Текст книги "Искупление"

– Нет! – дружно перебили его Тагрия и жрец.

Переглянулись. Жрец поклонился, уступая ей слово.

– Я не оставлю Бетарана, – сказала она. – Он проснется неизвестно где, а рядом будет жрец? Нет уж!

– Совершенно верно, – подтвердил жрец. – К тому же его величество и его святость ждут моего отчета, принц, так же как и вашего. Вы знаете, что кое-кому лучше услышать все от меня. И обстоятельства…

– Я помню о них, – тихо сказал Карий. – И ты пойми, я не вправе снова ее бросить. В особенности из-за обстоятельств.

– У нас есть лошади, и Бетаран снова здоров, ведь правда? За нас можешь не бояться. Мы поедем потихоньку.

Карий, за ним жрец покачали головами.

– Ни в коем случае, – сказал принц. – Тагрия, маги всего в каких-нибудь тридцати милях отсюда, в лесу. Их очень много. Если попадетесь им на глаза… Ты понимаешь, что тогда будет.

Тагрия кивнула. Слишком часто в последнее время она вспоминала, чтобы не понять.

– Здесь, близко?

– Да, – сказал Карий. – Они что-то готовят, очень серьезное. Вся местность от Ферра до Салианы накрыта заклятием. Нашествие готово перерасти в открытую войну, чего не случалось ни разу с тех пор, как мы захватили Долину.

– Но… все говорят, что Нашествию конец, что их почти всех истребили!

– Кто так говорит, Тагрия?

– Ох, – она махнула рукой, – да. Все эти болтуны в замке. Теперь они разучились говорить, зато отлично умеют пускать слюни.

Карий понимающе кивнул:

– Верно. Магов не истребили, хотя их потери велики. Правда, не так велики, как наши, но и нас намного больше. Все эти годы мы балансируем, ни одна сторона не может одержать окончательной победы. Теперь они, видимо, нашли способ изменить положение дел в свою пользу. Об этом мы должны сообщить императору, и как можно скорей.

Он говорил с нею, как с равной, делился тревогой, и Тагрия таяла от радости пополам со страхом – ибо знала уже, что ответит принцу.

– И сообщишь. Обо мне не тревожься, правда. Все будет хорошо.

– С тобой не бывает все хорошо, – вздохнул Карий. – Ладно, ждите меня здесь. Я вернусь, как только смогу. Скоро. Лошадей мы поймаем, но, Тагрия, не вздумай пускаться в путь – разве что не останется иного выхода. Дождись меня, хорошо?

– Да.

– Обещай.

– Да обещаю, обещаю! Только поймай моих лошадей!

Ее прервало фырканье. Тагрия вздрогнула: она снова успела забыть про жреца. Обернулась. Жрец Атуан покраснел, надулся, пытаясь удержаться, не смог и брызнул сдавленным смехом. С быстрым «Простите меня, принц, госпожа», он выскочил за дверь.

– Лопнул, – сказала Тагрия. – С чего это он?

Карий весело улыбался.

– Не выдержал. Очень уж уверенно ты отдаешь приказы, малышка. Со мной так не говорит даже император.

– Ой… Прости!

– Не за что. Атуан просто не знает, что у тебя есть на это право.

И пока Тагрия соображала, когда это она обзавелась правом приказывать его высочеству и как бы ей получше этим воспользоваться, Карий вышел вслед за жрецом.

Мужчины вдвоем перенесли Бетарана – он не проснулся и даже начал храпеть, – уложили на скамью. С помощью грифона отловили лошадей, Тагрия надежно привязала их поодаль. Потом Карий сказал «Подождите», и, ничего не объясняя, отправился куда-то вдоль берега. Атуан беспокойно поглядел вслед. Конечно же, он считал, что принц недостаточно спешит возвратиться к своим важным делам. Тагрия отвернулась от жреца и устроилась ждать в самом удобном месте на свете: между широких, вооруженных страшными когтями грифоньих лап. От Ветра исходило теплое спокойствие, как от затопленной в морозный день печи. Проснуться от кошмарного сна и обнаружить, что за окном сияет солнце, вернуться из долгих безнадежных странствий и вновь увидеть родное лицо – вот на что похожа грифонья дружба.

– Вы отчаянно смелы, госпожа.

Это жрец подошел и остановился на почтительном расстоянии. Тагрии вовсе не хотелось открывать глаза и говорить с ним. Так уютно было сидеть, прижавшись к золотой шерсти на груди зверя, чувствовать его дыхание! Все страхи отступили, словно их и не было. Чего бояться, если рядом Ветер и Карий? С ними весь мир как будто создан для Тагрии. Правда, только пока они рядом, но к чему беспокоится о том, что еще не наступило?

– Смела? Почему? – нехотя спросила она.

– Даже я побаиваюсь приближаться к грифону в отсутствие хозяина, госпожа. И позвольте вас уверить, другие дамы падают в обморок от одного его вида.

– Не хозяина, а друга. Ветер вам не лошадь! А в обморок я падаю от вида жрецов.

Грифон засмеялся. Он не издал ни звука, не взглянул на жреца, просто смеялся – молча, и его смех звенел в Тагрии счастливой музыкой.

Жрец не обиделся.

– Неудивительно, после такого недоразумения. Позвольте мне, госпожа, принести извинения вам и вашему брату, от лица храма и от меня лично.

Теперь уж Тагрии пришлось внимательно на него посмотреть. Что говорят в таких случаях дамы? Но жрец, казалось, и не ждал ответа. Он поклонился:

– Его высочество позабыл нас представить. Атуан, жрец четвертой ступени.

– Четвертой – это высоко?

– Смотря с чем сравнивать, госпожа. Высшая ступень – шестая. На седьмой только Верховный жрец.

– Понятно. Я Тагрия, – жрец ждал, приподняв брови, и ей пришлось закончить: – Баронесса Дилосская. Точнее, была ею. Сейчас я просто Тагрия.

– Мне случалось некогда встречать Мория Дилосского…

– Это мой муж.

– О… примите мое почтение, баронесса. Ваш муж погиб?

– Нет. В Дилоссе тоже заклятие.

– Верно. Но в таком случае, госпожа, вы по-прежнему баронесса Дилосская. И останетесь ею даже в случае его смерти, пока не вступите в новый брак.

«Чтоб ты провалился! Тебе-то какое дело?»

К счастью, жрецы не умеют слышать мысли, а отвечать Тагрии не пришлось – ушедший ниже по реке Карий применил Силу. Совсем немного, но Тагрия почувствовала, почувствовал жрец и, конечно же, грифон. Все трое посмотрели в ту сторону. Жрец осуждающе поджал губы.

– Не любите магию? – поддела его Тагрия.

– Не люблю оставлять следов, когда поблизости враг.

– Ох, и правда! Но тогда мы здесь уже наследили, хуже некуда!

– Это и беспокоит меня, баронесса.

Карий вернулся от реки с парой упитанных серых уток. Обезглавленные тельца болтались в его руках, будто какие-нибудь казненные преступники, оставляя на траве две кровавые дорожки. Сам принц выглядел так, словно только что решил задачу государственной важности, но тут же оказался перед новой.

– На песке следы когтей, – сказал он. – Здесь были грифоны.

– Давно? – спросил жрец.

Карий с сожалением покачал головой.

– Если бы я огляделся прежде, чем пользоваться магией, знал бы. Теперь все перекрыл след моей Силы. Думаю, Тагрия, ты можешь их зажарить, только старайся поменьше дымить. Вам с братом необходимо поесть.

Тагрия без особой радости приняла добычу.

– Нам пора, – сказал Карий. – Тагрия… Мы с Ветром скоро вернемся. Только, прошу тебя, будь осторожна!

– Буду.

Она смотрела в небо, пока грифон не стал чуть заметной черточкой в тонких перистых облаках. Потом в глазах все расплылось, задрожало: «Он опять меня бросил!» Тяжелые утки, которых, между прочим, еще придется ощипывать, оттягивали руки. Где-то поблизости строили свои жуткие планы маги, а рядом в избушке спал здоровым сном спасенный Бетаран. Тагрия бросила на землю уток, вытерла слезы грязным рукавом и отправилась к брату. Спать.

– И долго ты собираешься здесь торчать?

Тагрия ответила спокойно и даже не взглянула в сторону двери:

– Пока не вернется Карий.

– А если он не вернется?

– Вернется.

Бетаран уселся на скамью и принялся чистить ногти. В полумраке заниматься этим было неудобно, он то и дело досадливо фыркал. Его одежда, кое-как выстиранная в реке, выглядела теперь лучше, хоть и оставалась дырявой – тут уж Тагрия ничем помочь не могла. Алый камзол, похожий на отделанную истрепанным кружевом насмешку, досыхал у непогасшего еще очага; штаны и тунику Бетаран натянул мокрыми. Бурому от засохшей крови платью Тагрии стирка почти вернула прежний темно-зеленый цвет, зато вышитые рукава нижней рубашки не отстирались вовсе.

Весь вечер и добрую часть ночи отняли разговоры; утро Тагрия посвятила стирке, Бетаран же занялся лошадьми. Их плачевный вид привел его в такое отчаяние, как будто у Тагрии всю дорогу только и было дел, что заботиться о несчастных животных. Когда одежда была в меру сил выстирана, а лошади – вычищены и обихожены, дружно расправились со второй уткой. Первую Тагрия приготовила еще вечером. Трут и кремень отыскались возле очага, там же где и стопка дров, вполне достаточная для приготовления пищи.

После обеда больше не осталось дел, что занимали бы время. Тогда-то оно и потянулось медленней ползущей по бревну улитки. Бетаран то бродил по берегу реки, разглядывая отпечатанные в песке следы огромных когтей, то возвращался донимать сестру вопросами, то вдруг спешил проведать ненаглядных лошадей. Тагрия изо всех сил старалась не смотреть в небо, не искать в ясной голубизне далекую черточку грифоньих крыльев. Казнилась, что не спросила Кария, сколько времени займет путь и когда его ждать обратно. Мечтала о будущей жизни в столице, но мечты эти, раз от разу все менее пристойные, назойливо, как мухи, вились вокруг одного-единственного человека, и тогда Тагрия запрещала себе мечтать.

К вечеру поднялся ветер. Он принес густые серые тучи, а с ними грозу и дождь. Пришлось укрыться под крышей, и у Тагрии появилась новая забота: не смотреть на дверь и не ждать, что скоро, вот прямо сейчас в нее шагнет, стряхивая капли дождя, высокий и сильный человек с тревогой в черных глазах. Тревогой за нее, за Тагрию, которую – да! – оказывается, и не думал забывать.

Но дверь оставалась закрытой, а лицо Бетарана делалось все кислее.

– Мне надоело.

– Потерпишь.

– Зачем? Как два дурака здесь сидим. Может, он вовсе и не придет, твой колдун?

– Не колдун, а маг. И вовсе не мой, а… Имперский.

– Одно и то же, – Бетаран вычистил последний ноготь, хотел вернуть Тагрии кинжал, но передумал и прицепил его себе на пояс. – Не могла захватить мои клинки? Если он забудет или помрет, будешь сидеть здесь, пока не сдохнешь?

– Буду.

– Дался он тебе!

– Он тебя спас, если ты забыл.

– Да помню я, помню! И благодарен – тебе, Таг. Скажешь, он стал бы меня спасать, если б не ты?

– Нет, наверно, – пришлось признаться ей.

– Вот видишь. Сколько таких, как я, он же их не спасает. И Мория…

Бетаран замолчал и нахмурился. Тагрия замотала головой:

– Он не может, Бет, я же объясняла! Для этого никакой Силы не хватит! А он…

– Надо ехать домой.

Тагрия замолчала. Опять он за свое!

– Я не поеду туда. Я уже сказала.

– А Морий? И остальные все? Тагрия! Они же могут умереть, Таг, ты же знаешь, как много от колдовства умирают! Кто их разберет, этих жрецов, чем они там заняты! А мы с тобой…

– Я не вернусь к Морию, Бет. Никогда.

Прямо над дымоходом сверкнула молния, и Тагрия увидела лицо брата – ошеломленное, как будто он лишь сейчас заметил, что у нее выросли рога.

– Ты врешь, – сказал он.

– Не вру.

– Тагрия, он твой муж! Ты не можешь просто так взять и уйти от мужа! Ну, не упрямься, Таг, поедем домой. Я думал, ты ждешь этого колдуна, чтобы уговорить его помочь Морию!

Тагрия втянула ноги на скамью, села, обхватив колени. Дождь все не кончался. Небо над дымовым отверстием совсем потемнело, только яркие вспышки молний то и дело озаряли полумрак избушки. Бетаран не дождался ответа и позвал:

– Таг! Ты же это не по правде, да? Ну что ты молчишь?

– А что говорить? Я не вернусь, и все.

– Это из-за него, да? Из-за этого колдуна?!

– Нет!

– Врешь! С чего бы ты еще стала… – быстро, так что Тагрия не успела и моргнуть, брат оказался рядом, навис над ней, сжимая кулаки: – Говори! Из-за него?

– Нет же, Бетаран, нет! Ну пойми же меня! Пожалуйста!

Молния сверкнула над крышей, и в тот же миг оглушительно ударил гром. Испуганно заржали лошади. Ни Тагрия, ни Бетаран не обратили внимания. Бетаран постоял еще, тяжело дыша, потом сник и уселся рядом.

– Ты всегда была дикая, – сказал он. – Ладно, хватит дурить. Дождь кончится, и поедем.

– Попробуй, утащи меня силой.

И тогда Бетаран разозлился по-настоящему.

– Дура! – закричал он, взвиваясь, как взбесившийся жеребец. – Ты, неблагодарная… Ты, грязная крестьянка! Да как он еще терпел тебя столько лет! Баронесса Тагрия! Ваша милость! Такая заносчивая, не подступись! Лежит бревно-бревном и смотрит, будто ее пытают!

– Это Морий тебе сказал?

Собственный голос показался ей странным, словно звучал откуда-то издалека. Бетаран перевел дыхание.

– Думаешь, почему он всех этих девок… Он, если хочешь знать, первой жене ни разу не изменял!

– Вот уж не думала, что Морий так с тобой откровенничает. Ты мог бы помочь в его бедах, Бетаран. Многим аристократам нравятся мальчики, я уверена, Морий бы оценил твою заботу. Ты юный, красивый, и так его любишь, ты не стал бы лежать, как бревно…

Она могла бы говорить еще долго. Как будто сорвалась с обрыва и падала, падала, и не было дна пропасти, не было конца падению и свисту ветра в ушах, мельканию теней перед глазами… но хлопнула дверь, и последние слова Тагрия договорила в одиночестве.

Быть может, она все-таки последовала бы за братом. Или, загородившись обидой, отпустила бы одного рисковать жизнью ради возвращения домой. Трудный выбор, так и оставшийся несделанным: Бетаран вернулся очень скоро.

Он проскользнул внутрь осторожно, как нашкодивший кот. Придержал дверь, чтобы не хлопнула и прошептал:

– Грифоны!

В один короткий миг Тагрия почти рванулась к двери. Но тут же поняла, что именно сказал Бетаран.

– Много?!

– Не знаю, я двух видел, – при вспышке молнии его лицо оказалась совершенно белым. – Лошадей… Толстяк убежал, а Ягодку они…

– Ну, от них все рано на лошадях не уйдешь. Ты магов видел?

Бетаран кивнул:

– Спорят о чем-то по-своему. Они меня не заметили, Таг, давай за мной, тихо!

«Вот видишь? Я им все-таки досталась. А тебя нет».

Тагрия опустилась на скамью – ждать. Ни убежать, ни спрятаться надежды не было вовсе. Но Бетаран этого еще не понял.

– Ты что?!

– Не глупи, Бет. Ты от меня-то никогда не мог спрятаться. Они знают, что мы здесь. Они даже знают, о чем ты думаешь. И слышат все.

– Почему тогда…

– У них просто есть дела поважней, вот и все. Решат их и займутся нами.

Пальцы растерянно зашарили по груди, ища перстень. А ведь казалось – избавилась от этой привычки давным-давно. Бетаран громко дышал у двери.

– Ты точно это знаешь?

– Точно, Бет. Ты не верил в мое колдовство, но я тебя всегда находила, помнишь? А я ведь… совсем ничего не умею. Ничего!

– Таг! – брат сел рядом, нерешительно обнял ее за плечи. Тагрия уткнулась ему в грудь. – Ну, не плачь, а? Тагрия! Помнишь, ну, в историях, они убивали друг друга, чтобы не достаться колдунам. Помнишь?

– Ты сможешь меня убить? – улыбнулась она сквозь слезы.

– Нет. А ты меня?

– Ни за что на свете.

– Ну, тогда… они еще просили прощения за все. Перед смертью.

– Точно.

– Прости меня, Таг. За то, что наговорил и за все, что раньше было, ладно?

– Ладно. И ты меня прости. Если бы я не тебя не потащила…

– Нет-нет, ты же меня спасала! Никто бы столько не сделал, как ты!

– И что вышло?

– Ну… ты же не виновата.

Помолчали. Никто не шел выпускать из них кровь, и наконец Бетаран прошептал:

– Может, помолимся, Таг?

Молитва жреца причинила боль Карию – подействует ли на других магов? Говорят, у колдунов нет души. Тагрия никогда этому не верила, но что в их душах нет места Богу, это ясно. И все же Тагрия сказала:

– Давай.

Закрыла глаза, чтобы вспомнить нужные слова – нечасто ей случалось их произносить.

– Истинный Бог света и правды…

Зов пришел сразу, и ни о какой молитве Тагрия больше не думала. Вцепилась в скамью.

– Бет, не слушай!

Он и не слышал – так, как слышала Тагрия. Он просто выпустил ее плечи и пошел к выходу.

– Стой, дурак!

Она догнала брата уже у двери. Остановить его было не проще, чем задержать почуявшего охоту матерого быка. Тагрию протащило в раскрывшуюся дверь и выбросило навстречу магам.

Их было двое – две черные фигуры на фоне реки. Их Сила светилась для Тагрии багровым цветом человеческой крови. Вспышка молнии зловеще выхватила из темноты их лица каменных статуй, отразилась от одежды – не мокрой, а словно обтекаемой дождем. У Тагрии заледенели кончики пальцев, потом холод поднялся выше, замер на уровне груди. Сердце вязло в нем и билось все медленнее. Вдохнуть не получалось. Бетаран неподвижно стоял рядом.

Маг сказал что-то, задал какой-то вопрос. В голосе его слышались удивление и гнев. Черный взгляд проник в Тагрию, отшвырнув ее слабый протест, как отшвыривают ногой щенка. Овладел ею. Познал ее.

Это было хуже, чем жадные трепыхания Мория на ее теле, хуже его ищущих рук и мокрых губ. Морий брал только тело; маг взял разум и душу. Увидел все, вплоть до самых тайных мыслей и желаний, брезгливо просеял сквозь пальцы воспоминания и вышел так же грубо, как вошел.

Теперь маги заговорили оба, возбужденно и даже радостно. Из множества незнакомых слов Тагрия узнала одно: Карий. Холод из ее груди впитался в сердце, и оно перестало мерзнуть – совсем.

Тагрии доверили шить палатки. Мужчины с топорами превращали тонкие деревца в шесты, а девушки тем временем раскладывали на земле ткань, разрезали ее по образцу и подшивали края, чтобы не осыпались. Потом эту ткань растянут на вбитых в землю шестах и закрепят колышками, пол выстелют мягкими коврами, и получится жилище, хотя бы отчасти достойное хозяев. Наставница говорила, что хозяева называют его «временным жильем» и «дикарским жильем». Тогда всем, кто уже мог стыдиться, делалось стыдно, и они принимались за работу с новым старанием.

Тагрия привыкла быстро. Другие, кого привезли раньше, только-только вспомнили, как их зовут, а Тагрия уже понимала все слова наставницы и трудилась не хуже давних рабов. Это было хорошо: хозяевам приятно видеть расторопных слуг, а слуги счастливы, когда радуются хозяева. Хорошо было дружно работать, слушать наставницу, видеть прекрасные и печальные лица хозяев, когда те приходили справиться, как идет работа или выбрать рабыню для другой, почетной службы. Но лучше всего было наблюдать за грифонами. Если бы Тагрия не любила хозяев так сильно, не желала всей душой им угодить, она бы забросила работу и без конца любовалась бы на этих удивительных зверей.

Они прилетали и улетали один за другим: огромные, намного больше самой крупной лошади, но изящные, как кошки. Широкие крылья закрывали полнеба, то золотые, то гагатовые, поднимали ветер, от которого сбивались полотнища и путались волосы Тагрии. За шатрами была расчищена специальная площадка. Туда грифоны спускались – изогнутые когти взрывали землю, там оставляли привезенный груз: свернутую в рулоны ткань, инструменты, овец, которые вскорости становились обедом и хозяевам, и рабам.

Время от времени грифоны привозили новых рабов, часто – детей, которых сразу же уводили куда-то за большие шатры. Для почетной службы, сказала наставница. Все рабыни мечтали быть выбранными для почетной службы. Но хозяева были строги: выбирали только очень молодых или очень красивых. А Тагрия некрасивая, ее не выберут, разве только удастся отличиться. Так сказала наставница.

Ей, мудрой и справедливой, Тагрия верила, но всякий раз, когда юные девушки уходили с хозяевами, где-то внутри просыпалось непонятное волнение. Хотелось догнать их, остановить… Зачем? Тагрия не знала.

Ловкая игла танцевала в пальцах, выделывала пируэты: стежок, еще стежок… Толстым некрашеным льном можно было любоваться бесконечно – так он был красив. Рядом весело переговаривались другие рабыни. Наставница подходила то к одной, то к другой, ее негромкий голос легко заглушал прочие звуки. Кого-то мягко пожурит, кого-то похвалит, кому-то ласково подскажет выпрямить спину и не глядеть так жалостливо хозяевам вслед: придет время, и тебя выберут, а пока – разве не счастливы мы здесь, разве не прекрасна порученная нам служба?

Конечно же, счастливы! Тагрия вдыхала сладкий воздух, ловила ресницами капли дождя. Порою счастье переполняло ее и выплескивалось тихим смехом. Подруги понимающе улыбались – им тоже было весело. Мимо проходили мужчины-рабы с топорами и лопатами, спешили занятые другим делом рабыни. Тагрия поднимала голову от шитья и улыбалась им, а руки тем временем продолжали ловко орудовать иголкой. Потом она склонялась обратно и любовалась аккуратными стежками. До чего же ладно у нее получается! Ее выберут, точно выберут!

Лишь однажды, случайно, большое счастье Тагрии дало трещину. В очередной раз закончилась нитка, и Тагрия, откусив ее, потянулась за следующей. Тогда-то ей и попался на глаза тот странный раб.

Он вышел с тремя другими из леса, что плотной зеленой стеной окружал палаточное селение. На плечах рабы несли большие вязанки дров. Перебрались по бревенчатым мосткам через ров, прошли мимо, направляясь к кострам, откуда тянуло ароматным дымом и запахом мясного супа. Там готовилась пища для всех, ибо щедрые хозяева не жалели для своих слуг ни еды, ни прекрасных теплых одеял, чтобы укрыться от ночной прохлады.

Тот, кого заметила Тагрия, шел последним. Был он невысок ростом, узок в плечах и, наверное, слаб телом: под тяжестью дров этот раб сгибался и еле переставлял ноги. Яркий свет в голове у Тагрии померк – чуть-чуть, как будто мимолетное облачко нашло на солнце. Ему было тяжело, и это было плохо. Неправильно. «Я помогу», – подумала Тагрия, вскакивая.

– Куда ты? – прозвучал негромкий голос наставницы.

– А… – и правда, куда? – Не знаю.

И Тагрия села обратно. Облачко улетело, счастье опять засияло ярким светом. Над головами пролетел грифон, прекрасный, как солнце и такой же золотой. Тагрия засмеялась. Наставница ласково улыбнулась ей.

Миновал еще не один счастливый день, прежде чем она снова увидела того раба. Он выглядел совсем плохо – бледный, осунувшийся, под глазами широкие круги синее самих глаз. Теперь не облачко, а самая настоящая туча повисла в голове у Тагрии.

В тот день она мыла в речной воде большие серебряные сосуды с толстыми стенками, насухо протирала мягкой тканью и относила наверх, где их следовало аккуратно составить на широкое белоснежное полотно, что специально расстелили на земле возле самого большого шатра. Вычищенное серебро должно было сверкать; если оставалось хоть одно темное пятнышко, приходилось возвращаться и начинать работу снова. Чуть дальше, за последней линией шатров, мужчины-рабы копали глубокие ямы.

Каждый раз, взбираясь по крутому склону от реки к палаткам, Тагрия прижимала к груди сосуд и думала об одном: как бы не упасть и не уронить драгоценную ношу. И каждый раз, проходя мимо, поворачивала голову и искала глазами того раба.

Девушки, работавшие вместе с ней, весело щебетали. Их смешки так и звали присоединиться, но туча была еще здесь, теперь уже Тагрия сама не давала ей уйти. Манящий радостный свет казался ей глупым. Тот раб – он был важен, очень важен, Тагрия пока еще не могла вспомнить, почему, но старалась изо всех сил. Его вид… откуда-то изнутри появилось слово: слабость. Он всегда был слабым.

Кто это – он? И когда было это «всегда»? Тагрия растерялась и чуть было не сморгнула тучу. Изо всех сил ухватилась за нее, вернула, заслонилась ею от света. Зачерпнув пальцами немного песка, потерла им темное пятнышко на внутренней поверхности сосуда. Кем бы он ни был, этот странный раб, о нем надо заботиться. Не кто-нибудь – Тагрия должна заботиться о нем! Обязательно должна, потому что, потому что…

Над головой раздался голос наставницы – одна из рабынь плохо очистила сосуд и теперь должна переделать работу заново. Тагрия отпустила тучу.

Вернулся свет, но теперь он был немного другим: не бесконечное сияние, от которого все в голове становилось одинаково белым, а тяжелый светлый занавес, прячущий неизвестность. Тагрия знала, что может отдернуть его и отдернет – вот только отвернется все замечающая наставница. Смеяться больше не хотелось.

Рабы ужинали, когда подошла хозяйка. К ней, прекрасной, тут же полетели восхищенные взгляды мужчин и женщин. У Тагрии от волнения задрожали руки. Тарелка выпала из них и опрокинулась, горячее варево разлилось по земле.

Хозяйка словно и не заметила устремленных на нее глаз. Негромко сказала что-то наставнице, та кивнула. Хозяйка оглядела рабынь, как будто выбирая – все, и Тагрия тоже, задохнулись от надежды и ожидания. Блестящие глаза, похожие на черные звезды, остановились на ней.

– Пойдем со мной, – сказала хозяйка, – поможешь унести мешок.

Это – ей?! Хозяйка выбрала ее! Тагрия забыла дышать от радости. Вскочив, она со всех ног поспешила за хозяйкой. Та шла быстро, не оглядываясь. Уже стемнело, и Тагрии пришлось почти бежать, чтобы не потерять из виду свою чудесную провожатую. Длинные тени метались, путались под ногами. Темные холмики шатров и палаток вырастали на пути, то здесь, то там звучали густые голоса хозяев, а порой и тонкие, как щенячий писк – рабынь.

Но вот ближе стал клекот, и нос Тагрии учуял приятный и удивительно знакомый запах. Перед ней были грифоны. Огромные звери встряхивали крыльями, чистили перья, изогнув длинные красивые шеи. Другие спали, растянувшись на земле. У самого обрыва пара золотых грифонов сидела, прижавшись головой к голове – ни дать ни взять влюбленные. Тагрия зачарованно уставилась на них.

– Тебе нравятся грифоны?

– Я люблю грифонов, – выпалила Тагрия и только тогда поняла, что говорит с хозяйкой. Но та не рассердилась.

– Возьми это и неси за мной, – сказала она.

Тагрия подняла большой мешок. Он был наполнен чем-то, по форме похожим на небольшие поленья, но гораздо мягче. Взвалив его на плечо, Тагрия последовала за хозяйкой обратно мимо шатров и наконец остановилась у входа в маленькую палатку.

– Вноси, – сказала хозяйка, открывая вход.

Внутри было темно и приятно пахло. Хозяйка вошла следом, и сразу же под потолком загорелся яркий светящийся шарик – как маленькое белое солнышко. Отлетел в сторону, повис над узким ложем из одеял, застеленных темными простынями.

– Оставь мешок и подойди.

Тагрия послушалась. Она снова дрожала, но на этот раз не от радости. Страх – еще недавно она и не помнила, что это такое – совершенно разогнал свет в голове. Прекрасные черные глаза хозяйки казались ножами, готовыми пронзить сердце.

– А ведь ты борешься, девочка! Невероятно!

Тагрия обхватила себя за плечи и молчала.

– Послушай меня, – сказала хозяйка. – Я тебя пугаю, но придется потерпеть. Не вздумай кричать, а не то обновлю заклятие, и опять станет светло, поняла?

Тагрия поняла. Она сжала зубы и молчала, когда черные глаза проникли сквозь кожу и кости куда-то вглубь, куда не было ходу даже самой Тагрии. Было не больно, даже приятно, только приятность эта хуже любых мучений, настоящая пытка.

Хозяйка закончила смотреть и отпустила ее. Ноги подкосились, и Тагрия упала на колени.

– Ты не должна была меня почувствовать, но почувствовала, даже сейчас. Ты настоящий маг, девочка, неумелый, необученный маг. Я могла бы тебе помочь… Но нет. На этот раз Карий не дождется от меня подачек.

Карий! Это имя обожгло золотом и кровью. Тагрия содрогнулась всем телом. Кто это – Карий? Почему от его имени так давит в груди?

– Помнишь? – спросила хозяйка.

Она отошла и уселась, скрестив ноги, на постели. Тагрия осталась на коленях. Медленно-медленно в ее памяти проступило лицо. Лицо хозяина, хоть это и казалось почему-то неправильным. Было что-то еще – там, за оградой света, но разглядеть не получалось никак.

Хозяйка внимательно следила за ней. Ее короткие черные волосы искрились в белом свете шарика. Блестящий черный костюм облегал ее тело так, что оно казалось почти голым, но не беззащитным, а напротив – угрожающим. Так может напугать обнаженный клинок. Она была очень молода, наверно, моложе Тагрии, и очень красива: тонкая талия, высокая грудь, большие яркие губы. Блестящие жестокие глаза.

– Еще немного, и вспомнишь, если не умрешь раньше. Я не стану тебя убивать, хотя стоило бы. И мешать не стану – кое-кому полезно ожечься на собственном самомнении. Ты здесь знаменита, девочка. Тебя зовут дикаркой Амона-младшего и радуются так, будто ухватили его между ног, а ты ведь даже не его любовница, и ребенок твой от другого. Но ты и вправду та самая девчонка, и, зная Кария… Вот что я хотела бы понять, – дорожит ли он тобой настолько, чтобы наделать глупостей?

Тагрия молчала. Что говорить, если она даже не знает, кто такой Карий? Разве хозяева делают глупости, да еще ради рабов?

– Делают, девочка моя. Во всяком случае, в последнее время. Но я не отношусь к их числу, поэтому на меня не рассчитывай.

– Почему…

Так много было всяких «почему», что Тагрия сама не знала, о чем спрашивает. Но хозяйка ответила:

– Мне небезразличен твой покровитель, это не новость. И это ничего не меняет, мы остаемся врагами. Но есть еще одно: я не люблю, когда что-то делается за моей спиной. Тот, кто следующим заглянет в твою память, получит предупреждение. Сильную Кати опасно не принимать в расчет. А теперь возвращайся к остальным рабам.

Разговор этот не забылся, как все другие разговоры последних дней. Напротив, он звучал в ушах, пока Тагрия возвращалась и устраивалась на ночь между засыпающих в большом шатре рабынь. Непонятные слова хозяйки тревожили и пугали, но Тагрия уцепилась за них изо всех сил. Тревога и страх – ее помощники против света в голове. Хозяйка сказала: ты вспомнишь, если не умрешь. Хозяйка думала ее убить, но почему-то не убила. Тагрия очень хотела понять, вспомнить, и совсем не хотела умирать. Голова болела от мыслей. Темнота перед глазами рассыпалась бледными пятнами. Тагрия знала: стоит пустить белый свет обратно, и боль пройдет. А значит, это хорошая боль. Со всех сторон дышали рабыни, кто-то смеялся во сне, кто-то негромко бормотал. Наставница храпела. Боль медленно превращалась в сон. И вдруг Тагрию словно ударило.

Она села, изо всех сил глотая воздух. Зажала обеими руками рот, но все-таки не смогла удержать возгласа:

– Бетаран! Это же Бетаран!

– А? Что? – рабыня, спавшая рядом, приподнялась на локте.

Наставница перестала храпеть.

Тагрия быстро легла. Задышала тихо, будто спящая. Свет исчез без следа, мысли прояснились. Перед закрытыми глазами сменялись, наплывали друг на друга лица. Тот усталый раб – Бетаран. Мама. Отец. Дедушка. Морий. Карий. Карий! Вот о ком говорила хо… колдунья, чтоб ей провалиться. Хотя нет, она ведь помогла Тагрии – напугала до полусмерти, вот и пришлось все вспомнить. А еще… еще она сказала, что Карий может наделать глупостей, из-за нее, из-за Тагрии! Значит – может прилететь и снова ее спасти. Да, но ведь он один, а их много. Они убьют и Кария, и Ветра! Вот зачем нужна им Тагрия, вот почему они радуются, как будто ухватили его за… Жар со щек растекся по всему телу. Тагрия воровато улыбнулась. Но вокруг сопели заколдованные рабыни – здесь, посреди спрятанного в чаще леса лагеря магов, и бесстыдные мысли пришлось отогнать.