Текст книги "Искупление"

От места, где левый фланг имперских арбалетчиков смыкался с такими же шеренгами вооруженных луками аггаров, Кар и Атуан повернули обратно. На холм поднялись запыхавшиеся, но повеселевшие, перебрасываясь немудреными шутками, что, повторяясь из года в год, по-прежнему доставляли удовольствие обоим.

Они резко замолчали, столкнувшись с Тагрией, направлявшейся туда же – к палаткам. Остановились. Атуан склонился в учтивом поклоне. Тагрия присела, чуть не расплескав густо парящий котелок с водой, который несла в руках. Кар почувствовал, как бешено заколотилось ее сердце, как задрожали колени, и от души проклял самого себя. Пока он мучился, соображая, что сказать кроме простого «Здравствуй», Тагрия кинула ему всего один трепетный взгляд и быстро пошла дальше. Через несколько минут она уже скрылась из виду. Кар вздохнул.

– Баронесса все надеется, – негромко произнес Атуан.

– Знаю. Что я могу поделать?

– Мне кажется… Впрочем, прости, что вмешиваюсь.

– Нет, говори.

– Она не надеялась бы так, если бы не знала, что ты… что тебе не все равно.

– Разумеется, мне не все равно, – Кар медленно двинулся вперед. Жрец подстроился к его шагам. – Конечно, нет, Атуан. Это Тагрия. Но ты же понимаешь – я не в силах дать ей, чего она хочет.

– А сказать ей об этом?

– Тоже не могу. Не могу ее ранить. Это… трудно объяснить.

Трудно? Никому другому Кар и не стал бы этого объяснять. Но Атуан – другое дело. С первого дня Нашествия, когда приговоренный к смерти колдун и перепуганный деревенский священник впервые оказались вдвоем против заклятия, он видел многое. Он стоял с императором на дворцовых ступенях в тот день, когда на враз опустевшие плиты двора с неба спустился золотой грифон, и повелитель истинных людей кинулся ему навстречу с криком, который долго еще отдавался звоном в ушах верноподданных. Атуан был в первых рядах, когда при большом собрании народа, на площади между дворцом и храмом Верховный жрец объявил о своей ошибке и признал невиновность брата-принца. Атуан был там, когда войска Империи брали Долину, когда убивали грифоньих птенцов; он помнил, как брат-принц вернулся во дворец, лежа ничком на спине растрепанного, непрерывно шипящего Ветра, как заперся в своих покоях, не впуская никого, даже императора, и только снова и снова требовал вина; как вышел оттуда через месяц, грязный, обросший, дурно пахнущий – и велел собирать войска, ибо он знает, где искать сбежавших колдунов. Атуан видел, как Кар плакал над трупами им же убитых магов, как содрогался, жадно глядя на кровь, заливавшую поля сражений, как стискивал зубы и до посинения сжимал на груди руки, борясь с искушением. Атуан видел его веселым, отчаявшимся, почти безумным. Видел и, вопреки своей жреческой природе, не осуждал. И если Атуан спрашивал, ему следовало ответить.

– Скажи, что для тебя честь, Атуан?

Жрец улыбнулся.

– Я из простой семьи, ваше высочество. Меня учили пасти коров, сбивать масло… Чести не учили. Мне кажется, честь это то, что заставляет вас поступать так, а не иначе – как нужно, а не как лучше для себя. Жертвовать собой, идти вперед, когда хочется забиться под кровать. Для меня то же самое делает вера.

– Вера, – Кар кивнул. – Ты неплохо все объяснил. Понимаешь, было время, когда у меня не оставалось ни чести, ни веры. Я отрекся от них. Предал, растоптал. Тагрия… она стала моей новой честью. Если бы не она…

Жрец понимающе кивнул. Через несколько шагов сказал:

– Мои родители живут в Йонде, это соседняя с Дилоссом область, ее, к счастью, не коснулось заклятие. Морий – пьяница и развратник. Он был таким и в молодости, а к пятидесяти годам стал только хуже.

Кар молчал. Они медленно шли вдоль палаток, отвечая кивками на поклоны и рассеянными улыбками – на обращения и казались, наверное, с головой погруженными в важные государственные дела.

– Если ты попросишь, – продолжил Атуан, – Верховный жрец не откажет признать их брак недействительным.

– Именно поэтому я не могу обратиться с такой просьбой. Во всяком случае – пока я наследник престола. Уж ты-то должен понимать.

– Понимаю, – вздохнул жрец. – Казус чести, да?

– Что это значит?

– В храме мы называем так случаи, когда интересы веры требуют от нас действий, противоречащих вере. Казус веры.

– Как, например, сотрудничество с колдуном?

– Да. В твоем случае это – казус чести. Твоя честь хочет, чтобы ты поступился честью… не завидую тебе.

– Посоветуешь что-нибудь? – спросил Кар.

Атуан покачал головой.

– Только посочувствую.

В тот вечер, последний, как уверяла Кати, перед появлением тварей, в большой императорской палатке собрались все, от кого зависел ход сражения. Все уже сказанное было сказано еще раз, решенное – решено вторично. Рисунки местности, где буквами были обозначены места расположения частей и цифрами – порядок их вступления в бой, переходили из рук в руки. Император снова обещал аггарам вечный мир; Чанрет снова предложил обменяться клятвами после боя. Верховный жрец был молчалив. Атуан заметно волновался и старался не встречаться глазами с Каром. Кати была спокойна и бледна, император смотрел на нее с тревогой. Некая тайна витала в воздухе, понятная только Сильной и жрецам, и запашок у той тайны был премерзкий. Кар удерживался, чтобы не закричать.

Незадолго до полуночи разошлись – насладиться последними часами напряженного отдыха. Император, по обыкновению, отправился провожать Кати. Путь длинною в двадцать шагов до палатки Сильной мог занять у влюбленных несколько часов, поэтому Кар не стал дожидаться брата. Ушел к себе. Ветер, послушный данному обещанию, улетел куда-то на запад вместе с Морой, и его отсутствие отзывалось неприятной пустотой в голове.

Отправив Зарамика за горячей водой, Кар извлек со дна сундука небольшую коробочку тонкого серебра. Там, на дне, оставались ароматная смесь сушеных трав – драгоценный чай Долины, ломкий от старости, но все еще действенный. Он не добавит Силы, как сделала бы чаша свежей крови, но подстегнет разум и обострит магическое восприятие. Для того, кто восемь лет как забросил тренировки, это будет немалым подспорьем в завтрашнем сражении. Сражении, которое Кати намерена выиграть магией. Что ж, магия так магия. Изначальной Силы должно хватить на один-единственный бой.

Закинув траву в принесенный Зарамиком котелок, Кар отпустил оруженосца. Дав настояться, отпил несколько глотков – прямо из котелка, обжигая губы. Терпко-горьковатый вкус отдавал печалью неизбежности. В такие минуты всегда вспоминался Оун, друг и наставник, с которым когда-то проводили многие часы в беседах за чашей такого же чая. Враг, которого Кару когда-нибудь придется убить. Может быть, уже завтра. Или, наоборот, самому пасть от его руки – не худшая, впрочем, из смертей. Выбирая, кем быть убитым, Кар предпочел бы Оуна.

Материя, закрывавшая вход, откинулась без предупреждения. Кар обернулся.

– Пьешь чай? – сказала Кати. – Это хорошо. Нам надо поговорить, Карий. Пора.

– Разве? Я уже думал, ты и вовсе не намерена посвящать меня в свои планы.

– Я не могла сказать раньше, – опустив полог, Кати приблизилась. Остановилась рядом, не глянув на предложенный Каром табурет. Невидимый колпак из чистой магии скрыл палатку от ненужных ушей. – Выслушай меня и не спорь. То, что идет на нас, не армия и не звериная стая. Это миграция, огромное переселение существ. Их больше, чем ты можешь себе представить, больше, чем могла раньше представить я. Все, о чем говорилось сегодня вечером, бесполезно. Их не остановить. Все дикари, собравшиеся здесь, будут уничтожены еще до захода солнца.

– Так, – прошептал Кар. У него стремительно пересохло горло. – И ты говоришь это только сейчас? Ты ведь знала и раньше, верно?

– Знала. И знала, что есть лишь одна возможность не допустить этого.

– Говори.

На столике за его спиной горела толстая свеча. В ее свете Кар отчетливо видел, какое серое у Кати лицо.

– Абсолютная Сила. Нет, – она жестом велела ему молчать, – слушай и не перебивай. Ты прав, мы не можем получить ни Лэйна, ни Норна, ни Амона. Мы и не должны этого делать, потому что отнявший жизнь Сильного ради крови будет преступником в глазах выживших, его никогда не примут и не примут от него помощи. Император обещал мне сохранить всех, кто сдастся, мы должны думать о них. Но в мире есть еще два Сильных мага – ты и я. Нет преступления в том, чтобы взять кровь Сильного, если тот отдаст ее добровольно. Завтра, когда начнется сражение, ты возьмешь мою кровь. Жрецы…

– Ты что?! – ахнул Кар, схватив ее за плечи и встряхнув так, что Сильная подавилась последними словами. – Ты свихнулась, Кати? Ты думаешь, что говоришь?! Клянусь, если ты еще…

– Прекрати! – Кати тоже умела кричать. Движению, которым она высвободилась из его рук, позавидовал бы опытный борец. – Ты вообще меня слушал? Нет другого выхода! Или я, или все! Дикари, маги, император – все!

– Нет! Нет, Кати, я не намерен тебя слушать, потому что ты безумна. Не знаю, что с тобой случилось, и знать не хочу! Иди спать… нет, иди к Эриану и переспи с ним, наконец. Может, это приведет тебя в чувство!

– Дурак, – сказала Кати.

Вытянув руку, сжала его предплечье. Заклятие вспыхнуло между ними, быстрое, как зарница. И Кар – увидел.

Он увидел бесконечные лиги холмов, лесов и болот. Увидел мир, опустевший от моря и до моря. Увидел мертвую степь Ничейной Полосы. Увидел, как с высоты грифоньего полета, устлавший ее живой ковер, шевелящийся, идущий, жующий. Человеческие лица, звериные тела, зубы, клыки, когти, раздвоенные языки, капающий с губ яд – на всем пространстве до заслона, некогда отделявшего от мира Злые Земли, и дальше, вглубь, насколько хватало магического взгляда. Им поистине не было числа. Они шли, и они ели. Все, что движется, и друг друга тоже, но число их от этого не уменьшалось. С половины дня пути от ждущего их войска и до конца, до Злых Земель не осталось ничего живого.

Увидел Кар и магов – как они держатся в воздухе над первой волной, как могут лишь смотреть да изредка подталкивать Силой передних в нужном направлении, как ненавистью и страхом исходят усталые грифоны. Как изредка спускаются для отдыха, и лучшие мастера тратят всю свою Силу лишь на то, чтобы возвести и не дать разрушить магическую ограду вокруг спящих людей и зверей.

– Ты думаешь, я лгу? – прошептала Кати. – Думаешь, я безумна?

– Но отец? – спросил Кар. – Он должен понять… должен помочь! Это уже не наша война, Кати, это война всех людей!

– Я говорила с ним вчера ночью. Он не переменит решения.

– Даже теперь?

– Я предупреждала тебя, что он потерял рассудок. Норн отказался меня слушать. Лэйн рад бы остановиться, но не видит никакой возможности с этим совладать. Может быть – он не сказал этого, но я надеюсь, – он перейдет на твою сторону, когда увидит, что ты одерживаешь верх. Не раньше.

– На твою сторону, Кати. Если… Если все так, если мы увидим завтра, что другого выхода нет, ты возьмешь мою кровь и остановишь их. Так будет правильно.

– Нет, не будет. Ты все еще ничего не понял.

– Почему? Ты Сильная. Я, по твоим словам, тоже. Значит, моя кровь сгодится не хуже твоей. О чем еще…

– Я не смогу этого сделать, – перебила Кати. – Не из-за Силы, Силы мне хватит. Разве ты не понимаешь? Я могу пожертвовать собой, не другими. Завтра придется убивать не только существ, маги не сдадутся без боя. Неужели ты думаешь, что я смогу убить свою дочь, пусть мы с ней и не разговаривали много лет? Своего внука? Своих друзей? Тех, с кем жила бок о бок три столетия? И ты – тебя я тоже не смогу убить, Карий, даже руками жрецов. Просто не смогу!

– А я тебя, по-твоему – смогу?!

– Сможешь. Ты и сам это знаешь.

Свеча зачадила и погасла, как будто кто-то невидимый задул ее. В темноте перед глазами повисло светлое пятно, хранящее форму лица Сильной.

– Нет, – прошептал Кар. – Зачем так, Кати? Почему? Ты сама говорила – ты не знаешь преданности. Ты с самого начала видела такой конец, и тебе было все равно. Что изменилось теперь, зачем тебе умирать? Знаю, ты поклялась отомстить за Зиту, но не так, нет! Поверь мне – месть не стоит этого!

В полной темноте Кар почувствовал ее улыбку. Почувствовал – и содрогнулся.

– Глупый мальчишка, ты действительно ничего не понял. Зита… Когда я стояла над ее мертвым телом, я знала, что если приду к вам, то полюблю императора и сделаю это ради него, что умру, чтобы дать тебе Абсолютную Силу. Не ради мести. Ради любви. Месть лишь заставила меня решиться, остальное…

– Но как же Эриан, Кати? Об этом ты подумала?!

– Я думаю о нем, только о нем. У него останется его Империя, и… и когда-нибудь он простит нас обоих.

– Кати, – Кар больше не шептал, он хрипел. Темная трясина засасывала его, не выбраться, не продохнуть. – Абсолютная Сила… моя кровь… это дало бы тебе многие годы жизни… с Эрианом. А я… я с радостью умер бы за вас, клянусь. Прошу тебя, Кати, ты не можешь умереть! Я… Эриан любит тебя, а ты его. Пожалуйста, Кати…

– Не могу, я же тебе сказала.

– Тогда… Будет сражение. Будет много крови. Будь все проклято, Кати, да мы сможем купаться в ней! Мы возьмем сколько нужно – и справимся, вместе. Далась тебе эта Абсолютная Сила!

– Вспомни, что я тебе показала. Какая еще Сила способна уничтожить миллионы существ разом?

– Должен быть другой путь! Кати, не может быть, чтобы его не было!

Он плакал и знал, что значат его слезы. Бессилие. Поражение. Обреченность. Но хватался, все еще хватался за надежду. Не утопающий – утонувший, но еще не верящий в конец.

Кати ответила голосом пустым и бесцветным, как сама смерть:

– Есть. Я видела этот другой путь и теперь его вижу. Я могу пойти сейчас к императору. Рассказать ему все. Позволить себя отговорить. Провести с ним эту ночь, любить его и к утру забыть обо всем, усадить его на Мору, улететь – в горы, в пустыню, не важно, лишь бы существа не скоро туда добрались. Я вижу…

– Так сделай это, Кати! Спаси его и себя!

– Ты не дослушал, – прервала Сильная. – Я вижу, что будет дальше. Вы погибнете – все. Немного времени спустя существа уничтожат людей в нашем мире. Мы останемся вдвоем, император без Империи, полубезумный от пережитого, и я, Сильная без Силы, без жизни. Я буду стареть у него на руках, он будет умолять меня принять кровь – его кровь, другой у нас не будет… Не обрекай нас на это, Карий.

Тишина длилась и длилась, бесконечная, как смертный хрип. Тишина и темнота – кроме них в мире не осталось ничего.

– Мы договорились? – спросила этой тишине Кати. – Или будешь еще спорить?

– Нет, – беззвучно, одними губами прошептал Кар. – Нет, нет!

– Ты пожертвовал уже мною однажды. По сути, ты жертвовал мною каждый день все эти восемь лет. Я лишь прошу сделать это еще раз, ради меня, ради императора, ради обоих наших народов. Не такая уж это высокая цена.

«Нет, нет!»

– Решайся, Карий. Я устала ждать.

«Нет!»

– Я худший из всех людей на свете, Кати. Но даже я не смогу убить тебя.

– Тебе и не придется, все сделают жрецы, это их работа – убивать магов. Только не упусти Силу. Помни – она нужна тебе вся.

– Кати… Я буду говорить завтра с отцом, с другими Сильными. Я предложу им Долину, предложу любые уступки, вплоть до половины Империи… Эриан не утвердит, но мы разберемся с этим позже. Отец хочет моей смерти – отлично, я отдамся в его руки, как только все закончится. Лишь бы они помогли нам. И мы будем драться, драться, не считаясь с потерями. Мы сделаем все, что сможем, и только если… если не останется выбора, тогда я соглашусь. Но до последнего буду простить тебя передумать и поменяться со мной местами.

– Договорились. Я буду ждать твоего решения. Но все должно быть готово.

– Кати… Я не хочу!

– Знаю, – сказала она и шагнула ближе. – Ты можешь сделать для меня еще одно. Это не касается ни императора, ни твоей маленькой дикарки, только нас двоих. Я не буду настаивать…

– Разве это не должен быть Эриан?

– Я говорила тебе, к чему это приведет. Но я могу уйти.

– Нет, – прошептал Кар, протягивая руки, обнимая ее, прижимаясь к ее щеке своей, мокрой от слез. – Не уходи. Я должен был сделать это еще в Долине, я был слепцом, Кати, нет – идиотом. Прости меня, прости…

Кати простила – руками, губами. Кар увлек ее на кровать, помог снять одежду. Его собственная одежда полетела на пол, Кар и не заметил, как оказался без нее. Мгновения растянулись на годы, на столетия. Безумие, преступление, священнодействие…

Но не одна Кати избрала эту ночь для решающего разговора. Может быть, поставленный ею магический колпак ослаб, может быть, та, что стояла перед палаткой, не решаясь войти, и впрямь обладала Силой – но только Кар почувствовал неумелое, ищущее прикосновение магии. Почувствовал страх и упрямую решимость той, у входа, но закрыться не успел. Ее боль ударила Кара, когда Тагрия поняла, чем он занят и, через мгновение – с кем. С улицы долетел тонкий вскрик. И топот убегающих ног. И – тишина.

– Что ты будешь делать? – спросила Кати.

– Ничего, – ответил Кар, снова принимаясь ее ласкать. – Не думай об этом, забудь. Обо всем забудь, Кати…

Он целовал ее губы и глаза, он был нежным и настойчивым, он отзывался на сокровенные желания ее тела. Он пытался, снова и снова, ласками заглушить их общую печаль и горечь неслучившегося. Пытался, хоть и знал, что не сможет, отодвинуть проклятое утро. Стон наслаждения походил на рыдание – или рыдание было стоном наслаждения. Задыхаясь, оба упали на постель, но через минуту уже снова бросились друг другу в объятия.

– Поклянись, – прошептала Кати.

– В чем?

– Клянись, что не будешь пытаться меня воскресить.

– Кати, нет! Не требуй этого!

– Поклянись. Это было бы только хуже для меня и для императора.

– Ты знаешь, – горько прошептал Кар, – что нельзя поднять полностью обескровленное тело. Так зачем мне клясться?

– Ты станешь почти всемогущ. Поэтому – клянись.

– Клянусь… чем, если в мире не осталось святого, что я не попрал бы?! Я выполню твою волю, Кати. Если ты не передумаешь… если мы не найдем другого выхода.

– Спасибо, – шепнула Кати ему в ухо. – А теперь люби меня еще, если можешь.

И Кар любил ее в тишине и темноте, что стали теперь единственной реальностью. Безумие, преступление, священнодействие…

Кати ушла перед рассветом, незаметная для чужих глаз под легкой вуалью заклятия. Кар оделся и долго сидел над остывшим котелком, глядя в пустоту, без мыслей, без чувств, без ожиданий. Прошедшая ночь отделила его от мира так же явно, как сделала бы смерть. Когда затрубили побудку и пришел Зарамик, Кар молча встал и вышел навстречу мертвому дню. Сумей кто-нибудь заглянуть ему в душу, там не отыскалось бы и капли жизни.

Звероподобные появлялись всю ночь и утро – по одному, по два, они умирали от стрел на дальнем берегу или, переплыв под покровом ночи реку, находили свою смерть в нескольких шагах от желанной добычи. Одной-единственной твари удалось добраться до людей. Она разорвала на части солдата и ранила еще двоих, прежде, чем сама погибла под ударами мечей.

Один убитый против полутора десятков мертвых тварей. Не требовалось умения считать, чтобы признать соотношение отличным. По всему выходило, что пришельцы не так уж и опасны, и настроение в преддверии битвы царило приподнятое. Боевой задор витал над застывшими в ожидании войсками, дрожал в солнечном мареве, трепал яркие полотнища знамен. Близился полдень, а врагов все не было. Со своего места на вершине холма, за растянутой наподобие ширм палаточной тканью, Кар видел блеск шлемов и панцирей пехотинцев, взведенные арбалеты в руках стрелков, всполохи сутан воинов храма, обязанных быть в первых рядах всегда, если в арсенале врага – колдовство. Кар видел серое плетение бегущей воды, холмы на дальнем берегу и черные точки вороних стай на безмятежно-ярком небе. Повернув голову, он мог увидеть растянутую по холмам конницу: в полном боевом облачении – имперские рыцари, беззащитно-легкие в обычном своем презрении к смерти – аггары. Кар вглядывался в тех и других, ища знакомых, прощаясь на случай, если судьба не приведет увидеть их снова; он поглядывал на соседнюю вершину, где знамя реяло над головой императора, и боевой шлем сверкал на солнце нестерпимой уверенностью, а вокруг, неотступные, как хищные птицы, маячили жрецы.

И только рядом, во внутренность огороженного пространства, Кар не смотрел. Здесь, за его спиной, ждал своего часа оборудованный по всем правилам жертвенный стол. Жрецы постарались на славу; Кати, аккуратная всегда и во всем, оставила им четкие указания. Отыскалось и серебро. Форма большого чана и широкой внизу, но сужающейся к краям чаши подтверждали, что отлили их, соблюдая строгую тайну, уже в походе. По какой-то причине – и Кар, стискивая зубы, признавался, что понимает ее – для Кати было очень важным сделать все правильно. Так, как было бы сделано в Долине. Так, чтобы любой, кому придет в голову усомниться, мог увидеть: жертва была добровольной и тщательно подготовленной.

Кати стояла рядом, так близко, что Кар чувствовал тепло ее плеча. Он знал, как Сильная простилась с императором, улыбкой и легким прикосновением руки – так расстаются влюбленные, зная, что скоро увидятся вновь. Обменявшись короткими взглядами с Верховным жрецом, она сочувственно улыбнулась Атуану – тот стоял бледный, не в силах посмотреть в лицо ни Кару, ни императору. И ушла, чтобы не вернуться. Кар молча последовал за ней.

Время шло, и ожидание было хуже тысячи пыток. Когда на дальние холмы выкатилась и понеслась вниз, к воде, темная масса звероподобных, и над войсками взлетел многоголосый вопль, Кар с трудом удержался, чтобы не закричать вместе со всеми. Радостно запели освобожденные стрелы; они еще не достигли цели, как уже выстрелила вторая линия, за ними третья, четвертая, пока первые спешно перезаряжали арбалеты и вновь вступали в бой. Убитые твари падали под ноги идущим следом. Те не замедляли движения и в свою очередь попадали под град стрел, выстилая своими телами дорогу задним – но все же звероподобные приближались. Вот они уже вступили в реку, и вода мгновенно окрасилась кровью. Течение уносило мертвых, живые занимали их место, их было много, слишком много, арбалетчики не справлялись, и настал миг, когда им пришлось отступить за спины пехоты. Сражение началось. Железо против живой плоти, когти и клыки против железа, крики и вой, звон и скрежет, и лязг, и снова крики, а через реку плыли все новые твари, они заполнили видимость, и даже магический взгляд не находил предела их числу. Людские мечи рубили тела тварей, копья пронзали их, но их, визжащих и рычащих, неправдоподобно ловких, становилось только больше. Чудовищной силы удары вминали броню в людские тела, когти и зубы рвали их на части. Звероподобные насыщались тут же, отхватывая большие куски человеческой плоти. Сражающиеся спотыкались об оторванные руки и головы, скользили по крови и падали, чтобы тоже стать добычей. Ни в одном, самом отвратительном кошмаре нельзя было увидеть подобного.

– Карий, пора, – сказала Кати.

Кар не ответил. Он собирал Силу и ждал, глядя на быстро приближающиеся по небу крылатые силуэты. Когда обычный взгляд уже мог различить очертания всадников, Кар воззвал:

«Амон Сильнейший! Отец, выслушай меня!»

И был услышан, сразу, как будто летящий впереди всех на золотом грифоне маг ждал этого крика.

«Тебе нечего сказать мне, ничтожество, – был ответ. – А мне нечего тебе ответить».

«Отец, остановись! Взгляни, ты уже не властен над ними. Звероподобные уничтожат и нас, и вас! Давай остановим их вместе, отец, и потом делай со мной, что хочешь. Вам вернут Долину, вы получите…»

Расстояние было слишком велико, чтобы расслышать смех. Кар не расслышал – почувствовал его всем телом.

«Теперь ты умоляешь? Предлагаешь мне то, что я и так держу в руках?! Не унижайся, принц дикарей. Будь ты хоть немного моим сыном, ты нашел бы силы умереть с достоинством. Но ты всего лишь дикарь».

«Отец, ты губишь свой народ. Ты, Сильнейший!»

«Ты погубил мой народ, ничтожество. Ты и твои дикари. Сегодня я спасаю тех, до кого вы еще не дотянулись. Я возвращаю Империю, как и обещал. Надеюсь, ты не забыл, что еще я обещал лично тебе?»

Забыть? Нет, разумеется, Кар не забыл. Что такое восемь лет – восьми столетий не хватило бы стереть из памяти отцовские слова.

«Я помню, отец».

Со всех сторон запели трубы, в бой вступила конница. Шум сражения всколыхнулся с новой силой. Сделался ближе. Кар не стал туда смотреть.

– Хватит, – простонала Кати. – Это бесполезно!

Тот, кого оба они звали отцом, снова рассмеялся.

«Скажи. Доставь мне удовольствие».

«Ты обещал мучительную смерть всем, кого я люблю, – ответил Кар. – И многократную смерть мне. Ты выполняешь обещание, прямо сейчас. Я признаю твою правоту, отец. Ты победил. Я прошу… умоляю тебя остановиться».

«Ты жалок, – сказал Сильнейший. – Умри – это первая из твоих смертей. Другие будут более изысканны».

Серебристый луч заклятия устремился с неба. Изначальная Сила была с Каром, он вытянул руку, отражая удар. Одновременно ударила и Кати, целясь не в Сильнейшего – в грифона. Раненный зверь с криком помчался прочь.

– Довольно, – резко произнесла Сильная. – Ты видишь, все зря. Решайся.

– Нет!

«Норн, – снова позвал Кар. – Лэйн!»

Молчание.

– Они не будут с тобой говорить, – сказала Кати.

«Оун!»

– Давай же!

– Нет, Кати. Еще нет.

Кар звал, отрешившись звуков сражения, он вскидывал руки, посылая лучи смерти в звероподобных и снова звал, пока руки Сильной не встряхнули его за плечи, заставив открыть глаза.

– Ты тратишь Силу зря! Смотри туда! – закричала Кати. – Скоро будет поздно!

Звероподобные заполнили долину окровавленным шевелящимся ковром. Остатки войск отступали к холмам, сражаясь отчаянно, как бывает, когда дело уже безнадежно. Вопли умирающих, конское ржание и звериный рык слышны были, наверное, до самой границы Империи. Некому было уносить раненых, падая, они тут же становились добычей. Оставшиеся на холмах лучники осыпали тварей стрелами. Знамена давно втоптали в кровь. Но императорский штандарт был цел, он сиял на солнце ярче сотен огней и – пробивался туда, где жарче всего кипела схватка.

– Давай! – шум стоял такой, что голос Кати был с трудом слышен. – Решайся наконец, Карий, прошу! Он идет туда! Если он умрет… Карий!

– Да, – непослушными губами прошептал Кар. – Нет, Кати! Позволь, это буду я!

Шум сражения померк – не исчез, просто перестал что-либо значить. Здесь, на крохотном пятачке земли за матерчатой оградой они были втроем: Кар, Кати и незнакомый молодой жрец, очень спокойный, не сводящий глаз с рукояти длинного ножа. По другую сторону ширм плотной стеной стояли воины в алых сутанах. Ждали.

Время дрогнуло и почти остановилось.

– Не начинай снова, мы это уже обсудили, – сказала Кати и добавила, обернувшись к жрецу: – Иди сюда.

Тот подошел – широколицый, румяный. Уверенный.

– Ты представляешь, что с ним сделает Эриан? – спросил Кар.

– Покажи ему, – сказала Кати.

Жрец извлек из-за пазухи свернутый рулоном лист пергамента. Медленно, как будто каждое мгновение не уносило сотни жизней, Кар развернул его. Прочитал.

– Императорское помилование. Оформленное по всем правилам. Не верится, что ты сама его составила.

– Это сделал Верховный жрец, – так же буднично ответила Кати. – По-твоему, император утвердит?

Поглядев еще раз на подпись – «Кати, императрица», – Кар вернул документ. Ему самому помилования не полагалось. Даже будь возможность, Кар не стал бы о нем просить.

– Думаю, утвердит.

– Прощай, Карий. Не упусти Силу.

«Нет, Кати, нет!»

– Я люблю тебя, Кати. Всегда любил.

– Знаю, – сказала она. – И всегда знала. А теперь отвернись.

Кар подчинился. Негромкую возню за спиной, когда Сильная ложилась на стол и жрец закреплял ее конечности ремнями, перекрыл шум сражения. Кати не вскрикнула, только булькающий звук сообщил Кару, что дело сделано. Через несколько мгновений рука в красном рукаве поднесла ему серебряную чашу. Кар приблизил к ней ладонь. И пришла Сила.

Не обычная, вожделенная любому магу Сила дикарской крови. Даже не та, заветная, младенческая, что ошибочно считалась самой действенной, самой полной. Ничто из испытанного раньше не могло подготовить его к этому. Кар закричал, когда внутренности его превратились в пылающее чрево звезды. Он сам стал пламенем, он сгорал, хрипел и просил еще, он был ненасытнее смерти, бушующей у подножия холма. Чаша выплеснулась, кровь в ней стала розовой водой, но Кар уже впитывал всем телом, чаши, порции – глупые детские обряды, утешение слабых. Он умирал, ибо тело не способно выдержать такого и восставал, потому что был бессмертен. Сила хлестала из серебряного чана, из еще содрогавшегося тела, Сила сжигала в нем все, чтобы править безраздельно, вечно, чтобы в мире не осталось ничего, кроме ее огненной власти. В крике, что рвался из горла, не было ничего человеческого. Жрец скорчился под ногами Сильного, слишком жалкий, чтобы Сильный мог его заметить, и только поэтому остался жив. Там же, внизу, были и другие – мелкая рябь на поверхности дрожащего мира, мира, лежащего под ногами словно ковер, словно цветной лоскут, принесенный ветром. Сила достигла совершенства, и огненный поток наконец иссяк. Сильный шагнул с холма прямо в гущу сражения.

Мельком увидел свое тело – оно состояло из маленьких сгустков огня и возносилось далеко над вершинами вековых деревьев. Сильный знал, что по желанию может сделать его меньше или больше, чтобы заполнить весь мир. Но сейчас было хорошо и так. Под ногами суетились мерзкие твари, обличием похожие и на людей, к которым принадлежал еще недавно Сильный, и на животных. В них тоже была Сила – другая, порченая, она смердела, как полуразложившийся труп. Сильный зачерпнул их горстью, сразу несколько десятков, смял, отбросил искореженные дымящиеся тела. Отряхнул руки. Не так, это можно сделать быстрее. Из раскрытых ладоней выплеснулся огонь. Прокатился, разрастаясь, дотла сжигая их – мохнатых, чешуйчатых, рычащих и воющих. Сильный удовлетворенно кивнул, и новая струя огня ударила, как плеть. Твари визжали, сгорая живьем. Люди кашляли в дыму и запахе горелой плоти, словно сделавшись вдруг обитателями гигантского жаркого. Новая огненная плеть вскипятила реку, к дыму добавился обжигающий пар. Люди кричали, и Сильный призвал холодный ветер, чтобы очистить воздух. Ослабил жар – он не хотел уничтожать мир, только тварей. Перешагнул реку, пошел дальше, направляя огонь, не оставляя в живых ни одной, топча разбегавшихся, просто так, ради удовольствия. Он пожалел леса и не стал их сжигать, просто велел умереть снующим среди стволов тварям – и те умерли. Он не пожалел болот и позволил жидкому огню осушить их, а после пожалел, но было поздно. Он шел вперед, разменивая сотни лиг за пару шагов, но скоро ему наскучило идти, да и позади еще оставались враги. Тогда Сильный задумался на мгновение. Никто не учил его, как надо делать, но Сильный больше не нуждался в подсказках. Он чувствовал тварей – их хватило бы населить всю Империю, чувствовал их голод, бег крови по их жилам, биение сердец. Аккуратно, стараясь превзойди в точности ювелира, он захватил в свою волю эти сердца. Проверил, все ли сделано верно – только идеальная работа достойна Сильного. Огонь его тела запылал ярче, когда он приказал тварям умереть. Не стал задерживаться и рассматривать сделанное, в два быстрых шага вернулся к людям. За спиной оставалась только смерть.