал легкий мороз, и свежий снег под ногами поскрипывал. – Его же доставят только до подъезда.

– Пусть стоит на улице, – заявила Илана. – Играть оно все равно никогда не будет. Ни в коем случае не тащите его в дом!

– Я и не собиралась, – окончательно растерялась художница.

– Да! – Илана вдруг остановилась и развернулась так резко, что шедшая за ней Александра чуть не натолкнулась на нее. – Вот что очень важно! Видели на фасаде, в мезонине, два окна с балкончиком?

Александра кивнула.

– Попросите при разгрузке поставить пианино так, чтобы его хорошо было видно из этих окон. Генрих все время сидит в кресле перед окном, ему скучно. Пусть любуется. Это его прошлое.

Нотариус – крепкий молодой мужчина, больше похожий на участника боев без правил, оформил доверенность за двадцать минут. Он управился бы и быстрее, но его заинтриговал британский паспорт Иланы. Когда женщины вышли во двор, совсем стемнело. Александра взглянула на небо. Звезд не было видно – их поглощало сияние столицы. В свете фонарей мерцали взвешенные в воздухе крошечные кристаллы льда. Поднимался мороз.

– Мне пора ехать в Шереметьево, – говорила Илана, семеня по заснеженному тротуару к своему дому. Ее каблуки крепко визжали на снегу. – Надо еще собрать чемодан. Вы все запомнили?

– Да, – в спину ей ответила Александра. – Скажите, вас не беспокоит, что ваш муж будет почти все время один? Сиделка сказала, что она приходит всего на несколько часов.

Илана словно не услышала вопроса. До крыльца дома с мезонином оставалось еще несколько метров, когда открылась дверь. В слабо освещенном проеме стояла Маша.

– Ему хуже! – крикнула девушка. – Что мне делать? Вызвать «скорую»?

– Вызывай, конечно, – без тени беспокойства в голосе ответила Илана, поднимаясь на крыльцо и топчась на месте, чтобы отряхнуть снег с обуви. – Александра, войдите, мы еще не совсем закончили.

Маша бросилась наверх, под ее легкими шагами ступеньки деревянной лестницы почти не скрипели. Илана даже не подумала пойти взглянуть на мужа. Пройдя в свою персиковую гостиную, она поставила сумку на стол и открыла кошелек:

– Вот, это вам за лишние хлопоты. – Она протянула Александре купюру в пятьсот евро. – Я понимаю, что отвлекаю вас от других дел и что вам уже осточертело это пианино. Так не забудьте – пусть выгрузят его прямо под окнами!

Александра автоматически спрятала руки за спину:

– Нет-нет, вы мне и так переплатили, очень сильно.

– Берите, – настойчиво повторила Илана. В ее васильковых раскосых глазах зажегся странный блеск. – Вы сами не знаете, какую услугу мне оказали.

Художница, собравшись с духом, ответила:

– В том-то и дело, что не знаю. Происходит что-то странное… Нехорошее.

Тонкие брови Иланы вопросительно приподнялись:

– А именно?

– В Израиле за мной кто-то следил. А тот мужчина, который мне помогал и ездил со мной в Вифлеем…

– Шофер такси? – уточнила Илана. В ее тоне Александре послышалась ирония.

– Он повесился, – упрямо продолжала Александра. – А может быть, это убийство.

Она смотрела прямо в лицо хозяйке особняка и сама не верила в то, что видела: та начала улыбаться. Васильковые глаза вдруг заблестели так сильно, что Илана слегка прикрыла веки – словно опустила жалюзи.

– Возьмите деньги, – повторила она, не опуская протянутой руки. – Я не могу больше разговаривать, мне через полчаса надо садиться в такси.

Осененная внезапной идеей, Александра взяла купюру. Она не благодарила, да Илане, судя по всему, и не нужна была ее благодарность. Та отвернулась к чемодану и принялась укладывать в него вещи, лежавшие рядом на столе. В основном, как отметила Александра, это были папки с бумагами.

– До свидания, – произнесла художница уже на пороге комнаты.

– Всего хорошего, – не оборачиваясь, ответила Илана. Она продолжала перебирать папки. – Да, когда пианино привезут, напишите мне на вотсап. Просто чтобы я знала. Вряд ли я отвечу, это просто для отчета.

Выйдя в коридор, Александра заколебалась. Она смотрела то на дверь в сени, то на ступени лестницы, ведущей на второй этаж. Наконец, решившись, она поставила ногу на первую ступеньку. Оглянулась на открытую дверь гостиной. И начала подниматься – медленно, осторожно, стараясь, чтобы ступени не скрипели. Но одна из них, рассохшаяся больше остальных, все же скрипнула – предательски громко.

На верхней площадке немедленно открылась дверь. Выглянула Маша.

– Что вам нужно? – громким шепотом спросила она.

Александра быстро преодолела последние ступени, Маша так же быстро вышла на площадку и закрыла за собой дверь. Художница, чуть задыхаясь от волнения, протянула девушка купюру в пятьсот евро:

– Вот. Наймите кого-нибудь себе в помощь. Илане об этом говорить необязательно.

Маша изумленно смотрела на деньги. Александра чуть не силой вложила их ей в ладонь и шепотом произнесла:

– Вы правы, нельзя его оставлять одного. Здесь происходит что-то странное.

– Да, – так же тихо ответила девушка. – Она странно себя ведет. Особенно последние полгода.

– А что произошло полгода назад?

– Ничего. Просто Илана вдруг очень изменила свое отношение к нему.

– Но что он сделал? – допытывалась Александра.

– А что он может сделать, сидя в кресле? Но вот Илана… – Маша запнулась. – Знаете, у меня такое чувство, что она его ненавидит.

– Я могу… – Александра указала на закрытую дверь. В мезонине царила такая тишина, что казалось, он необитаем. – Могу познакомиться с ним?

– Не сегодня, – еле слышно шепнула девушка. – Оставьте свой телефон. Запишите мой.

Они обменялись телефонами, и Александра так же осторожно спустилась. Предательская ступенька на этот раз не скрипнула, словно взяла ее в союзники. Выходя в сени, художница обернулась. На площадке уже никого не было – светловолосая девушка исчезла бесшумно, как призрак.

* * *

Долговязая синяя тень Александры шагала впереди нее по свежему снегу, иногда удваиваясь в свете фонарей. Центральные улицы уже чистили после снегопада, но переулки были еще занесены снегом по щиколотку. Александра предпочла ехать домой на метро, а не на такси, чтобы не стоять в вечерних пятничных пробках. Теперь она пробиралась к своему дому. Художницу беспокоило то, что она уже несколько раз пыталась дозвониться до Стаса, запертого в ее квартире, а он так ни разу и не ответил. Она утешалась мыслью, что ее пленник наверняка спит.

Ей оставалось только свернуть в свой переулок, когда в кармане заверещал мобильник. Она достала его и обнаружила, что звонок идет через вотсап. Номер был ей незнаком. Она ответила.

– Добрый вечер, – раздался в трубке женский голос. – Это Александра?

– Это я, – художница остановилась.

– Меня зовут Маргарита, – представилась собеседница. – Мы не знакомы, но мне сказали, что с вами можно посоветоваться насчет картины. Я хочу ее продать.

– Конечно, я этим занимаюсь, – подтвердила Александра. – Что это за картина?

– Я не знаю, но она старая. Она в нашей семье уже много лет.

Александра страдальчески возвела глаза к небу. На сто случаев «старых» картин, как правило, приходилось сто случаев абсолютного мусора. В этой лотерее редко кто выигрывал. «Тот самый случай, когда “навозну кучу разрывая”, находишь не жемчужное зерно, а тот же самый навоз», – часто говорила Александра, очень не любившая легенды о счастливых находках на помойке.

– А вы не могли бы сфотографировать картину и прислать ее мне на вотсап? – спросила она.

– Мне бы не хотелось, – после краткого раздумья ответила собеседница. – Вы понимаете… Мне говорили, что так делать опасно.

– Ну что ж, тогда я вряд ли смогу вам помочь, – с облегчением произнесла Александра. – Обратитесь в ломбард, в антикварный салон. Их много.

– Мне сказали, что там обманывают.

– Обмануть могут везде, – нетерпеливо заметила художница. – На картине подпись есть?

– Есть, я с лупой смотрела. Написано что-то вроде «Лемех». А на картине женщина в лохмотьях. Маленькая картина.

Александра сощурилась на свет фонаря. Ей вдруг сделалось тепло.

– Может быть, там написано «Лемох»?[9]9
  Лемох Кирилл Викентьевич (1841–1910), русский жанровый живописец, академик и действительный член Императорской Академии художеств, один из учредителей Товарищества передвижных художественных выставок.


[Закрыть] – совсем иным тоном поинтересовалась она.

– Может быть.

– Я могу завтра приехать к вам, посмотреть картину?

– Нет, ко мне нельзя.

– Хорошо, а как же я ее увижу?

– Давайте назначим встречу в кафе, я ее с собой привезу.

– По морозу?! Нет-нет, да вы и не упакуете как надо. – Александра уже не скрывала волнения. – Давайте так. Вы сделаете несколько фотографий, подпись снимите особо, покрупнее. Встретимся в кафе, я посмотрю, а там уж решим, где вы мне покажете картину.

Они быстро договорились о встрече. Маргарита – боязнь мошенников и несколько скрипучий голос позволяли предположить, что обладательница картины уже в преклонных годах, – предложила художнице самой выбрать кафе.

– Я по кафе не хожу, ничего в них не понимаю, – пояснила Маргарита.

– Хорошо… Я живу в центре. Здесь рядом, на Солянке, множество кафе. Если вам удобно, встретимся утром, сядем где-нибудь в тепле и посмотрим фотографии.

Она назвала Маргарите маленькую кофейню рядом с метро «Китай-город». Та согласилась приехать на следующее утро, в десять часов.

– Только не берите с собой картину! – повторила Александра. – Просто сделайте снимки.

Они распрощались, и Александра почти бегом бросилась домой. Через пять минут она уже взлетела по лестнице, вложила ключ в замочную скважину, повернула его и ворвалась на кухню.

– Стас! Извини меня!

Ответом ей была тишина. Под потолком горела лампочка, на столе стоял недопитый стакан чаю. Она заглянула в комнату, в ванную, в кладовку… Скульптора нигде не оказалось. Он мистическим образом пропал из запертой квартиры.

Дубликат ключа Александра обнаружила в ящике комода – там, где он и лежал. Ошарашенная, она даже проверила, заперты ли окна. Набрала еще раз номер Стаса и вздрогнула – его мобильный телефон зазвонил на рабочем столе.

– Почему?! – пробормотала она, обращаясь к потолку, украшенному лепниной. – Почему именно меня преследует вся эта чертовщина?!

Она вышла в коридор и едва не споткнулась о сумку Стаса, оставленную возле перегородки, отделявшей ее квартиру от квартиры Юлии Петровны. Собственно, когда-то это была одна квартира, с парадным входом и черным, с двумя санузлами в разных концах коридора. Покойный муж Юлии Петровны, прочно забытый, но успешный при жизни художник, поставил в коридоре глухую перегородку из гипсокартона. Таким образом, он устроил себе отдельную мастерскую, где теперь и обитала Александра.

Художница склонилась над сумкой. Молния была расстегнута, рядом с сумкой на полу валялись скомканные джинсы и мокрое банное полотенце. Ничто не указывало на то, что Стас вдруг решил сбежать или его похитили – и все-таки он исчез.

– Что за… – начала Александра и осеклась.

Перегородка задерживала свет, но не звук. Художница ясно различила в квартире Юлии Петровны знакомый хриплый баритон. В следующую секунду колокольчиком прозвенел манерный, кокетливый смех. Александра изумленно выпрямилась. «Он что, сквозь стены проходит, если чувствует рядом вдову?!» И хотя объяснения, как ее приятель покинул квартиру, пока не находилось, она успокоилась и даже немного развеселилась.

Наскоро поужинав, художница попыталась взяться за работу. Реставрации ждал небольшой натюрморт середины прошлого века, работа неинтересная и недорогая. Заказчик не торопил с исполнением. У Александры даже сложилось впечатление, что он забыл об этой картине.

Но работа не шла. Мысли хаотично разбегались, а потом собирались в одной точке, словно железная стружка вокруг магнита. Она пыталась представить, где теперь находится пианино, бесполезный, лишившийся голоса инструмент, чье путешествие было так дорого оплачено.

Наконец, поняв, что поработать не удастся, Александра решила лечь спать. Она только собралась идти в душ, когда зазвонил мобильный телефон. На экране высветилось «Маша Сиделка».

– Это я, – негромко произнесла в трубке девушка. – Вы еще не спите? Извините, что звоню поздно, я просто хотела сообщить… Мне удалось уговорить Генриха. Он согласен с вами встретиться. Завтра утром вы можете?

– Да, конечно! – Александра не могла понять, какое чувство она испытывает – удовлетворение или тревогу. – Я подъеду около одиннадцати, если это удобно.

– Я буду до полудня, так что не опаздывайте, пожалуйста, – попросила Маша. – Или вам никто не откроет дверь.

…Через час, приняв душ и ложась спать, Александра попыталась выбросить из головы все мысли о пианино и семье Магров, об Анне Хофман и Павле Щедринском. Она старалась думать только о завтрашней встрече в кофейне. «Если эта недоверчивая Маргарита в самом деле обладательница настоящего Лемоха, то можно сказать, что декабрь выдался исключительно удачный! По крайней мере человек двадцать вцепятся в эту картину, и это только из моего самого ближнего круга. Да еще аукцион. Да еще гонорар за пианино… Опять пианино!»

Она выбралась из постели и направилась на кухню налить стакан воды. Проходя мимо перегородки, Александра невольно прислушалась. В квартире Юлии Петровны было тихо. Художница снисходительно улыбнулась. Через час она уже спала.