Текст книги "Пианино из Иерусалима"

– А почему у Генриха нет своей карты? Почему у него карта на имя жены?

Маша с досадой отмахнулась:

– Откуда у него возьмется собственная карта? Он что, ходит в банк или звонит туда? Илана занимается всем, абсолютно всем, а Генрих просто сидит и смотрит в окно! Он потерял представление о реальности. Сейчас, когда она уехала, он стал хуже младенца. Я предложила ему нанять помощницу для того, чтобы подменять меня. Генрих запретил – сказал, что Илана рассердится. А сейчас ему приспичило уехать – и все, что у него есть, это просроченный паспорт и ваши пятьсот евро… – Маша помотала головой, словно отвергая чьи-то возражения, хотя ее собеседница молчала. – Да еще аренда кончается!

– Аренда? – переспросила Александра. – Так это не их дом?

– Какое там! Они его снимают уже много лет. Договор истекает первого января. Илана должна была подписать новый, она сама говорила об этом недавно. Когда я искала вчера паспорт Генриха, то нашла и договор аренды особняка. Старый договор.

– Может быть, новый договор лежит в другом месте?

– Если он вообще существует, – бросила девушка. – Я уже ни в чем не уверена.

Маша зашагала к метро, Александра поспешила за ней. На платформе они расстались – им нужно было ехать в разные стороны. Уже слышался далекий гул подходящего поезда, теплая волна пахнущего паленой резиной воздуха дохнула из тоннеля. Маша уже попрощалась и вдруг, резко развернувшись, нагнала Александру:

– Вы говорили о какой-то Анне, помните? Что-то жуткое, про труп в канаве.

– Да, верно, – кивнула художница. – Но вы лучше в это не вникайте.

В тоннеле показались огни – на станцию прибывал поезд. Александра, махнув на прощание, обернулась к замедлявшему ход составу. В этот миг она услышала брошенную ей в спину фразу:

– Летом они один раз поссорились, когда были одни, наверху. Илана страшно кричала на него, а он на нее. Не по-русски и не по-английски. Я ничего не разобрала, только имя «Анна». Они назвали его несколько раз.

Двери вагонов раскрылись. Александра, замешкавшись, ожидала продолжения, но девушка, не произнеся больше ни слова, бросилась через платформу к своему поезду, который прибывал на второй путь. Художница едва успела войти в вагон. Поезд с тихим натужным воем устремился в темноту. Стоя у дверей, Александра смотрела на свое отражение в стекле, за которым неслось переплетение кабелей высокого напряжения на стене тоннеля. Хаос этих трубок, в которых заключался смертоносный ток, напоминал ей собственные мысли.

Глава 9

Аукцион начинался в воскресенье, в полдень, в зале, который «Империя» часто арендовала для торгов. Площадка находилась в самом центре города, в большом отеле, из панорамных окон которого была видна Москва-река и багрово-сизые стены Кремля.

Александра прибыла на место еще в девять утра. Весь вчерашний вечер она потратила на то, чтобы успокоить Дениса, который паниковал все сильнее, и проследить за перевозкой лотов на место торгов. Комнату, где хранились лоты, опечатали и поставили на сигнализацию в ее присутствии. Только это и осталось в памяти – остальное исчезло. Домой она вернулась поздно, измотанная настолько, что даже тревожные мысли не помешали ей быстро уснуть. И сейчас она заставляла себя не думать ни о чем, кроме аукциона.

Тем более было о чем беспокоиться. Далеко не все коллекционеры, которым были разосланы приглашения и каталоги, подтвердили свое присутствие на аукционе. Возможно, виной тому была задержка с каталогом, или же причиной явилась слишком узкая тематика коллекции. Александра нервничала и всеми силами пыталась это скрыть. Ей не удалось уговорить Дениса остаться дома. Он явился в отель около десяти утра, опухший, подавленный, молчаливый. Уселся в дальнем углу и замер, словно уснул с открытыми глазами. Александра подходила к нему несколько раз, уверяла, что все идет отлично, но Денис отвечал отрывисто, почти грубо. Художница понимала, что ее слова его ни в чем не убеждают.

В половине двенадцатого приехал Игорь, и Александра бросилась ему навстречу. Аукционист выглядел, как всегда, чрезвычайно элегантно: серый приталенный сюртук, черные брюки, крахмальная рубашка и шелковый галстук цвета вареного яичного желтка. Подходя к Александре, Игорь слегка поддернул рукава, и на манжетах рубашки блеснули платиновые запонки с бриллиантами. Он пожал Александре руку и бросил взгляд на владельца коллекции, оставшегося сидеть в углу:

– У вас все в порядке?

– У нас-то да, – вздохнула Александра. – А что творится у вас? Мне прислали список участников, там нет людей, на которых я очень рассчитывала. Зато есть такие участники, которых я тут видеть не хотела бы и не заявляла. Падальщики.

Игорь пожал плечами, на его подвижном маленьком лице несколько обезьяньего очерка появилась гримаса:

– Падальщики тоже нужны. Это санитары нашего волшебного леса. Не бойся, на главные лоты они не полезут. Если твоему клиенту позарез нужно распродать все подчистую, брезговать никем не приходится. Птичка по зернышку клюет…

– Знаю я этих милых птичек. – Художница разглядывала каждого человека, входящего в зал.

Многие лица были ей незнакомы. Народ понемногу собирался, число участников и зрителей росло, но это не успокаивало Александру. Она предпочла бы видеть здесь потенциальных покупателей, а не зевак, которым нужно убить воскресный день, и не тех, кого они с Игорем называли падальщиками. Это были охотники за слабо востребованными лотами, они уторговывали вещи, сбивая цену, и зачастую получали довольно ценные предметы почти даром. Горячечная атмосфера аукциона опьяняюще действовала на участников, неуловимо и постепенно изменяя восприятие действительности. По прошествии некоторого времени стоимость лотов становилась почти абстрактной величиной. Это было опасное чувство, поддаваться которому было так же рискованно, как заходить все дальше в незнакомый лес. Одной из задач, которые лежали на Александре, было снимать с торгов лоты, цена на которые не поднималась или поднималась плохо. Иногда при этом ей приходилось спорить с хозяевами коллекций – те переставали понимать, что происходит, и считали, что Александра действует им во вред. Игорь, неизменно веселый, любезный, щеголяющий старомодной учтивостью и изящными костюмами, всегда сохранял холодную голову во время торгов. Художница старалась стремиться к тому же. Сохраняя независимый вид и дежурную улыбку, она прошла вместе с Игорем в помещение, где хранились подготовленные к выставке лоты. Аукционист окинул взглядом открытые пронумерованные коробки, украшенные пышными золотыми гербами «Империи», и с сухим шелестом потер ладонью о ладонь:

– Что ж, приступаем. Твоему клиенту немножко не по себе, да?

– Это вполне нормально. – Александра пожала плечами, играя полное спокойствие. – Он собирал эту коллекцию долгие годы. Я пойду к нему. Удачи!

Хотя самые именитые приглашенные гости так и не явились, аукцион начался вполне успешно. Первые лоты, пущенные для затравки, были распроданы в считаные минуты. За ними последовали картины. Игорь умело подогревал страсти, провоцируя соперников набивать цену, и выручил за батальные полотна сумму, от которой на губах Александры появилась улыбка. Сидевший рядом с ней Денис не улыбался, не шевелился и, казалось, даже не дышал. Художница искоса поглядывала на его окаменевший профиль, опасаясь внезапной вспышки каждый раз, когда с подиума уносили проданную вещь. Но самые ценные лоты уже обрели новых владельцев, а Гурин даже бровью не повел.

Теперь продавались лоты помельче – Игорь, как обычно, чередовал более и менее значимые позиции, играя на внимании публики, то ослабляя его, то обостряя. Александра наблюдала за тем, как активизировались падальщики – они с видимой неохотой набавляли цены, то и дело повисали тягостные паузы, которые Игорь заполнял своими фирменными шуточками. Вмешиваться художница пока не собиралась – по ее мнению, вещи продавались по вполне разумной цене, учитывая то, что вся тематическая коллекция целиком так никого и не заинтересовала.

– Ты доволен? – шепнула она, наклоняясь к уху Дениса. – По-моему, все отлично. Мы уже в хорошем плюсе. Впереди еще несколько картин, я на них сильно надеюсь.

– У меня в горле пересохло, – сипло ответил Гурин. – И с головой непорядок. Хорошо бы чашку кофе.

– Идем. – Александра поднялась с кресла и принялась пробираться к выходу, стараясь не привлекать к себе внимания. Денис последовал за ней. Игорь в это время разразился каскадом шуток, так что никто на них даже не взглянул.

В соседнем зале был накрыт длинный стол – в обычаях «Империи» было устраивать небольшой фуршет для гостей аукциона. На красной скатерти красовался блестящий самовар, кофемашина, стояли тарелки с печеньем и тартинками, подносы с перевернутыми белыми чашками. Александра налила кофе себе и Денису, они отошли в угол и уселись на диванчике.

– Все идет отлично, – повторила она, надеясь увидеть хоть какое-то выражение в потухших глазах старого знакомого. Но Гурин даже не взглянул на нее. Он медленно, маленькими глотками тянул свой кофе, уставившись в чашку. Тяжелые веки набрякли, лицо опухло – он выглядел разбитым, и не только физически.

– Не хочешь поехать домой, отдохнуть? – Она дружески коснулась плеча Дениса. – Это большое испытание, я все понимаю.

– Домой совсем не хочется, – выдохнул тот в чашку. – Такое ощущение, что вчера оттуда гроб вынесли, а не коробки.

Александра внутренне содрогнулась, но постаралась улыбнуться:

– Не загоняй себя в угол, к чему такой трагизм? Никто ведь не умер. Знаешь, что я тебе скажу?

Денис апатично пожал плечами. Она понизила голос, придав ему заговорщицкий тон:

– Ты вскоре начнешь собирать новую коллекцию. Поверь мне! Эта история повторяется и повторяется. Копирует сама себя, как спираль улитки, от меловой эпохи до наших дней. Бесконечно. От твоей болезни нет лекарства.

– Нет, больше я таким дураком не буду. – Денис поставил на пол пустую чашку и откинулся на спинку дивана, закрыв глаза ладонью. – Нет, нет.

– Все так говорят, – заметила Александра. – Но природа не терпит пустоты.

Она поднялась:

– Мне нужно быть в зале. Посиди здесь, успокойся. Хочешь, я тебе еще кофе принесу?

Денис убрал с глаз ладонь и отрицательно покачал головой:

– Ничего не надо, иди. Я тут посижу, подумаю о смысле жизни. Собственной, конечно. Столько лет эта коллекция была моим смыслом, вдохновением, а сегодня она просто превратится в деньги на банковском счете. Всему конец – моей идее, моему труду.

Александра не нашлась с ответом. Постояв молча несколько секунд, она развернулась и поспешила вернуться в зал.

Падальщики совершали последние сделки. Цены редко поднимались выше, чем на одну позицию от начальной, но Александра решила не вмешиваться. У нее появилось ощущение, что для Дениса наилучшим выходом будет избавиться от всей коллекции сразу. Вещи, снятые с торгов и вернувшиеся домой, только разбередили бы его рану. «К тому же, – размышляла Александра, следя за тем, как исчезает лот за лотом, – это были бы вещи третьего сорта. Они напоминали бы ему о любимых, ценных приобретениях. Лучше уж получить деньги…»

Подошел черед батальных полотен, которые Игорь приберег напоследок, и публика оживилась. В зале поднялся гул голосов и, воспользовавшись этим, Александра достала из сумки мобильный телефон. На время аукциона она отключила звук. Взглянув на экран, художница обнаружила сообщение от Марины Алешиной. Оно было предельно лаконичным. «Есть новости!» – написала подруга.

Александра опустила телефон обратно в карман сумки и заставила себя смотреть только на подиум, подавляя тревогу и стремление выбежать из зала, чтобы немедленно позвонить Марине. Остаток аукциона она просидела, слабо вникая в происходящее, машинально отмечая повышение цены, провожая взглядом ассистентов, выносящих и уносящих картины. Игорь превзошел сам себя – острил напропалую, рассказывал анекдоты и отчего-то начал грассировать, хотя по-французски, как знала художница, не говорил. Александра знала, что все это – признаки того, что он вполне доволен торгами.

Когда аукцион закончился и публика начала подниматься с мест, Александра не пошевелилась. Она так и сидела в углу, рядом с пустым креслом Дениса. Игорь исчез в служебном помещении. После торгов Александра всегда шла к нему подводить итоги, но сейчас она мешкала. Дождавшись, когда зал почти опустел, Александра позвонила Марине.

Та ответила немедленно:

– Я помню, что у тебя аукцион, но забыла, во сколько. Сейчас ты свободна?

– Почти. Какие новости? О чем?

– Относительно Павла, – сдавленно ответила собеседница. – Новости странные. Диана не звонила мне больше, и я позвонила ей сама. Мы обменялись номерами. Насчет экспертизы – результатов еще нет. Скорее всего, их и не будет. Павла уже похоронили. Сегодня утром, на гражданском кладбище.

– Но откуда же возьмется экспертиза, если тела уже нет? – воскликнула Александра.

– Спроси тех, кто торопил Диану забрать тело из холодильника. Официально она все еще его жена, хотя адвокаты уже работали над подготовкой бракоразводного процесса. И это не на пользу Диане. Адвокат Павла настаивает на том, что у него были отличные шансы выиграть процесс, в материальном плане. И что Диана знала это и давила на него, чтобы он пошел на соглашение. Очень агрессивно. Есть официально зарегистрированные имущественные требования, есть запретные письма. А есть и ее личный вклад – шантаж, угрозы, оскорбления.

В трубке послышался глубокий вздох.

– Я не испытываю к ней никакого сочувствия, но в данном случае, признаю, – ее дела нехороши. Особенно ей вредит тот факт, что они не живут вместе и разводятся. Диана уже сошлась с другим мужчиной. И вот полиция таскает на допрос то его, то ее. Получилось так, что алиби на тот вечер у них нет. Они были вместе на пляже. Гуляли перед сном с собакой. Собака – это же не свидетель. А других свидетелей не нашлось – зима, пляжи пустые, кафе закрыты. Да и время было позднее.

– Но зачем ей…

– «Зачем» – никого не волнует, – отрезала Марина. – Ищут виновного. Квартирная хозяйка Павла неожиданно дала очень плохие для Дианы показания, хотя они вроде бы дружили. Она рассказала полиции, что Диана терроризировала мужа, врывалась к нему, устраивала скандалы, просила соседей следить за ним. И однажды сказала ей, что лучше бы Павел умер и освободил ее от расходов на адвоката. Диане зачитали эти показания, и это было неприятно. Все очень и очень серьезно, поверь мне.

– Но… – Александра приложила ладонь к пылающему лбу. У нее было ощущение, что поднимается жар. – Разве они не ищут меня?

– Из трех камер, которые она установила в квартире Павла, снимала только одна, и то как через дуршлаг. Диана купила какую-то дешевку за пару долларов. На этой камере есть запись, как по комнате ходит женщина с короткой стрижкой, в куртке и джинсах. Лицо видно очень плохо, говорит Диана. Женщина появляется два раза. В обоих случаях она ждет, пока Павел что-то возьмет дома, потом они вместе выходят из кадра. Камера над дверью не снимала. В общем, полиция не слишком впечатлена этой съемкой, говорит Диана. Кроме времени твоего последнего посещения, их там ничего не заинтересовало. Так что они трясут эту парочку – Диану и ее сожителя.

– Значит, мне пока не о чем волноваться? – перевела дух Александра. – А ты говорила, что меня будут искать…

– Все пошло не так, как думала Диана. Ноутбук и телефон Павла забрали, но там ведь висят не только твои звонки и не только мое письмо насчет твоего приезда. Диана там куда хуже наследила, по ее словам. Сейчас она в панике. Я не читала, конечно, их переписку в вотсапе и прочие перлы, но, зная Диану, могу себе представить… Помню, когда их роман только начинался, здесь, в Москве, она мне публично угрожала серной кислотой в лицо плеснуть, если мы с Павлом будем встречаться. Думаю, их бракоразводная переписка была в том же роде. Есть люди, которые с годами не меняются. Цельные примитивные натуры.

Александра проводила взглядом последнего человека, покидавшего зал. Она испытывала тревогу, нараставшую беспричинно, необъяснимо. Казалось бы, стоило радоваться – никто особенно не заинтересовался ее персоной. И вместе с тем Александра чувствовала себя как в дурном сне – словно оказалась в опасном месте, раздетая, одна, без всякой защиты. «Неужели я предпочла бы оправдываться, искать свидетелей, доказывать алиби?» – спрашивала она себя. И с изумлением понимала, что именно на такой оборот дела и рассчитывала. Не чувствуя своей вины в случившемся, она инстинктивно не опасалась и наказания. Но реальной была смерть Павла, реальным был мужчина на стоянке отеля и в Бен-Гурионе, неподдельным был смертельный ужас Генрих Магра и бесследное исчезновение Иланы, растворившейся в воздухе, как след самолета. Александра ощущала разочарование, болезненное и необъяснимое. Она бы предпочла, чтобы в это дело кто-то вмешался. Кто-то авторитетный, настойчивый, возможно – агрессивный. Способный навести порядок.

– Ты молчишь? – Марина нарушила затянувшуюся паузу.

– Но ты тоже молчишь, – ответила Александра. – Ты ведь сама-то не считаешь, что тут могут быть замешана Диана и ее сожитель?

– Нет, абсолютно, – категорично отрезала подруга. – К чему им это? Убивать человека, который и без того на дне? Сесть в тюрьму за организацию убийства лет на десять?

Повисла пауза, нарушаемая лишь смутным шумом, доносящимся из-за закрытых дверей зала. Публика, еще не покинувшая отель, угощалась кофе и тартинками за счет аукциона. «Падальщики, – подумала Александра. – Так орут чайки на помойке под Римом. Под Парижем. В Подмосковье. Где угодно».

– У меня такое чувство, что я осталась наедине с собой, – сказала она. – Они даже не заподозрили, что Павла убили? Она ведь сказала тебе, что это не может быть самоубийством…

– Мнение какой-то медсестры учитываться не будет, – фыркнула Марина. – Тем более – русской. Запомни – русский менталитет куда сложнее, чем ближневосточный. Русским свойственно все усложнять до уровня Достоевского, на Ближнем Востоке все упрощено до предела. У них есть труп, предсмертной записки нет. У нее есть мотив, как они считают.

– Мы говорим об убийстве, причем тут менталитет?

– У следователя имеется менталитет, дорогая, – фыркнула Марина. – В общем, я-то хотела тебя обнадежить, а ты недовольна, как мне кажется. Или я ошибаюсь?

– Мне не по себе, – откровенно призналась художница. – Я надеялась, полиция будет искать виновного, а они схватили эту Диану. Ясно же, что это не она сделала.

– Радуйся, что оставили в покое тебя. Как прошли торги?

– Лучше, чем я ожидала. – Александра обвела взглядом опустевший зал. – Сейчас иду подбивать баланс. Думаю, клиент будет доволен. Хотя сейчас он в депрессии – продал дело всей своей жизни.

– Ничего, деньги – лучшее лекарство, – пренебрежительно бросила Марина. – Ладно, не буду тебя отвлекать, занимайся делами.

– Постой… – Александра, прижимая телефон к уху, встала, подхватила с пола сумку и перебросила ремень через плечо. – Мне кажется, или… или ты уже не так переживаешь по поводу смерти Павла?

– Ты же знаешь, – после паузы откликнулась Марина. – Лучший способ забыть – это пережить заново. Да, когда-то что-то у нас было. Но это было очень давно. И теперь я очень рада, что все кончено. И я не собираюсь выяснять, сам он это сделал или ему помогли.

Александра смотрела на сцену. Из-за кулис появилась девушка в черной форме с гербами «Империи», передвинула стул, посмотрела долгим невидящим взглядом в зал. Взяла пульт от жалюзи, нажала кнопку. Сухой шорох наполнил зал – медленно открылись створки, пропуская в полутьму тусклый медовый свет – неверный свет московского декабря.

– Значит, все кончилось к лучшему для всех и все забыто? – продолжала Александра, лавируя между креслами, пробираясь к сцене. – А вот у меня нет такого ощущения. Я знаю одного человека, который умирает от страха, потому что прошлое не умерло. Я не видела его глаз, но слышала его голос. И за мной кто-то шел. И есть факты, которые я не могу просто так списать со счетов. Павел не собирался умирать. Иначе он не показал бы мне Променад Луи. Он хотел жить, пусть даже маленькой, никому не нужной жизнью. Тенью жизни, которой он жил в России. Его убили, и никто не хочет об этом знать. Так же могут убить и меня, и никто этим не заинтересуется. Ни на Ближнем Востоке, ни на Дальнем.

– У тебя зимняя депрессия, – помолчав, ответила Марина. – У меня, в общем, тоже.

* * *

…Игорь сдал отчет об аукционе, и его маленькое, подвижное лицо было непроницаемым, как фуга Баха – совершенная и точная в каждой ноте. Это был плохой знак. Александра с тревогой глядела на него.

– Все в порядке? – осведомилась она.

– Да, конечно, – бросил он, поднося к сухим губам картонный стаканчик с кофе. – Ты довольна?

– Вполне. – Александра перелистала страницы. – Главное, чтобы клиент был доволен.

– Который? – спросил Игорь.

– Ты это о чем? – Александра подняла глаза от бумаг. – У меня всего один клиент, он сидит в дальнем зале. Надеюсь, он до сих пор там.

– Гурин, владелец коллекции, я в курсе, – Игорь фыркнул в чашку. – Но вчера, когда мы вывозили лоты из квартиры, туда пришла какая-то девочка. Спрашивала про тебя и про какое-то пианино. То ли посмотреть хотела, то ли купить. Не стал уж тебя дергать, времени не было.

– Какая девочка? – Александра схватила локон возле виска и с силой дернула его.

– Когда мы вывозили коллекцию и стояла вся эта кутерьма, возле квартиры терлась девочка, блондинка, лет двадцати, – неумолимо продолжал Игорь. – Сначала я подумал, что она хочет украсть какую-нибудь коробку, но она спросила о тебе. Интересовалась, не здесь ли ты живешь? Она знала твое имя, показала фотографию. Говорила с акцентом. За порог я ее не пустил. Гурин ее не видел. Ты, как тебе уже ясно, – тоже.

– И что ты ей сказал?

– Да как всегда – ничего. Это мой принцип. Я достаточно долго общаюсь с сумасшедшими и за всех психов на свете не обязан отвечать.

Внезапно он придвинулся к ней и взял ее за плечи. Этот щуплый, хрупкого сложения человек, серый, как бархатный камзол, избитый молью в сундуке, иногда бывал эксцентричен.

– Саша, мне показалось, что она пришла не с добром. Я увидел это на дне ее глаз. Красивые глаза, голубые, очень холодные.

* * *

…Третье транспортное кольцо – Александра ненавидела его в любое время года. Это был отрезок Москвы, уничтожающий мистическую душу города, сводящий его к банальному мегаполису, пробкам, тоннам бетона.

Денис вызвался отвезти ее домой. Машина нырнула в путепровод. Александра тут же закрыла глаза.

– Ты недовольна? – спросил Гурин.

– Что ты, напротив, – ответила Александра. – Все прошло великолепно. Тоннели просто не люблю. В них всегда происходит что-то странное.

– На моей памяти в них ничего не происходило…

– А на моей происходило постоянно, – отрезала художница. – Это промежуток между жизнью и смертью. И даже не так! Это место, где человек может быть жив и мертв одновременно. Кажется, я встретила такого человека. Тоннель – вот место, где можно это осознать.

– Знаешь, почему ты до сих пор одна? – после паузы проговорил Денис. – Ты слишком сложная для мужчин.

– Для мужчин? – Александра открыла глаза. По бетонным стенам тоннеля размеренно текли оранжевые огни. – О каких мужчинах ты говоришь? Я слишком сложная для самой себя.

– А я бы женился на тебе. Легко. Прямо вот так и встал бы на колени, преподнес кольцо с бриллиантом… И сказал бы все то плохое, что я о тебе думаю.

– Ну да… – Александра едва прислушивалась к его болтовне, заставляя себя смотреть на циклопические своды. – Знаешь, я должна срочно позвонить одному человеку. Только не из машины.

…Ракель ответила немедленно – словно ждала звонка.

– Я кидаю вам ксерокс паспорта Генриха Магра с его фотографией, – торопливо заговорила Александра. – Мне его только что переслала сиделка. Очень жаль, что не могу показать вам фотографию Иланы Магр. Ксерокопия ее паспорта находилась у меня все время, пока я была в Израиле. Но сейчас ее у меня нет, я вернула документы Илане. Если бы вы увидели ее, я думаю, мы бы нашли ответ на многие вопросы. Извините за сумбур, но у меня такое чувство, что я должна торопиться. Ощущение, что захлопывается мышеловка, и там две мыши, одна из них – я, и не по своей вине там нахожусь…

– Я… Что я должна сделать? – перебила Ракель.

– Откройте вотсап и посмотрите на фотографию этого Генриха Магра. Он никого вам не напоминает? Ну, хоть кого-то?

Повисла пауза.

– Никого не напоминает, – проговорила Ракель. – Открыла, смотрю. Никого.

– Я думаю… – Александра задохнулась. – Я предполагаю, что эта Илана Магр, которая не желает с вами разговаривать, – Анна Хофман. Ваша сестра. Что Илана – подделка. Какого цвета были глаза у Анны?

– Голубые, – немедленно ответила Ракель. – Очень красивые. Нет! Я вам не верю. Этого не может быть… Кто тогда эта девушка в канаве?

– Скорее всего, там лежала настоящая Илана Магр, переодетая в платье Анны. И потом – волосы! Вы же говорили, что Анна за два дня до исчезновения изменила прическу и цвет волос? Она готовила себя к тому, чтобы сойти за Илану. За абсолютно конкретного человека, понимаете? Ей зачем-то это понадобилось.

– Вы хотите сказать, что моя сестра – соучастница убийства?! – глухо отозвалась Ракель.

– Я ничего не хочу и не могу сказать, – перебила ее Александра. – Если бы у меня осталась ксерокопия паспорта Иланы!

Кафе, куда, по ее просьбе, они заехали с Денисом, только что открылось. Это была обычная придорожная забегаловка, одна из тех, что выросли на окраинах Москвы вдоль всех шоссе еще в конце девяностых годов. Интерьер здесь был самый непритязательный, кухня – сносная. Александра попросила Дениса куда-нибудь ее привезти, чтобы спокойно поговорить по телефону. Он был настолько деликатен, что уселся поодаль, у барной стойки. Сейчас его обслуживала молодая сонная девушка. Судя по выражению лица барменши, появление ранних посетителей сбило ее с толку. Она напоминала сову, застигнутую врасплох солнечным лучом. Александра смотрела прямо на нее, заинтригованная слепым выражением этих круглых янтарных глаз, а девушка словно ее не замечала.

– У меня есть доверенность от Иланы на получение пианино, – Александра открыла сумку. – Там – данные ее паспорта. Она тоже британская подданная, как и ее муж. Не знаю, за что ухватиться. Вы говорите, что наводили справки в архиве мошава, никаких Магров там не было. Но вы не могли бы еще раз сходить туда? Хорошо, Магр – фамилия мужа. Но она сама сказала, что родилась в Вифлееме. В доверенности есть дата рождения. Имя при вступлении в брак не меняют. Могли сохраниться эти данные? Ну, не так же много народу у вас живет!

– В каком году она родилась?

– Смотрю… – Александра пробежала первые строчки доверенности. – Одна тысяча девятьсот сорок пятый год, пятое октября.

– Вифлеем стал еврейским мошавом в сорок восьмом году, – после паузы ответила Ракель. – В архиве хранятся документы именно с этой даты. Но сохранились и архивы времен немецкой колонии Темплер Бет-Лам. Даже не знаю, оцифрованы ли они. Но у меня есть связи, я же работаю в музее. Я наведу справки.

– И как можно скорее, пожалуйста! – Александра продолжала изучать доверенность. – Ищите Илану, дата рождения вам известна, место рождения – Вифлеем.

– Тогда еще Темплер Бет-Лам, – уточнила Ракель. – Постараюсь.

Александра уже хотела попрощаться, когда ее собеседница вдруг воскликнула:

– Да, я снова ходила к Камински, хотела задать пару вопросов. Так вот, они уехали совсем. На доме висит объявление о продаже.

– На том самом доме?

– Да, напротив башни.

– И вы, я помню, говорили, что в этом доме раньше жили какие-то их родственники?

– Да, там жили другие люди, – подтвердила Ракель. – Их родня. Они очень давно уехали. Примерно тогда же, когда и я уехала в интернат. Точно не помню, мне было не до них.

– В том году, когда убили вашего дядю и исчезла Анна?

– Да, в шестьдесят третьем. Вы… – Ракель осеклась и несколько секунд молчала. – Вы хотите сказать, что все это связано?

– Я одно могу сказать – пейзаж в окне появился не случайно. Попробуйте найти, какие Камински жили в этом доме в сорок пятом году. Поищите в архиве… Илану Камински. Возможно, она из этой семьи.

– Вы даете мне очень сложную задачу, – призналась Ракель. – Это была немецкая колония, а в сорок третьем году, во время войны, все немцы были высланы из страны. Большинство состояло в Палестинской национал-социалистической партии. Все документы, которые могли быть уничтожены, – уничтожены. Или подделаны. А их имущество перешло в руки израильского правительства только в сорок восьмом году. Сорок пятый год, который я буду искать, может оказаться белым пятном. Представьте только, что здесь творилось, на Ближнем Востоке, сразу после войны!

– Поищите, – попросила Александра. – Только вы и можете это сделать.

* * *

Сообщение, которого она ожидала и которое вовсе не желала получить, пришло по электронной почте в шестом часу вечера.

Александра, измотанная и продрогшая, только что вернулась домой. После кафе Денис, по ее просьбе, отвез ее к потенциальному клиенту, который давно заманивал Александру с просьбой посмотреть коллекцию. Там они и распрощались. Александре показалось, что ее старый знакомый немного воспрянул духом, и потому она не стала его утешать, чтобы лишний раз не бередить рану. Напоследок, собираясь выходить из машины, она повернулась к нему:

– Да, хочу тебя предупредить. Игорь, аукционист, сказал, что вчера к тебе на квартиру заявилась какая-то девушка… Лет двадцати, блондинка, глаза голубые…

– Так это же здорово! – иронично воскликнул Денис.

– Не перебивай! – потребовала Александра. – И мне не до шуток. Она искала не тебя, а меня. Неизвестно почему – у тебя. Так вот, если она явится еще раз, не впускай ее.

– Чего ради? Я одинокий мужчина, не каждый день ко мне приходят двадцатилетние блондинки…

– Да очнись ты! – рассердившись, Александра дернула Гурина за рукав куртки. Он изумленно взглянул на нее. – Эта девица опасна. Не знаю, как для тебя, а для меня – точно.

Денис посерьезнел:

– Это как-то связано с тем, что ты при мне обсуждала по телефону? Та, загадочная история.

– Да. – Александра открыла дверцу машины. – Это уж точно. Но я не понимаю, как она нашла тебя. Не открывай ей, не говори с ней, не говори ничего обо мне.

Озадаченный собеседник пожал плечами и пообещал все что угодно.

…Коллекция оказалась слабой, время было потрачено зря. Сидя с хозяином за чашкой чая, произнося уклончивые слова, Александра, как никогда, ощущала ненужность, условность всего происходящего. Она ждала подходящего момента, чтобы встать и уйти, и невольно вспоминала самого странного и, возможно, самого безумного коллекционера, с которым ее свела судьба перекупщицы. Страстный и одновременно ледяной собиратель, мистификатор, оккультист и алхимик, живший затворником в своем подмосковном доме, трагически погиб несколько лет назад[10]10
  Малышева А. «Дом у последнего фонаря».


[Закрыть]. «Лыгин! – художница почти с ностальгической грустью думала о нем, вспоминая его непроницаемый взгляд и едкие остроты. – Вот кто правильно оценивал страсть к собирательству. Он говорил, что на самом деле ни один предмет не имеет никакой ценности. Ценность он имеет только в глазах собирателя. Я, помнится, тогда возражала, что есть ведь и вечные ценности, что Ватто – всегда Ватто. Лыгин ответил, что это верно только с моей точки зрения. А вот если на Ватто смотрит шимпанзе – для него это только кусок грязного, вкусно пахнущего холста. И что когда он вдруг охладевает к своим коллекциям, то смотрит на них взглядом шимпанзе. Вот и сейчас… Смотрю я на этого милого старичка, который так на меня надеется и которого мне совсем не хочется обижать… И сказать-то ему что-то надо, а сказать нечего. И вижу – для него все его экспонаты – Ватто. А для меня – грязные старые тряпки!»